Капли на коже

~|*|~

      Вокруг так пусто, стерильно. Однотонные бледные стены, потолок и пол, выложенные плотным широким квадратным кафелем. От него веет холодом или просто меня охватил озноб от нервного срыва. Я сижу одна, никого нет рядом, но точно знаю, что за стеной устраняются последствия от образовавшегося несколько минут назад кипиша или даже истерики. Сами же это спровоцировали, а потом удивляются... Могли бы и предвидеть такой экстренный из возможных вариантов развития заранее.       Меня до сих пор трясёт, пробирает до необъятной глубины, вточь раздирает на неровные и неравные части все органы и ткани изнутри, ненароком добираясь до каждой взбудораженной и по-прежнему активной клеточки, до мельчайших микрон, молекул. Животрепещущий вопрос не уходит никуда, вовсе никак не исчезает из моей головы, столь пронзительно и раздражительно ноющей в данный момент, уставшей от несвоевременного и непредвиденного перенапряжения, которое пришлось испытать поневоле... Зачем они так жестоко ставят эксперименты, живодёры? Издеваются, считают, что у меня теперь нет никаких чувств, социального восприятия, что мне безразлична должна быть эта встреча с Артёмом, видимо? Так это неправда. Я не стала и не становлюсь бесчувственной, хоть и изменилась структура в ДНК, в психике, в энергетическом плане. Да, не осталась полноценным человеком, не отрицаю, что во мне присутствует частичка чего-то неземного, далёкого и неопознанного, однако... Вдруг не ошиблись учёные, которые придерживались схожих космических теорий о том, что на нашу планету изначально живые организмы занесены были извне, из какой-либо другой цивилизации? Мы тоже пришельцами могли оказаться, которых намеренно адаптировали для здешней атмосферы. Возможно, просто не осознали этого сложного процесса преобразования, не смогли сохранить для потомков чёткие этапы.       Кстати, заметила, насколько с водой стала более связана, чутко реагирует данная стихия на моё переменчивое состояние, при этом как-то ещё лечит, успокаивает, только не могу объяснить доподлинно: я ею управляю или она мною, или мы взаимодействия проявляем обоюдно, связь с долей синхронизации? Скорее всего, последний вариант и отражает насущное дело, некую важную суть про то, что природа и мы, вточь соседи — временные пользователи, должны быть связаны, должны уважать возможности и установленные ограничения, беречь друг друга.       Наверное, признать надобно, что после этой неприятной, яро вынужденной встречи, меня беспощадно клинит теперь, вернулось прошлое, не могу перестать думать про бывшего парня. Удивительно, как я не могла представить столь долгой разлуки с Артёмом тогда, 3 года назад, отчаянно была влюблена — жаждала его видеть рядом, ощущать его нетерпеливые и одновременно ласковые прикосновения, сбивчивое горячее дыхание на моём лице, на шее, на груди. Он старался окружить меня защитой, в том понимании, в котором это сам видел в той неординарной ситуации, с которой пришлось столкнуться, а теперь иначе совсем... Во мне из-за него такой первобытный страх и паника, обида образовались, пронеслись, словно шторм по морю, что я не могу успокоиться. Кричала, бесконтрольно звала папу. Пытаюсь изрядно быть самостоятельной, впрочем, не совсем получается пока, не могу полностью отказаться от его близости, от его опеки. Да, его попытки иногда слишком "перегибают палку", почти граничат с приказами, но я же не его подчинённая, не солдат. Всё же заботится и любит искренне, как и я его. Странно, он не смог давно принять Тёму, считал его недостойным... Я была вовсе не согласна с таким резким мнением, протестовала, а сейчас и сама не знаю, каким же считать.       Послышались уверенные шаги, что образовал белый кафель, отбрасывая звуковые волны. Значит папа уже поспешил проверить моё состояние. Будет задавать вопросы. Только не смогу ничего объяснить с точностью. Он будет ломать голову, как мне помочь... Будет смотреть таким взглядом, что невыносимо его выдержать, проще кинуться в объятия. Как и делала прежде в детстве, как смогу сделать и сейчас, он ведь позволит, не оттолкнул бы, даже сам тактильного контакта захочет... Я знаю.       Звук становился громче и громче, вот уже и видно того, кто усердно приближался. Конечно, меня не обмануло чутьё. Морщинки вокруг глаз и на подбородке выдавали напряжение, задумчивость, беспокойство. Некоторые бы сказали, что ещё старость, но для меня он до сих пор такой же, как прежде, — полон решимости, неуемной энергии, нежности — каким я его запомнила давным-давно. Главный мужчина в моей жизни, за столько лет статус неизменный.       Он присел на корточки передо мной. Что-то говорил о том, что надо пресечь, строго запретить эти эксперименты, корил себя за то, что позволил так со мной обращаться этим бесполезным и жестоким учёным. Я его ни в чём не винила в этом случае, конечно, ведь мы не предполагали, что так будет, что они вывести из зоны комфорта не только допросами решили, но и Артёмом, держа его в заключении, он думал, что погибнет давно, а остался частично парализован, лицевой нерв защемлен, ему трудно говорить, трудно мимику контролировать. И мне с нескрываемым трудом удаётся вернуть себе контроль сейчас тоже, хоть и немного иная ситуация.       Отец пытался дотронуться до моей обнажённой коленки — вполне логичный утешительный знак. Видимо, заметив мою нескончаемую дрожь, проходящую по влажной коже, просто хотел успокоить или согреть, ведь я сидела почти нагой, лишь широкое махровое полотенце скрывало моё туловище. Я отдернулась, слово током ударили. Даже не ожидала, что моя реакция будет именно таковой на его непредсказуемое прикосновение. Я приподняла голову, посмотрела ошарашенно прямо в его очи, нервно покачав из стороны в сторону, как маятник по амплитуде, то ли пыталась нелепо извиниться, то ли оградиться.       — Извини, пожалуйста, просто не могу сейчас спокойно реагировать абсолютно ни на что, — столь несвойственно засмущалась я.       — Понимаю, конечно, но ты только знай, что я буду рядом всегда, когда ты меня позовёшь, — утверждал родственник, — никогда не брошу в трудную минуту. Не позволю, чтобы ты боялась кого-либо, тем более меня!       — Я тебя не боюсь, пап, знаю, что ты обо мне всегда заботишься, никогда не предавал и не станешь в будущем, — честно поведала своё слаженное утверждение.       — Можно тебя обнять не за колено, раз тебе неприятно было там, а сверху? Я осторожно, просто хочу сам удостовериться, что твоё тело не получило увечий после того, что произошло, — спросил Лебедев, разглядывая сверкающие прозрачные капельки, разбросанные по всему моему телесному пространству.       — Да, — согласилась, сама протянувшись вперёд, руками обвивая его шею. Отчего слабо замотанное полотенце пришло в неистовое движение, не удержавшись, начало резво спадать вниз, обнажая небольшую округлую грудь.       — Ой, чего я там не видел-то ещё! Сам купал ведь тебя в ванной в детстве, намыливал голову, спину и прочее, — попытался убрать смущение мужчина, напоминая о том, что вовсе не чужие.       — Но тогда маленькой была! — возразила я, повышая голос и пытаясь подтянуть полотенце.       — А сейчас ты прямо стала слишком взрослой женщиной, что мне нельзя видеть твою красоту? — подтрунил он.       — Ладно, не прямо уж взрослой слишком, но что-то ведь изменилось?       — Изменилось, ты стала ещё больше похожа на мать: по упрямому, неугомонному и отважному характеру, такая же и внешне красавица, — грусть сквозила во взгляде и в интонации, однако отметил с еле уловимой светлой улыбкой нахлынувшие волной воспоминания.       — Мне её тоже иногда не хватает, — подхватила я быстро.       — Вот поэтому и не могу я тебя потерять, опекаю, контролирую, защищаю любой ценой. Хватит и одной потери любимой женщины с меня, не перенесу очередную, — яро рассуждал вдовец о семье.       — Пап, я обещаю, что буду поосторожнее впредь, — растроганная поклялась сама, вновь пытаясь обхватить его тело. В этот раз не обращала внимание на полотенце, оно и вовсе упало на пол, но я не чувствовала стеснения, наоборот, даже сломались барьеры, настала открытость и полное принятие любви.       — Не хочу отпускать тебя, — признался вдруг генерал.       — И не надо, — высказала схожее желание, целуя его смело прямо в губы, а не робко в щеку, как делала прежде.       Произошло страстное соитие, но в то же время заботливое, невероятно ласковое. Только устами не ограничилось взаимодействие, что-то отчаянно требовалось ещё. Его аккуратные тактильные направленные действия постепенно изучали, сжимали моё влажное тело, прижимая ближе и ближе к себе. Я ощущала, как его хлопковая рубашка слегка намокла из-за меня. Потянулась к пуговицам, чтобы освободить от мешающей ткани, ведь хотелось вонзаться в его тело поглубже... Соединенить нас полностью, вплотную, без зазора. Мы же и так едины должны быть, коль настоящая семья.       Удалось расправиться с рубашкой, наконец, она полетела вслед за полотенцем, образуя кучку. Его торс выказывал мощь и мужественность, тренировки не прошли даром, даже без оружия мог дать отпор противнику. Одна родная рука зарылась в мои непослушные кудри, вторая — скользила по спине, невольно вызывая мурашки.       Внезапно прикоснулся губами к шее, вбирая в себя маленькие оставшиеся капельки, затем отпрянул чуть, дыхание обжигало меня. Кстати, странно, но головная боль стала проходить, видимо, организм сосредоточился на иных точках, что весьма помогло избавиться, заменив более приятным. Внутренний накал непрестанно рос. Моя плоть не смогла скрыть признак возбуждения. Прежде мягкие и расслабленные соски обрели твёрдость, налились кровью и импульсом, став, словно острые наконечки. Он заметил данное изменение, решил опробовать на чувствительность, опустившись пониже, покрывая поцелуями бугорки. Из-за этого между ног с большим рвением разгорелся костёр, ожидая вторжения.       Пряжка и молния обеспечили своевременное освобождение от брюк. Предмет нижнего белья тоже покинул своё законное место, оставляя военного абсолютно нагим. Теперь мы предстали на почти равных и первозданных условиях.       Расположившись вдвоём на возвышении, где прежде сидела одна, понежившись в уютных объятиях, наступил момент проникновения. Сначала темп был довольно медленным, чтобы не навредить, привыкнуть, ощутить друг друга в полной мере, затем постепенно нарастал, ускоряясь, становясь резче, практически неукротимым, неотступным, доводя нас до наивысшей точки наслаждения. Озарение. Наши тела охватило необычайное расслабление, нега приняла в свой край радушно.       Жаль, надо было возвращаться к иным делам, нельзя так оставаться здесь. Кто-то мог ведь зайти, а объяснять им произошедшее бы было сложно. Поэтому пришлось облачиться в одежду. Зато дома ещё будет возможность побыть наедине. Там-то никто не должен помешать. ___