Оказание первой помощи в условиях неоказания сопротивления

       — Ты — моё задание…       Стив слышит его голос, хотя в ушах стоит невыносимый звон, за которым даже собственный бешеный пульс бьётся далёким прибоем. Стив не может не слышать его голос, потому что привык прислушиваться к нему, когда Баки был жив, и слышал его каждую ночь с тех пор, как Баки умер.       Баки жив, напоминает себе Стив, всеми силами отжимая от горла металлическое предплечье. Это — Баки. Это Баки, и если не получается в него самого это вбить, то Стив просто… Он просто попробует сломать шаблон. Капитан Америка — задание, цель повышенной сложности, чьё сопротивление очень тяжело сломить. Но он — не Капитан Америка, нет. Он просто Стив Роджерс, везучий друг Баки Барнса…        — Я не буду с тобой драться, — повторяет Стив, стягивая маску, и перестаёт сопротивляться.       И отключается в лишающей воздуха хватке.       Самолёт несётся вниз, и всё чётче и ближе огромные льдины и торосы. Стив чуть поворачивает штурвал, чтобы не влететь в айсберг, и нос машины врезается меж двух расколотых белых полей в чёрную застывшую гладь. Стива отбрасывает от штурвала вперёд, швыряет в окно, но махина самолёта нагоняет его, накрывает воздушным карманом… Трескается ближе к хвосту.       Ледяная вода затапливает кабину, салон, лёгкие, и Стив с криком приходит в себя.       Он лежит на жёстком, мокрый и избитый. Болит и саднит везде, но хотя бы повреждённые ремни костюма больше не передавливают кровоток. Да и костюм… Стив разлепляет глаз и чуть приподнимает будто свинцом налитую голову. Костюма на нём нет. Стив лежит на берегу, в спину впиваются камешки, рядом валяется кусок обшивки, расчерченный дырочками от пуль и обожжённый взрывом.       От удивления, что всё ещё жив, Стив вдыхает полнее и немедленно закашливается. Мир крутится, правое плечо простреливает болью, и Стив оказывается на боку, а во рту у него — Потомак и кровь. На этот раз они хотя бы льются наружу, и с каждым вдохом, с каждым приступом кашля — дышать всё легче.        — Б'хаки, — выкашливает Стив. — Ты меня не убил…        — Ты перестал сопротивляться. — Условно здоровый глаз Стива почти уткнут в землю, и он не видит механического выражения на лице Баки. И не слышит механических ноток в голосе — из-за звона в ушах. Но ощущение этой механической безжизненности всё ещё гораздо сильнее, чем при разговоре с ДЖАРВИСом. — Убить только в случае невозможности сломить.       Он либо устал отрицать, что он — Баки, либо не расслышал за кашлем. Стив самонадеянно засчитывает себе первое.        — Я не… — Он сглатывает, но во рту, как и в горле, внезапно сухо, будто не через них только что пролилась река сначала в одну сторону, потом в другую.        — Ты сломлен и не сопротивляешься.        — Я не буду с тобой драться, — выдавливает Стив.        — Если я тебя бью — нет. Если думаешь, что я тебя убью — нет. Но теперь я буду держать тебя живым.        — Держать живым?        — Ты — моё задание. Сломить. Доставить. Доставлять пока некому.        — Отлично.       Стив находит в себе силы перекатиться обратно на спину, но почти не успевает почувствовать колкие камешки — только выверенный удар по голове.       В следующий раз Стив приходит в сознание на мягком. Локоть вправлен и забинтован, бедро зашито, лицо — в пластырях-бабочках, на груди будто костёр разложили — так жжёт. Правую кисть он не чувствует и, едва открыв глаз — второй залеплен — смотрит в ту сторону, где та должна находиться. Несколько раз смаргивает, прежде чем понимает, что мутная пелена — не снаружи на роговице. Фокусироваться сложно, сознание пытается отключиться вместе со зрением.       Чуть ниже локтя в вене торчит катетер капельницы, запястье вскрыто, и над ним порхают пинцет и согнутая швейная игла. Рядом лежит бело-розовый кусочек, перевязанный ниткой.        — Что ты…        — Не шевелись! — рявкает Баки, подцепляет пинцетом кусочек и вставляет его куда-то в запястье. До щелчка.       Стив подавляет дрожь, и через несколько мгновений к зрению и сознанию приходит ясность. И боль. Боль тоже приходит — в пульсирующее терзаемое запястье.        — Не шевелись, — резко повторяет Баки, накладывая быстрые аккуратные стежки, и Стив усилием воли расслабляется, хотя очень хочется стиснуть зубы, чтобы не материться. Боль никуда не уходит, её даже становится больше — теперь он чувствует каждый синяк, каждую незатянувшуюся царапину.       Булькает, руку обжигает, Стива окутывает знакомым по Восточной Европе горьким запахом.        — Опять тратишь хороший абсент на херню, Бак, — ворчит он между двумя глубокими вдохами.        — Дерьмо абсент, — отзывается Баки, и Стив не верит собственным ушам: в его голосе слышится смех.       Голову повернуть Стив не успевает — под затылок подныривает ладонь, приподнимает ему голову, в губы тычется край стакана, от которого несёт вином и сахаром.        — Пей. Много крови потерял.       Стив пьёт, и сладкое, слишком густое вино оборачивается на языке кровью. Баки приподнимает его выше, чтобы питьё быстрее прошло в желудок, аккуратно укладывает обратно. Накрывает вонючим драным одеялом. Адреналин окончательно уходит, и Стив проваливается обратно в темноту.       Насилует его Баки первый раз, задрав это самое одеяло ему на голову.        — При невозможности сломить сопротивление — убить, — механически говорит он, раздвигая Стиву ноги и наваливаясь сверху. Стив даже не сразу понимает, при чём здесь сопротивление, потому что Баки его не бьёт, не пытается кому-либо «доставить», а он сам не пытается сбежать, хотя спустя сутки уже может передвигаться, пусть и очень медленно — путь до сортира отнимает минут пять, если только Баки его не несёт.       Баки вламывается в него двумя железными пальцами, разводит их, растягивая сжавшиеся конвульсивно мышцы. Когда он входит членом, скользя по крови и дерьму, Стив жалеет, что ему не с чем сравнить. И радуется, что на голове у него одеяло. И не сопротивляется.       Кончив, Баки смывает грязь тряпкой, подкладывает ещё одну — впитывать кровь. Поит Стива всё той же дрянью из вина, сахара и крови. Крови Баки где-то достал целый холодильник и, похоже, тоже её пьёт. Вместо еды.       Второй раз Стиву приходится закрыть глаза, чтобы не видеть выражение на лице Баки. Отсутствие выражения. За это Баки его бьёт. Коротко, без замаха. По правому запястью. От боли Стив распахивает глаза, и уже не может их закрыть, потому что лицо Баки очень близко, потому что Баки смотри прямо в глаза ищущим взглядом, будто пытаясь найти в глазах Стива ответ на все вопросы человечества.       Во второй раз Баки кончает дважды, с разницей в три с половиной минуты. Задерживая дыхание и крупно вздрагивая всем телом.       Перед третьим разом Баки его снова поит, но зачем-то ждёт, пока Стив заснёт, и Стив просыпается уже с членом внутри.       Перерывы между этими «подходами» слишком недолгие, чтобы успевало зажить. Даже на Стиве, на котором всё заживает как на собаке. Пах, поясницу, ляжки и даже колени почти постоянно сводит болезненными спазмами, но Стив всё так же не сопротивляется, только зовёт Баки по имени в надежде, что просветление ему не почудилось. Надеясь, что оно повторится.        — Ты не бежишь, не бьёшься, не зажимаешься, — перечисляет Баки, — но ты не сломлен до конца. Ты продолжаешь звать меня этим прозвищем. Ты ёбнутый.       Стив открывает рот, но имя застревает в горле. То есть всё это время Баки насиловал его за то, что Стив называл его «Баки»?!        — Так ты доламываешь моё сопротивление? — уточняет он. — А я думал, ты просто трахаться не умеешь.       Стив готов к удару, но Баки его не бьёт, только чуть склоняет голову набок, будто увидел что-то любопытное.       Сутки Баки к нему не прикасается, кроме как чтобы проверить повязки и швы и отнести в сортир. Кружку со смесью вина и крови Стив уже способен удержать самостоятельно. А вот хлеб в желудке — нет.       Сутки Стив не зовёт его по имени.       Через сутки Баки ему отсасывает, загнав внутрь палец. Живой. Стив кончает с его именем на губах. Потом ещё раз — когда Баки вбивает членом это имя ему обратно в горло.        — Ёбнутый, — повторяет Баки, подтягивая штаны.       Стив вызывающе ухмыляется.       Разбитые губы снова заживают через полтора дня.        — Ты мог бы сбежать, — замечает Баки на шестой день этого странного плена. — Доставлять тебя некому, жрёшь много. Отпустить не могу: ты моё задание.        — Я буду с тобой до самого конца, — твёрдо говорит Стив, выдёргивая из запястья и кисти уже ненужные нитки, вокруг которых всё чешется. — Ты мой друг.        — Ты — моё задание, — отвечает Баки, и Стиву опять слышится смех в его голосе.