Это же правильно

Жизнь текла, кажется, как и нужно. Она поступила в неплохой университет, съехала от родителей, нашла подработку и, вроде бы, должна быть счастлива. Но то, что от прежней наивной малышки Нэкота почти ничего не осталась, было бесспорно. Неопровержимый факт, который замечали абсолютно все. Ами не была образцовой студенткой и примером подражания на работе. Она не была Мери-Сьюшкой из второсортных фанфиков, не была идеальной. И уж точно не нуждалась в «надежном сильном плече» рядом с собой. Никого не искала. Ами казалось, что так, как старалась она, не старался никто. Но контролировать свои руки, которые тянулись к MP3-плееру, засовывали в уши наушники и на всю громкость включали песни, она просто-напросто не могла. Песни некогда самого обожаемого певца и идола; которые были проникнуты им, их создателем. Которые каждую ночь становились ее личной дозой наркотиков. Которые успокаивали ее израненное временем сердце. С того самого дня прошло уже немало. Три года? Четыре? Воспоминания оставались все такими же отчетливыми, словно ее выпуск был только вчера. Словно только вчера они с Кей-тян и Нанами-тян провожали родное здание школы горькой сладостью ностальгии, смотрели за сгруппировавшимися вокруг популярных парней девчонками и разлагались в противоречивых чувствах. Им так хотелось остаться тут еще подольше, вместе. Но и взрослая жизнь манила своей неизвестностью, своей ответственностью и гарантией становления взрослыми. Но эта тупая боль… она грызла ее беспощадно и без остановки, словно всегда была в душе Нэкота, словно ждала удобного момента, чтобы ударить посильнее. И этим моментом было то самое прощание. Прощание в объятиях Курамы, в мягком держании за руку и серьезном выражении лица, которое она никогда не забудет. Каждая ночь была неудачным кошмаром предыдущей. Грудь сдавливало отчаяние, принятие невозможности что-либо исправить. Она обещала ему. Она обещала стать прекрасной девушкой и найти себе мужчину. Он попросил ее тогда об этом. Но не получалось. У нее не получалось. У нее просто ничерта, ничерта не получалось! Это было настолько отвратительно, что казалось, будто мир ее трескается, что еще секунда и она просто умрет от тоски. И его голос, восхитительный, звучащий в наушниках, был таким настоящим. Точно она протянет руку и коснется его обладателя. И эти песни сопровождали ее везде. И стоя прямо на улице, на пороге уже давно закрывшегося кафе, в котором она работала, в ушах гремела песня о любви. Весь мир был против нее? Почему сейчас заиграла именно она? Тем не менее, ее смена кончилась, а значит, пора ловить такси и ехать домой. Домой, где кроме холодных стен, пустой постели и глухого одиночества, ее ничего не ждало. Ежедневная однообразная рутина стала ее личным проклятьем. С неба падали крупные нечастые хлопья снега, осыпая ее лицо и одежду, как бриллианты. Небо было таким синим, словно покрывало. Столько воды утекло, а она все также не выполнила свое обещание. Почему она не может сделать это хотя бы ради него? — Почему ты здесь? Стук. Еще. Еще. Поворот, и удар в самое сердце. Этого не может быть. Это неправда. Иллюзия. Галлюцинация. Полное сумасшествие. Но разве эти бордово-красные волосы могли принадлежать кому-то еще? Неужели его эти глаза, которые постоянно меняли свой цвет настолько быстро, что Ами просто не успевала рассмотреть их поближе, могли быть чьими-то другими? Неужели эти массивные крылья за спиной могли расти из лопаток простого человека? Разве это могло быть ненастоящим? Даже если и так. Почему она это видит? Она не должна это видеть. Подняв руку к макушке, Нэкота нащупала что-то очень приятное. Перо? Почему? — Как ты? — Шинджиро улыбнулся. Улыбнулся так, как улыбнулся тогда, в день ее спасения. Так, как будто не было этой огромной пропасти в несколько лет, не было этого реального кошмара, кажется, что ничего и не произошло. Истерический смех завладел ею. Ами хотелось сию же минуту окончательно свихнуться, чтобы этот фантом, фантом ее любимого Курамы, никогда больше не покидал ее. Пусть поедет крыша, слетит ко всем чертям, наплевать. Чтобы она могла, как сейчас, заплакать и ринуться к нему навстречу, не щадя уставших на работе ног. Чтобы она могла повиснуть у него на шее и дать волю эмоциям, выплакиваясь ему на плечо, единственное плечо, которому позволительно быть рядом с ней. Чтобы могла уткнуться носом в шею и вдохнуть еще не забившимся носом его запах. Чтобы это шизофреническое безумие продолжалось как можно дольше. — Курама… — она плакала, дергалась как в агонии и не могла остановиться. Такая ужасная тоска, жившая в ее душе годами, наконец ушла. Тяжесть рухнула. А депрессии будто никогда и не было. Он помнит ее чувства? Он не принял их тогда, он не позволил ей быть рядом, не разрешил самому себе. Если понадобится, она сломает себе ребра, но больше никогда и ни за что не даст себе право на ложные обещания. И уж точно больше никогда не сможет отпустить его. — Почему ты не?.. — теплые руки тэнгу прошлись по ее пояснице и остановились на талии. Секунда, и он уже с каким-то маниакальным трепетом обнимает ее. Смелости задать тот самый вопрос так и не хватило. Прижимает к себе, как самое дорогое в мире украшение, стараясь передать те паршивые чувства, которые гложили его. Прижимал и немо умолял о прощении за свою трусость. Ни капли не изменился.

Любовь между ёкаем и человеком невозможна.

— Пожалуйста, — Ами, как маленький котенок, вцепилась в него, зажмурившись и боясь даже ослабить хватку уже немеющих пальцев. Точно мгновение, и он рассыплется, как в ее ночных кошмарах. Точно мгновение, и в ее руке останется лишь маленькое воронье перо, ошибочно принятое за частичку массивных крыльев тэнгу. Это было больно. Очень-очень больно. В ее жизни не было места сказке с тех самых пор, как она узнала правду о Нанами-тян. Она не была ею, женщиной, уже несколько лет живущей с ёкаем, который ради нее превратился в человека. В ее жизни не было волшебства, которое бы смогло повернуть время вспять и не дать этим потерянным годам превратиться в суровую сегодняшнюю реальность. И это было больно. — Не плачь, — теплые крепкие объятия были успокаивающими, дарили какое-то странное умиротворение и будто шептали о том, что больше никогда не разомкнутся. Это же не ложь, да? Скажите, что это не ложь и ей не кажется. — Не уходи, — хрип прозвучал жутко, Ами была похожа на одуревшую девчонку, которую следовало бы отправить в соответствующую клинику как можно скорее. Ноги отказывались держать ее. Да и все тело в совокупности больше не представляло из себя ничего стойкого; какая-то обессиленная тушка, повисшая на Шинджиро. Сколько страданий их расставание понесло в ее жизнь? Боже мой, сколько? Как он вообще мог предположить, что ее любовь будет не настолько сильной? Как он вообще мог догадываться об этом? Что обычная старшеклассница, чудом узнавшая о мире ёкаев и которую он пару раз спас — будет той самой, ждавшей его спустя столько лет? Для него — тэнгу — это не было сроком. А для нее было потерянным в мучении временем. Невыносимо больно. Зачем он вообще пришел? Может, если бы ее эта ломка прекратилась, она смогла бы найти достойного молодого человека и связать с ним свою жизнь. Он все испортил? Черт подери, снова? — Прошу, нет, — Нэкота шептала это как заклинание ему на ухо. Она просто умрет, если это все окажется всего лишь сном. Серьезно. Широкая ладонь не переставала гладить ее по макушке, перебирать розовые пряди и повторять ритуал по-новой. Она была такой маленькой, такой напуганной. Какого он вообще это сделал? Изначально это было простое любопытство, страстное желание увидеть ее вновь и улыбнуться, отметив ее повзрослевшее лицо; легко кивнуть на угасшие чувства к нему и порадоваться за ее нового спутника. Разве это теперь не равносильно тому, что он просто последний ублюдок? Ничего не смыслящий в этой поганой жизни, последний ублюдок. Время, проведенное в относительном одиночестве на родной горе дали ему достаточное количество времени для обдумывания своего поступка. Вполне сносно, чтобы понять, что он еще никогда в жизни так не ошибался. В мыслях Курамы не было место собственному эгоизму, не было место тому, что он действительно хотел. Было лишь то, что правильно и то, что неправильно. И его чувства к этой человеческой девушке никак не попадали под определение «правильно». Так неужели это было настолько идиотский поступок, тогда, в день выпускного? Это же было правильно… Но если это было верным решением, почему так гадко на сердце? Почему Ами не стала счастливой от его ухода? Почему в весь этот промежуток жизни он не чувствовал себя в своей тарелке? Почему больно? Это же было правильно.

Я полюбил человеческую девушку.

Только Курама не знал того, что Ами собирала каждую крупицу воспоминаний о нем, воссоздавая вокруг себя иллюзорную картинку. Как кусочки пазла, она скупала все вещи, напоминавшие о нем, начиная его фирменной символикой и заканчивая маленькой вороньей статуэткой. Это не было похоже на сумасшествие, это и было сумасшествием. Это было безумием, с которым она не желала расставаться. И он виноват, что она все эти годы медленно сходила с ума. Он считал, что время — это именно то, что ей нужно. Что именно оно станет тем самым спасением. Но все оказалось в точности да наоборот — именно оно ее и убивало. Его уверенность в том, что она привыкнет к обычной жизни после его исчезновения, рассыпалась. А девушка все жалась к нему, дрожала и плакала. Разбитая, сломленная и отчаявшаяся. Ами… — Прости меня, — слова вылетели быстрее, чем Курама смог полноценно выстроить свою речь, чтобы сказать все то, что должно было быть произнесено еще давно. Очень давно. Она усиленно закивала, насколько это было возможно в ее положении. Объятия стали крепче, отчего на душе Курамы разливались противоречия. Он не должен был нарушать своей клятвы никогда больше к ней не приближаться до определенного момента. Но что бы было, не придя он вообще? Что бы с ней было? Он не хотел принимать ответ. Очевидный, бесспорно. — Я не отпущу тебя, — тоненький хриплый шепот коснулся его уха. Любовь была той причиной, по которой Нэкота сломалась. И вся ответственность теперь лежала на Кураме. Пустая дыра в груди, как по волшебству, начала затягиваться. Чувство защищенности, любви и уюта окутало студентку, заворачивая в теплый кокон, смазанный бальзамом и залечивающий ее боль. Как же этого не хватало. — Не отпускай, — да, это, определенно, было именно тем, что следовало бы сейчас сказать. Все эти пустые фразы о любви были не к месту. Вся эта чепуха обещаний была больше не нужна. И единственное, что осталось по-настоящему важным — поступки.

Как он там говорил?

— Я сделаю тебя самой счастливой девушкой, Ами. Ну вот. Он все-таки пообещал. А мужчине свойственно сдерживать свое слово. Раз уж прошлый раз окончился так плачевно, так почему бы не доказать, что его слова хоть чего-то да стоят в этот раз? Он сделает ее самой счастливой.

Ведь так, Томоэ?