Чудовище

      С их последнего задания прошёл уже, по меньшей мере, месяц. Изуку не помнил, когда точно в последний раз видел Каччана, но прекрасно знал, что тот прячется ото всех. Боится, что кто-нибудь его увидит. Снова.       — Я всего на минуточку, тётя Мицуки, — махнул он рукой заметившей его из кухни женщине и взбежал наверх, пока та не стала уговаривать его остаться на обед.       — Эй, подожди! — донеслось ему вслед.       — На минуточку! — повторил Изуку громче уже со второго этажа и направился к знакомой с детства комнате.       Он знал, что Каччан не хочет ни с кем говорить и что комната будет заперта изнутри. С того дня, как злодей проклял его причудой, он избегал семью и друзей, потеряв способность и став похожим на животное. «Чудовище», — писали в газетах.       Изуку не видел последствий проклятия, но Киришима, сражавшийся рядом, сказал, что тот оброс шерстью и обзавёлся хвостом и рогами. По его словам, Кацуки выглядел неплохо, но грустная улыбка выдавала его печаль. После атаки злодея Бакуго видели только врачи и родители, тот закрылся в комнате сразу же, как его выпустили из больницы, неспособный справиться с утратой причуды и ненавистью к самому себе.       — Каччан, — постучал в дверь Деку. — Ты там?       Конечно же ему не ответили. За дверью была абсолютная тишина, будто хозяин комнаты спал или вовсе не находился внутри.       — Каччан?       Ничего.       Изуку вздохнул: было глупо надеяться на успех.       Он приходил сюда каждый день. Утром, днём, вечером, рассказывал свежие новости из академии, сплетни, которыми делилась Урарака, даже глупые шутки, лишь бы услышать хоть что-то, но Каччан молчал. Тетя Мицуки, однажды увидев Изуку на полу около спальни сына, постелила плед, чтобы тот проводил время с комфортом.       Изуку уселся на красную шерстяную ткань и привалился к двери. Сегодня, в отличие от других дней, он не знал, что сказать, ведь все в школе были заняты снятием проклятия Кацуки, что, конечно, свежей новостью не было. Злодей оставил тому розу, сказав, что, когда упадёт последний лепесток, он навсегда останется чудовищем. Поэтому учителя пытались скорее расколдовать цветок в надежде, что всё вернётся в норму.       — Каччан. — Изуку закрыл глаза и глубоко вдохнул. В тишине его сердце билось так громко, что заглушало течение мыслей. — Ответь.       Молчание.       — Я правда хочу помочь. — Он тихонько поскрёбся в дверь. — Ты не можешь сидеть в этой комнате вечно.       Чувствуя горечь внутри, Изуку снова вздохнул. Он не был рядом и не смог спасти друга, поэтому тот оказался под ударом. Эта мысль грызла изнутри, не давая спать по ночам и фокусироваться на учёбе. Оказалось, невозможно жить, когда близкий ему человек хоронил себя заживо.       — Это я во всём виноват, — сказал Изуку еле слышно. — Я должен был помочь тебе тогда, не гнаться за вторым злодеем, а остаться рядом.       Что-то за дверью громыхнуло, но он продолжил говорить, полностью уйдя в свои мысли. Он ещё не делился с Каччаном своими чувствами и теперь ощущал, что не может остановиться.       — Мне нужно было защитить тебя. Тот нарушитель оказался слишком сильным, я задержался. Понимаю, я…       — Замолчи! — голос, искажённый и больше похожий на рык, оглушил Изуку. Дверь распахнулась так неожиданно, что тот не успел перегруппироваться и упал. В нос ударил затхлый запах непроветриваемого помещения, а взгляд заслонила тень.       Каччан взирал на него снизу-вверх, нависнув, словно коршун. Его лицо покрывала жёсткая бурая шерсть, губы скалились в звериной ухмылке, обнажая клыки, а голову венчали рога, чудом не сломавшие дверной косяк. Единственным, что осталось нетронутым, оказались глаза. Те же оранжево-красные и яростные, но теперь полные боли.       — Мне не нужна твоя жалость!       Ещё секунду тот злобно смотрел на него, а потом повернулся и шагнул обратно. Изуку окинул взглядом длинный хвост и широкие лапы, частично скрытые полой халата.       — Вали домой и прекрати приходить сюда.       — Я…       В комнате было так темно, что Изуку, привыкший к свету коридора, почти ничего не видел. Он шагнул внутрь следом за хозяином и присел рядом на краешек раскуроченной кровати.       Барьер между ними был разрушен, и впервые за несколько недель грызущая сердце тоска исчезла.       — Я никуда не уйду, — упрямо ответил Изуку.       — Тогда я вышвырну тебя, — прошипел Каччан угрожающе, но так и не сделал ни одной попытки пошевелиться. — Или размажу по стенке. Поверь, я без труда сделаю это.       — Послушай, — отмахнулся от него Изуку. — Злодей не говорил тебе, как снять проклятие? Если бы мы знали наверняка, то смогли бы помочь тебе.       — Мне никто не поможет. Его невозможно снять.       — Почему ты так думаешь? Айзава сказал, что у подобных причуд есть слабое место, и…       — Потому что я знаю, Деку, — отрезал Каччан. Он резко встал с кровати, прошагал к стене и включил свет. Изуку на секунду зажмурился, привыкая к яркому освещению, и поражённо выдохнул, оглядывая картину вокруг: оборванные когтями обои, разломанные монитор и клавиатура, стекло из фоторамок на полу. Здесь была даже их групповая фотография: помятая, но ещё целая.       Бурая шерсть зверя в свете ламп приобрела медовый оттенок, делая его облик немного теплее.       — Посмотри на меня, — он с отвращением поглядел на собственные руки, ставшие когтистыми лапами. — Думаешь, у меня есть шанс?       — Конечно! — воскликнул Изуку. — Всё ещё можно исправить!       — Ты такой идиот.       Изуку открыл было рот, но Каччан остановил его:       — Хочешь знать, как снять заклятие? Что я должен сделать для этого?       Он говорил живо, перебивая сам себя и меряя комнату широкими шагами, а потом вдруг остановился, поглядел на Изуку острым, больным взглядом и глубоко вдохнул.       — Я должен полюбить кого-то, и этот кто-то должен ответить мне взаимностью.       Изуку удивлённо моргнул, осмысливая сказанное, а после радостно хлопнул в ладоши.       — Полюбить? Это же не так плохо! Я не понимаю, почему ты не говорил об этом учителям. Послушай, тебе стоит выйти из комнаты и вернуться в академию, я уверен, что ты найдёшь достойного человека, ведь…       — Поздно, — перебил его тот. — Я уже нашёл его.       — Ох, ну… — замялся Изуку. Он не понимал, почему Каччан говорил об этом с таким выражением смирения. Что плохого в том, чтобы открыть своё сердце, если это поможет избавиться от проклятия? — Это же здорово!       Каччан продолжал пристально смотреть на него, будто ждал чего-то, а потом резко отвернулся и скрестил руки на груди. Было слышно, как тяжело тот дышит, пытаясь справиться с собственными эмоциями.       — Ты можешь признаться этому человеку. Я уверен, ты…       — Признаться?! — взорвался он. Голос оглушающим рыком прокатился по комнате. — Да он просто пожалеет меня. “Бедный Каччан, я не спас тебя”, ненавижу это дерьмо!       За пару шагов Каччан преодолел расстояние между ними и склонился над Изуку. Морда чудовища была чужой, а глаза — человеческими и такими знакомыми. Он оскалился, намеренно оголив клыки и явно пытаясь напугать, но Изуку лишь спокойно продолжил смотреть.       — Ты безнадёжен, Деку.       Пара сантиметров, жаркое дыхание на лице и что-то запрятанное глубоко-глубоко, а теперь вдруг открытое и смывающее пониманием. Изуку распахнул глаза в ошеломляющей догадке, но не успел обдумать её до конца, как Каччан сократил расстояние между ними и прижался к его губам.       Несколько мгновений, опаляющих краской и сбивающих сердце, секунда, и он отпрянул.       Изуку и правда был глуп. Он и понятия не имел, что полученное признание отзовётся в душе тем самым, что так долго тосковало внутри, что приводило к закрытой двери и не давало спать по ночам. Он видел это в глазах Каччана — болезненное и уязвимое, со сжатыми зубами на крае наволочки (не сорваться, только бы не сорваться) и грызущей тоской, когда Изуку уходил, но теперь разделённое на двоих.       — Я…       Вдруг свет померк, а потом загорелся снова. Вихрь, золотистый и тёплый, пронёсся по комнате и, погладив Изуку по мягким кудрям, закрутился вокруг заколдованного, облекая того в сверкающий кокон. Ещё мгновение, и на полу сидела светловолосая и бледная — человеческая — фигура, поражённо разглядывая свои пальцы.       — Я, кажется, тоже…       Изуку дотронулся до мягкой кожи Каччана, не веря произошедшему чуду и собственному невероятному открытию.       — …тебя люблю.