шутки

около егора проходят и улыбаются. он знает, что это улыбка не совсем та, которую хотелось бы получить, но он мирится. понимает, что сейчас вне зоны спокойствия, что далёк от неё, что окружающие не обязаны вести себя, как единая семья, что все они — чужие. «педик». егору нравится его жизнь, потому что никто не плюёт ему в след, никто не толкает и не пытается задеть. по крайней мере, намеренно и целенаправленно. или, хотя бы, публично. он считается красивым. его все считают красивым. он тратит слишком много времени и сил, чтобы оправдывать эти слова, но у него получается. он красивый. ещё богатый и популярный. знал бы он, что это никогда не было и не станет плюсом, что проще от денег не бывает. не в его случае. «всё под линеечку». егор улыбается. в ответ или, может, в пустоту. ему так проще. дабы избежать всего, что могло и настигало его, он тянет лыбу и продолжает идти. возможно, у него выдуманные проблемы. возможно. но ему хочется нравиться всем, чтобы не быть позером, чтобы им гордились, вдохновлялись. всё то — затишье перед бурей. егор смотрит его видео. его. думает, что ему не нужен новый враг, что друзья лишними не бывают. поперечный источает исключительно яд, но егор решил для себя давно: он хочет нравиться всем. — ну не нравится мне, — говорит. на камеру. морщась. егор закусывает губу и останавливает. он находил себе покой, пока просматривал старые видео дани, даже затянулся. ему нравится, как он смеётся, как морщится и дёргает руками, как двигается. только когда он затрагивал егора крида, того самого, «кукольного и пластикового», всё вставало на свои места. егор крид ему никак не интересен. наоборот — он ненавидел его. егор не хотел принимать кинутую им перчатку. пускай поперечный скалит зубы на него, вступать в конфликт ему не хочется. ничего лучше не становится. на улице ему вслед улыбаются. с тем самым ядом, вкус которого он уже ощущал. почему-то ему казалось, что все знали, все смотрели то видео. все поддерживали негласное «ненавидеть». ему стало страшно выходить на улицу. «я переживаю». даня не умел принимать плоды посаженного им растения. булаткин сидел и молча смотрел, как Поперечный меняется. яд перестаёт действовать, становится другим вкус. но крид все помнил. где-то там, внутри, кричал: «ты действительно будешь терпеть это?». будет. егору не привыкать ходить в маске. терапии, салоны и деньги научили держать его в пределах границ. научили сдерживаться, молчать, когда было нужно. поэтому выходит на улицу другим. на каждую улыбку улыбается в ответ, будто отбивает удар, а внутри снова идёт мелкий узор трещин. ему не больно: он привык чувствовать себя таким разбитым, покинутым и жалким. даня улыбается. вживую он делает это легче, чем на камеру. получается у него лучше. смеётся он поразительно свободно, когда егор запрещает себе сказать хоть слово. они редко остаются одни, и каждый такой раз даня попросту отворачивается и что-то делает, лишь бы егор не заметил его. булаткин понимал, что он ненавидит крида. только он и есть крид. у них очень странные отношения: когда даня разрешает себе очередную грубую шутку, а потом оправдывает свою ненависть юмором, егор разжимает кулаки — не для того их мирили, чтобы сраться. но так хочется его ударить. уйти. исчезнуть. ему кажется, что абсолютно все стараются их свести, подружить, только дане плевать. вернее, плевать егору, а даня настроен негативно и агрессивно. потому что он не обращает внимания на него, слушает краем уха, и при любой возможности язвит. егор соврал бы, сказав, что не слышит, не чувствует этот яд. он никуда не пропадал, никуда не уходил. поперечный просто умеет врать. особенно на камеру. потому что ему это выгодно, и егор ничего ему не может сказать против. для всех: мальчики пожали ладони и перестали драться за игрушку. на деле: игрушки не было, не было перемирия и мыслей о нем. просто у дани все такой же свободный смех и странные движения. одевается он свободно, не ожидает никакой новостной статьи, что не так одет, что не так уложены волосы, что он падает по лестнице, которая ничего, вообще-то, не решает. у дани интересная манера речи, и с ним хочется говорить, хочется слушать. егору иногда кажется, что смотреть на него так долго — странно. хотя, о чём он. разрешать себе находиться с ним, из-за кого буквально все встали против — странно. сидеть рядом и обсуждать что-то общее с тем, кто заявлял не так давно, что крид неповторимое и лишнее для всех дерьмо — странно. разрешить себе засимпатизировать неядовитому дане — тоже странно. просто пока поперечный не распушает хвост и не скалится, он нравится егору. — да это обычные шутки, — говорит. — не обращай внимания, в общем, — говорит. «…шутки». егор никогда не встречался с комиком, даже не общался, не имел желания. кажется, это не очень смешно, как хотелось бы. не так, как это выглядит в представлениях или планах. то, что их успело связать — шутки. егор дожидается окончания, спускается на парковку, глубоко вдыхает и плачет. даня — всего лишь очередной, как бы странно это ни звучало из уст бабник. очередной коллега, знакомый, комментатор, набор клеток, тело с мнением и сознанием. егор мирится. ему, вообще-то, заебало, поэтому он снимает маску и перестаёт ощущать этот мир своим. вздыхает и принимает, что он ничтожество, что ничего не смог сделать, когда был шанс. он даже не замечает шаги снаружи. поперечный стучится в окно, егор по инерции открывает. не то чтобы особо хотел. — ты забыл, — он тянет его телефон, на что булаткин с желанием забивает хер. сейчас он королева драмы, и ничто это не изменит. — всё хорошо? ему бы знать. но он не знает, поэтому закрывает окно и откидывается назад. ничего не хорошо, потому что в войне, куда егор не собирался лезть, он проиграл. поперечный никогда ему не был другом и не будет. булаткин признаёт, что поперечный ему симпатичен, что он поменял его по щелчку пальцев, заставил отказаться от множества вещей, привычных старому криду. сейчас он — булаткин, все такой же разбитый. «кукольный», «пластиковый». неидеальный. «ты только подтвердишь, что шутки были правдой».