Два года назад.
В тёплое школьное время на больших переменах ученикам разрешалось выйти подышать на улицу, поиграть в подвижные игры и пообщаться. Все в их классе собирались в большую компанию, круг и играли в «правду или действие». Четырнадцатилетний Отис относился к тем, кто сидел в сторонке и наблюдал, не играя. Было солнечно, даже жарко, и ученики спасались от жары кто как мог, некоторые обливались водой, а особенно смелые снимали футболки, даже девушки. В четырнадцать лет большинство подростков слишком неопытны в вопросе отношений, а уж тем более секса, но всех уже волновала эта тема не по-детски. Поэтому Отис знал, что они начнут загадывать действия, связанные с этим. Было все так в новинку, потому что мама, работающая секс-терапевтом, хоть и давала обширный круг знаний, но не могла заменить всех эмоций, которые вызывало общество вокруг. Сидящий рядом Эрик легонько толкает задумывающегося Отиса в плечо. — Ну, садись к ним, это твой шанс не быть лузером, — предлагает Эрик, уткнувшись в книгу. Отис поднимает взгляд на компанию. Эйми, Джексон, Адам и «неприкасаемые»: Анвар, Руби и Оливия и ещё несколько приближенных друзей сидели на огромном красном пледе и увлеченно обсуждали что-то. Сейчас они звали всех в эту игру и были почему-то благосклонны, но Отис определенно понимал, что его появление было бы как минимум странным. Он им почти незнакомец, только Джексон пару раз хлопал его по плечу. До прихода в их школу Мэйв Уайли ещё два года, и Отис не задумывается о том, как классно не быть занудой. — А сам что? — спрашивает Отис и тут же прикусывает язык: знает ведь, что поблизости самая главная угроза Эрика — Адам Грофф. Сейчас тот на время деактивирован в своём буллинге, потому что Отис пригрозил Адаму, что если он снова пристанет к беззащитному Эрику, то придётся рассказать всей школе о том, какой Адам мудак и это дойдёт до директора, то есть его отца. — Я учу историю, — уклончиво отвечает Эрик и по-турецки складывает ноги на мягкой траве, поправляет воротник цветастой рубашки. Отис вслушивается в разговоры Оливии и Эйми, несколько незнакомых парней заржали как лошади, видимо, это действие, и две девушки должны поцеловать друг друга. Но Оливия выходит из ситуации грамотно: они целуют друг друга в щеки, и она показывает тупым мальчикам средний палец. Отис скучающе подпирает рукой щеку, дальше шли самые нелепые тайны про его одноклассников: оказывается Лили умеет дотрагиваться своим языком до пятки, а Эйми своровала несколько тысяч долларов у родителей и потратила это на сладкое. Ничего интересного не было до того, как бутылочка показала на Руби, которая прежде задавала вопросы всем остальным. Все затихают, а Джексон, который по правилам игры должен был спросить Руби, улыбается. Оливия схватывает подругу за руку, и Отис замечает, как та оттолкнула ее. Это было по-сучьи. Руби и так была немножечко сучкой, как говорил Эрик, а Отис лишь соглашался и в ответ мямлил: «Ну да, обижает маленьких». Руби не только обижала, но и самоутверждалась за счёт других, подлизывалась ко всем учителям, красилась, хотя этого ни делал никто в их классе (кроме Эрика, но тот парень), но несмотря на колкие фразы, у нее был авторитет и многие парни были влюблены в нее. Отис относился к ней безразлично. — Правда или действие? — спрашивает Джексон. — Действие, — почти не задумываясь, отвечает Руби, и на ее кукольном лице отражается уверенность. Она знает, что за ней все наблюдают, и она обязана не растеряться. — О-о-о, — отовсюду смешки. — Играем по-крупному. Отис напряжённо уставился на Руби, рассматривая ее внешний вид. На ней надеты бежевые брюки и сиреневая майка слегка скрывающая ее фигуру, но плечи открыты. Ее кожа загорелая, ведь недавно были летние каникулы, и она конечно как все дети богатых родителей ездила в какую-то потрясающую страну, увидев все достопримечательности. Отис один знал, что это показуха? У Руби очень странные глаза — карие и большие, и такие же большие сережки в ушах. Отис щипает Эрика за руку, предчувствуя что-то ужасное. — Ай. — Руби, а-а… — и тут голова Джексона наклоняется, и он внезапно поворачивается в сторону Эрика и Отиса. Сзади сидящие девочки тоже испуганно смотрят на популярных ребят. — Поцелуй кого-нибудь вон там. Группа изгоев и группа убийц смотрят на друг друга. Руби закатывает глаза. — Парня? — Ну не девушку же, — хмыкает Джексон. — Без вопросов. Руби встает и быстро идёт по направлению к ним. О. Нет. Это достаточно плохое решение. — Оу, оу, оу! — видимо, Эрик хочет выдать смешную шутку, но тут совсем не до смеха. Отис чувствует себя пойманным нам в ловушку, потому что он не совсем тупой, он знает, что парней тут четверо, Эрик отпадает, потому что все узнали, что тот гей ещё до каникул, а двое других вообще учатся в другом классе. И Отис видит, как карие глаза устремляются на него. Руби протягивает руку Отису, заставляя того встать, а тот неосознанно подчиняется, потому что её боится. Слишком быстро, слишком неожиданно и непонятно. Слишком взрывная и необычная. Руби. — Нет! — взвизгивает Отис, понимая, что Руби хочет сделать. Слышатся громкие улюлюканья и крики Эйми: «Хватит! ПРЕКРАТИТЕ!», Эрик что-то говорит Отису, но тот не понимает. Руби и Отис смотрят на друг друга, оставаясь будто одни, будто двое незнакомцев, Отис дышит часто-часто, но Руби растягивает губы и не обращает внимания. Руби плавно подходит, сокращая дистанцию, но не дотрагивается ни одной частью тела. У них нет абсолютно никакого доверия. Это просто случай, сведенный их вместе. Ещё один шаг. — Не волнуйся, Милбёрн, я не кусаюсь, — голос у Руби переливающийся, насмешливый, но приятный. Она целует его, просто своими губами встречаясь с чужими, не обращая внимания на сопротивление Отиса. У Руби губы сухие, слегка надавливающие, глаза Отиса закрыты, и он чувствует ее цветочный аромат ее волос, случайно попавшие к нему на щеки. Внутри Отиса, нет, не в сердце, в животе что-то бурлит, и кажется, это слишком громко. Солнце греет на его голову, и она кружится. Это его первый поцелуй.***
Два года спустя.
Руби не понимает, как можно было так проебаться. Это было изначально плохой идеей, идти на вечеринку к Отису. И можно было догадаться, что томный, загадочный и привлекательный Рахим — гей, ведь он даже не клюнул на все уловки Руби, как каждый второй парень. Оливия много раз говорила ей, что та слишком самоуверенна и неосторожна, но в тот день все решили эмоции. После школы она приходит домой и видит мать, которая сидит на диване в гостиной с бокалом вина. У нее опухшие и красные глаза, уставшее и посиневшее лицо. Она знала, где мама находилась ночью, чем занималась и что принимала, потому что это был не первый раз. И она знает о том, что мама находится в положении. Она беременна. — Руби, мне звонил директор, — медленно протягивает мама. — Ты опять запустила учебу? Запустила? Всего лишь одна низкая оценка по гребенной биологии! Что не так, черт возьми?! Руби стоит в коридоре и не говорит ни слова, чувствуя, что если она останется здесь, то будет скандал. — Мама, я к Анвару, делать домашнее задание, — быстро проговаривает она и закрывает дверь, выходя. Мама-алкоголичка, это ещё одна вещь, которую Руби вынуждена скрывать, чтобы быть идеальной.***
А потом все катится по наклонной: она напивается на этой вечеринке так, что руки дрожат, эмоции притупляются, а в голове полнейший бардак. Оливия прихватывает себе какого-то парня младше нее, и он увозит ее к себе домой. Обида жгет горло, и Руби запивает ее коньяком. Идёт по стопам матери, глотая содержимое нескольких бутылок, не останавливаясь. Эйми пытается коснуться ее плеча, заставляет поговорить, но та лишь отмахивается. Потом попивая ром, пялится на раньше робкого «сексолога» в народе, Отиса, раздающий советы всем, но сам не следующий им. Он стал объектом всеобщего внимания на этой вечеринке. Отис танцует, орет во всю глотку, устраивает охуительный, честно признаться, стриптиз, и даже Эрик не может успокоить его. Что такого случилось с ним, что он решил так нажраться? И Руби идёт танцевать к нему, потому что так сложились звёзды. Что такого случилось с Руби, чтобы она решила так нажраться? Когда Отис начинает непринужденно общаться с Мэйв и ещё какой-то девчонкой, то все становится понятно — опять Уайли, всегда Уайли. Пожалуй, что она является главным врагом Руби, потому что имеет все качества, которые имеет Руби, что возвышает ее над другими. Мэйв и Ола уходят от него, а тот отчаянно смотрит им вслед, словно ребенок, у которого украли самые дорогие игрушки. Уши глушит музыка, и немного тошнит. И внимание: это самое худшее решение Руби за несколько лет. Руби Отиса… жалко. Настолько, что она идёт в его открытую комнату, присаживается к нему рядом на кровать, почти плачущему, говорит что-то про глупых девчонок таких как Ола и Мэйв, когда все расходятся. Настолько, что говорит одинокому Милберну, что на самом-то деле Мэйв в Отиса влюблена, и они могут быть вместе, если бы не их зашкаливающая тупость. Жалко до боли, и эта боль воспоминания ворошит, задевает, во рту неприятная горечь то ли от спирта, алкоголя, то ли до сих пор от языка какого-то случайного парня в коридоре, она уже не помнит. На какие-то нелепые, пьяные слова благодарности Руби отвечает тем, что тот идиот, ну ведь правда, Отис — высокий, бледный, скромный и тупой. Им даже не о чем говорить, потому что оба из разных миров. Отис никогда не знал, что такое блевать после вечеринки, и чувствовать, как подруга поддерживает тебя за волосы, держать награду победительницы «Конкурса красоты», понимая, скольких насильно впихнутых членов пришлось поддержать во рту ради этого, видеть своего отца на каталке скорой помощи и тупое равнодушие матери. Но также Отис не знал величайшую радость от похвалы учителей, книг, купленных на деньги очередного маминого проститута и радость лишь от малейшего намёка на слово: «умная», а не «красивая». Отис вываливает какую-то трогательную ересь, которая вся была на его душе. Руби тоже свободная, пьяная, но даже тогда она держит себя в руках и не раскрывает натуру, хоть и принимает достаточно плохие решения. Отис тоже принимает плохое решение, когда смотрит на неё так. Руби вспоминает больного отца, лежащего сейчас на кровати в их квартире и так отчаянно нуждающегося в помощи. Мать не поможет, скорее, просто уедет к очередному любовнику. Каждую клеточку тела пронизывает стыд, и Руби своим неадекватным мозгом думает, что ей нужно не вернуться домой, а отвлечься. По времени сейчас около трех часов ночи, и ночью, особенно, когда ты опьяненный, все кажется таким красивым и трогательным. Думаешь: если сейчас, то никогда больше, решаешься на безумные поступки и в этом есть большой плюс, потому что каждый ебаный день Руби чувствовала это давление, этот собственный внутренний контроль, который изъедал ее внутри. Руби прикасается к руке Отиса, он не двигается. Переплетает пальцы с чужими, рассеянно следя за реакцией — у того тоже голубые глаза мутные, но гипнотические. Странный. Неловкий. Но пиздец какой милый. А затем они целуются вновь. И Руби уже не помнит, кто же первым начал этот цирк — но помнит чужое дыхание на шее, заставляющее дрожать всем телом, помнит прикосновения собственных рук, которые расстегивают пуговицы на рубашке. Руби садится к нему на колени, потому что Отис целует слишком часто, тянется будто слепой котёнок к губам, нежно кусает за нижнюю губу, вторую руку держа на бедре. С ней никто не был так нежен. Руби снимает с него свитер, рассматривает его причудливые ключицы, докасается до них пальцами. Он такой худой. Почему она не может быть такой же? А потом Отис сквозь опьянение и почти нирвану осознает всю серьезность ситуации и спрашивает на последнем издыхании: — Ты уверена? Она никогда была так уверенна, но это, пожалуй, единственный парень, от которого она это слышала. — Блять, заткни свой пошлый рот, Милбёрн, — Руби заставляет того замолчать, впиваясь, касаясь, трахая его мягкие губы. Слишком мягкие губы. Поваливает на кровать, имея сейчас лишь одно желание, заключающееся в том, чтобы сейчас Отис умолял.***
Каждый раз когда Отис обещал себе не проебываться, он проебывался так глобально, что запускал цепную реакцию, действующую на каждую сферу в его жизни. Утро после этой вечеринки он проводит в весьма шоковом состоянии, пытаясь справиться с похмельем прямо в школе и совершенно не думая о матери, которая сегодня увидела полный беспорядок в их доме. Он пытается не обращать внимания на шутки Эрика насчёт его неожиданной потери девственности. Отис прикусывает губу на его смех, шагая по коридору, вспоминая каштановые прямые волосы Руби, пахнущие лавандой, это кислое выражение лица на каждую его фразу и замок, поставленный на ее душу. И это уничтожающее: «Не верится, что я занималась сексом тобой» Ужас, словом. Но днём Руби говорит, что не уверена в том, что презерватив был.***
Они проводят этот день вместе, поехав на велосипеде на другой конец района за таблетками для экстренного случая, который как раз был у них обоих. Отису не то чтобы стыдно, но неловко и странно. Он почти ничего не помнит о чем-то связанном с Руби вчера, только гнев, который он чувствовал каждым нервом и боль в ноге от того, что он бил в гневе стул, материл Мэйв и почти плакал от осознания собственной никчемности. Дальше — чёрная дыра. Руби стерлась из его памяти, как бы он не пытался восстановить ее. Отис слышит, как Руби рассказывает о ее отце фармацевту, и слышит учащенное сердцебиение своего сердца. Это что-то супер личное типа того, как в прошлом году кто-то всем в школе разослал фото вагины, и фото оказалось идеальной Руби. Но потом однако все девушки, и даже Джексон поддержали ее так, что тогда Отис даже немного, совсем чуть-чуть возгордился своими талантом разговаривать с людьми и подбирать нужные слова. Тут в самый неподходящий момент возникают визуальные воспоминания, от которых очень трудно избавиться, и Отис краснеет, понимая, что он может детально представить каково это — заниматься сексом с Руби. Они решают купить колы и высаживаются в лесу, чтобы выпить ее. — Я специально говорила, что мне нравится ботаники, Отис, — медленно отвечает Руби на расспросы Отиса, будто что-то скрывая от него, прячет пронзительный взгляд. Старается выглядеть высокомерной, но Отис не верит в эту маску. — Они думают, что влюбились в меня, что мне приятно, и будут очень стараться. — Мне не кажется, что я влюбился в тебя. — Да, конечно. Даже звучит смешно. Они сидят на большом бревне, вокруг деревья, ветви, скрывающие от солнца, птицы поют и воздух такой свежий и летний, что душа освобождается от оков и давления. Похмелье пропадает. Они ещё немного обсуждают то, что, оказывается, Отис был девственником, и он внутри себя улыбается, заметив, что лишь на секунду карие глаза Руби удивленно расширились. Образ его брюнетки, его писательницы, его стервы Мэйв Уайли почему-то ускользает из головы, хоть и Отис отчаянно пытается за него держаться. Но не может — рядом Руби, и она своим появлением перемешивает мысли в кучу. — Тебе было грустно насчёт отца? — Отис не знает, зачем вдруг спрашивает. — Да, немного, — Руби отворачивается. — Но ещё более мне было грустно, потому что мою бровь выщипали больше другой, и теперь они не симметричны. Отис внимательно вглядывается в ее лицо и не понимает, как можно вообще найти в нем изъяны. — А по-мне, выглядит даже ничего. — Спасибо, что ты заметил. Немногие парни замечают.***
После того, что произошло, прошло две с половиной недели, и честно сказать, что это были самые худшие недели в жизни Отиса. Он просто не понимает, что с ним творится. Это что-то вроде бесконечного дня сурка, каждый день он приходил в школу, улыбался Эрику, и пожимал плечами на вопросы про его самочувствие и скрытность. Поднимал руку на уроках, задавая вопросы в надежде получить хорошие оценки, но чаще всех отвечала Руби, и всегда правильно, что так бесило Отиса. Раньше он этого не замечал — кто «главный» в их классе, а сейчас понял, что на эту роль всегда ставили Руби, хоть Джексон был старостой. И это раздражает, он уже искусал несколько колпачков от ручек на математике, когда Руби в очередной раз выходила к доске и на ее лице красовалась самодовольно-сдержанная улыбка после того, как учитель говорил: «Да, все прекрасно, Руби». Отис пытался сосредоточиться на себе, а не на девочках, потому что воспоминания об Оле заставляли сердце болезненно сжиматься, а Мэйв вообще убивала. Она не отвечала на его сообщения, не появлялась в их районе, а тем более в школе. Отис пытался сосредоточиться на себе. Но выходило весьма хуево. — Тут ошибка, — произносит Отис на весь класс, замечает ошибку Руби, когда учитель математики спрашивает, все ли правильно у доски. Руби испуганно замирает и смотрит прямо в глаза, но тут же меняет выражение лица на более спокойное. Надо же быть спокойной, когда проебываешься, да, Руби? Ей давно надо бы научиться этому, а Отис поможет. Он всегда помогает тем, кому нужна помощь. — Что не так, Отис? — осторожно спрашивает сороколетний седовласый мужчина. — Она написала, что икс в квадрате, но это не так. Вследствие и ответ неправильный. Отис ухмыляется, даже не стесняясь смотреть в ее карие глаза. Он тут в безопасности за партой, а со звонком будет так и дальше продолжать избегать Руби, изредка сталкиваясь с ней в библиотеке, куда она ходила в одиночестве после уроков (ещё один секрет, да?) Он знает, что происходит, когда ловит пораженный взгляд Эрика с задних парт и его раскрытый рот от удивления. Не знает, что происходит, когда рассматривает Руби, что-то обьясняющую учителю, её серую толстовку, её нездорово быстро похудевшие ноги, её небрежный пучок волос, которые вероятно все также пахли лавандой или запахом дорогих духов. Звучит звонок, и Отис облегчённо выдыхает, выходя из класса, не оборачиваясь. Знает, что требований объяснений от Эрика или гневного лица Руби не избежать, уходит на второй этаж, наивно полагая, что все обошлось.***
— Отис, нам надо… поговорить. Отис вздыхает. Она добралась до него в пустом мужском туалете на пустом этаже и без робости зашла туда. Отис сидит на холодном кафельном полу, с равнодушием и усталостью в голове втыкает в телефон, пытаясь сделать вид, что Руби не существует. Руби зачем-то смотрит на себя в зеркало, опираясь о раковину, потом включает воду и начинает смывать макияж. Воу. — Ты же знаешь, что та ночь была ошибкой? Не стоит ждать от меня какого-то другого отношения к тебе, если… Руби поворачивает к нему лицо, и Отис подмечает, что её образ так сильно похож на то, как она выглядела в четырнадцать — девочка, подарившая ему первый поцелуй. И тут Руби смолкает. Заглядывает в глаза, сжимает свои ладони, прикусывает пухлую губу, языком проводя по ней, и блеск с губ исчезает. Отис поднимается, подняв голову, а та в порыве протягивает руки и подходит к нему на пять шагов вперёд. Отис оказывается прижатым к стене, не имеющим никакой надежды на спасение. Достаточно плохое решение, Руби. Отис копается в себе, думает, как же можно было влюбиться в такую, как она, так спонтанно, быстро, стремительно, но вспоминает, как читала небанальное стихотворение Джорджа Байрона перед всей школой на конкурсе красоты. И именно тогда Отис понял, что это было единственное, что было не фальшивым. — Руби, я просто указал тебе на неправильный пример. Не стоит ждать от меня каких-то намёков в на что-либо, — передразнивает, все также стоя прижатым к холодной стене. Отис понимает, что Руби мелькала перед ним постоянно. Когда он был увлечен своей зависимостью от Мэйв, когда занимался секс-просвещением школы, когда встречался с жизнерадостной Олой, прямо-таки пестрящей своими яркими красками. Отис всегда выбирал парней и девушек, которые цвели, потому что сам считал себя невзрачным, неинтересным, пустым. — Правда? — Руби моргает своими глазами с длинными ресницами. Не отпускает, однако. Нет. Но Руби не похожа на цветущую, а лишь на увядающую. — Я… я не знаю, — голос Отиса дрожит, потому что он слышит стук собственного сердца. — В таком случае, ты не станешь возражать, если я поцелую тебя. Что? Отис не успевает найти логику в услышанном, как чувствует на своих губах чужие — уже знакомые. Почему так приятно, спокойно в груди, почему ощущение неправильности от их решений пропадает? — Ты мне нравишься, Отис. Я хочу встречаться с тобой, — благословение, предложение или утверждение? Отис не знает. — Типа секс без обязательств? — Не типа, как парень и девушка, и не то, что ты подумал, — медленно проговаривает Руби в своей обычной манере. — Просто мне нужен… Человек, который поддержит, да? Руби не та, которая покажет всем своего бойфренда-Отиса своим друзьям и матери. Они не те, кто может свободно гулять, или идти по школе, взявшись за руки и эта вся романтика не для них. И Отис блять не знает за что в нее влюбился, но знает, что хочет быть с ней. И Руби вдруг начинает плакать. Слезы текут по ее щекам, она застывает, пытается дышать глубоко и спокойно, но получается сбивчиво. — Руби, я понял! — Отис заглушает ее плач, обнимает ее, обхватывая ее хрупкое тёплое тело своими руками. — Тымненравишьсябудьмоейдевушкой. Тараторит на одном дыхании прямо в ухо. Руби утирает слезы рукой. — Почему ты говоришь то, что хочу сказать я? Это твой очередной приём? Ты хреновый психолог, Отис. — Потому что ты действительно мне нравишься, — и вдруг Отис легонько прикасается к ее губам своими, почти не задумываясь. — Ты очень умная и на самом деле добрая, Руби. Ты сильно мне нравишься, и не только за это. Иногда очень плохие решения могут привести к чему-то хорошему.