Леди Буржуа

      Я смотрела на чужое отражение, чужое лицо и не могла в нем найти хоть одну маленькую, знакомую, родную черту. Сколько бы времени ни прошло, я никак не могу привыкнуть к своей новой внешности. Нет, конечно, это лицо очень красивое, наверное, даже красивее моего прежнего, но оно совсем чужое, не мое, понимаете?       В прошлом я была невысокой брюнеткой; смуглая кожа, большие темные глаза, веер длинных, густых ресниц, фигура стройная, худая, можно сказать даже, болезненно худая, но мне моя внешность нравилась. Я не была писаной красавицей, но все знакомые говорили, что у меня нестандартная и очень привлекательная внешность. Мои губы, глаза в прошлом были большими, лицо круглое, тонкие брови и шикарные каштановые волосы. В тайне я гордилась своей внешностью и нередко перед зеркалом любовалась собой. Мне нравилось мое прошлое лицо и моя прошлая жизнь, и я не понимаю, что я здесь делаю!       Я закрыла глаза, глубоко вздохнула, и снова открыла глаза, девушка в отражении повторила за мной. Она была красивой! Красива той красотой, которую принято считать эталонной! Светлые, с четким золотистым отливом волосы, невероятно яркие голубые глаза, пухлые губы бантиком, тонкие выразительные брови, прямой, маленький нос и лицо сердечком.        Я улыбнулась отражению, оно повторило за мной. Чужое лицо растянуло губы в улыбке, показывая ряд ровных, белоснежных зубов и две очаровательные ямочки на щеках. Ангельская красота! Я вздохнула, все равно хочу назад свое старое тело, оно ведь свое, родное, понимаете? И жизнь там моя, не чужая. Пусть там я не богатая и не такая красивая как сейчас, но там моя жизнь, и какая-никакая моя семья! Я ведь обещала сестре, что буду самой крутой тетей в мире для своего племяшки, хотела отблагодарить бабушку за все, что она сделала для меня и для сестры, и много всего еще хотела, чего теперь, видимо, не смогу исполнить. В горле опять образовался тугой комок, но слез не было. Уже все выплакала! За эти два месяца, я столько плакала, что, наверное, на целое озеро бы хватило.       Я долго сопротивлялась, не хотела принимать эту реальность, эту действительность, и просто тупо ждала, ждала чего-то, что отправит меня домой. Я до последнего надеялась, что, что-то произойдет и я снова окажусь дома, что это просто затянувшийся дурной сон и что проснувшись, я сразу же позвоню сестре и со смехом расскажу о нем, и мы с ней дружно посмеемся над вывертами моей больной фантазии. Но я не просыпалась, а этот бред не заканчивался. И я испугалась, запаниковала.       Первые дня два я и вправду наслаждалась жизнью, ходила по бутикам, гуляла по Парижу, наслаждалась роскошной жизнью, любовалась новой внешностью, тогда я все воспринимала как игру, как свое маленькое, увлекательное путешествие.       Неделей позже я захотела обо всем рассказать сестре, поделиться с ней, поговорить с ней. Ведь я с ней не говорила целую неделю! Это большой срок для меня, я привыкла делиться с ней всем, что происходит в моей жизни, хочет она того или нет. Я была очень привязана к сестре, она заменила мне и мать, и отца, была моим самым близким другом, знала мои все маленькие и большие секреты, как и я ее. Рядом с ней я всегда вела себя как маленькая избалованная девочка, каковой и ощущала себя в душе. Хотя разница у нас была всего в три года, и по факту я была немного талантливее и умнее ее, у нее всегда была какая-то житейская мудрость. Я всегда в шутку высокомерно заявляла ей, что весь семейный ум достался мне, а она никогда не спорила, мягко улыбалась мне и говорила, что очень мной гордится. Мы с ней абсолютно не похожи ни внешне, ни по характеру. Она мне всегда говорила, что я красивее и что я больше похожа на папу, которого я не помню, который по ее словам был невысоким, но очень красивым человеком. Но разве я могу быть красивее ее, моего ангела, которая была копией нашей матери? Моя сестра очень красивая! Она красива той мягкой, нежной красотой, которая бывает у матерей. Мне всегда нравилась внешность моей сестры, у нее были правильные, тонкие черты лица, высокие скулы, овальное лицо, чуть узковатые, темные глаза, с длинными, прямыми ресницами. Она была выше меня и чуть полнее, но с идеальной фигурой в форме песочных часов. Я никогда не могла понять ее комплексов, вот зачем комплексовать с такой фигурой? С такой внешностью? Я не понимала! Но она была такой, всегда неуверенной в себе и в своих силах. Но только до того момента, пока встретила своего мужа.       Любовь преображает людей. После встречи с зятем она изменилась, стала увереннее в себе, сильнее. Я только радовалась за нее, она заслуживала счастья как никто другой. Я уважала ее мужа, обожала их сына, но это было ее семьей. И как бы я ее не ревновала, я старалась не лезть в молодую семью. Как же я тогда скучала, как будто, она не переехала в соседний район, а уехала куда-то далеко! Как же тяжело без нее!       Здесь я стала безумно скучать по ней, она ведь была мне самым близким человеком, самой родной и любимой! И это тоска по ней и по прежней жизни все увеличивалась и увеличивалась день ото дня, съедая меня изнутри. Я сильно тосковала, отказывалась выходить из комнаты, плакала, заперевшись ото всех. Я почти ничем не питалась, отказываясь что-либо есть. Вообще-то такое психологическое расстройство у меня было и в той жизни. Когда я чем-либо расстраивалась, я забывала есть. Я просто не чувствовала голода, иногда начав что-то кушать, не чувствовала сытости. Я могла не кушать сутками, а редко есть целый день и не насытится. За моим питанием строго следила сестра и все мои друзья и знакомые. Сестра от беспокойства растрезвонила всем знакомым о моем странном расстройстве, и каждый из них считал своим священным долгом покормить меня и спрашивать у меня, ела ли я что-нибудь на завтрак/обед/ужин или нет. Они все время причитали на мою худощавость, а я худая от рождения, а не от недоедания! Меня это часто раздражало и приводило в бешенство, когда второй десяток человек за день спрашивал меня кушала ли я! Эта странная болезнь, видимо, передалась и этому телу, так как голод я по-прежнему не чувствовала. Когда я отказалась от еды и на второй день, то домочадцы и отец Хлои очень забеспокоились за меня, они ведь не понимали что со мной происходит, на третий день они забили тревогу и вызвали врача. Врач пожал плечами и ничего внятного сказать не мог, посоветовал обратиться к психологу, так как физически я здорова, если не считать легкого обезвоживания.       Андре Буржуа очень волновался за здоровье единственной дочери, меня положили в лучшую больницу в городе. Мой лечащий врач поставил диагноз: психический срыв и психологическое расстройство. Меня стали ежедневно пичкать какими-то таблетками и я лежала на кровати ни жива, ни мертва. Мной овладела глубокая апатия. Мне не хотелось жить, есть или даже дышать. Кормили меня принудительно. Я просто лежала в постели амебой в неком трансе, где меня стали преследовать галлюцинации. Сначала мне казалось, что мои галлюцинации вызваны психотропными таблетками, которые в меня пичкали пачками. Но потом до меня дошло, что это никакие не галлюцинации, а воспоминания владелицы моего нынешнего тела. Воспоминания эти были обрывочными и хаотичными, в них не было системы или какой-либо последовательности. В голове все смешалось, в один миг это могли быть воспоминаниями о школе, а в другой о детском саде или об отце. Более или менее разобрать воспоминания мне удалось только сейчас и то не до конца. Даже сейчас, спустя месяц после моего переселения в голове то и дело всплывают какие-то воспоминания Хлои Буржуа. Хлою Буржуа можно охарактеризовать двумя словами: зарвавшаяся стерва! Я больше всего не любила такой тип людей как Буржуа, нутро у них гнилое. Но у нее по крайней мере были причины стать такой.       Андре Буржуа был хорошим отцом, любящим, но у него был один огромный недостаток, он уделял своему ребенку мало времени, точнее совсем не уделял внимание своей дочери. Он был мэром Парижа, очень занятым человеком и ему не всегда удавалось выкроить время для своего ребенка. А мать Хлои, Одри, ну можно считать что в жизни девочки ее и не было, она никак не проявляла себя как мать, был только какой-то образ, который девочка себе идеализировала. Эту женщину и матерью то невозможно назвать, она похоже даже не знала имя собственной дочери и часто ее путала называя кем-то другим, чем обижала и причиняла сильную боль последней. Грустно все это! Единственным счастьем в жизни маленькой Буржуа был Адриан, друг детства, в которого она была влюблена. Светлый, добрый парень, кстати, который ее в больнице так и ни разу не навестил. Как и якобы лучшая подруга Буржуа Сабрина. Но я этим особо голову не забивала, не приходят, да и ладно! Мне же лучше, меньше проблем. Пока я изображала из себя труп и как-то разбиралась с памятью девчонки, отец девочки не на шутку встревожился! Но все равно разговаривать с этим человеком и как-то успокаивать его желания не было, он ведь для меня, Мелиссы, по сути совсем незнакомый человек, несмотря на память Хлои. Он честно пытался со мной поговорить, как-то поддержать меня, но я просто отворачивалась от него и все также лежала в постели, отрешившись от всего мира. ***       Домой меня с больницы привезли уже через неделю, но каких-то изменений в моем поведении не было. Держать меня в больнице резона не было, ведь все-таки физически я была здорова. Дома я пролежала еще где-то неделю-две, потом мне надоело так лежать, человек такая тварь, что ко всему привыкает. Нет, я не перестала скучать по родным, я все еще безумно скучаю, но больше не могла убиваться по ним. Да и за столько дней, я многое обдумала. В конце то концов они ведь не умерли, они живы! Просто живут в другом мире и все. Я решила начать жизнь заново, как говорится, с чистого листа.       Встала я сегодня довольно рано. Часы показывали пять с половиной утра, но больше лежать в кровати я не могла и так належалась на годы вперед. Встав с кровати я сразу же пошла в ванную, приводить себя в порядок. Не спеша закончив все ванные процедуры, завернувшись в пушистый банный халат, вышла из ванной. Время уже было шесть утра. Я медленно подошла к большому окну распахнула тяжелые портьеры. Комнату сразу же озарило ярким солнечным светом. Как-то сразу даже дышать стало легче. Комната Хлои была большой и была оформлена в теплых тонах. Посередине комнаты стояла этакая кровать принцессы с розовым балдахинном, а напротив него огромный шкаф во всю стену полный разнообразной одежды, обуви и аксессуаров. Я несколько небрежно выбрала одежду, потому что не планировала сегодня покидать дом. Мне надо было поговорить с Андре, то есть с моим отцом, надо привыкать так его называть. Я хотела поговорить с ним на счет школы. Хлое исполнилось пятнадцать этой весной, она все еще должна была ходить в школу. А мне было уже двадцать два, я только что закончила университет и снова идти учиться в школу у меня никакого желания не было. Да и я совсем не Хлоя, и кто-то да обязательно заметит мои изменения и несоответствия с дочерью мера, еще один минус на посещение школы. Поэтому, когда переживания Андре еще свежи, надо этим воспользоваться, ведь сейчас он очень беспокоится за психологическое здоровье дочери и должен согласиться на все мои просьбы, лишь бы я наконец пришла в себя. Цинично? Да, но по-другому нельзя!       Я выбрала простое белое платье до колен с рукавами три четверти. И накинула поверх него бежевую вязаную кофту, хоть на улице и стояло начало сентября, утром еще было слегка холодновато. После завтрака я решила немного подышать свежим воздухом. На ноги надела бежевые балетки в тон кофте. Я не стала краситься, откровенно говоря, мне было лень даже собрать волосы хоть в какую-нибудь прическу, и поэтому волосы я оставила просто распущенными. Волосы Хлои были ниже плеч и от природы были вьющимися, но она любила их выпрямлять и собирать в хвост. А так как я поленилась их выпрямить, они кучерявились и обрамляли лицо, сразу же становясь чуть короче, до плеч. Не особо заморачиваясь на счет волос, я спустилась вниз.       Андре уже сидел за столом и читал утреннюю газету. Заметив меня на лестнице, он сразу же поднялся с места и бросив газету на стол, устремился ко мне.  — Как ты, родная? Тебе стало лучше? — взволнованно засыпал он меня вопросами приближаясь ко мне. Я немного растерялась, но быстро взяв себя в руки, просто кивнула головой ничего не отвечая. Он нежно обнял меня, прижав к себе к груди.  — Я очень волновался за тебя, милая. — Проговорил он грустным тоном, — ты очень напугала меня. Скажи мне, что случилось. Тебя кто-то обидел? Я покачала головой и сильнее прижалась к мужчине. От него веяло теплом и чем-то таким родным, чего мне в последнее время не хватало, семейным уютом. Я потерлась щекой об его плечо, в глазах защипало и я тихо всхлипнула. Мужчина лишь крепче прижал меня к себе, и одной рукой погладил по волосам. Слезы сами полились из глаз. Все это время, оказывается, мне не хватало именно этих объятий и его утешений.  — Моя принцесса, скажи что-нибудь? Где-то больно? — забеспокоился папа. Я покачала головой медленно отстраняясь от мужчины и прислушиваясь к своим ощущениям тихо проговорила:  — Нет, просто я очень соскучилась по тебе. Я очень люблю тебя!  — Я тоже, детка! Я тоже очень люблю тебя, больше жизни, малышка! Я неуверенно улыбнулась, вытирая слезы со щек и смущенно сказала:  — Ты уже позавтракал? — не знаю почему я сказала именно это, просто надо было что-то сказать и это первое, что пришло в голову. Мужчина спохватился:  — Нет, милая! Идем скорее, ты так и ничего не поела. Идем, покушай чего-нибудь. Я послушно кивнула головой.  — Хорошо! Он усадил меня рядом с собой и подал знак горничной, та кивнула и ушла в кухню.  — Папа… — несмело начала я, вдруг оробев.  — Да, детка?  — Я хочу поговорить насчет школы…  — Я поговорю с директрисой это не проблема, с начала учебы прошло всего лишь две недели, ты быстро догонишь программу…  — Нет, — я покачала головой, — я не хочу в школу! — Тихо, но твердо произнесла я. — Можно я перейду на домашнее обучение? Или сдать экзамены экстерном? Я легко смогу сдать, правда! — Горячо заверила я, с надеждой смотря на Буржуа.  — Но, детка…  — Я все равно не пойду в школу! — сразу же поставила его в известность. Он долго молча смотрел на меня, и видимо придя к какой-то мысли, нахмурил брови, резко помрачнев. Я догадывалась о чем он подумал. Пятнадцатилетний подросток отказывается идти в школу, сразу после психологического срыва. Не нужно было быть гением, чтобы сопоставить два этих факта. Я не стала разубеждать мужчину в его догадках. Это было мне на руку, все изменения можно списать на расстройство, при этом ничего толком не объясняя.  — Хорошо, детка! Побудь еще дома, а насчет школы мы что-нибудь решим, если ты не передумаешь. Я благодарно кивнула, принимая ответ. Он не отказал сразу же, это обнадеживало, а то что я не передумаю, я знаю точно. Я впервые улыбнулась ему открыто и светло. Он тоже улыбнулся мне, но как-то более облегченно что-ли. Быстро доев, Андре умчался в мэрию по своим делам. А я осталась дома. На часах было только восемь утра и я уже изнывала от скуки. Вспомнив, что Хлоя была блогершей с полтора миллионными подписчиками и активно вела социальную жизнь, решила заглянуть туда. Ну, страничка меня разочаровала. Там она в основном писала о богатом образе жизни, о моде, или скорее всего о том, какую одежду она купила, если в кратце, обычная страничка богатой барби. Многие подписчики ее ругали по-черному, издевались, смеялись над ее вкусом или над многим чем еще. Я никогда не понимала, таких людей. Зачем подписываться на человека и следить за его социальной жизнью, если он тебе не нравится? Чтобы просто оставить гневный отзыв? Идиотство, по-моему! Но такие люди, увы, были и травили в сети бедного подростка. Хлоя не блокировала их и не кидала в черный список, чтобы количество подписчиков было высоким. Ведь в таком возрасте иметь полтора миллионов подписчиков это мега круто! Честно говоря, не все подписчики Хлои реальные люди, где-то три сотни голосов она просто купила. Но все же оставшееся количество все равно внушает уважение дочери мэра. В прошлой жизни я тоже вела блог, но не часто. В основном я поднимала философские вопросы, выставляла свои рассказы и разные фотографии, которые сделала. Мне нравилось ловить миг жизни и делится ими, но я не любила выкладывать свои собственные снимки и селфи. Но с другой стороны я часто выкладывала видео, где выразительно читаю любимые стихи. Мне нравиться разбирать стихотворения и интерпретировать их на свой лад. Нравится слушать собственный голос, полный эмоций и переживаний, которые как я понимаю, вкладывали поэты в свои произведения. У меня было всего около трехсот тысяч подписчиков, но каждого из них я любила.       В этом теле больше всего я любила голос Буржуа. У нее был удивительно красивый голос. Такой знаете нежный, сладкий и грудной, с какой-то очаровательной хрипотцой в голосе. Я сразу же захотела прочитать стихотворение. Я взяла в руки телефон включила его и поставила тематическую фоновую музыку для стихотворения. Включила камеру в ноутбуке и села перед ним в полуобороте, лицом к окну. Я всегда читала так, экспромтом, под настроение. Не готовилась, не красилась, не изображала то, чем не являюсь. Мне нравилась моя естественность, моя ординарность и я никогда не следовала за чужими стандартами. Мягкий утренний свет падал мне на лицо, я чуть прищурила глаза от солнца и начала читать стихотворение, но я это называла своим внутренним монологом, ведь я всегда читала то, что запало мне в душу, и то что отражало мою внутреннюю суть.  — Я знаю, — начала тихо, — наступит время, и сердце мое забудет; Придется однажды сердцу печальный урок принять. — Опустила глаза и сделала паузу.  — Я знаю, — подняла взгляд, устремила в даль, — не лечит время, как мне говорили люди, Но лечит что-то другое, — покачала головой, — а что не могу понять.  — Я знаю поступкам цену, бездействию знаю тоже. Есть странная штука — опыт, и страшная штука — месть. Есть вещи, что не заметить, и те, что берут до дрожи: Секунда, длинною в вечность, и вечность длинною в день. — Сделала паузу, задумалась. На заднем фоне нежной мелодией играло фортепиано. Жизнь все-таки такая странная штука.  — Я знаю, что в этой жизни, — я чуть усмехнулась поворачиваясь лицом к камере, — бессмысленно все что было, Бессмысленно все, что будет, а важно лишь то что есть. — А в этом есть смысл.  — Я верю, — забавно, но я правда в это верю, — придет мгновенье, вернется былая сила, И память о прошлых бедах, заглушит благая весть. — По губам скользнула улыбка.  — Запомни, — в это мгновение я говорила с собой, давала совет себе, — всегда будь смелым — никто тебя не осудит. — Я не буду жить жизнью Хлои, не буду ею. Я буду собой!  — По мне так всего дороже, лишь то, что далось с трудом, — в горле запершило.  — Я знаю, не лечит время, — глаза предательски заблестели, — как мне говорили люди, — ложь, время не лечит, она лишь затупляет боль.  — А лечит лишь тот, кому ты по новой откроешь дом. — Я начинаю открывать свое сердце Андре. У меня никогда не было отца, он умер, когда мне было всего полгодика. Но я всегда там, где-то в кромках своего сердца, всегда мечтала о нем. Мать у меня там была, пусть и до моего девятилетия, но я ее помнила, и она была для меня единственной. Но отец… Я привязалась к Андре. Несколько слезинок покатились по лицу. Я резко отвернулась к окну, чтобы скрыть их. Встала со стола, скрывшись от камеры и вытерла лицо и снова села на стул, улыбнувшись до сих пор снимающей камере ноутбука. Я помахала руками на свое лицо, как будто, мне жарко.  — Ох, как я расчувствовалась! До сих пор коленки дрожат, — пошутила я. И, словно бы, я общаюсь со своими подписчиками продолжила, — Спасибо, что вы со мной! Я всех вас люблю! Погода сегодня замечательная, не забудьте сказать своим близким людям как вы их любите. Не стоит стесняться себя и своих чувств, это вы и они вас любят за то, какой вы есть. Просто скажите им «Je t'aime», я тебя люблю! — Улыбнувшись я помахала ручкой. — Доброго всем дня! С вами была, Хлоя Буржуа, пока-пока! —  я в последний раз помахав на камеру, отключила камеру. Я счастливо вздохнула, обретая какой-то внутренний покой.       Моя жизнь не закончилась, она только начинается. Мое имя Хлоя Буржуа, и каждый день, каждое мгновение я хочу быть счастливой. И знаете что? Я буду!