***Кирилл***
Над входной дверью звякнул колокольчик, возвещая о первом на сегодняшний день посетителе. «Кому это не спится с утра в выходной день?» — ворчливо пронеслось в голове у Кирилла. Однако, натянув на губы уже привычную приветливую улыбку, которая к вечеру обычно сводила колючими судорогами мышцы щёк, он поднялся с брошенного у окна ватника и, продолжая сжимать в руках книгу в серебристой обложке, двинулся по узкому проходу, заваленному коробками с печеньем, консервами и мешками с крупой, к прилавку. «Наверное, снова та бабка, что живёт на другом конце улицы от нас… Но старая карга любит свежую халву, а её привезут только завтра. Надо бы задобрить «соседушку» — куры у неё мясистые…» Но никакой бабки в магазине не оказалось. Перед прилавком стояла девушка, теребя накинутый на плечи цветастый платок за бахрому. Её волосы были слегка растрёпаны, а высокие кожаные сапоги, в которые были заправлены холщовые брюки, заляпаны грязью. «Вот, чёрт! Только подмёл!» — Чем могу помочь? — тем не менее сверкнул он на незнакомку умелым добродушным взглядом, отмечая её точёный носик и тонкие губы: «А что.? Неплохо бы и в коллекцию», — мелькнула бодрящая мысль. — Доброе утро, — чуть смутившись перед неожиданно появившимся молодым человеком произнесла она. — Доброе, — внутренне хмыкнув, Кирилл опёрся о книгу на прилавок и ещё шире улыбнулся посетительнице. — Где я могу тут перекусить и немного отдохнуть? — наконец спросила она, уставившись на вензеля серой обложки. — Верхом? — в свою очередь поинтересовался Кирилл, что-то прикидывая в уме. — Да. Мы с Агатой всю ночь в пути и очень устали. Так… Где здесь можно отдохнуть? — О, Вы обратились по адресу! Кирилл заговорщицки подмигнул девушке и, убрав книгу под столешницу, обогнул прилавок, махнув незнакомке следовать за ним. Предложив локоть для опоры, он помог ей спуститься по деревянным ступеням на улицу, рассказал, куда следует проехать и ещё долго смотрел вслед удаляющейся наезднице, свернувшей с широкой улицы на тропинку, ведущую в ту сторону села, где обитали они с матерью.***Лидия***
Лидия едва успела шагнуть в тень кустов боярышника, чтобы остаться незамеченной. В свои почти девяносто лет, быстрые реакции были доступны ей только в таких крайних случаях, как этот. Всё-таки жить ей ещё хотелось, поэтому, несмотря на тупую боль в спине и дрожь в коленях от резких движений, она предприняла попытку спрятаться — и не прогадала. Рослая женщина в чёрном платье с пышной юбкой в пол, впуская в чуть раскрытые двери ворот какую-то белокурую девушку, ведущую под уздцы рябую кобылу, сурово оглянулась по сторонам и, удостоверившись, что улица пуста, затворила за собой дверь. С появлением два года назад в их селе этой парочки — матери и сына, — Лидия потеряла покой: она сразу почувствовала исходившие от них тревожные волны. Несмотря на радушие, которое выказывала поселившаяся в давно пустующем двухэтажном доме новоявленная медсестра, коей оказалась эта рослая женщина, сердце Лидии каждый раз взывало обходить стороной новых односельчан. Она не верила россказням, что Анна с сыном Кириллом спасались от военных действий на своей Родине, что их отправил сюда её муж-офицер, отец этого щуплого парнишки, так неожиданно быстро втеревшегося в доверие ко всегда осторожному Петру Рекеше, хозяину местной продуктовой лавки и самому зажиточному, а заодно и подозрительному человеку во всём посёлке. К тому же, кроме тех спектаклей, что устраивал юноша, Кирилл за всё время не сдружился ни с кем: ни с вернувшимся четыре года назад из армии Колькой, ни с оставшимся при родителях-стариках трактористе Степане. Лидия давно наблюдала за этими пришельцами, матерью с сыном, и пришла к выводу, что многое тут не-чис-то. Взять хотя бы эти куклы! Каждую пятницу Кирилл собирал у себя во дворе местную ребятню. Он показывал им сказки. Лидия как-то, ещё в самом начале, была на одном представлении, но до сих пор не могла отделаться от тех чувств, того страха зародившегося тогда: уж больно куклы у парня были странные. Самошитые, разномастные, тряпичные, но с фарфоровыми головами. И, вот, эти самые головы, а точнее лица и глаза ввели чутьё старой знахарки в замешательство. Слишком живые, что ли. Как настоящие. И почти не было веселых лиц — всё печальные или смиренные выражения. Лидия в тот вечер потопталась и, сославшись на затёкшие ноги, ушла, решив больше никогда не ходить на эти ужасные представления. Да и выбор сказок был весьма странен. Но ребятня в восторге требовала продолжения и каждую пятницу околачивалась на окраине села возле выкрашенного в синий цвет деревянного дома в ожидании, когда раскроются резные ворота и начнётся сказка. Хотя, надо сказать, что Лидия частенько, покупая любимую халву, наблюдала, копошась в своём гомонке, как Кирилл, не расставаясь практически ни на минуту со своей странной книгой, что-то беззвучно шепчет, еле заметно шевеля губами. И так бывало, что в лавке появлялись чужаки. В основном, это были юные девушки, но иногда приходили и мальчишки, и молодые мужчины, и даже старики. И всё — жители окрестных поселений. И почему-то их всех неизменно тянуло к дому медсестры. Односельчане, если что-то и видели, то не удивлялись — мало ли какая помощь нужна людям по медицинской части? Все, кроме Лидии.И вот теперь снова на безлюдной улице появился незнакомый путник, девушка; снова этого путника несёт к странному дому; снова никто больше из жителей ничего не видит и не знает… И снова интуиция волочит дряхлые ноги Лидии к чёртовому месту…
«Сколько же это будет продолжаться?! А-ах! Не успела!»— и, перекрестившись, знахарка, бормоча молитвы, повернула прочь.***Анна***
А из окна второго этажа на пожилую женщину, бредущую по проулку, смотрели зелёные глаза. — И твой черёд настанет, ведьма, — шептали тонкие губы. — Милая Анна, где вы? — вдруг донеслось снизу. И женщина оторвала взгляд от окна, направляясь к лестнице. — Иду! Вот, нашла во что тебе переодеться, дитя моё. К ногам худенькой девушки падает ворох цветного тряпья. — Простите? — голубые глаза непонимающе смотрят в зелёные. Если бы дом не стоял на окраине и если бы «по невероятной случайности» эта дорога не была бы так пустынна, то соседи могли бы слышать тонкий девичий крик, так вспугнувший жевавшую свежее сено уставшую рябую кобылу.