Жизнь могла бы поглотить в ней весь свет, но она все равно была бы полна огня и борьбы © Доктор Кто
Исида Урью думал, что ему не повезло в жизни. В частности, с семьей — мать умерла из-за Яхве, дедушку убили Пустые, отец… нет, не отец, а просто Рюукен! — решил отказаться от жизни квинси и забыть об обязанностях своей расы, о гордости и чести, оправдывая себя тем, что это не принесет денег, словно деньги были главным на свете! Исида Урью был последним в своем роде — после смерти дедушки и предательства отца. Все, что было у Исиды Урью — это собственная честь (гордость квинси) и сила, позволяющая истреблять Пустых. И больше ничего. И никого. Знакомство с Иноуэ Орихиме меняет всю его жизнь, с ног на голову переворачивает. Вся компания Куросаки Ичиго сама по себе — сборище странных то ли героев, то ли идиотов, но Орихиме… Ее Урью никогда бы не назвал глупой. Не только потому, что всегда был вежлив с женщинами, какими бы они ни были. Нет. Орихиме не глупая, наоборот, она обладает особенной мудростью, прочным внутренним стержнем, и, что самое главное — светом. Ее свет — это свет солнца. Ее свет — это свет жизни. Она — рыжая жизнь с медово-карими глазами, нежными теплыми ладошками и самой красивой на свете улыбкой. Только самая нежная и любящая ее улыбка предназначена Куросаки, а Куросаки настолько идиот, что и не замечает ее. Исида — замечает. Поправляет очки, скрывая глаза за блеском стекол, тихо вздыхает и делает вид, что смотрит в другую сторону. Что ж, Куросаки как раз из тех парней, которые неизменно привлекают внимание девушек. Он — герой и бунтарь. Тот, кто идет против правил и против всего мира, тот, кто ломает вековые устои, тот, кто спасает нуждающихся в помощи. А Исида — тихий, спокойный и рассудительный ботаник с низким кровяным давлением, с талантом к шитью и в очках к тому же. Воплощение мужественности.***
Все уже давно ушли из школы, и только Исида сидит в кабинете кружка кройки и шитья, делая домашнее задание. Ему не хочется идти домой — не хочется лишний раз видеть Рюукена, который сегодня взял выходной на весь день. Исида листает учебник алгебры, поправляет очки привычным жестом, когда формулы сливаются перед уставшими глазами в одну сплошную размытую линию, трет зудящие виски и думает, что, скорее всего, давление снова понизилось. Неудивительно, погода такая — на небе с самого утра бродят тучи, загораживая солнце. Осень, как же иначе? Дождь висит в воздухе, но так и не начинает литься на землю. Как же не хватает солнца в такие дни. Скорей бы весна. — Исида-кун? Ее рыжие волосы напоминают солнечный луч, мелькнувший среди пасмурного дня и озаривший серость. Иноуэ Орихиме заглядывает в класс с теплой и виноватой улыбкой. — Иноуэ-сан, — Исида поспешно поднимается со стула, приветствуя девушку. — Ты почему не ушла? — Я… тебя искала, — застенчиво отвечает Орихиме, опустив глаза. Сердце Исиды пропускает удар. Они здесь одни. Одни в пустом классе после занятий. Закатных лучей солнца не видно из-за туч, но все же на поверхности парт ложатся розоватые отблески, и пылинки танцуют в тусклых лучах, проникающих через открытые окна. В романтических аниме так и бывает — парень и девушка в пустом классе, во время заката, девушка краснеет, солнце озаряет помещение так, что все кажется алым… но зачем ему закат, если вот оно, солнце, стоит напротив, смущенно опуская глаза, и рядом нет никакого Куросаки? А что, если Иноуэ и правда искала его, чтобы… Да нет, конечно. С чего бы ей признаваться ему в чувствах? Как глупо со стороны Урью предполагать подобный романтический бред. Как глупо со стороны Урью на что-то надеяться. — Зачем? — спрашивает Исида, строго поправляя очки. На самом деле за этим жестом он скрывает волнение. — Мне нужна твоя помощь. Все из-за Попо-куна, — говорит Орихиме, снимая с плеча забавный голубой рюкзачок и запуская туда руку. Спустя мгновение она вынимает игрушечного медвежонка — ярко-розового цвета, с бежевым пузиком и бежевыми же подушечками на лапках, с блестящими глазками-бусинками и оторванным ушком. Ушко держится лишь на паре ниток, и мордочка медвежонка выглядит обиженной. — Он порвался, — грустно сообщает Иноуэ. — Пожалуйста, Исида-кун, зашей его, а я тебе взамен, — она задумчиво прикладывает к губам указательный пальчик, — печенья испеку! — Нет, что ты, Иноуэ-сан, ничего не нужно, не беспокойся, прошу тебя, — поспешно отказывается Урью. Отчасти — из благородства и желания выглядеть в глазах девушки бескорыстным рыцарем, отчасти — потому, что он уже пробовал выпечку Орихиме, и сильно об этом пожалел. — Давай сюда Попо-куна, я мигом зашью. Мигом — это Исида врет. Он мог бы пришить бедному медведю ушко за считанные секунды, но тогда Орихиме уйдет, а ему хотелось побыть с ней как можно дольше. Когда солнце появляется в пасмурный день — это подарок, дарованный самим богом, и его нужно ценить и нельзя упускать. Поэтому Урью намеренно делает все очень медленно. Медленно ищет иголку и нитку, медленно вдевает подходящую по цвету нитку в игольное ушко, несколько раз промахиваясь, медленно делает стежки, то и дело путая нитку, пока Орихиме садится прямо на парту, стоящую рядом с его партой, и наблюдает за его работой. — А почему ты не пошел домой, Исида-кун? — спрашивает она. Урью не привык к откровенности. Он не может быть искренним. Он по своей натуре замкнутый и одинокий человек, и не любит делиться своими проблемами с другими, даже с друзьями. Но Орихиме спрашивает таким мягким голосом и от нее исходит настолько теплая реяцу, что у Исиды невольно из самой глубины души вырывается правда, до того тщательно скрываемая: — Не хочу видеть отца. — А почему? — сочувственно спрашивает Орихиме. Урью никогда не хотел рассказывать кому-то о своих сложных отношениях с отцом, но под взглядом ее невозможно светлых глаз он начинает говорить. Говорить о матери, которую отец оперировал у него на глазах, заставляя Урью ассистировать. Говорит о дедушке, которого разорвали Пустые, опять же, в присутствии внука, а он никак не мог помочь, только молиться неведомо кому о появлении шинигами, а шинигами не пришли. О гордости и чести квинси, которые Рюукен отбросил в сторону, как ненужный хлам… Орихиме слушает Исиду с взволнованным интересом. И не просто слушает — она его слышит. — А ты… У тебя хорошие отношения с семьей? — закончив рассказывать о себе, Урью неловко решает спросить Химе о том же в ответ, не сомневаясь, что уж у нее-то точно любящая семья. Что ее родители, бабушки и дедушки живы, у нее добрая и нежная мать, заботливый отец — не то, что Рюукен, может, есть брат или сестра, или несколько… И она, конечно же, самая лучшая на свете дочь, самая любимая и всеми оберегаемая. — У меня… нет родителей, — неожиданно отвечает Орихиме. — Точнее, есть, но… Исида с ужасом слушает ее рассказ. Об отце — алкоголике и наркомане, о матери — такой же алкоголичке и проститутке, и о брате, который спас ее, иначе родители попросту убили бы малышку, о том, как Сора погиб в автокатастрофе, о том, что Иноуэ живет совсем одна, а ее счета оплачивает тетка, присылающая деньги, но, если Химе получает оценки ниже, то и денег она получает меньше, потому и вынуждена учиться так хорошо. Но не это самое страшное в истории Орихиме — не ее содержание. Самое страшное то, что, говоря обо всех этих вещах, Орихиме улыбается. Она пережила все это, и она улыбается. — Иноуэ… — тихо произносит Исида, когда девушка замолкает. — Прости. Я не знал. — Все хорошо, — успокаивает его Орихиме. — Родителей я даже не помню. А Сора-нии-сан… он же был очищен Куросаки-куном, и его душа отправилась прямиком в Руконгай. Так что он где-то существует. Исида думает, что если бы ее брата в форме Пустого убил квинси, то он бы не существовал больше нигде, и ему впервые в жизни становится стыдно за свою расу. Гордость и честь — что гордость и честь, если они не спасают злые души, а уничтожают без следа? Вспомнив о медвежонке в своих руках, Исида продолжает шитье. Как бы он ни хотел его замедлить, а невозможно слишком долго пришивать одно-единственное маленькое игрушечное ушко, и приходится заканчивать, вот только отчаянные времена требуют отчаянных мер. Исида специально ранит свою ладонь иголкой, сделав вид, что рука соскользнула. Игла пронзает руку посередине, вонзается в плоть, кровь льется из ранки, но Урью вовремя отводит кисть так, чтобы не запачкать игрушку Орихиме. Совсем не больно — наградой ему становится испуганный вздох Иноуэ: — Урью!.. Урью — в ее устах его имя звучит по-особому. Ее голос, произносящий его имя, напоминает Исиде музыку — перелив двух клавиш фортепиано. В сердце что-то расцветает пышным цветом — одуванчики распускаются под лучами летнего солнца. — Ой, то есть, Исида-кун, — смущенно исправляется Орихиме. — Давай, я посмотрю… Ах, да что это я, зачем смотреть? — она улыбается, берет в руки раненую ладонь Урью и уверенно произносит: — Я отрицаю. Детские заколки, вплетенные в ее волосы по бокам головы, вспыхивают рыжим сиянием. Оранжевая сфера окутывает ладонь Исиды, и он чувствует тепло, словно засунул кисть в комнатной температуры воду, но не воду, а воздух, или скорее свет — это ощущение сложно описать, да и думает Урью о другом. Он смотрит в лицо Орихиме, и их взгляды встречаются, но Иноуэ не краснеет и не смущается — серьезно сдвигает бровки и закусывает губу. Она сейчас врач, а не просто девушка. Рана заживает чересчур быстро, по мнению Исиды. Рыжее сияние потухает, но Орихиме все еще держит его руку. Сообразив, что прикосновение затянулось, Иноуэ отпускает его, и только теперь заливается нежным румянцем. — Спасибо, Исида-кун, — она берет снова целую игрушку и прижимает к сердцу, отчего Исида завидует медвежонку. — Я дорожу им, — объясняет она. — Попо-куна подарил мне Сора-нии-сан. Ладно, наверное, пора идти, — она вдруг торопится уйти, пряча игрушку обратно в рюкзак, а рюкзак забрасывая на плечо. — Подожди! — не выдерживает Урью. — Давай пойдем домой вместе? Я тебя провожу, уже поздно, тебе нельзя ходить по улицам одной в такое время. Орихиме надувает щеки. — Я могу справиться с Пустыми. — Я не о Пустых, — поясняет Исида. — Я об обыкновенных людях, хулиганах или грабителях. Их тоже Котен Заншуном ударишь? — Исида-кун, — тихо и укоризненно говорит Иноуэ, и он стыдится своих слов. Орихиме не может причинить вред человеку — не потому, что слаба, а потому, что не хочет. Убийство Пустого — другое дело, убийство Пустого — это очищение души, это спасение. Кого-то другого Орихиме не ударит. Ее светлая душа не создана уничтожать. Она — свет, она — созидание, она — жизнь. — Ты права. Прости. Идем, Иноуэ-сан.***
Из-за затянутого тучами неба и лучей заходящего солнца все кажется призрачным и нереальным, словно затянутым дымкой странного сна. Свет приобретает розовые оттенки с примесью коричневого и серого, волосы Орихиме в этом свете блестят рыжим золотом с оттенком красного, а холодный ветер заставляет ее поежиться. Исида, заметив, как она зябко ведет плечами, тут же снимает с себя форменный пиджак и набрасывает на ее плечи. Иноуэ не спорит, не доказывает, что не нужно, и Урью этому рад — в свою очередь, ему не хочется лишний раз доказывать, что он не замерзнет и что он вообще-то мужчина. Орихиме как чувствует это — просто благодарно улыбается и теплее кутается в его пиджак. Может, Исиде кажется, а может, она вдыхает запах его горьковатого одеколона. Кажется, скорее всего. — Знаешь, Исида-кун, я пришла не только попросить зашить Попо-куна, — говорит Иноуэ, и сердце Урью замирает — неужели все-таки?.. Такое бывает? А почему бы нет? Чем он хуже Куросаки? — Я хотела спросить… Урью старается взять себя в руки. Вот сейчас, сейчас, сейчас он тоже скажет ей, что любит ее… -…ты не знаешь, куда пропала Рукия-сан? Исида вздрагивает. Нет. Нет-нет-нет. Он успел забыть, что на днях произошло — в компании Орихиме забыл вообще обо всем, в том числе и о грядущей казни Кучики Рукии. Но спасение ее — это их забота. Куросаки, Ясуторы, и его, Исиды. Орихиме не стоит даже думать об этом. А если она узнает, то не сможет сидеть на месте, пока ее подругу собираются убить, пока ее друзья рискуют собой… …пока ее любимый Куросаки-кун рискует собой. Исида болезненно сжимает челюсти. Вот черт. — Я не знаю, — отвечает он как можно равнодушнее. Ему-то что за дело до Рукии? Он хотел спасти ее, потому что она — девушка, но он ненавидит шинигами. Только из-за долга и помогает Куросаки и его компании. Орихиме останавливается. — Знаешь! — говорит она в спину по инерции прошагавшему вперед Урью. — Ты все знаешь! Вы все всё знаете! Садо-кун отказался мне говорить, и… и даже Куросаки-кун… Исида-кун, я прошу тебя, скажи мне правду. Урью поворачивается к ожидающей ответа Орихиме. Налетевший порыв ветра развевает ее волосы. Глаза горят решимостью. Кулачки сжаты, осанка такая, словно она собирается драться. Жизнь во плоти, готовая спасать всех и каждого, кто ей дорог. А кто спасет ее? — Иноуэ-сан, — тихо говорит Исида. — Я не могу тебе это сказать. — Почему? Я думала… — Химе обиженно моргает. — Я думала, что мы друзья. С тобой, и с Садо-куном, и с Куросаки-куном… А вы… а вы не доверяете мне! — взрывается она. — Хотя Рукия-сан — тоже мой друг! Мне не все равно, что с ней! — Это опасно, — признается Урью. — Это очень опасно. Орихиме упрямо хмурится. — Поэтому я вам и нужна, понимаешь? Я — не воин, совсем не воин, но я — целитель. Если кого-то из вас ранят, — ей явно больно говорить об этом, больно даже предполагать ранения дорогих ей людей, — я тут же вылечу раны. Любые раны, даже самые тяжелые, я способна исцелить все, я знаю. — А если ранят тебя? — тихо спрашивает Исида, и на пределе слышимости добавляет: — Я не переживу. В ее глазах отражаются отблески последних лучей заката. Орихиме протягивает руку и касается щеки Исиды, нежно гладя его лицо кончиками пальцев. — Со мной ничего не случится, Исида-кун. Вы все будете защищать меня. Ты же защитишь меня, правда? А я… я понимаю, что буду обузой, но все-таки мои способности того стоят. Я все продумала. Мне… Мне нечего терять, кроме вас. Урью ловит ее ладонь и прижимает к своей щеке, трется о нее, как верный пес о руку хозяйки. — Хорошо, — сдается он. — Я все тебе расскажу. Но, умоляю тебя, Орихиме… Будь осторожна. Исида и не замечает, как называет ее по имени. Иноуэ снова гладит его по лицу, так ласково, как будто ее пальцы — это крылья мотылька или солнечные лучи. — Я обещаю тебе… Урью.