Спокойный

      Я выхожу из дома. Холодный, нет, леденящий ветер так и норовит забраться под мою куртку, а фонари, здешние старожилы, мутно освещают дорогу, по которой я продвигаюсь, словно подсказывая морозным струям воздуха, куда двигаться. Безнадёжно одинокую луну, несправедливо оставленную всеми звёздами, обволакивают серые, чёрные тучи, стараясь придушить её и без того бледное свечение. Всё неправильно в эту ночь: мороз в июне, спокойствие в опасном районе, тишина внутри самых посещаемых баров в ночь с пятницы на субботу, холодная постель с откинутым одеялом и жена, сопящая на второй её половине одна. И всё это — стечение обстоятельств, созданные движениями планет, убежавшими с неба звёздами, ногами людей, топтавшими землю подо мной. Стечения обстоятельств, которые я слишком долго ждал.       Продвигаюсь осторожно, словно боюсь задеть лазерную сигнализацию. Аккуратно, медленно, будто страшась наступить на рычаги внутри египетской пирамиды, открывающие ловушки. Мягко разрезая воздух перед собой, осторожно подхожу к месту встречи, стараясь не издавать ни звука. Я словно перестал дышать, перестал моргать и чувствовать кончики пальцев на руках; казалось, я шёл, даже не задевая ногами землю — настолько бесшумно.       Ты уже стоишь там. Упираясь одной ногой в стену, а другой — в землю, слегка сгорбившись и смотря ввысь, ты, кажется, отображаешь всё спокойствие этого мира. И чем ближе я подхожу к тебе, тем беспокойнее становится обстановка вокруг: где-то мигает лампочка старого фонаря, где-то вдали чуть слышно лает собака. Похоже, ты вбираешь в себя всю эту тишину, всю мирную и прилежную ауру, осевшую в этом районе. В любой другой день мне бы хватило просто смотреть на тебя издалека, скользя глазами по острым чертам лица, частям тела. Но не сегодня, когда весь мир так идеально перевернул ход своего существования, и когда ты так идеально размягчен собранным в тебе умиротворением.       Ты замечаешь меня. Плавно повернув голову, ты всё равно роняешь свои непослушные волосы себе на лицо. Ни улыбаясь, ни здороваясь, просто легко переглянувшись, мы заходим внутрь. Что это? Простой мотель, в котором сейчас вряд ли кто-то снимает комнаты, помимо нас. Я подхожу к женщине на ресепшне, а ты, даже не дожидаясь меня, поднимаешься наверх к номерам. Мы не говорим друг другу ни слова, не одариваем друг друга ни секундой говорящего взгляда. Мы просто понимаем друг друга где-то глубоко на подсознательном уровне. Нам не нужно привлекать лишнего внимания. Звеня брошенными на стол ключами, женщина вернулась на своё место, что-то записывая насчёт забронированного нами номера.       Даже не дослушав какие-то наставления женщины насчёт комнаты, которые она давала так вяло и нехотя, я наспех поблагодарил-распрощался с ней, освободив от мук, и продвинулся в сторону лестниц, ведущих наверх. Медленно ступая, противно скрипя старыми половицами, я забрался на этаж. Ты стоишь снова так же расслабленно, опираясь плечом о стену рядом с дверью в наш номер. Испепеляя взглядом лестничный подъём, ожидая моего появления на нём, ты задумчиво замер, но всё равно не терял своего спокойного состояния.       Мы оба понимали, что слова излишни здесь и сейчас. Ведь сейчас нас должно было связывать только что-то душевное, что-то животное. Так оно и было, нас скрепляла нужда, желание, к чему нужны слова, которые вынудят нас желать большего? Продолжения, развития. Мы не могли себе позволить это, поэтому мы молчали. Но если бы я мог не молчать, я бы спросил тебя:

«Как тебе удаётся быть таким спокойным сейчас?»

      Я ощущал нас двумя единственными частями пазла, которые идеально скреплялись друг с другом. Ты — такой спокойный, плавный и равномерный сейчас, — разбавлял собою мою внутреннюю тревожную уверенность. Усмерял разгорающийся лёгким страхом пыл, который мог сжечь такие идеальные обстоятельства, сложившиеся специально для нас.       Стоило лишь пройти внутрь скромного номера, вмещающего лишь одну спальную кровать, пару тумб и стол, и аккуратно провернуть защёлку на входной двери, как весь мир взорвался. Щелчок закрытого замка прозвучал как прокол в воздушном шаре. Комната стала для нас укрытием, которое идеально прятало нас от всего внешнего мира, позволяя наконец совершить то, чего так сильно не хватало.       Твои глаза загораются страстью, и, кажется, от великого желания внутри тебя ты вытянулся в росте ещё больше, чтобы нависать надо мной ещё сильнее. Я не успел далеко отойти от только что закрытой мною двери, поэтому ты, резко приближаясь, прижимаешь меня к стене в недлинном коридоре, через пару метров переходящем в комнату с заветной кроватью.       Твоё такое прекрасное спокойствие начинает вытекать из тебя, расплываясь в воздухе, а моя напряжённая решительность даёт о себе знать. Дрожащими руками я притягиваю тебя, уже такого тяжело дышащего, за талию, растворяя этот горький оттенок напряжения на твоём языке. Я кусаю твои губы, сминаю их, пробегаюсь или же медленно скольжу по ним языком, словно пробуя на вкус то, что ни разу в жизни не пробовал. Ты закрываешь глаза, тихо выдыхая и пытаясь поймать мои губы или язык зубами, чтобы прервать такую сладкую прелюдию, но ещё очень долго у тебя не получается. Ты устаёшь терпеть эти жестокие в своей нежности игры, поэтому в следующую секунду ты подхватываешь меня и уносишь на холодную кровать.       Ты бросаешь меня в прохладные объятия одеял и подушек, становясь между моих бедёр и расстёгивая свою рубашку. Я вздыхаю с тройной силой: от пробежавшего ряда мурашек на моей уже разгорячённой коже, от ощущения прикосновения твоих колен к внутренней стороне моего бедра и от осознания того, что я дождался этого сладкого момента. И, услышав мой стон, кажется, ты буквально срываешь с себя рубашку. Ты наклоняешься ко мне, чтобы вспомнить вкус моих губ, а я вновь тянусь руками к твоей талии, чтобы вспомнить, какова твоя кожа на ощупь. Твои руки борются с ремнём на твоих штанах, и, кажется, находясь без опоры, ты вот-вот упадёшь на меня, поэтому я вытесняю твои руки своими. Расстегиваю хитроумный ремень, приспуская ткань штанов, ткань боксеров, касаясь своими холодными пальцами тебя, такого горячего, внизу. Ты вздрагиваешь и растерянно выдыхаешь мне в губы, а я беру твою горящую желанием эрекцию и начинаю плавные движения рукой.       Всё спокойствие, что было в тебе, давно разлилось в воздухе и испарилось, ведь в комнате становилось жарче и жарче. Вся ткань, что укрывала нас от морозной улицы, давно валялась где-то подле кровати. Кожа моей груди, ключиц и шеи не переставала блестеть от твоих мокрых поцелуев, а твоя кожа горела желанием, нетерпением.       Решая окончить такую сладкую, но уже оправдавшую себя интерфазу, я несильно толкаю тебя, приподнимая с себя так, чтобы ты встал на колени. В твоих глазах проблёскивает восхищение: ты знаешь, что я буду делать.       Проведя по всей длине языком, я сразу запускаю тебя себе за щеку, стараясь обвести острым кончиком языка все венки, все чувствительные места. Ты закатываешь глаза, и сдавленно выдыхаешь, когда головка встречает стенку моей глотки. Притягиваешь меня за волосы, желая повторить это вновь, и, когда у тебя это выходит, ты делаешь это снова, снова, снова, находя ритм, с которым ты продолжаешь двигаться в моём рту ещё какое-то время. По выступающим на твоём лице капелькам пота и вздохам, перерастающим в откровенные стоны, я начинаю понимать, что вот так просто приближаю тебя к концу. Нам не хочется заканивать это так скоро, но так как ты уже не в состоянии мыслить наперёд, я беру ситуацию в свои руки и отстраняюсь. Едва из тебя вылетает обиженно-неудовлетворённый стон, как тот сразу перерастает в тихий, но дикий рык, с которым ты снова валишь меня на спину. Ты резко припадаешь к моей шее, но вместо того, чтобы сделать что-то страстное и грязное, ты просто проводишь языком дорожку вверх, к уху.       Ты словно врезался в стену, состоящую из мягких подушек, куриных перьев и сахарной ваты, и я вся твоя страсть разбилась, смягчилась о неё. Мы должны делать это осторожно, ведь никто не должен узнать.       Подготовив себя, ты, раздвинув мои ноги и кинув на меня дикий взгляд, пристроился у входа. Ты знаешь, что меня подготавливать не нужно. Ты знаешь, как сильно я этого ждал. И, думаю, ты понимаешь, почему ты пришёл на место встречи раньше меня и ждал ещё около двадцати минут. Ты проникаешь медленно, не спеша, и нейроны в твоём мозгу начинают просыпаться: вспоминать, каково это. Я чувствую, как легко дрожит твоё тело, когда ты понемногу начинаешь находить темп, с которым тебе удобно будет двигаться. Всё происходит достаточно плавно до того момента, пока с моих губ не скатывается или вздох, или стон. Тебе было не важно, что это было, ведь тебя так или иначе словно сорвало с цепи. Ты впился в мои губы, чтобы не издавать слишком громких стонов и чтобы не оставить меток на моей коже; руками впился в мои бёдра, начав с силой вталкиваться в меня, и с каждой секундой всё быстрее. И когда ты, задев заветный комочек нервов внутри меня, начал тереться лишь об него, я был готов вопить на всю округу, но вместо этого лишь закусил свою губу, а потом и твою, истерично хныкая. Чью-то губу мне удалось прокусить, но сейчас мне абсолютно не хотелось знать чью.       Мы закончили вместе: ты — в резинку, а я, по большей части, себе на живот. Ты упал рядом со мной. Мы лежали минут семь, восстанавливая дыхание. Я истратил всю свою тревогу и решительность, а ты — всё своё умиротворение, которое сейчас старался вновь выудить из уже постепенно остывающего воздуха комнаты.       Когда ты понимаешь, что твои силы восстановлены, ты поднимаешься со смятой постели. Достав из тумбы полотенце, кидаешь его мне на мой перепачканный живот. Натягивая на себя свои вещи, ты даже не поворачиваешься в мою сторону. Только когда твои руки ловко скользнули в рукава ветровки, ты разворачиваешься и заглядываешь мне в глаза. Я приподнимаюсь на кровати. Ты подошёл ближе. Боязливо, так скромно и аккуратно проводишь ладонью по моей щеке. Мои глаза наполняются печалью и отчаянием, поэтому я решаю прикрыть их. Отстранив руку и напоследок заглянув мне в глаза, ты покидаешь номер.       Женщина на ресепшне, наверняка, видит сны уже на протяжении двух часов, так что звон брошенных мною на стол ключей не разбудил её. Поэтому я оставил плату за номер под ключами и пошёл прочь.       За всё это время мы так и не сказали ни слова. А значит, когда-то мы сможем это повторить вновь. Но всё с треском и звоном обрушится, если я в предоргазменной неге случайно шепну:

«Даллон».