Банальность

Некроманты не признают праздников. Это общеизвестная истина, повторять которую не нужно. И то, что сэр Джейвудс, или «сир Джи», как его прозвали завсегдатаи злачных местечек, в ночь Зимнего Солнцеворота торчал в забытой Эльратом таверне на краю герцогства Оленя, никому не казалось странным. Несмотря на знатное происхождение и высокий статус в сообществе некромантов (как и все высшие вампиры Джейвудс был членом Совета Эриша) «сир Джи» продолжал служить простым наемником. Он не важничал, со всеми обходился сдержано, но вежливо, при случае мог помочь и никогда не выдавал тех мелких грязных тайн, которые способны здорово испортить репутацию наемника, и которые он знал во множестве — благодаря нечеловеческим способностям. За это его уважали и доверяли ему. Как и за то, что он отказался примкнуть к армии Маркела, хотя тот упорно пытался перекупить талантливого военачальника у Людмилы, в подданстве которой официально состоял Джейвудс. Зато теперь, когда для нежити настали тяжелые времена, Джи был едва ли не единственным, кто чувствовал себя в относительной безопасности среди людей. Его даже пару раз предупреждали о расспросах не в меру ретивых рейнджеров, а когда эльф вдруг исчезал, вежливо забывали поинтересоваться судьбой остроухого. В таверне, где чаще всего встречались и договаривались наемники и их заказчики, сира Джи тоже принимали с удовольствием, хотя клиентом он был не слишком выгодным: закажет одну кружку пойла, какое поароматнее, да и нянчит ее всю ночь. Зато и сам драк не заводит и уймет кого, если до ножа дело дойдет, да и если дельце хорошее попадется, всегда щедро трактирщику отвалит. Ничем не отличалась и ночь Зимнего Солнцестояния, когда добропорядочные имперцы всей семьей уплетают индейку, а молодежь, собравшись стайками, катается с гор, поет под окнами веселые песни: Тетушка добренька, Дай кусочек сдобнинька, Не режь, не ломай, Лучше весь подавай. Скрипнет тяжелая рама, высунется наружу рука хозяйки, да кинет в подставленный холщевый мешок сайку, булку, а то и добрую половину пирога. Ребята и рады, встретят дар восторженными криками, а если рука хороша, так изловчатся да поцелуют. Хозяйка смеется, да краснеет на строгий взгляд мужа, но глаза блестят ярче. Праздник! Где-то за речкой взлетают в воздух снопы пестрых искр и рассыпаются звездами: к кому-то из купцов приехал с друзьями сын — ученик мага, живущий в Серебряных городах. То-то там идет веселье! Маги достали палочки, ну дом разноцветными огнями украшать, да в небо фейерверки запускать. Весь городок поглазеть собрался. А молодым магам то и надо: хорохорятся, с девушками знакомятся, каждый пытается другого перещеголять. Ну, местные, понятно недовольны — на них-то девушки уж и не глядят. Тот час на кулачки, понятное дело. Потеха! А в таверне тихо, веселый шум праздника долетает лишь тогда, когда открывается дверь, впуская нового посетителя. Сюда не приходят праздновать — тут собираются те, у кого в любую ночь есть дела — и чаще всего сомнительного свойства. Тут и сидел Джейвудс, глядя в остывший глинтвейн. Он почти не пил — ему и без толку, на организм вампира спиртное не действует. Но пряный запах напитка явно нравился Джи. Тот чуть улыбался, глубоко погрузившись в свои мысли. Наверное, ждал кого-то. И когда за столик вампира вдруг опустился посетитель, и в помещении не снявший плаща, удивился только один сэр Джейвудс. Он-то точно знал, что никого не ждет. Самым бесцеремонным образом вновь пришедший опустился за столик, уже держа в руках две кружки с какой-то выпивкой. — Я здесь сяду, — утверждением скорее чем вопросом прозвучал по-юношески звонкий голос. Легким движением отбросив полы плаща и тут же мгновенно осушив и отставив одну из кружек, парень пристально уставился на вампира. Смотрел он долго и будто даже принюхивался, а затем с любопытством спросил: — Некроманты же не отмечают Солнцеворот? — Нет. — Односложно ответил Джейвудс, давая понять, что не желает поддерживать разговор. — А ты все же решил отметить? А почему не в замке? Неужели в твоем милом холодном зиггурате не нашлось ни одного веселого скелета или должным образом мерцающего призрака, чтоб скоротать ночь в их компании? Парень дразнил не слишком остроумно, но не обидно. Видно было, что это просто манера разговаривать. — Как ты уже выяснил, некроманты не отмечают солнцеворот. Я — некромант. Ergo… — Старый добрый силлогизм, — хохотнул парень. — Тогда что ты здесь делаешь? — Вспоминаю. — Лаконично отозвался Джейвудс. Он уже понял, что в покое его не оставят, так что решил перевести разговор подальше от себя. — Гораздо интереснее, почему это ты тут. Неужто быстроглазая красотка выставила непутевого ухажера прямо в праздник? Чего ты такого натворить ухитрился? Парень помолчал, потом сбросил плащ. Джейвудс с отстраненным одобрением разглядывал точеные черты, широкие плечи, очевидные даже под одеждой мускулы. И кожистые крылья, зачарованные так, чтобы не бросаться в глаза. — А, инкуб. Ну все равно. Или вы тоже не отмечаете праздники? — Отмечаем, — буркнул враз помрачневший парень. Потом пожал плечами. — Точнее кто — как. Это ж Шеог, у каждого — свой закон. Я еще с человеческой жизни этот праздник люблю. Он замолчал, угрюмо глядя на кружку в руках. В несколько глотков он ее осушил и тут же потребовал еще. — Это не похоже на «праздновать», скорее напоминает «надираться», — прокомментировал Джейвудс. — А разве я спорю, — в улыбке демона, как показалось вампиру, веселья не было. — Устал я. Говорят, это в натуре инкубов — быть покорными. Оно б и так, но сколько ж можно покоряться всем подряд! Демон стукнул пустой кружкой по столу. Но попытался вернуться к взятому вначале шутливому тону: — Вот тебе б — может и согласился, но меня ж не спрашивают. Укажут нового хозяина, прикажут исполнить — и служи, собачка. А я, может, сам хочу хозяина выбирать! — Почти убедительно, — прокомментировал Джейвудс. — Но поменьше надрыва. И кокетство тут неуместно. — Да ну тебя! — рассмеялся Тайнан, заказывая новую кружку. — Я с ним заигрывать пытаюсь, на жалость давлю, а он мне — надрыва поменьше. Звать-то тебя как? Я — Тайнан. — Тайнан? — переспросил Джейвудс, вкладывая в вопрос толику магической силы, и, увидев, как передернулся инкуб, хмыкнул: — Вот так прям настоящее имя и брякнул? Ну-и-ну. Джейвудс. — Одно слово — вампир, — буркнул Тайнан. — Голос один — уже до костей пробирает. А в глазах ледышки. Джейвудс ничего не ответил, только посмотрел на него в упор, и Тайнан, не вынеся зеленого пламени в глазах вампира, отвел взгляд. И снова приложился к кружке, тихо вздохнув: — Ну что вы, некроманты, за твари такие? Хочется иногда просто расслабиться, не думать ни о чем. А тут уставится на тебя какой-нибудь — и забудешься тут, ага, когда в глазах напротив «memento mori» написано! (Тайнан говорил на имперском, но слова «помни о смерти» произнес на Шантири, служившим языком письменности и магии большей части Асхана). — А цепляет ведь. Вот что мешало бы встать и уйти? А как заговоришь ты… Джейвудс значит… Чую, вместо забыться, я бегом завтра к лорду побегу, он хоть без замысловатой таинственности вашей… Говоря все это, Тайнан жадным взглядом окидывал лицо и фигуру вампира, совершенно не скрывая, как именно ему бы хотелось забыться. Джейвудс презрительно глянул на непозволительно заигравшегося демона и резко бросил, едва разжимая губы: — Что, чары вдруг резко выдохлись, вместо красоток-герцогинь мужиков по тавернам снимать пытаешься? Тайнан ухмылялся: — На вас чары не действуют. И внешность. Вы хорошо знаете, что такое эта внешность. Оболочка, обертка. А завернуть что угодно можно. Вы не ловитесь, с вами все по-честному. Джейвудс вполуха слушал эту пьяную болтовню. Демон и честность. Ну-ну. — А ты не задумывался о том, почему на нас не действуют чары? Просто я — труп. С таким же успехом можешь пойти на кладбище и откопать себе кого-то, на кого тоже не действуют чары. Лицо инкуба передернулось от отвращения, но потом стало почти грустным и очень удивленным: — Ты правда видишь себя так? Как ты вообще тогда живешь? — Я не живу. Я — нежить, — жестко ответил Джейвудс. Но пьяная искренность собеседника, видимо, подействовала и на него, потому что он вдруг добавил: — Единственная форма свободы в этом мире — самому выбирать форму оков. Тайнан некоторое время смотрел на вампира, ожидая продолжения, потом, поняв, что его не будет, пробормотал: — Все это слишком непонятно на пьяную голову. — Потом, подумав, добавил. — И на трезвую тоже. Ты что имеешь в виду? Джейвудс помолчал, думая, стоит ли превращать точную формулировку в набор расхожих фраз. Но, вспомнив кто перед ним, все же снизошел до объяснений. — Ты знаешь про Паутину Асхи? — Ну, я слышал что-то про то, что это — часть вашего учения. Но в чем там суть — понятия не имею. При чем тут Паутина? Джейвудс говорил медленно, точно глядя куда-то в себя, и его тихая речь так разительно не вязалась со всей обстановкой таверны, что Тайнан вздрогнул: — Асха прядет нити бытия. Наши жизни — узор ее ткани. Но что такое эти жизни, что такое душа, рождение, смерть? Лишь один смог вместить это знание, и он стал Седьмым Драконом. Я не знаю, не понимаю этого. Но знаю, что после смерти наши души уходят к Драконам и включаются в круг перерождений. Те, кто уходят к Ургашу, сохраняют одну и ту же память, совершают те же ошибки, проживают одну и ту же жизнь. Те, кто отходит к Асхе, перерождаются, теряя память о прошлом. Можно, наверное, иногда вспомнить, говорят, люди, сильно любившие в прежних жизнях, узнают друг друга. Но для чего? Что дает эта цепочка перерождений? Мы не извлекаем опыта из прошлого, не становимся умнее, совершеннее, сильнее. Это просто верчение колеса. И лишь один способ остановить вращение. Отойти в сторону, став лишь зрителем великолепного и бессмысленного действа. Тайнан тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями: — Все это слишком сложно. Колесо перерождений? Ну да, ты, наверное, знаешь, о чем говоришь. Я помню, кто-то из приближенных Кха-Белеха говорил, что словом «порядок» названо рабство, и что настоящая свобода — это хаос. Наверное, что-то подобное он и имел в виду. Но я все равно не понимаю… Он одним махом проглотил все, что оставалось в кружке. — Ну, пусть так. Но они ж любят свою несвободу, а для нас это — повод посмеяться… Нет, я не про то хотел сказать… Он подозвал трактирщика и заказал еще выпивки. — Знаешь, почему я до сих пор на поверхности? В нашем мире все просто. Я наслаждался этой простотой, когда только стал демоном. А потом мне стало скучно. Не сразу, прошли века — и меня потянуло к людям. Пришло затмение, и я выбрался на поверхность. Все мы были как безумные тогда. После веков заточения хотелось крови, крови… Мы терзали и рвали, нас уничтожали, мы возрождались и лезли наверх — и все повторялось. Но время, нам отпущенное, подходило к концу. Ночь заканчивалась, и назавтра убитые останутся в Шеоге до следующего затмения. Я не хотел в Шеог. И, ненадолго остановившись, подумал, что и убивать не очень-то хочу. Моя природа иная, мне нужна страсть, не боль и кровь. И я не понимал, не понимаю и теперь, что же мне останется, если Асхан и правда будет разрушен. Я… не хочу разрушать Асхан. Пусть он будет безумный и вечный, а мы вечно будем нападать, точно волки на стадо, унося с собой заблудших овец. Джейвудс слушал, пытаясь понять, что в этом монологе — пьяная искренность, а что — игра на публику. Он мало обращал внимания на слова, больше на тон, жесты, мимику. Лицо его постепенно приобретало отрешенное выражение, что собеседник не замедлил истолковать по-своему. — Не согласен? Ты говоришь — оковы. Но ведь мы любим эти оковы. Неужели ж ты считаешь, что ради того, чтобы остановить это твое колесо, нужно разрушить Асхан? Джейвудса передернуло: — Не приписывай мне чужих мыслей. Я пять сотен лет храню этот мир от тебе подобных. Я люблю его, точно свою мать — и свое дитя. Тебе этого не понять. Но любовь отнюдь не означает слепоты. Джейвудс резко поднялся, бросил на стол горсть монет и развернулся к выходу. И тут же его рванули за руку, да так, что он покачнулся и едва не упал. Вампир развернулся, намереваясь рассказать Тайнану кое-что о манерах, но тот посмотрел на него несчастными глазами: — Ты злишься? Я что-то не так сказал? Подожди, я… Он попробовал подняться, но явно был слишком пьян, чтобы сделать это самому. — Не уходи так. Я хочу увидеть тебя еще раз. С тобой интересно. Он все же поднялся, опираясь на стол, и, не отпуская руки Джейвудса, попытался сделать шаг в сторону выхода: — Я хочу пойти с тобой. Джейвудс сумел сдержаться, решив не устраивать посетителям таверны дополнительных развлечений. Он едва ли не за шкирку выволок инкуба за дверь и, вдруг схватив пригоршню снега, с размаху залепил Тайнану этим снегом в лицо. Тот возмущенно дернулся, рванувшись в сторону, Джейвудс отпустил руку, державшую инкуба, и тот, потеряв равновесие, рухнул прямо в мокрый грязный снег у входа в таверну. Некоторое время он лежал неподвижно, но потом поднялся, отряхиваясь, и с вызовом посмотрел на вампира: — Ну да, я пьян вдрызг, и что? Брезгуешь? А морали читать да на мордочку смазливую пялиться — так ничего, можно? А я все равно проверить хочу, только ли и можешь, что смотреть? Вот не отвяжусь и все. Хоть репутацию тебе испорчу, — глупо усмехнулся Тайнан. — Плащ пойди забери, — лаконично ответил Джейвудс. Инкуб непонимающе на него уставился. — Ты не забрал свой плащ, он так и весит в таверне на спинке стула. На улице мороз между прочим. Тайнан наконец понял, о чем ему говорят. — Точно! А ты не исчезнешь тут, пока я уйду? — И лишить подобного развлечения своих соседей? В кои-то веки окрестным призракам будет тема для разговоров: Джейвудс демона в дом привел. Они-то точно только посмотреть и могут. И обсудить. Так не будем лишать их столь малых радостей. Тайнан радостно заулыбался — этот немудрящий юмор был лучшим уверением, что Джейвудс смирился с его присутствием. Он побрел к двери, на пороге оглянулся на вампира и вошел внутрь. Довольно скоро он появился, наскоро кутаясь в плащ и тревожно озираясь. Увидев Джейвудса, он неуклюже заспешил к нему, но вампир молча развернулся и зашагал к воротом города, туда, где располагалась портальная площадь. Шел он не очень быстро, но Тайнан никак не мог его догнать, а окликать почему-то не хотелось. Оставалось семенить следом, убеждая себя, что нет, он вовсе не напоминает побитого цербера. Джейвудс шел чуть впереди, под ногами похрустывал снег. В эту ночь мало кто пользуется порталами, тропинку не протоптали. Тайнан шел за ним, Джейвудс знал, даже не по тому, что слышал почти невесомые шаги инкуба. Просто ощущал присутствие — живой и горячий. Джейвудс не очень понимал, зачем потащил его за собой. Не за тем же в самом деле, чтоб развлечь соседей! И зачем это Тайнану — не понимал тоже. Собственно чего именно — «это» — тоже пока не знал. Перекантуется, протрезвеет и сбежит? Останется в качестве соседа-собеседника? Или надеется забраться в постель? Собственно, Джейвудса равно устраивали все варианты. Он привычно просчитывал все возможные версии, определяя степень вероятности каждой из них. Когда проходит несколько сотен лет, приходит понимание того, что лично с тобой ничего нового уже не случится. Все повторяется. Остается только выбирать из разнотипных банальностей, со скучающим видом пожимая плечами. Но чуткий слух упрямо ловил шаги за спиной.