Лепестки

Геральт открыл глаза и уставился в деревянный потолок. В глазах спросонья было темно, и он всё не мог понять, от чего так тяжело дышать. Он приподнял голову и попытался вздохнуть, однако резко закашлял после попытки - горло словно нечто щекотало и царапало изнутри. Он встал с постели и подошёл к корыту с водой, желая увидеть свое отражение. Лицо, как лицо: бледное, усеянное шрамами и с пронзительным взглядом жёлтых глаз. Но на этот раз что-то не так — губы были покрыты засохшей за ночь кровью. Кашель вновь раздался из горла, Геральт поморщился, пытаясь выплюнуть то нечто, что терзало его, а когда показалось, что стало легче, открыл глаза и замер. На воде мирно покачивались испачканные в пятнах крови лепестки. «Лютики» Геральту не доводилось видеть этот простенький цветочек раньше, однако он отлично знал его описание. Приступ удушья вновь настиг его, он схватил флягу и попытался запить —  тщетно, горло горит, будто от углей, и неимоверно режет, словно там не цветы, а тысячи игл. Он вскакивает и ищет свою сумку. Перебирает суматошно баночки и вытирает кровь, текущую из-зо рта по губе, перетекающую на шею. Ведьмак хватает красный бутылёк и залпом выпивает. Тело бросает в дрожь, он оседает на кровать, но чувствует облегчение. Кислота эликсира уничтожила цветы. Он не желает думать об этом, вместо этого собирает вещи и покидает трактир верхом на Плотве. Геральт просыпается посреди ночи. На сей раз потолок — ночное небо, укрытое серыми тучами и макушки вековых деревьев. Его глаза отлично видят в темноте, он касается пальцами губ, затем смотрит на них и вновь видит кровь. Замирает. Как же так, ведьмачий эликсир не помог? Он просовывает пальцы в рот, и нащупав нечто, высовывает. Лютик, заляпанный кровью. Опять. Он откашливается как можно сильнее на протяжении нескольких минут, затем будит Плотву и несётся прочь. Утром проезжающие мимо торговцы увидели на полянке траву, залитую кровью, и словно для красоты разбросанные по всюду крохотные жёлтые цветы. — Нет, Геральт, это не проклятье, я не в силах снять его. — Говорит Трисс, разглядывая один из цветов. — Что-то же можно сделать? — Геральт трёт ладонью горло, пытаясь унять боль. — Да, возможно. — Задумчиво отвечает она. — Ты знаешь из-за кого это? Кто тебя так ранил? Геральт посмотрел на неё непонимающе. — Всё из-за неразделённой любви. Ханахаки, ты ведь знаешь? — Я считал с ведьмаками такого не бывает, мы ведь не можем любить. — Как видишь, Геральт, все возможно. — Она раскрыла мешочек, что висел на её поясе. — Так кто же украл твое сердце? Геральт промолчал. — Что же, можешь не отвечать. — Она достала какие-то травы. — Держи, это снимет боль на какое-то время. — Ведьмак охотно принял подарок и собрался уходить. — Но Геральт, — крикнула она в догонку, — эти травы не лекарство, а лишь средство, ты знаешь единственный способ к исцелению. Он качнул головой и был таков. Средство чародейки и правда помогало, однако всего неделю. Лютики вернулись, неожиданно застав Геральта в середине битвы с утоплениками. — Холера! — Выругался он, задыхаясь. Свежая кровь манила и заставляла монстров двигаться резче, что было совсем не в пользу ведьмаку. Он сильно закашлял, стараясь устоять на ногах, пока мерзкие утопцы сбивались в группки и бегали кругом. Боль и кашель усилились, земля в округе покрывалась жёлтым ковром, что, казалось, вводило в непонимание даже чудищ. Геральт спрятал мечи, не в силах их держать, и стал спиной к стволу широкого дерева, защищая тыл. Утопцы сбились в одну кучу и бросились на него. Геральт сложил пальцы незапятнанной кровью руки и начертил в воздухе знак «Аард», откидывая монстров в сторону, а сам бросаясь бежать к дороге, где ожидала Плотва. Сбежать удалось, хоть и с потерями. Один из шустрых утопцев нагнал его, сильно полоснув по боку, но сам в последствии остался и без длинных лап, и без крохотной головы. Геральт взобрался на лошадь и пришпорив её понесся в ближайшую деревню. Вся дорога оставшаяся за ним была устлана цветами. Все началось через несколько дней, как он прогнал Лютика. Геральт и сейчас вспоминал тот день, когда ярость охватила его, казалось, безэмоциональный разум, и выплеснулась на невинного друга. А друга ли? Раньше Геральт не задумывался и об этом, но сейчас, уже месяц как просыпаясь по ночам захлебываясь кровью, и оставляя после себя в любом трактире или поле лютиковый сад, понял, что влюблён. Эта мысль пришла к осознанию не сразу. Долго он искал решения у чародеев, не веря одному, второму, пятому, что такого проклятья нет, как и лекарства тоже. Сегодня утро вновь началось для него ночью. Хватая ртом воздух, в попытке побороть удушье, он подумал, что возможно убегать от очевидного всё же глупо. Вновь потревожив покой верной лошади, он взглянул на небо, вытер окровавленные губы и помчался, туда, куда подсказывало ведьмачье сердце — в ту самую таверну, где они повстречались. Дорога заняла несколько дней, мучительных и долгих, и отчего то казалось, что с каждым часом боль становилась лишь сильнее. Теперь помимо горла, огнем горели лёгкие. Приторный аромат жёлтых цветов, вперемешку с запахом железа и запёкшейся крови, преследовал повсюду и кружил голову, пока наконец дверь таверны не оказалась перед ним. Геральт прошел внутрь, игнорируя взгляды зевак. — Ого, это же белый волк. — Произнес хозяин, издалека завидев ведьмака. — Выглядишь ты не очень, пива? — Где бард? — Прохрипел он, стараясь не откашлять цветы. — Какой бард? — Лютик. Он точно здесь. Хозяин задумчиво погладил бородку. — Это случаем не тот парень, что с волосами светлыми и лютней расхаживал здесь раньше? Геральт качнул головой. — Здесь он. Ночует уже несколько недель. — Мужчина передал бутыль подошедшей девчонке. — Только плохо ему, захворал совсем. — В какой комнате? — Ведьмак зажал ладонью рот от чего почти не мог говорить ясно. — Вон в той. — Указал хозяин. — А ты кто ему, друг? Геральт не ответил и направился в комнату. — Кто это? — Раздалось хриплое шептание, стоило Геральту открыть скрипучую дверь. — Лютик? — Наконец убрав руку закашлял ведьмак. Бард повернул голову и замер, как замер и ведьмак, увидя его белое лицо и кровь, что была абсолютно повсюду: на губах, щеках, шее, да что там, вся постель была залита кровью, слоями засохшей, пятнами новой. — Гер..альт? — Тихо спросил Лютик, непонимающе и взволнованно смотря на ведьмака уставшими глазами. — Это я. — Он сел на кровать рядом с ним, собственные ноги перестали держать, будто после захода в комнату боль стала мощнее в несколько раз. — Что с тобой? — А с тобой? — Перебил бард, от которого не скрылся уставший вид ведьмака, а так же такое же обилие крови как и у него. — Неужели и ты? — Что? — Не понимая спросил Геральт. Лютик попытался привстать на локти, но не смог, тело предательски ломило и дрожало. Он закашлял, а затем протянул окровавленный сжатый кулак ведьмаку, и раскрыл его. Геральт застыл. На ладони лежала белая, покрытая багровыми пятнами роза. Её стебель — длинный и безумно прочный, был усеян словно шрамами шипами, от чего Геральт болезненно сглотнул, представляя ту боль ,что ощущает бард. Он почувствовал себя жалким. Белая роза для белого волка. Как иронично. — Сам всё видишь. — Лютик спрятал цветок и отвернулся — Но я не в обиде. — Погоди. — Это Йеннифер? — Спросил Лютик глядя куда-то в сторону. — Это из-за нее ты ранен? — Нет. — А кто же? — Посмотри. — Геральт протянул ему руку, которую всё это время крепко сжимал. Бард неохотно вновь повернул голову, ожидая увидеть в ладони всё же ветвь сирени, ну или какой-нибудь оранжевый тюльпан, но точно не крохотный ярко жёлтый, словно только что проснувшееся солнце, лютик. Бард ничего не смог ответить, сжимая от волнения руки. — Не надо. — Геральт потянулся к его ладони, и достав ещё неповрежденную розу, положил её рядом с лютиком. — Ничего не говори. — Он притянул барда к себе и обнял. Тот не двигался пару минут, а затем тело, словно вновь приобретя силы двинулось, руки сошлись на спине и сжали её так сильно, как только могли. Ничего не нужно говорить. Очевидное не требует озвучки, зато благотворная тишина, словно бальзам прошлась по телам, исцеляя их, возвращая их силу. Геральт коснулся губами лба барда, спустился ниже, касаясь губ. Тихо, нежно, ласково, не так как оба привыкли за свою жизнь, но почему-то думать о той, «прошлой» жизни и не хотелось, словно она была неверная, неполноценная. А эта, «настоящая», появилась сейчас в лужах крови, в букетах прекрасных цветов и звенящей тишине небольшой комнаты. Так родилась любовь. Чувство, которое ни один вслух не озвучил, но понял и прочувствовал его сейчас больше, чем что-либо и был доволен и счастлив, что всё случилось именно так. Покинув трактир, они оставили за собой необыкновенную комнату, пропитанную кровью, слезами и любовью.