Цитрус. Сигареты. Нотки бензина

      Этот переулок должен был стать моей могилой. Как минимум самым отвратительным местом, в котором я еще могла видеть… могла слышать… могла дышать…       Было страшно. Похолодевшая от страха кровь растекалась по сосудам, окружающий мир точно мерк в восприятии из-за непреодолимого ощущения скорой смерти. Меня трясло. От сковывающего тело и душу ужаса я не могла определить, сколько рук касалось меня, дергая в объятия то одного возвышающегося хищника с искрящими от предвкушения скорых унижений глазами, то другого. Казалось, их руки были везде, а отвратные голоса, насмехающиеся и слащавые, требующие подчиниться и заткнуться, обволакивали удушающей тьмой. От них воняло, и я не могла понять: то ли воняет смерть, то ли это парфюмы всех троих молодых парней? В общем-то, не важно. Разницы я не видела...       Просьбы отпустить, мольбы о пощаде не помогали. В сумраке переулка между домами весь мир казался враждебным, могильным. Дождь перестал идти еще днем, и в образовавшихся лужах мелькали наши отражения: сотрясающееся женское, хрупкое тело, заключенное в тесный круг совсем еще мальчишек-ровесников. Дрожь не сходила, вынуждая скулить от холода. А может, трясло от наглых рук и мужских, похабных голосов, принадлежащих моим будущим убийцам, наверняка возжелавшим избавиться от меня, как от куклы после своих отвратительных садистских игр.       Треск ткани заставил рефлекторно отдернуться и вскрикнуть, но словно бы в этом молчаливом переулке есть кому-то дело до темноты между зданиями. Словно кому-то есть дело до несчастной души, угодившей в лапы хищникам. Отдернувшись в ужасе и все еще сипло прося не трогать, я постаралась вырваться, ощутив холод на обнаженной груди. В ответ – голос мужчины, сменивший слащавость на раздражение, и звонкая пощечина, за которой последовал огонь на щеке. Это мгновенно заставило заткнуться с одним лишь пониманием – не отпустят.       На смену страху пришло смирение. Желание делать все что угодно, лишь бы не смерть от ножа, пистолета, удушья и еще куча всего, что может прийти в голову решительно настроенным молодым людям, что в разы крупнее меня, двадцатилетней девушки. Молодым людям?.. тварям. Сволочам. Ублюдкам. А впрочем, чем я, идиотка, лучше?.. но даже несмотря на смирение я продолжала рефлекторно сопротивляться, вздрагивая от каждого мерзкого скольжения похабных рук по юному телу. Прижатая к стенке одним из ублюдков, зажмурила глаза, глотая слезы и судорожно дыша, лишь бы представить себя где-нибудь в другом месте, лишь бы перетерпеть весь этот ужас, уповая на сохранение жизни. Слезы стекали по щекам, из горла доносились уже совсем осипшие просьбы, ни одна клеточка тела более не ощущала окружающий мир. Только дерзкие, пошлые голоса трех парней, и мелькающие мысли о том, насколько будет плохо, насколько будет больно. Как не старалась избавиться от этого жуткого, выедающего изнутри страха, все равно возвращалась к нему, каждый раз вздрагивая и срываясь на плач, стоило только испытать смену одних похабных рук на другие.       И тот, кто казался самым прекрасным на свете человеком вдруг стал самым страшным созданием в мире. Тот, кто казался началом чего-то нового – стал палачом. Конечной станцией.       Дождь вновь принялся накрапывать, когда со стороны главной дороги послышался шум резко тормозящих шин. Блузка нежного розового цвета была разорвана. Молния и пуговицы на черных джинсах уже расстегнуты. Ворох звуков из мужских криков, вдруг из ниоткуда возникшей полицейской сигнализации закрутил, заставил потеряться в пространстве. Испуганная и сломленная, я лишь ощутила, как тесные объятия сразу трех пар рук отпустили. Плюхнулась задницей на холодный, мокрый асфальт, тут же в слезах и всхлипах отпалзывая куда-нибудь подальше, к противоположной стене высокой многоэтажки, едва не ставшей молчаливым свидетелем моего унижения и, вероятно, смерти. И мир вокруг казался таким враждебным… таким опасным, что каждый шорох вынуждал меня закрываться в себе еще сильнее, сжимаясь в комок и пряча оголенную грудь поджатыми ногами. Единственное, что не казалось опасным – серо-зеленые глаза, оказавшиеся совсем близко.       ‒ Эй, посмотри на меня…       Мне было страшно смотреть на него. Страшно смотреть на что-либо, сотрясалась в крупной дрожи и прижимала коленки к себе все сильнее, лишь бы оставили в покое, лишь бы дали спокойно пересидеть в этом маленьком, уютном мирке из высоких мрачных стен и блестящих луж. Но когда все же робко подняла взор, не замечая скапывающих на взъерошенные темные волосы мелких капель дождя – перестала трястись.       Былых парней, возжелавших наложить руки на чужое, вдруг не стало. Темный переулок освещался нехарактерным синим светом, и свет этот опускался не с неба. Он бликами озарял стены с мусорными контейнерами, обволакивая силуэт присевшего передо мной мужчины. Но я не смотрела на того, кто стоял позади. Не могла оторвать взора от мужского лица с заметной щетиной и нахмуренными бровями выше обеспокоенно перебегающих глаз. От него пахло сигаретами и кофе. Очень много кофе. И бензин. Дорожная пыль…       ‒ Живая?       Он что-то спрашивал, но я не отвечала. Не было ни сил, ни желания. Просто смотрела в светлые глаза, в которых терялась надежда на скорый контакт. Кто его знает, что он видел в моем перепуганном лице. Но уверена, что это что-то точно не обнадеживающее.       − Показания дать сможешь?       Мужчина не терял терпения. Все старался достучаться до меня сквозь мою невидимую стену отчуждения, выстроенную из страха. Единственное, что выдавало его разочарование из-за сложившейся ситуации – плотно сжатые губы и ленивый осмотр переулка словно в поисках возможной помощи.       − Гэвин, она напугана, − мужчина дернул головой в сторону своего плеча. Голос за его спиной был куда ниже и суровее, чем тон сидящего напротив человека. Ни на секунду не убирая взгляда со светлых, вновь вернувшихся ко мне глаз, я лишь постаралась мысленно сквозь дымку забвения определить источник. Впрочем, источник сам себя выдал, сделав к нам несколько шагов. Этот же источник оказался причиной легкого синего свечения в переулке, что заставило меня окончательно убедиться в статусе этих существ: полицейские. – Дежурный патруль в этом районе уже едет сюда, но вряд ли ей следует посещать участок. Ей необходима медицинская помощь.       Если до этого я и не думала выползать из своего спасительного состояния перенесенного шока и страха, то уже через миг, услышав последнюю фразу, мгновенно пришла в себя. Ступор буквально сполз с моих плеч, заставляя вновь начать дрожать, только в этот раз эта дрожь была положительной. Эта дрожь была признаком возвращающегося ясного взгляда на окружение, включая на мужчину, что с усталым согласием на лице опустил голову и несколько раз кивнул, все так же сидя передо мной на корточках и уложив руки согнутыми локтями на коленки.       − Тогда вызывай медиков, − мужчина небрежно протер лицо рукой, полуобернувшись к своему предположительно напарнику. Взгляд его устремился в асфальт, где в собирающихся лужах расплывались волны от падения новых капель. Странно… я ведь даже не ощущала дождя своим полу-оголенным телом, − И кого-нибудь из мозгоправов…       − Нет!       Мой резкий, но хриплый тон, что едва не перешел на писк, вынудил мужчину встрепенуться. Светлые глаза, в которых промелькнула тревога с подозрительностью, вернулись ко мне вниманием. Всей кожей ощущала, что этот некто за его спиной, отблескивающий диодами, наблюдает вместе с ним. Меня же интересовало лишь одно: не дать полиции оповестить медиков о произошедшем.       − Не надо, − уверена, что мое резкое сопротивление вызвало массу сомнений. Но это последнее, о чем я думала. Все так же тряслась, прижимала к голой груди колени и пыталась совладать с трясущимся голосом, не переставая смотреть в светлые радужки, обрамленные черной каемкой. – Я в порядке… правда.       − Вы уверены, мисс? Ваш пульс превышает все допустимые нормы на девять ударов в минуту.       Заданный вопрос низким, суровым тоном перебил шум накрапывающего дождя, чьи отзвуки были слышны не только в лужах, но и в железных мусорных баках по другую сторону переулка. Мне не нравился этот голос. Слишком грубый и слишком холодный, несмотря на открытое переживание в словах андроида. Но как ни странно я не врала… не врала, что в порядке. Пусть меня продолжало трясти, а в крови все еще играл едкий, выедающий страх, все же внутри постепенно наводился порядок. Сердце медленно усмиряло биение, легкое тепло в груди поглощало холод. Причина тому – вдруг возникшее из ниоткуда понимание: я в безопасности. Может и мнимой, но тем не менее это лучше, чем трястись от ужаса, вымаливая о снисхождении в темном, мокром переулке посреди молчаливого, ночного города.       − Да, все хорошо, − голос выдавал мою дрожь, но в глазах моих царила ясность. Об этом говорило мелькнувшее облегчение во взгляде мужчины, склонившего голову и вслушивающегося в мои слова, прищурив глаза. Уголок его губ вздернулся вверх, как если бы он только что обнаружил во мне приятную черту стойкости и самоуверенности. Увы, но на деле мной правил страх быть раскрытой. – Лучше в участок.       Мужские глаза намекающе и демонстративно кинули взгляд за плечо в сторону андроида. Только теперь я позволила себе отвести взор на стоящего в отдалении, нацепив на лицо маску опасливости. Никогда не доверяла машинам, пусть штаты и восприняли их как равных себе меньше полугода назад. Для меня этот «парень» в черно-белом пиджаке с отливающими синим диодами не больше, чем малоизвестный мне вид разума, обладающий совершенно иными свойствами, нежели человек. И пусть он явно сконструирован, как помощник в работе с преступлениями против жизни. Все равно триста раз проверю прежде, чем подпущу ближе чем на метр.       − Эй, железный, − голос полицейского прозвучал несколько насмешливо, на губах человека взыграла ехидная, но безобидная улыбка. «Железному» явно не понравился этот ярлык. Андроид саркастично сжал губы, не менее саркастичным взглядом устремив свое внимание к мужчине. – У меня в машине на заднем сиденье плед. Не стой столбом, принеси сюда.       − Ради тебя, кожаный, все, что угодно.       Возможно, это перепалка вызвала бы у меня хотя бы смешок… но не сейчас. Чувство безопасности вынудило страх покинуть тело, пропитываясь незримой аурой комфорта сидящего на корточках офицера, однако воспоминания были слишком свежи. Тело продолжало ощущать на себе цепкие, грубые пальцы мужчин, в ушах все еще стояли похабные смешки и голоса, обещающие «жаркую ночь». И вряд ли этот мелкий дождь сможет смыть позор с кожи, вряд ли шум спадающих капель и обращение полицейского смогут перебить эхо в голове.       Андроид ушел, унеся за собой голубое свечение. На место этим бликам пришли другие, тусклые, но с каждой секундой становящиеся все ярче. Сине-красные, они перемигивались с невероятной скоростью, освещая противоположную близкую стену с баками и очерчивая мужской силуэт. Последний вернулся ко мне вниманием, сохраняя на губах легкую, но усталую улыбку.       − Как тебя звать?       Его вопрос сбил меня с толку, но уже тогда я была благодарна ему за него. Хоть на мгновение позволило вырваться из удушающих мыслей из разряда «а что было бы, если бы не…», от которых я вновь начинала плотнее сжиматься в комок, наливаясь былым страхом. Пробыв в состоянии прострации несколько мгновений и потуплено смотря в лицо выжидающего человека, я пару раз открыла и закрыла рот. Только через какое-то время мозг смог обработать полученную информацию, и я все же выдала всего одно слово сиплым тоном:       − К… Кэтрин…       − Кэти, значит? Прямо как мою бабулю… − андроид уже успел вернуться к нам, протянув мужчине что-то темное и сложенное в стопку. Когда этот же самый андроид вновь оставил нас двоих, мужчина принялся это нечто разворачивать. Только тогда я вспомнила, зачем полицейский отправлял андроида в машину и что именно в скором времени опустится на мои плечи. – Только она старше тебя этак лет на шестьдесят.       Я усмехнулась. Глупо, тускло, но все же усмехнулась. Сама не знаю, почему вдруг стало забавно, однако мужчина одарил меня беззаботной, блеклой улыбкой, продолжая расправлять плед. Когда же последний был разложен, мужчина чуть дернул им в мою сторону, как бы прося разрешения приблизиться для благих намерений. Я не стала возражать, просто отодвинулась от стены и пристыженно опустила взгляд, покрепче обхватив ноги.       − Вот так, − он был слишком близко. Настолько близко, что обоняние немедля различило несколько агрессивный аромат одеколона, запах кофе, бензина и сигарет. Стоило ему податься вперед, занося плед за моей спиной и укладывая на плечи, как внутри взыграло желание оттолкнуть. Пришлось покрепче стиснуть зубы, дабы перетерпеть и не дать рефлексам волю. Когда же концы пледа были крепко стиснуты в моих руках, накрывая сверху одеялом, офицер отстранился, поправляя свои труды решительными движениями. – Встать сможешь?       Говорить больше не хотелось. То ли боялась выдать желание отстраниться своими напрягшимися голосовыми связками, то ли просто хотелось закрыться в себе, как в самом начале. Потому мужчина был одарен несмелым кивком головы. Глаза я старалась спрятать. Стало слишком стыдно, чтобы отвечать кому-то взглядом.       − Отлично… давай, милая. Что ты вообще забыла в этом чертовом переулке…       Вопрос не требовал ответа, я знаю, и все равно сильнее сжималась, мысленно витая в сомнениях, стоит ли рассказывать полиции об истинности произошедшего. Мужчина, в чьем голосе были и усталость и тепло, на сей раз без жеста в виде просьбы о разрешении попытался помочь мне встать. И как бы я не хотела скрыться подальше от чужих прикосновений, все же поняла, что не зря позволила ему это сделать.       Ноги не слушались. Казалось, сидела у стены и ощущала себя каждой клеточкой, чувствуя все крупицы сохранившейся силы в напрягшихся мышцах. Но стоило попытаться встать – все разом отказалось работать, вынуждая меня потерянно искать рукой точку опоры. И вновь ароматы одеколона и сигарет обволокли со всех сторон. А может, это плед так пахнет?.. нет. Так пахнет он.       Полицейский помогал мне идти вперед, помогал выходить из переулка навстречу сине-красным лучам и свету фонарного столба. У самой лампы, высоко подвешенной над дорогой, можно было с легкостью разглядеть падающие капли, сносящиеся ветром, и я старалась за них зацепиться, честно, старалась! Пыталась смотреть наверх, на дорогу, под ноги – куда угодно, кутаясь в плед и вдыхая смешивающиеся запахи мужчины и улицы, но все равно боковым зрением на автомате искала опасность в облике тех самых ублюдков. К счастью или сожалению, в зоне видимости их не было. Зато были две патрульные машины, несколько офицеров, смотрящих в нашу сторону и черный, усыпанный дождевой крошкой крупный пикап Ford. Именно к нему мы и направились, точнее, направлялась я, ведомая мужскими руками, держащими меня за плечи. Стоило только встать на ноги, как дрожь вернулась. Благо эта дрожь была не по причине страха, что скрылся в тенях автомобильного, просторного салона на заднем сиденье пикапа. Причина дрожи крылась в слабости во всем теле, пришедшей после траты сил на преодоление хоть и маленького, но значимого расстояния до дороги.       Дверь за спиной захлопнулась, но приспущенное окно впускало некоторые капли дождя и шум проезжающих машин в салон. Взобраться на высокое заднее сиденье удалось без помощи полицейского, и вот я оказалась в его машине, сжавшись в комок и наблюдая за стекающими дождевыми дорожками по тонированному стеклу.       Как я поняла, что это его машина?.. ароматы. Терпкие, стойкие запахи мужского парфюма и сигаретного смога. Едва уловимые, но пробивающиеся нити кофе, источником которого оказался картонный стаканчик в специальном отсеке на двери со стороны водителя. И оставленные ключи в ячейке для зажигания, с которых свисал длинный, металлический брелок с надписью «REED». Не знаю, что означает это слово: фамилия или имя – тем не менее уверена, что ключи принадлежат полицейскому, учитывая, что тот усадил меня в машину, не спрашивая чьего-либо разрешения.       − Гэвин, ты уверен, что это хорошая идея?..       Повторный звук мужского, низкого тона заставил меня с усилием воли вырваться из раздумий и кое-как повернуть голову к двери. Через образовавшейся проем в приспущенном окне доносились не только звуки автомобилей, но и разговор полицейских, отошедших к капоту. Что-то внутри подсказывало, что разговор пойдет о моей личности. Это же что-то вынудило меня покинуть чертоги саморазрушения в мыслях из мелькающих образов тварей под названиями «парни», что совсем недавно хотели лишить меня не только достоинства, но и наверняка жизни. Поплотнее укутавшись в плед, я как можно незаметнее подвинулась к окну, шмыгая носом не то от накатившей простуды, не то от недавних слез. Аккуратность здесь лишняя – тонированное стекло на дает никому видеть меня хотя бы в силуэте, однако уставшей и перепуганной мне точно было плевать на логику.       − У нее зашкаливает уровень стресса… − андроид, что стоял боком, явно пытался вразумить человека, шум проезжающей машины заглушил часть его слов, но если быть честной я и не пыталась прислушаться. Старалась изучить обоих существ во всех деталях, −…ей нужно в больницу.       Свет лампы и красно-синие перемигивания патрульных машин заставляли тени плясать на их обликах. Андроид, высокий и уверенный в своей твердой осанке, стоял рядом с мужчиной, освещая его собственными диодами синих оттенков. Его волосы были немного взъерошены, большинство прядей слиплись от скапывающего дождя. Только сейчас заметила, что черный воротник разорван, а по белому рукаву пиджака струится темная дорожка из нескольких капель. Десятиминутные мысли об опасности нового разума вдруг стали стыдными. Уверена, что все эти погрешности в его безупречном облике вызваны стычкой с моими возможными убийцами. И уверена, что бросился он в драку, едва услышав мои крики, не только по причине своей профессиональной обязанности.       Мужчина не отвечал. Небрежно раскуривал сигарету, ладонью пряча огонек зажигалки от ветра и дождя. Его кожаная куртка уже отблескивала множеством капель синих и красных отсветов, но в отличие от машины понять цвет его одежды не представлялось возможным – слишком много разноцветных лучей со всех сторон. Оттенок одежды меня не интересовал. Внимание привлекали светлые глаза, накрытые пеленой усталости и иронии, с которой полицейский, не глядя на напарника, адресовал ему следующие слова:       − А тебе лишь бы кому-нибудь антидепрессанты выписать.       − Как долго ты еще будешь напоминать мне о том случае? – обеспокоенность в голосе андроида сменилась раздражением, граничащей с презрением.       Мужчина затянулся в очередной раз. Его подбородок вздернулся вверх, расслабленные открытые губы выпустили отливающий разными оттенками дым в воздух, и тот унес эти сигаретные нити куда-то в сторону. Мне казалось, будто я чувствовала этот запах. Казалось, будто этот аромат смешивается с цитрусовыми нотами его туалетной воды с проскакивающим запахом кофе. Но виной тому были салон автомобиля и плед, сохраняющий тепло моего полу-оголенного тела. Даже странно, как эти запахи смогли быстро вернуть мне чувство защищенности. Последнее немедля скинуло на плечи усталость, словно почуявший безопасность организм оборвал постоянный поток тратившейся впустую энергии, теперь требуя новой, наливаясь свинцом в веках и тяжестью в плечах.       Встряхнув головой, я несколько раз шмыгнула носом, вновь устремив свой затуманенный взор на полицейских. Почему-то было слишком важно узнать, о чем те разговаривают и будет ли это касаться меня.       − Всю твою стасемидесятитрехлетнюю жизнь, − подытожил офицер, в своем чуть осунувшемся виде смотрящийся на фоне безупречной машины слишком человечным.       − Боюсь, что тебя не хватит, − саркастичное замечание со стороны машины было дополнено вздернутой бровью. Офицер, выудив из сигареты остатки, откинул бычок на тротуар, и последний, угодив в лужу, тут же принялся пускать серые нити вверх. Полицейский усмехнулся, сложив руки на груди и устремив взор в сторону патрульных, заполняющих какие-то протоколы.       − Слыхал чего-нибудь про рай и ад? – светлые глаза вопрошающе уставились на андроида, и, когда тот кивнул, мужчина с усмешкой на губах вернулся к патрульным, вздернув подбородок. – Так вот. Меня не пустят ни в одно, ни в другое место. Так что придется тебе свыкнуться с моим обществом.       Машина не ответила. Лишь смяла губы в раздраженном жесте и отвернулась головой, якобы показывая свое саркастичное отношение к выходкам напарника. Эта легкая перепалка вызвала у меня умиление. Но больше мужчина ничего не говорил. Впрочем, я и не слушала. Слишком сильно стучащий по крышке машины дождь пытался убаюкать меня, потерявшую последние силы и желающую уединиться в своем мире под теплым пледом со смесью будоражащих запахов.       Дремота, граничащая с паническим сном, не лучшее, что может получить организм. Раз за разом просыпаясь на пути к участку, я старалась не выдавать своего вдруг возникшего страха, причинами которого становились бурные воспоминания, скрашенные перепуганной фантазией. Грубые, агрессивные руки, оставляющие синяки на коже… жестокость мужских глаз, сверкающих желанием издеваться, надругаться… голоса, тонущие в тишине мрачного переулка, и свой собственный исходящий на истерику плач, вымаливающий оставить в покое. Все это бесновалось в голове, картины, пережитые в проулке, возникали снова и снова, заставляли сердце сжиматься. Просыпаться в холодном поту, вжавшись в комок на заднем сиденье неприятно, учитывая, что машина принадлежит даже не знакомому человеку. Но благо мне удавалось притвориться спящей, не вызывая вопросов. А если мое состояние и не уходило от внимания андроида, сидящего на пассажирском сиденье, то тот явно делал вид, будто ничего не замечает.       − Кэтрин Декарт… Декарт… не родственники случайно? Был у нас тут такой.       Никогда не была в полицейском участке Детройта. Уверена, будь у меня силы и в другой ситуации непременно бы заинтересовалась окружением, будучи студенткой журналистского факультета. Однако мне было все равно. Все так же кутаясь в плед, сжималась на стуле для посетителей рядом со столом мужчины, который уже за рабочим местом представился как детектив Гэвин Рид. Стол его был усеян бумагами, где-то в отдалении стоял пустой стакан с явно давнишним налетом. Почему я увидела этот стакан? Потому что смотрела на него бездумно, витая между пустотой в голове и хаотичным ворохом воспоминаний, пробивающихся из темного переулка, оставшегося за спиной. Потому вопрос детектива не сразу получил ответ. Потеряно нахмурившись, я переметнула на мужское лицо отупленный взор. Благо мужчина был из личностей терпеливых, судя по тому, как спокойно сносил мой ступор, не показывая ни грамма пренебрежения. А может, просто слишком устал, учитывая, что на дворе одиннадцать ночи, и в участке никого кроме нас и тех самых патрульных нет.       Пока я пыталась вырваться из гнета бушующих в голове мыслей, детектив Рид (вот что значил этот брелок…) уложил на стол протокол, что держал все это время в руках. Серые стены участка были предостаточно освещены, давая возможность изучить человека как можно лучше, а не под бликами сине-красных мигалок. Но я не изучала. Все старалась понять смысл его вопроса, пыталась понять что значит «родственники», и кому я вообще должна приходиться таковой.       − Нет, не родственники, − видимо, я молчала и хлопала глазами слишком долго. Андроид, чье имя я не знала, но видела номерные знаки на пиджаке в виде «RK900», тактично, но холодно ответил за меня, стоя у окна за плечом детектива. Гэвин Рид, прищурив глаза и не спуская с меня взора, даже не дернулся на звук его голоса, продолжая отвечать мне визуальным контактом. – Не так ли, мисс Декарт?       − Кажется, у нас был разговор на тему «не нестись быстрее лошадей», − опустив взор, детектив облокотился о стол, отчего стул несмело скрипнул. То, что слова предназначались не мне я понимала отлично. Особенно теперь, когда эти двое вновь принялись перекидываться перепалками, приправляя речи сарказмом и дельными смешками. – Тем более что ты и до пони-то не дотянешь.       − Ты как всегда любезен, Гэвин, − съехидничал андроид, язвительно кинув на мужчину взор и скрестив руки на груди. Какой человечный жест… не удивлюсь тому, если машина научилась этому у своего напарника, учитывая, что тот в такой же манере откинулся обратно на спинку и убрал руки на грудь, тускло вздернув уголок губ в знак смешка.       − Нет, не родственники, − уловив момент, когда детективы перестанут препираться, я спрятала взор в столе. Видимо, ступор был слишком долгим, раз я не заметила, что спряталась под плед полностью вместе с ногами, подтянув к себе на стуле для посетителей. Слишком сильно хотелось скрыть позор в виде разорванной блузки и подрагивающего от воспоминаний тела. – Я не из Детройта.       Нахмурившись от моих слов то ли потому что не ожидал услышать меня вообще, то ли потому что не ожидал, что пропустит эту важную деталь, полицейский подался вперед и вновь взял протокол в руку. Задумчиво хмыкнув, опустил уголки губ вниз, якобы выражая отсутствие удивления. Протокол в очередной раз упал на стол, накрыв другие бумаги. Сам же Гэвин Рид вернулся к спинке, протерев пальцами покрытый темной щетиной подбородок.       − Бруклин, значит… не близко, − его голос был размышляющим, тихим, и эта интонация мне не понравилась. Заставила вновь опустить взор в пол, лишь бы не смотреть в эти испытывающие светлые глаза, буквально предупреждающие, что никакое вранье не сможет пройти незаметно. – Что ж, расскажи, как ты попала в темный проулок Детройта, находясь в тысячи километрах от дома, Кэти.       В очередной раз услышав это уменьшительно-ласкательное обращение, я вдруг поняла, что наливаюсь румянцем. И если бы причиной был сам мужчина, без тени намеков смотрящий на меня вздернув одну бровь. Он, как и его напарник, отныне не сводили с меня взглядов, явно ожидая каких-то объяснений, однако я давать их не собиралась. По крайней мере не в том объеме, в котором имею.       Шмыгнув носом и стараясь не поднимать взор, облизнула губы и стиснула края пледа внутри своего мягкого кокона. Тишина в участке давила со всех сторон, но когда в отдаленном коридоре прозвучал какой-то шум и грубый крик патрульного – ощутила себя еще хуже, вздрогнув от неожиданности. Ведь там, в других комнатах для допросов находятся несколько человек, что час назад могли стать моими жестокими проводниками в иной мир.       − Вышла в магазин, − не сводя глаз с коридора, где прозвучал шум, натужно произнесла я, словив в ответ безобидный, туманный смешок мужчины.       − Далеко забрела однако…       − Я живу у сестры. Приехала четыре дня назад.       − С какими планами?       Вернув руки на грудь, детектив Рид задал этот вопрос без задней мысли. Должна сказать, что иного я ожидала от полиции. Ни разу не имеющая дела с правоохранительными органами, всегда представляла себе этих людей как защитников слабых, готовых в любой момент поддержать, кинуться вперед и стать жилеткой для слез. И если с первым проблем нет, то мысли о "жилетке" оказались додумками. Детектив Рид показал это, задавая довольно личные вопросы, словно бы обвиняя меня саму в сложившейся ситуации.       С некоторой опасливостью взглянув на мужчину, я попыталась решить для себя, стоит ли говорить правду, учитывая, что этой правды не знает даже сестра? Прищуренный, подозревающий взор мужчины дал понять: лучше держи все при себе. Что я в общем-то и сделала, насупившись и отвернувшись в сторону коридора, где крики заметно поутихли.       − У сестры проблемы со здоровьем. Она… − в голове хаотично заметались мысли, подкидывающие различные варианты вранья. Благо на втором курсе журналистики подобному приходится учиться на уровне рефлексов, потому мозг довольно быстро выдал нужный вариант, более подходящий для данного случая. Болезнь и горе ведь всегда заставляют людей чувствовать себя неловко, верно?.. −… не может ходить после аварии. Я присматриваю за ней.       Как и ожидалось, мужчина переменился в лице. Взгляд смягчился и стал даже несколько неловким, словно бы он задел довольно ранимую зону моей души. Единственный здесь, кто чувствовал ложь – машина, сощурившаяся и сверкающая легким желтым свечением на виске. Но меня он не интересовал. На инстинктах чувствовала, что если удастся убедить детектива в своей правоте – удастся утаить причину всей этой ситуации, в которой стыдно признаться.       − Сожалею, − коротко констатировал детектив, посматривая на меня с некоторым пониманием.       − Ничего, все нормально.       Сказать, что сердце, до этого замершее от страха быть раскрытой в своей маленькой тайне, принялось облегченно принимать свой былой пульс – ничего не сказать. Румянец медленно сходил с щек, тело перестало прошибать в пот. Я даже позволила себе прислониться к спинке стула, все это время ссутулившись и кутаясь в пледе, как бабочка в коконе.       − Что с этими? – мужчина кивнул головой в сторону коридора, и я немедля пожалела о поспешном расслаблении. Каждую мышцу вновь начало трясти, нутро поспешно затвердело, как если бы я хотела бежать. Бежать от своего позора. – Знаешь их?       Пока Гэвин Рид смотрел спокойно и не выказывая сомнений, его напарник за плечом буквально придавливал меня своим тяжелым взором к месту. Серые, светлые глаза металлического оттенка настолько холодны и суровы, что хочется провалиться сквозь землю, лишь бы машина перестала так испытывающе и внимательно смотреть. Но я держалась, хоть и невольно ежилась под пледом, хмурясь все сильнее и пытаясь найти ответ в кафельном полу.       − Нет, не знаю, − отыскать способ утаить правду казалось так важно, что я не сразу среагировала на звук открывающихся дверей и шаркающих нескольких пар ног. Так и старалась придать своему голосу уверенность и твердость, лишь бы отвести от себя взгляд двух пар мужских глаз. – Я даже не помню, как очутилась там. Просто шла и…       − Убери свои сраные руки, дура!..       Слова остались невысказанными. Весь мир точно замер, и причиной тому стал тот, кого с шумом ведут патрульные, заключив руки в наручники и ведя его вон из участка, согнув пополам. Его голос отзывался сотнями миллионов мурашек на моем теле, этот же голос отражается в голове то нежным, заботливым тембром, то хищным, садистским тоном. И мне хочется спрятаться, скрыться, исчезнуть, лишь бы он не увидел меня. Увы, сделать этого я не могла. Лишь расширив глаза от ужаса пялилась в стол, вновь заметно сотрясаясь под плотным пледом, ставшим спасительном оплотом.       − Эй, Кэти! Милая!.. да отвали ты… Кэти!       Он пытался дозваться меня, пытался! Но я старалась не смотреть и даже не дышать, лишь бы не привлекать внимание этого, как оказалось, весьма опасного хищника. Делала все, чтобы раствориться в окружении, слиться со стенами, со стулом, с пледом, короче говоря, не делала ничего, чтобы не дать ему надежду на мое внимание. Мне было даже плевать на то, как подозревающе теперь на меня смотрят две пары мужских глаз. Лишь бы перестать ощущать себя антилопой в окружении голодных львов посреди саванны.       − Милая, да брось! Посмотри на меня! Ты же знаешь, что я просто пошутил!       Его крик становился все дальше, а слова пытающегося его заткнуть патрульного все злобней. Кажется, он обещал ему отправить его в тюрьму, где «таких как он» учат уму разуму через задний проход. Не хочу представлять себе это. Не хочу вообще в чем-либо участвовать, особенно если позже придется вновь контактировать с этим человеком. И еще лучше – сменю все номера и данные, лишь бы скорее избавиться от этой части своего нерадужного прошлого.       Его крики стихли. Стихли и угрозы патрульных с их брякающими наручниками и эхом ударов тяжелых подошв о кафель. Я так и не осмелилась посмотреть в его сторону, даже не дернулась, застыв на стуле, как статуя. Только когда двери в холле закрылись, и в участке воцарилась тишина, позволила себе медленно закрыть глаза, сжимая губы и удерживая вновь требующие выхода слезы. Хватит плакать. Еще будет время нареветься, уткнувшись в подушку и забившись в угол своей комнаты в Бруклине.       Молчание говорило о многом, но самое главное – общее понимание о сокрытых мною постыдных тайнах. Смотреть полицейским в лица я так и не осмелилась. Продолжала сидеть, сорвавшись на глубокое, удерживаемое слезы дыхание. Прошла, кажется не одна минута, а может, и не одна вечность прежде, чем детектив Рид спокойно, но намекающе произнес следующие слова чуть хриплым голосом:       − Может, желаешь еще что-то рассказать?       Выдавить из себя хоть одно слово оказалось сложно. Потому я, поджав губы и посмотрев в пол, отрицательно помотала головой. Со стороны детектива послышался скрип стула. Наверняка вновь вернулся к столу, судя по шороху бумаг выискивая какие-то документы.       − Будем составлять протокол и заявление?       Вопрос прозвучал так неожиданно, что я в недоумении вскинула на детектива взгляд. Светлые серо-зеленые глаза смотрели так мирно и так… понимающе, как будто мужчина знал, каково это – укрываться от прошлого, желать не возвращаться туда, откуда едва унес ноги. И еще больше – желать утаить этот страшный кусочек своей жизни, прячась от позора.       Беспомощно перебегая по мужскому лицу взглядом, я старалась понять, откуда вдруг так много сострадания? Пусть и не озвученного, не выраженного эмоциями, не прослеживающегося в жестах. Всего лишь один вопрос, ставящий точку в этой ситуации, а я вдруг ощущаю благодарность за возможность не бередить новые раны. Потому даже теряюсь, закрывая и открывая рот как рыба, потеряно всматриваясь во взятые мужчиной бумаги. Даже как-то стало плевать на явное подозрение андроида у окна. Пусть себе мигает золотым диодом, сузив взор. Меня гораздо больше привлекает понимание в глазах его напарника, что терпеливо выжидает от меня ответа.       − Будем.       Это был второй раз, когда я без страха и стыда смотрела ему в лицо. Отвечала мужскому, уверенному в себе взгляду заинтересованным и благодарным взором. И отвечала на наверняка типичные для полицейских протоколов вопросы о своей личности, подписывая бумаги.       Часы на столе мужчины показывали двенадцать ночи, когда все бумаги были заполнены. Детектив Рид не позволял себе никаких вопросов и обращений не по делу, и причиной ли было понимание или сонливость – не ясно. Но я и за это мысленно благодарила человека, с каждой минутой чувствуя, как страх и стыд отпускают. Воспоминания перестали вырываться наружу. Разве что изредка видя себя в отражении стеклянного кабинета напротив вдруг испытывала острую неприязнь к своему телу. И не потому, что там под пледом разорвана блузка, темные, густые волосы спутаны, а глаза опоясывают темные круги из-за размазанной косметики. Но потому что собственной груди, рук и шеи касались чужие, мерзкие мне руки, навсегда в голове оставив след от этих наглых прикосновений. Что-то подсказывает, что жить с этим позором было бы невозможно, и если бы люди не довели дело до летального исхода – сама бы наложила руки, вернувшись в свою одинокую, съемную квартиру в Бруклине.       Участок окончательно опустел. Единственными здесь душами были я, детектив Рид и андроид, предпочитающий в большей степени молчать. Уже когда детектив сонливо оповестил об окончании подписания разного рода протоколов, в участке послышался шум – вернулись патрульные, но в этот раз без человека, оставившего в моем сердце след на всю жизнь.       − Я так понимаю, мне стоит вызвать такси, − без вопроса произнесла машина, приняв от детектива все документы. Его взор был устремлен на меня в намеке на желание отбыть домой, но я не успела даже рта раскрыть, как кое-кто рядом сидящий, копаясь в телефоне, задумчиво произнес.       − Сам на такси езжай. Я отвезу ее домой.       От этих слов андроид перестал перебирать бумажки, проверяя каждую на правильность заполнения. Недоуменное молчание и точно такой же взгляд перекинулся на полицейского, с некоторым раздражением что-то выстукивающего на сенсорном экране.       − Смею напомнить, что ты все еще находишься в смене, Гэвин, − машина лишь мельком кинула на меня взор, явно испытывая неловкость от своей попытки отговорить напарника сопровождать потерпевшего домой. Детектив Рид тем временем даже не посмотрел на андроида, чье имя все еще было для меня загадкой. – Я понимаю твой энтузиазм, но не забывай, что мы сегодня патрулируем район Ферндейла.       Детектив все так же не отвечал. Не отвечала и я. Вообще старалась не привлекать внимание в попытке в который раз слиться с мебелью. Впрочем, я и сама ощущала себя такой. Ведь на деле никто не просил детектива подвезти меня домой, как и андроиду никто не говорил вызвать такси. По правде говоря, я вообще не думала, как буду добираться к сестре. В голове была абсолютная тишина, не хватало только представить перекати-поле в пустыне.       Детектив Рид, убрав телефон в карман и кивнувший мне в сторону выхода в знак приглашения покинуть участок, встал с компьютерного стула. То же самое сделала и я, разве что все еще пыталась молчать и прятать взгляд, кутаясь в плед и не желая расставаться с этой спасительной вещью на долгие часы. Андроид, поняв, что никто его не слушает, недовольно смял губы, сопровождая мужчину саркастичным взором в спину.       − В таком случае я останусь в участке и буду ждать тебя здесь.       − Как скажешь, мамочка.       Притихший дождь, но разыгравшийся ветер заставили меня вновь покрыться мурашками. В этот раз детектив предложил мне переднее сиденье, и я водрузилась на него без колебаний. Соблазн задремать на заднем диване велик, и все же мужчина и так предложил помощь, хоть и не обязан был это делать. Спать во время дороги будет невежливо. Хотя… словно бы меня волновали сейчас вопросы уважения и воспитания. В душе и так слишком пусто. По черному пусто.       Молчаливые дороги встречали нас мелкими каплями дождя по лобовому стеклу. Изредка дворники стирали влагу, но вскоре им вновь приходилось включаться в работу. Детектив, расслабившись, вел автомобиль по полосе, придерживая руль одной рукой. Я же старалась не уходить мыслями в темный переулок, наблюдая за плетущимися мимо фонарными столбами и закрытыми магазинами с потухшими вывесками. Периодически мелькали круглосуточные заведения, диоды и неоны которых изящно отражались в покрытых рябью лужах. Все эти мерцания действовали как гипноз. И я вновь в молчании и холоде в жилах углубляюсь в воспоминания, неизбежно перетекающими в «что было бы, если бы не…».       Ощущая новые волны грозящей возобновиться тряски в теле, я отлипла от двери и, поежившись под пледом, потуплено уставилась в приборную панель. Чувствовала на себе настороженный мимолетный взгляд мужчины рядом, явно не желающий нарушать молчание, дабы не показаться наглым, врывающимся в мои раздумья. Лучше бы он ворвался, позволив мне на несколько минут перестать копаться в себе. Увы, салон все так же погружен в шум двигателя, а моя голова – в мысли, от которых нет спасения.       Я доверилась ему. Впервые за всю свою жизнь решила поступить безрассудно ради кого-то, пошла на поводу у слепой надежды и чувств. И чем все это обернулось? Разорванной блузкой, перепачканными джинсами и выедающим страхом в груди, который наверняка теперь долгое время не будет позволять мне прикасаться к кому-либо. И стоит ли после такого вообще верить в мир, в людей? Пожалуй, не стоит. Пожалуй, лучше раз и навсегда закрыться в себе, скептически относясь к любому, кто проявит интерес.       − Тебя есть кому встретить дома?       С силой вырвавшись из раздумий, я недоуменно обернулась к мужчине. Детектив Рид, чей профиль освещался светом мельтешащих за окном вывесок, смотрел исключительно на дорогу. Видимо, я молчала слишком долго, потому полицейский, откинув голову на спинку кресла, кинул на меня секундный взгляд, ожидая ответа.       − Нет.       Мужские брови нахмурились, и мужчина, усмехнувшись, выпрямился, взявшись за руль обеими руками. Теперь его взор в мою сторону был продолжительным, благо красный свет светофора, у которого мы остановились, позволял ему это сделать.       − А как же сестра? Которая парализована.       Ой, дура… так и хотелось шлепнуть себя ладонью по лицу, проклиная себя за скудоумность. Похоже, журналист из меня еще плохой: наплела с три короба и выкинула из головы!       Расширив глаза от испуга, я несколько раз открыла и закрыла рот. Эти мгновения вызывали у детектива подозрения, Гэвин Рид прищурился, заломив одну бровь вверх. От этого взгляда холодок закрался в душу. Все, что выдал мозг: необдуманную команду наврать, выдать первое, что попадет в голову.       − Она… в больнице. У нее плановая диагностика, так что дома меня некому встречать.       Приправляя свои слова легкой жестикуляцией выглядывающей из-за края пледа руки, я старалась звучать уверенно и небрежно. Кажется, это вызвало еще больше подозрений. Детектив Рид был вынужден вернуться к дороге, сдвинув машину с места, однако аура недоверия и сомнений так и витала в воздухе, заставляя меня чувствовать себя словно под дулом пистолета.       − Надо же… и все в один день…       Испуг обуял меня со всех сторон. Забегав по приборной панели взглядом в поиске спасения, я ненароком зацепилась за брелок на ключах в гнезде зажигания. Тот, мутно отблескивая металлом, бросал в глаза лучистого зайчика. Этот свет вынудил вспомнить сияние диодов машины, серые глаза которой буквально придавливали меня к сиденью в полицейском участке.       − Вы не просто напарники, верно? – в этот раз мужчина недоуменно посмотрел на меня, заметно расслабившись в кресле. – Вы и андроид.       Кажется, направить внимание мужчины в другое русло удалось. Детектив, усмехнувшись, скривил губы, как будто я предположила нечто ужасное, неприемлемое и отвратительное. Эти эмоции на его лице мне показались забавными, заставляя ощущать себя менее сковано в чужой машине на пути домой.       − Ричард? Упаси Господь иметь в друзьях пластиковое ведро.       Вот уж чего не ожидала услышать после всех их перепалок. Недоуменно уставившись на мужчину, я постаралась подобрать наиболее подходящие слова. Что-то внутри подсказывало, что любой намек на нечто противоестественное покажется этому человеку оскорблением. Слишком брутальный вид и не менее уверенный в себе характер человека, который явно не станет держать свои мысли при себе.       − У вас просто… такое теплое общение.       − Скорее, попытки скрасить наше вынужденное сотрудничество за неимением выбора, − детектив Рид хмыкнул, пожав плечами. Я уже давно перестала обращать внимание на мельтешащие за окном фонарные столбы, полностью погрузившись в рассуждения этого довольно неординарного человека. – Я еще не настолько изжил из ума, чтобы держать пластикового болванчика в списке близких контактов.       − Так скептически относитесь к машинам? – в салоне автомобиля было до того тепло, что мне пришлось расслабить хватку пледа. Гэвин Рид, вовремя заметив это, приспустил окно со своей стороны, впуская в салон влажный воздух и шум редких проезжающих мимо машин.       − Скептически… − он растянул это слово так, словно бы пробовал его на вкус. Взгляд светлых глаз был полностью направлен на дорогу, пальцы рук расслабленно опустились на край руля. Кажется, не только меня радовала возможность не молчать. Ведь мужчина в следующее мгновение принялся небрежно размышлять на тему машин, а именно о своем отношении к данным существам. – Тысячи машин в один прекрасный миг решили, что могут равняться с тем, кто собрал их из сподручного материала. То есть, ты такой ходишь по магазинам, выбираешь модель по каким-нибудь вшивым функциям типа кто лучше стирает, а кто способен удовлетворить в кровати, − практически каждое слово дополняется легким взмахом руки в воздухе, как если бы мужчина рассуждал на тему дрейфующих льдов в Антарктике. Я же, услышав последнее, невольно залилась румянцем, стараясь спрятать взор куда-нибудь подальше от мужчины. – Лелеешь его, следишь, чтобы все винтики были в порядке. Выкладываешь за него четырнадцать кусков! И в один прекрасный день этот пылесос заявляет, что отправляется на митинг, а на твой еще не выплаченный кредит класть он хотел с высокой колокольни!       Услышав последние слова, я не смогла сдержать смешка. Даже приятно после угнетающей и выедающей изнутри тьмы в груди чувствовать себя так беззаботно. Удивительно только, почему это чувство играет в обществе малознакомого мне человека. Да, мужчина полицейский, да, он вряд ли станет делать мне больно в отличие от тех, кто возомнил себя правым наложить на мое тело руки. И все равно даже для меня странно то, как быстро я расслабляюсь рядом с этим человеком, отдавая себе отчет о том, что ничего о нем не знаю. С другой стороны хочется цепляться за эту возможность как утопающий за соломинку, лишь бы перестать чувствовать себя в омуте темных мыслей самобичевания.       Видя как улыбка растягивает мои губы, детектив Рид и сам посмеивается. Атмосфера угнетения медленно спадает, сменяясь легкостью и возможностью не думать о мрачном переулке, где я готова была отдать себя на растерзание, лишь бы поскорее перетерпеть боль.       − Говорите так, как будто вам это знакомо, − произнеся это с лукавым намеком, я подобрала к себе ноги, игнорируя стягивающий тело ремень безопасности.       Детектив Рид, затормозив на очередном светофоре, скривился в губах и отрицательно покачал головой.       − О, нет. Я и без разумного пылесоса способен справиться со своим домом, − отмахнувшись, детектив Рид с некоторое время молчал, внимательно, но лениво наблюдая за происходящим на дороге. И я уже попыталась устроиться поудобней, запахивая сползший с плеч клетчатый плед, как со стороны мужчины послышался вопрос. – Ну, а ты? Как относишься ко всей этой байде с машинами?       Что больше всего меня удивило? То, что мужчина поинтересовался моим мнением? Или то, с каким сосредоточением детектив Рид кинул на меня взгляд, чуть вздернув бровь вверх? Явно не то, что мужчина по-прежнему обращался ко мне на «ты», как будто наше знакомство в темном переулке с его последующей помощью перечеркнуло все привычные потребности в тактичном обращении друг к другу. Впрочем, я не была против такого фамильярного отношения, хоть сама и не могла перестать «выкать» человеку. Одного взгляда хватает, чтобы понять, что мужчина намного старше меня, не говоря уже о моем собственном желании слышать с его стороны столь дружеское общение.       Вопрос, заданный офицером, сделал свое дело. Казалось бы, ничего странного в том, чтобы в современном мире между машинами и людьми рассуждать на тему девиации и последствий принятия правительством решения признать андроидов новой расой. Но этот вопрос разбил атмосферу дружественности и легкости вдребезги. Детектив Рид это почувствовал. Жаль, что я, как и он, не понимала, откуда это вдруг возникшее во мне чувство отрешенности, ведь на деле чувства внутри имели глубоко противоречивый характер.       Молчать было неуважительно. Отвернувшись к окну с тяжелым взором, я постаралась проговорить следующие слова как можно тише в надежде, что мужчина не услышит, но это было глупым желанием. Детектив слышал каждое слово. Похоже, его слишком сильно интересовало то, что в следующую секунду пробубнили женские губы:       − Андроид родителей в ноябре придушил моего отчима, − атмосфера угнетения уплотнилась, благо шум мотора и проезжающих мимо приоткрытого окна машин разбавляли этот дискомфорт. Буквально чувствовала нутром, что офицер успел пожалеть о вопросе, в то время как я радовалась приближению к улице, на которой стоит заветный дом. – Как по-вашему я буду относиться к машинам?       − Дерьмово, пожалуй, − тихо констатировал детектив, наверняка решая больше не заводить разговор. Но на деле это не все.       Да, я скептически отношусь к девиантам. Стараюсь обходить стороной, не приближаться без надобности, не общаться и не иметь с ними никаких дел. Для многих андроиды стали чем-то интересным, равноправным, и я никогда не старалась оспорить чужую точку зрения. Но в глубине души всегда настороженно относилась к тому, что имеет человеческий разум, будучи при этом из пластика и железа. Единственное, что не дает мне до конца начать возненавидеть андроидов – четкое понимание, что те пока не приносили вреда людям без надобности. Случай с моим отчимом был не исключением.       − Вообще-то, все не так просто, − не побоявшись нарушить затянувшуюся тишину, я хмуро уставилась в бардачок, привлекая своими словами внимание детектива. Последний уже начал снижать скорость, готовясь повернуть на нужный проспект. – Отчим был из тех, для кого ударить собственную жену все равно что пнуть бездомную собаку. Нам в детстве с сестрой тоже не редко влетало.       Вспоминать о подобном не просто. Сколько раз приходилось врать учителям о причинах синяков на шее или на щеке? Сколько раз приходилось запираться с матерью в комнате, когда пьяный человек буянил по дому, швыряя мебель в приступе ярости? Сколько раз приходилось уговаривать мать уйти от человека после того, как тот же отчим вдруг увидел в старшей сестре не падчерицу, а вполне себе привлекательную девушку?.. конечно, мать не слушала, ведомая финансовыми и жилищными проблемами. Радовало только, что без вопросов обращалась в полицию, понимая, какой опасности подвергается семья. Вот только толку от этого не было. Неделя затишья, после которой домочадцы вновь становились подушками для битья.       − Не уверена, что ненавижу того андроида. Меня там не было, но думаю, что он просто не выдержал очередной агрессии со стороны отчима, − вытаскивая из памяти день, когда мать позвонила вся в слезах, я в какой-то степени радовалась возможности думать о чем-то, кроме человека, едва не посягнувшего на мою жизнь. Гэвин Рид, выведя машину в жилой квартал с яркими фонарными столбами, мимолетом кидал на меня взгляд, не смея нарушать мой мрачный монолог. – В глубине души даже благодарна, но… сам факт убийства не дает покоя.       − Он сбежал?       − Да, − бессовестно соврала я, даже не глянув на мужчину. – Понятия не имею, где он и что с ним.       Вру без тени вины, совсем как в участке под пристальным взором двух пар серых глаз и приторно-ласковым криком молодого парня, которого вели через весь холл в наручниках. Вот только если в прошлый раз оба детектива понимали, что я вру, то здесь мужчина явно не подвергал мои слова сомнениям. А ведь стоило.       Андроид не сбежал, да и мать ему не дала. Оставила в доме, спрятала от глаз полицейских, не дав им забрать машину. Конечно, я пыталась отговорить ее. Пыталась заставить сдать машину властям, переживая за жизнь родного человека. Но видимо она слишком сильно устала от отчима. Любви не было. Потому и не было скорбящих слез.       Знакомые дома соседей мелькнули за окном, и я, насупившись в демонстративном желании не продолжать разговор, отвернулась к двери. Детектив Рид правильно понял мое поведение, хоть все же и решил оставить точку в разговоре за собой, произнеся следующие слова задумчивым голосом:       − Иногда приходится натянуть клеймо ублюдка, чтобы наказать ублюдка покрупнее.       Столь однозначная фраза, но как много в ней смысла. Словно бы брошенная в омут совершенных открытий, я в некотором недоумении повернула голову к полицейскому. Последний не стал отвечать мне взглядом. Лишь затормозил у нужного дома, на крыльце которого тут же сработал датчик движения, освещая стриженый газон и плиточную дорожку ярким светом.       – Приехали.       Улица пустовала, и не зря. Часы приборной панели показывали начало первого ночи, потому лишь редкие окна в некоторых домах освещали лужайки и дорожки во дворах, покрытые мелкими лужами. Даже сейчас дождь все так же осыпал город мелкой крошкой, оставляя на окнах машины нечто вроде росы. С некоторой враждебностью посмотрев в сторону дома, я застыла. Едкий страх в груди остро дал понять: я не хочу покидать машину. Не хочу подставлять голову мелкому дождю, не хочу доставать из кармана ключи, вставлять их в замочную скважину, не хочу заходить в погруженный во мрак одинокий дом, выискивая рукой на стене включатель. Слишком много темных углов. Слишком страшно вновь ощутить на себе руки ублюдков, которых язык не поворачивается назвать «людьми». Сознание кричит, ругает меня, орет о том, что такое невозможно! Но я ничего не могу с собой поделать. Так и сижу, вжавшись в кресло, не сводя настороженного взгляда с освещенной сверху деревянной двери.       Мотор глохнет. Слышу, как проворачивается ключ в гнезде зажигания, как брякает железный брелок. Слышу усталый вздох, но ничуть не раздраженный, что не может не радовать. И только после того, как донесся скрип двери – вырываюсь из лап беспричинных, сковывающих страхов, повернувшись головой к водительскому креслу. Детектив Рид, чье лицо осветилось включенной из-за открывшейся двери лампочкой автомобиля, с намеком кивнул в сторону улицы, молчаливо предлагая вместе преодолеть этот неловкий для меня путь. Страхи мгновенно рассеиваются. Все-таки легче бороться со льдом в жилах и набираться смелости, когда рядом кто-то есть. Ну и что, что совершенно незнакомый человек? С ним я все же в большей безопасности, чем в одиночестве, пусть на деле и понимаю, что страх мой ничто иное, как последствия мелькнувшей на расстоянии вытянутой руки смерти. И с этими последствиями, не дающими нормально мыслить, придется прожить не один день, а то и неделю.       Прохлада улицы, усыпающей взъерошенные волосы мелкими каплями, заставила горячие щеки пылать. Кажется, меня лихорадило. Причина ли тому взыгравшая температура, или я и впрямь тряслась так от страха быть съеденной монстрами во тьме по пути к дому? Тем более что теперь я видела этих монстров в лицо. Не важно. Важно то, что когда я спрыгнула на тротуар, придерживая плед, волна необоснованной тревоги захлестнула с головой. Она же довольно быстро улетучилась, когда сквозь влагу в воздухе уловился аромат цитруса и сигарет.       От мужчины словно веяло безопасностью. На пути к дому я старательно пыталась понять, что именно в нем вызвало это ощущение.       Уверенная в себе осанка детектива, что идет вперед спокойным шагом, явно ощущая себя хозяином положения?       Прямой взгляд, не боящийся смотреть в ответ?       Значок на поясе, что отблескивает в свете фонарного столба и лампы над крыльцом? А может, рукоятка спрятанного за поясницей пистолета, которую я вдруг нахожу взором, следуя за детективом вперед?       Не знаю. И не хотела знать. Все, чего желала – как можно дольше оставаться в ауре этого человека, испытывая ни с чем несравнимое спокойствие от понимания: я в безопасности; больше никто не тронет. Единственное, что немного угнетало – явное нежелание мужчины находиться здесь. Готова поспорить, что в его голове мелькало сотни мыслей, и главная из них звучала примерно как «Какого черта меня дернуло везти эту малявку? Лучше бы занялся своей работой». Потому мне было стыдно. Стыдно и страшно от осознания, что рано или поздно этот человек уйдет, оставив меня одну со своими мыслями посреди молчаливого дома.       Достигнув двери и спрятавшись от дождя под верандой, детектив Рид показательно уложил руки на талию, заставляя полы кожаной, коричневой куртки сдвинуться к спине. Была бы возможность или была бы я более смелой – непременно бы попыталась изучить мужчины подробнее. Увы, но не было ни первого, ни второго. В участке я была слишком перепуганной, а в машине слишком задумчивой, чтобы стараться осмотреть человека, с которым столкнула жизнь.       Словив на себе безучастный взор светлых глаз, я, заливаясь краской, встала напротив двери, уже держа ключи в руке. Открывать не хотелось. Словно стоит приоткрыть дверь, как сотни демонов и иных тварей просочатся наружу, протягивая ко мне свои тонкие и кривые пальцы в желании оставить новые следы на светлой, тонкой коже. Которых наверняка и без того предостаточно.       Гэвин Рид чувствовал мой страх. Пока его аура насыщалась стойкостью и уверенностью, моя буквально мерцала едким страхом, неконтролируемым ступором в нежелании делать шаг навстречу темноте дома. Его это напрягало. Нет, не так. Его это раздражало. И когда мужская рука смело, но аккуратно вырвали из моих пальцев ключи – мне стало окончательно стыдно за свой беспричинный, рефлекторный страх, навеянный трусоватым инстинктом самосохранения. Даже совестно быть такой слабой и беззащитной рядом с человеком со столь твердым характером. Уверена, что этот мужчина в своей профессии и за свои годы повидал немало более худшего дерьма. Наверняка мои страхи и постоянная дрожь ему кажутся глупыми, как минимум раздражающими.       Как бы стыдно мне не было, я все же позволила детективу по-хозяйски отворить дверь и пройти внутрь. Поспешно спрятала глаза, стараясь не смотреть мужчине в лицо, лишь бы не встретить его самоуверенный, властный взгляд, ведь такая встреча заставит меня почувствовать себя ни на что негодной еще сильнее. Потому позволила себе посмотреть вслед Гэвину Риду только когда тот скрылся в темноте дома, через какое-то время щелкнув выключателем. Встав на пороге и уложив руку на ручке двери, офицер вновь кивнул головой в предложении войти. Я не ответила ему взором. Лишь поплотнее втянула шею в плечи и тихо прошла в дом, слыша, как за спиной щелкает дверной замок.       В доме и впрямь никого не было. Ни животных, ни сестры, никого. Только молчание и темнота, спрятавшаяся в дальних комнатах. Пройдя по узкому коридору вперед, я туманной походкой двинулась по гостиной к черному, велюровому дивану. Телевизор, висящий над камином напротив, молчал, на журнальном столике остались мои брошенные впопыхах книги. Как и всегда оставленные с открытыми страницами, на которых я закончила изучение произведений. Дурацкая привычка: не иметь при себе закладок.       Мягкая обивка продавилась под моим весом. Потуплено смотря на книги и циклично прокручивая в голове о них мысли, я настолько сильно ушла в себя, что не заметила, как за диваном раздались мужские шаги. Но стоило ключам с шумом откинуться на обеденный стол по левую сторону – невольно вздрогнула, прикрыв глаза от испуга.       Шум пущенной воды перебил все остальные мысли. Я не хотела смотреть, что именно делает детектив, почему раздается звон стекла, почему его возобновившиеся шаги стали ближе. Но смотреть и не требовалось. Детектив Рид обошел кресло и оказался буквально в метре, протягивая мне стакан воды. И едва вид растекающейся по стеклянным стенкам жидкости предстал перед глазами, как горло внезапно ощутило жажду. Видимо, раньше было слишком страшно, чтобы воспринимать любые другие потребности организма.       − Держи, − хрипло, но настойчиво произнес мужчина, двинув стаканом в мою сторону. – Полегчает.       Не соврал. Едва я сделала несколько неуверенных глотков, как холод воды во рту придал немного сил. Последующие глотки были сделаны с шумом, даже жалобным всхлипом. Несколько капель от такого жадного порыва неминуемо заструились по подбородку, и как только стакан был полностью осушен, я поспешила стереть эти капли тыльной стороной ладони. Дышать стало легче. Ясность вернулась мозгам. Вот только желания оставаться в этом доме в одиночестве все не было. Радовало лишь то, что вырывающиеся воспоминания о произошедшем стали не такими болезненными. Как будто это случилось не пару часов назад, а неделю, а то и месяц.       Мужчина тем временем явно не торопился покидать дом. Без особого интереса наблюдал за тем, как я прихожу в себя, сложив руки на груди поверх кожаной куртки и усевшись на подлокотнике кресла.       Шумно вздохнув и прижав на некоторое время кисть к губам, я зажмурила глаза как можно сильнее. Позволила мыслям успокоиться и остыть под действием растекающейся в пустом желудке воды. Кажется, прошла не одна минута прежде, чем я смогла совладать с голосом, выйдя из оцепенения и вскинув на мужчину заплаканный взгляд все еще потемневших от косметики глаз. Хотела уже сказать «спасибо», как тут же замерла, зацепившись потерянным взором за ссадину в уголке нижней мужской губы. Свежая, только переставшая кровоточить. Надо же… я ведь и не подумала о том, что полицейский спас мне жизнь…       − У вас… вот здесь, − все еще держа уже нагретый, пустой стакан в руке, я ею же пальцами провела по контуру своей губы. Голос звучал хрипло, тихо, но в молчании гостиной детектив смог без проблем распознать мои слова. Мужчина с нахмуренным видом дотронулся большим пальцем до ранки, стерев крупную каплю крови. – Вам тоже досталось…       − Работа есть работа, − блекло осмотрев красное пятнышко на пальце и тут же его растерев, мужчина вернул руки на грудь, смотря на меня сверху вниз. Мое пристальное внимание к его руке не смущало детектива. Как ни странно, оно не смущало и меня, разве что причиной этого внимания было очередное оцепенение от навалившихся мыслей в уставшей голове.       − Вы так просто говорите об этом, − вздрагивая темными ресницами, я говорила тихо и завороженно. Со стороны наверняка казалось, будто бы я вошла в некий транс, перестав чувствовать собственное тело, что начинало покрываться потом из-за слишком теплого пледа для домашней обстановки. – Не сочтите за грубость, но я точно вам не завидую.       Ответа не последовало, как если бы детектив Рид знал, о чем я хрипло толкую. Но ведь он знал. Чувствовала это в молчании и испытывающем взгляде на своем теле, принявшемся инерционно в такт биению сердца покачиваться. Губы вновь пересохли, однако я не спешила облизывать их. Так и сидела, уже невидящим взором смотря в журнальный стол и держа пустой стакан одной, свободной от пледа рукой.       − Знаете… в Бруклине довольно высокий уровень преступности, хоть об этом никто и не распространяется, − сама не знала, зачем несла все то, что творилось в голове. Даже удивительно, почему детектив Рид, явно считающий свое присутствие здесь лишним, не прервал меня. Напротив, полицейский, сохраняя тишину и не двигаясь, впивался в меня взглядом из-под приспущенных ресниц, периодически играя нижней челюстью. – И мне всегда казалось, что это все где-нибудь там, далеко. Что меня это никогда не коснется… − нахмурившись от этой мысли, я туманно перевела взор со столика на стакан, наблюдая за оставшейся на дне прозрачной каплей. – Не думала, что так сильно ошибусь…       Собственное сердце билось тяжко, и это биение отдавалось пульсациями в висках. Голова не гудела, в принципе ничего не болело, а если и болело, то я наверняка не ощущала эту боль из-за все еще царящего состояния шока. Но голова становилась все тяжелее, словно кто-то медленно и методично засыпал в нее песок, стараясь не проронить ни крупицы. Спать тоже не хотелось. Как будто между мирами… впервые ощущала это состояние, но сразу же без колебаний отнесла его к одному из самых неприятных.       − По сути ведь не произошло ничего непоправимого. А я никак не могу перестать думать о том, что могло бы произойти, − не контролируя саму же себя, я неосознанно устремила опьяненный шоком взор в сторону темного коридора. Свет в гостиной спасал от темноты, но мне даже думать не хотелось, что придется встать и пройти в свою комнату, шаря дрожащей ладонью по стене в поиске кнопки. Мурашки безвольно бегут по телу при разыгравшейся фантазии о возможных руках, которые могут устремиться из тьмы навстречу. − Такое чувство… будто отныне в каждом темном углу поджидает монстр.       Со стороны мужчины слышится смешок. Невеселый и даже не насмехающийся, а хмурый и обреченный, как если бы детектив знаком с этим чувством. Возможно так и есть. Вряд ли полицейский за свою жизнь не видел чего похуже, чем едва не изнасилованная девочка с разорванной блузкой, прижимающаяся к холодной стене темной многоэтажки под мрачным, дождливым небом. От этой мысли стыд возвращается на прежнее место. Вслушиваясь в тишину гостиной, разрываемой ударами капель дождя по стеклу, я хмуро и несмело кидаю на мужчину взор, время от времени опуская его в пол. Слишком совестно смотреть в лицо тому, кто наверняка видел дерьмо похуже.       − Наверное, я выгляжу ужасно глупо. Извините меня за это.       Неужели он так и будет молчать? Смотреть на меня своими безучастными, светлыми глазами, отблескивая золотым жетоном на поясе джинс и сложив руки на широкой, мужской груди? Не ответит ни слова, через какое-то время устремившись на выход и оставив после себя шлейф ароматов из сигарного смога и цитруса? Очередная волна стыда накрыла по новой. Желание не сидеть в молчании настолько сильно выедало, что я, напрочь отбросив какие-либо предрассудки, решила высказать все то, что творилось в голове. В конце концов, вскоре этот человек исчезнет из моей жизни, а мне после всего бреда, который я тут пронесла, неловко в открытую обращаться к человеку с благодарностью. Момент упущен. Благодарить следовало ранее.       − Вы добрый человек, детектив Рид.       Мой голос звучал уверенней, чем до этого, даже несколько веселей и улыбчивей. Возможно, потому Гэвин Рид в некотором вопросе вскинул брови, перестав играть челюстью.       − Вы не прошли мимо, − слабый аргумент, увидела это в том, как насмешливо вздернулся мужской уголок губ и как в глазах детектива возгорелось желание возразить, намекнув на его профессиональный долг. Не желая давать детективу этой возможности, я продолжила свои пояснения, опустив безнадежный взор в пол. – Могли отправить меня на такси, но решили довести меня до дома. На это способны только добрые люди.       − Если бы каждый раз, как мне это говорят, я получал доллар, − наконец, подал голос полицейский, насмешливо и без интереса осматривая свои ботинки. – Я бы был должен правительству пару сотен тысяч.       − Почему?       − Потому что я не добрый.       Исчерпывающий ответ и не менее исчерпывающий взгляд, сменивший насмешку на проницательность. Возражать от такого испытывающего внимания не хотелось. Что-то подсказывало, что попытка поблагодарить при помощи комплимента провалилась, но я не из тех, кто признает себя пораженной так быстро. Оттого, сохраняя полную инертность на лице, я в открытую посмотрела в серо-зеленые глаза, ставя точку в своих убеждениях.       − Просто позвольте мне верить в обратное.       Его взор сузился, как если бы детектив Рид пытался найти во мне какой-то подвох. На деле же оказалось, что он пытался решить, стоит ли развеять мои абсурдные мысли на тему его личности. Не знаю, почему вдруг ему захотелось это сделать, но все же он сделал. По крайней мере попытался.       Не сменяя безучастности на лице, мужчина пробежался блеклым взглядом по гостиной, словно бы стараясь придать своим дальнейшим словам повседневность. Ему не нужно быть андроидом, чтобы ощутить, как резко переменилось мое благодарственное отношение на настороженное и мрачное. Но что еще хуже: он заставил меня так среагировать наверняка.       − Зачем ты приехала в город, Кэти?       Когда глаза с притворным теплом вернулись ко мне вниманием, я вдруг ощутила, как резко былая улыбка на губах начала опадать вниз. Пульс участился, его же я вновь слышу в висках. Плед, что недавно был жарким, теперь вдруг стал спасительным одеялом, скрывающим мое не только оголенное тело, но и секреты, которые таит этот разум. Спохватившись, я постаралась придать своему выражению лица небрежность и недоумение, однако получилось плохо. Вряд ли полицейского вообще можно обмануть, играя на эмоциях и чувствах.       − Я же говорила… помогаю сестре…       − Парализованной после аварии. Да, я помню, − закончив фразу за меня, детектив Рид как ни в чем не бывало переметнулся с подлокотника на сидушку кресла. Его расслабленная поза буквально кричала о том, каким хозяином он чувствует в этом доме: коленки разошлись в привычной мужчинам позе, левая рука, уложенная на подлокотник, медленно перебирала пальцами. На фоне меня, съежившейся и постаравшейся спрятаться под плед как можно сильнее, детектив Рид казался истинным хозяином жилища. – Вот только я не раз работал с инвалидами по долгу службы. И я не вижу здесь ни медицинского оборудования, ни препаратов… − демонстративно пожав плечами, детектив склонил голову. Теперь его взгляд казался еще пристальней, вызывая у меня быстрое покраснение щек. – Так зачем же ты приехала в город?       И что мне ему ответить? Правду? Ту, которую в моем понимании стыдно признать?       Он все так же смотрел на меня, прожигая глазами. Я все так же сидела с покрасневшим лицом, сжимая несчастный стакан. Отвечать до скрежета в сердце не хотелось. Но что-то подсказывало, что мужчина просто не отстанет, и на то у него, как у полицейского, есть ряд причин.       − Вы когда-нибудь поступались своими принципами ради глупости, позже об этом жалея? – тихий вопрос заставил мужчину нервно сощуриться и приоткрыть губы. Ответ последовал не сразу. Полицейский, облизнув обветренные губы, не сводя с меня глаз, произнес не менее тихим, чем мой, голосом.       − Всякое бывало.       − Как вы живете с этим?       Глупая и наивная, раз считала, что мужчина упустит из вида мои намеренные, но не лживые попытки уйти от ответа. Потому еще сильнее смутилась, когда детектив, проигнорировав мои слова, продолжил сыпать вопросами, намекая на ложь, которую ему пришлось слушать в участке.       − Тот парень назвал тебя по имени. Не часто видишь маньяков, которые перед спонтанным нападением изучают досье своей жертвы.       Зачем он это делает? Заставляет поменять мнение в отношении его доброты? Что ж, ему это удается. Спрятав взор от мужчины и враждебно уставившись себе в ноги, я лихорадочно пыталась найти слова, дабы отвести детектива от желания копаться в моей голове и всей этой ситуации. Зачем вообще он это делает? Разве мало всего того, чему он стал свидетелем вместе со своей пластмассовой игрушкой? Почему обязательно нужно знать причины моего появления в городе? Да и важно ли то, что ублюдок знает мое имя, учитывая какое преступление он едва не совершил?       Видимо, поняв, что от меня ответа не дождаться, детектив в некотором разочаровании ударил ладонями по подлокотникам. В это же мгновение его выражение лица «похоже, я здесь задержался» дало мне понять о его намерениях. Словно бы мне мало воцарившегося переживания в груди и голове, Гэвин Рид словно в подтверждение неприятных догадок встал с кресла.       − Что ж, полагаю, здесь мне больше делать нечего, − пока полицейский стоял над душой, указывая на меня пальцем, я только и делала, что открывала и закрывала рот, глупо хлопая глазами. – Завтра в участок ближе к полудню. Если, конечно, есть желание засадить тех, кто хотел засадить тебе.       Желание не оставаться одной возгорелось еще сильнее, даже несмотря на эту довольно пошлую шутку. Дом стал казаться чужим, опасным. Понимала, что то лишь мое воображение, но казалось, будто из темноты струится тоненький голосок, обещающий доставить немало страданий, как только захлопнется дверь. Именно этого мне и не хотелось допустить. Потому, как только детектив Рид устремился к выходу, обойдя диван – тут же обернулась к нему, поспешно и громко останавливая заикающимся тоном:       − Я вам даже «Спасибо» не сказала! – судя по всему, слова прозвучали слишком напугано. Детектив, застыв на месте, недоумевающе обернулся обратно. Стыд окатил водопадом, и я постаралась сделать небрежную улыбку, потрясывая в воздухе стаканом и прижимая плед. – Может, предложить вам кофе?       Взгляд с крупной толикой подозрения оценивающе осмотрел меня с ног до головы, но в этом жесте не было ни похоти, ни цинизма. Только усталость и сомнения, приправленные пониманием относительно моего поведения. Прошла, кажется, минута прежде, чем человек ответил. Ответ его, правда, мне уверенности не прибавил.       − Нет, спасибо. Думаю, мне достаточно сегодня кофеина…       − Может, тогда чай?       Его попытка вернуться на путь к выходу вновь потерпела неудачу, ведь я уже почти вымаливала его глазами не оставлять меня одну в этом темном, пустом доме. Знаю, он видел это. Видел и чувствовал, но явно не желал реагировать. И не было в этом ничего странного, ведь я отлично осознавала, что в его глазах – просто очередная соплячка, решившая прогуляться поздно ночью, отвергая реальную опасность таких прогулок. Очередная невинная, но слишком уверенная в себе овечка, ступающая по краю обрыва, но не признающая своей неспособности постоять за себя. Может, так оно и было. Пусть лучше считает так, чем то, что на самом деле кроется за всей этой ситуации. Плевать. Лишь бы не оставаться здесь одной, жадно вдыхая остатки мужских ароматов в желании вновь ощутить безопасность.       Мужчина какое-то время молчал, но когда хотел что-то сказать – я ему не дала. Вскочила коленями на диван, сильно сжимая стакан пальцами. Воображение тут же нарисовало, как разбитое от давления стекло насыщается алым, как капли красной крови струятся вниз по запястью, пачкая плед и обивку. Думаю, если бы так и случилось – я бы все равно не заметила боли. До того важно было упросить мужчину остаться со мной в доме, что напрочь потеряла интерес ко всему остальному. Только и могла, что смотреть в его нахмуренные глаза и хриплым, тихим голосом просить:       − Останься. Пожалуйста…       Слабина мелькнула в его зрачках. Перекинув взор на противоположную стену, детектив не смутился моему формальному обращению. Скорее всего, смутился своих ощущений и эмоций, наверняка мысленно ругая себя за слабохарактерность. Именно к такому выводу я пришла, когда детектив Рид, устало вздохнув и размяв глаза пальцами, развернулся ко мне, уложив обе руки на талию. Губы его были сжаты, но скорее от усталости, нежели от раздражения.       − Ну, и? – мужские плечи вздернулись вверх, точно показывая неоднозначность ситуации. – Чем займемся?       Этот вопрос поставил меня в тупик. По правде говоря, я и верить не верила, что смогу убедить человека бросить работу в угоду чужому спокойствию. Видимо, не ошиблась. Видимо, все-таки добрый.       Впрочем, решение проблемы пришло сразу. Первым делом срочно требовалось привести себя в порядок. Спать я и не собиралась, вряд ли после случившегося смогу уснуть. Однако как только мужчина стащил с себя куртку и уселся в кресло – тут же почувствовала себя умиротворенней. В этом были минусы: все физические чувства в лице голода, вновь накатившей жажды и боли в конечностях вернулись. Стали острее. И детектив Рид лишь поддержал мою идею уйти в ванную. Точнее как поддержал… лениво кивнул головой в молчании, всем своим вниманием углубившись в изучение оставленных книг на столе. Успела лишь отметить одобряющий хмык на мужском лице, когда Гэвин приподнял довольно старое произведение за край, чтобы увидеть обложку.       Воображение не обмануло. На теле и впрямь оказались синяки. Темные пятна в виде следов от пальцев виднелись на талии, плечах, даже бедрах – везде, где тело произвольно вспоминало отвратные касания людей. Несмотря на свежесть воспоминаний, видеть эти следы было не так страшно. Как будто присутствие в доме кого-то еще автоматически делало дом безопасней и комфортней. Тем более если этот кто-то еще – детектив, спасший может не жизнь, но честь и достоинство. И психику.       Плед свалился к полу, когда я, с болью на скривившихся губах, избавилась от грязной одежды. Мысленно уже представила, как грациозно будут плясать языки пламени в железном баке на заднем дворе, возводя пепел от горящих вещей к небесам. Конечно, придется выдумать сказку для сестры, дабы отвести подозрения, но мне никогда это не было проблемой. Справлялась раньше, справлюсь и сейчас.       Горячий душ придал некую ясность, сменившейся сонливостью. Тушь была смыта, глаза заимели хоть какой-то блеск. Окончательно приведя себя в порядок и уйдя в свою комнату (где непременно зажгла весь доступный свет), постаралась как можно быстрее выудить из стопки одежды что-то более или менее приличное. Неуклюжесть никогда не была моей чертой, однако сегодня почему-то стала едва ли не соседкой по комнате – все, за что брались руки, сыпалось и падало на пол. В результате: вывернутый шкаф, боль от удара мизинцем о ножку кровати, упавший на спинку стул. Уже на третьем из гостиной послышался мужской голос, не обеспокоенный, но явно поданный из учтивости.       − У тебя все в порядке?       Едва басовитые слова прозвучали чуть грубоватым тоном, как я встала на месте, прижимая расческу к груди в белом бюстгальтере. Мокрые волосы спускались вниз по плечам и спине, щекоча светлую кожу, но явно не они стали причиной легкой дрожи во всем теле. Причиной оказалось внезапное волнение, последовавшее всего из-за одного вопроса, возникшего в голове: что дальше?       Усмирив тревогу, я прикрыла глаза и постаралась усмирить взбунтовавшееся сердце. Молодец, Кэтрин! Ты заставила тридцатилетнего мужика остаться в твоем доме! На ночь! В полном уединении!       − Да! – облизнув губы и выдохнув, я тут же как можно уверенней добавила, − все в норме!       Ага, в норме. Разве что теперь детектив и впрямь решит, что ты далеко не самая высоконравственная, и что явно не просто так оказалась на улице в одиннадцать ночи посреди темного переулка! А ведь я в жизни не была с мужчиной ближе, чем обычные поцелуи и объятия! Просто браво!       Выходить в уже светлую гостиную, где мужчина взял на себя смелость зажечь все лампы, стало вдруг неловко. Как если бы я призналась публично в своих потаённых демонах, теперь шествуя на всеобщее обозрение для того, чтобы быть обкиданной камнями. И каково же было мое облегчение, когда детектив даже не обернулся в мою сторону, стоило мне несмело показаться в гостиной. Даже больше: мужчина лениво переключал каналы на тихо бубнящем телевизоре, удобно устроившись все в том же кресле.       − Надеюсь, вы не будете против, если я перекушу? Ужасно хочу есть.       Легкий взмах пульта в мою сторону заменил слова. Ненароком складывалось впечатление, будто это не детектив в чужом доме, а я. Не говоря уже о том, что данные обстоятельства явно не были для мужчины первыми, как если бы он уже вызволял девушку из рук насильников, как если бы уже оставался у кого-то в доме как гарант спокойствия и безопасности. От этой мысли стало даже обидно. Оскорбленная, но не показавшая этого, я ушла на смежную с гостиной кухню, дабы в гордом молчании приготовить чай и тарелку сэндвичей с копченой курицей. Как и ожидалось, последних получилось намного больше, чем я смогу съесть. Только причина крылась не в моей невнимательности, а во внезапном госте, которому явно потребуется перекус.       Чувствовала себя глупо и неловко, в полном молчании ставя тарелку на журнальный столик. Детектив Рид, все так же бесцельно перелистывающий каналы телевизора, даже не обратил внимания. Судя по его сонливому взору, мужчина давно был бы не против оказаться в постели своего дома, сладко прижимаясь к подушке. А может, дремать на водительском кресле машины, судя по тому, что мужчина по идее должен быть на работе.       Усевшись у подлокотника дивана подальше от детектива, я подобрала под себя ноги в темно-синих джинсах, контрастирующих на фоне светло-серой футболки. Крепкий чай, с поверхности которого медленно поднимался пар, приятно будоражил тело, едва попадая в горло. И первый сэндвич был уничтожен буквально за пять минут. На шестой я уже начала испытывать самый настоящий дискомфорт от молчания. Потому, стараясь меньше шевелиться, попыталась сконцентрироваться на телевизоре. Увы, но ток-шоу на экране задержалось не надолго. Со стороны послышался очередной щелчок, и картины ночного шоу сменились какими-то новостями. Кто вообще новости будет смотреть в час ночи?       − Хотите найти что-то конкретное, детектив?..       − Гэвин.       От резкости произнесенного я едва не поперхнулась чаем. Несколько капель все же оставили следы на светло-серой футболке. Неловко осмотрев пятнышки, я отставила кружку на столик и неуверенно повернулась к детективу. Пояснение последовало незамедлительно, разве что мужчина все так же не смотрел на меня, продолжая перелистывать каналы с безучастным видом.       − Я не настолько старый, чтобы люди твоего возраста обращались ко мне на вы.       Никогда не отличалась тугоумностью – дважды повторять никому не приходилось. Освоив и приняв полученную информацию, я выждала всего несколько мгновений прежде, чем задать довольно неловкий вопрос.       − Сколько тебе лет?       Видимо, прогноз погоды интересовал мужчину больше, чем ток-шоу или новостные ленты. Задумчиво подкинув пульт в воздухе пару раз, детектив откинул его на сиденье дивана. Светлые глаза устремили свой взор на меня, как если бы Гэвин Рид не сразу понял смысл вопроса, по-прежнему витая в мыслях, а так ли ему интересен прогноз местной метеостанции на завтрашней день. Только через какое-то время детектив флегматично протер пальцами щетинистый подбородок, вновь вернувшись взором к телевизору.       − Тридцать шесть.       − Серьезно? – удивление в моем тоне не было притворным. Готова была спорить, что мужчине исполнилось тридцать лет пару дней назад. Кто ж знал, что я ошибусь на целых шесть лет! – Я думала, тебе лет тридцать.       − Настолько молодо выгляжу?       − Даже очень. Хотя… мне, конечно, сложновато судить с высоты своего возраста, − довольно рациональная мысль. По крайней мере мужчине эта мысль понравилась, учитывая, как быстро его интерес с телевизора переметнулся в мою сторону. Двадцатилетняя девчушка рассуждает о том, насколько рано ей задаваться вопросами восприятия… довольно редкое явление в наши дни, ведь каждый второй едва вышедший из пубертата уверен на двести процентов, что уже «познал жизнь», и вообще является взрослым. Мать и сестра всегда говорили, что именно этим я и отличаюсь. Я – не взрослая, но самое забавное: я отлично это осознаю и принимаю.       Окончательно потеряв интерес к телевизору, Гэвин сцепил уложенные локтями на подлокотники руки в пальцах. Находится под его флегматичным, но пристальным вниманием становилось неприятно. Руки и взгляд старались рефлекторно делать хоть что-то, лишь бы перестать ощущать дискомфорт.       Детектив чувствовал мое состояние. Вряд ли желал добиться именно красных щек и бегающего по гостиной взгляда, но неосознанно все же бросал меня в этот котел неловкости буквально каждым своим жестом и взором. Потому я несколько потерялась, когда указательный палец сцепленной руки оттопырился в сторону журнального столика, после чего последовал довольно краткий, вежливый вопрос:       − Твое?       Палец явно показывал не на пустой стакан из-под воды и не на тарелку сэндвичей. Он показывал на несколько раскрытых книг, относящихся к русской классике серебряного века. В конце концов, обучаясь на журналистском факультете, приходится изучать все, что достойно внимания начинающего литератора и вещателя. Вот только мой интерес к подобным книгам родился еще задолго до поступления в университет.       Коротко кивнув и несмело посматривая на Гэвин Рида, я неосознанно вжалась в диван. Слишком тяжко сидеть под его пристальным взглядом, ощущая смесь запахов из цитруса, сигарет и дождя из приоткрытого окна.       − Расскажи о себе, − а можно не надо… − учишься, работаешь?       − Учусь, − чувствуя, как щеки наливаются румянцем, я облизнула вдруг пересохшие губы и постаралась придать своему голосу безучастность. Выходило из ряда вон плохо, особенно когда Гэвин, явно осознавая мои попытки отстраниться и уйти в наблюдение за экраном, быстро сообразил выключить телевизор. Пришлось обреченно убрать взор в свою кружку, наблюдая за волнениями в темной жидкости чая. – Второй курс журналистского факультета.       − О, ну надо же. Очередная Варвара с базара?       Промелькнувшее имя разом развеяло все волнение и дискомфорт. Нахмурившись от услышанного, я недоуменно уставилась на мужчину. Того впрочем ничего не удивляло, как если бы он сказал вполне себе обыденную вещь. Вот только… это далеко не обыденная вещь, учитывая, что об этой русской поговорке знают считанные единицы!       − Нет, − все еще пребывая в некотором ступоре от открытия, я вздернула уголок губ. Мне бы спокойствие и выдержку этого мужчины. Кажется, вывести его на эмоции довольно сложно. Даже сейчас продолжает смотреть флегматично, но внимательно, не поведя и мышцей лица. – Не хочу копаться в грязном белье. Надеюсь работать в научном журнале или хотя бы редактором в издании.       Одобрительная ухмылка заставила меня несколько смутиться. Но я не показала вида, лишь глупо улыбнувшись в воцарившемся молчании. Последнее было недолгим. Ведь Гэвин Рид, отцепив руки и сложив на подлокотники, в очередной раз пожал плечами, перескакивая с темы на тему.       − Хочешь пойти по стопам матери или сестры?       − Точно нет. Они обе работают в медицине. Мать в Иллинойсе, сестра здесь в больнице.       − Я так понимаю, сегодня она в ночную смену?       Буквально почувствовала, что ступаю по тонкому льду. Былое желание разговаривать или вообще хоть как-то контактировать пропало. Теперь только страх и очередное открытие лжи, в которую меня окунают как котенка в пролитое молоко.       − Ты ведь поэтому не захотела обращаться в больницу, да? Боишься, что она узнает?       За два года учебы в университете не раз приходилось сталкиваться с чужими культурами как в плане традиций, так и в плане устойчивых выражений. Однажды преподаватель, буквально сходящий с ума по российскому сленгу, произнес довольно забавную фразу, над которой я билась долгие часы, а после и дни. Тогда смысл ее казался далеким и даже незримым, но сейчас, глядя в серые, испытывающие глаза и становясь эпицентром пристального внимания замолчавшего мужчины, вдруг осознала, что эта фраза про него и только про него.       Режет без ножа. Режет лишь только словами.       − Не хочу ее беспокоить по всяким глупостям, − прильнув к кружке и спрятав взор, я довольно твердым тоном поставила точку в этом разговоре. Детектив Рид довольно ловко превратил ее в многоточие, заставив меня раскраснеться от стыда и обиды одновременно.       − По глупостям? Меня ты, видимо, тоже попросила остаться из-за глупости?       До чего же обидно! Настолько обидно, что в груди зарделась гордость, как всегда высовывающая нос не вовремя! Натужно сжав губы и прижимая теплый бокал к груди, я слышно, но тихо пробурчала следующие слова:       − Извините, что задерживаю ваше время, детектив. С радостью провожу вас до двери, если вам не терпится уйти.       − Ладно, ладно! – мужские ладони вскинулись вверх, словно в жесте «сдаюсь, ты выиграла». Отчего-то эта мужская, легкая улыбка напрочь стерла все остатки внезапной злости, взыгравшей в голове. Отвечать мужчине взором стало намного приятней. – Я просто пошутил, милая. Никуда я не уйду.       Вот уж и не знала, радоваться этим словам или насторожиться. В любом случае ничего похотливого в его голосе не было, разве что легкая веселость от моего «хомячьего» злого вида и некоторая усталость в виде сонливо прикрытых глаз и умиротворенного дыхания. Гэвин, словив мою ответную улыбку, принялся без особого энтузиазма изучать полки на стенах. Не прошло и минуты прежде, чем огонь в его глазах резко напряг меня, не говоря уже о резкости его движений, при которых мужская рука устремила в сторону одной из полок палец.       − Что это? – я даже ответить не успела, только перепугано устремила внимание на книжные стопки. Отчаянно пыталась найти то, что так заинтересовало детектива, однако мужчина самолично ответил на свой вопрос, мгновенно оказавшись на ногах и устремившись к противоположной стене. Ловкими движениями Гэвин выудил из различного барахла крупную деревянную дощечку, при виде которой в моей душе проснулась ностальгия. – Это шахматы?       Вопрос оказался не вопросом. Скорее как утверждение, с которым полицейский, отблескивая значком на поясе, застыл с согнутой пополам шахматной доской в руках. Одного движения хватило, чтобы хранящиеся внутри старые фигуры принялись биться друг об друга, создавая сильный шум.       − Они деревянные, − задумчиво произнес Гэвин, приоткрыв доску так, чтобы видеть сквозь щель содержимое. Изумление в его голосе не удивило меня. В современном мире иметь деревянные, пусть и такие покоцанные временем шахматы довольно необычно. Как говорит сестра – «раритетно».       − Ну, не железные, − согласно, но без особого удивления пожала я плечами, отпивая из кружки понемногу.       − Откуда они у вас? Им же лет сто на вид.       Вернувшись обратно в кресло, мужчина аккуратно уложил доску на бедра. Мужские, сильные руки поочередно выуживали фигурки, подставляя заинтересованным искрам светлых глаз. Каждая такая фигурка бережно со стуком ставилась на стеклянную поверхность столика, выстраивая целый ряд от пешки до короля с королевой.       − В реальности возможно даже больше. Наш дедушка был сторонником интеллектуального развития, − вспоминать уютные семейные вечера за наблюдением, как дедушка играет со старшей сестрой приятно, но горестно. Веселые, подтрунивающие друг над другом, иногда играющие на конфеты или мамино печенье. Когда-то эти памятные фрагменты были приятными и теплыми… когда-то, когда дедушка был еще жив, а мать не попала в руки тирана, прихватив и нас за собой. – Он успел обучить сестру. Она была лучшей в университете в клубе шахматистов.       − Почему только сестру?       Его увлеченный старыми фигурками вид смотрелся мило. Здоровый, сильный мужчина со шрамом на переносице и довольно грубыми на вид руками, но так бережливо относящийся к столь редкой вещи, едва ли не с мальчишеским восторгом рассматривающий каждую пешку и слона. Привыкшая к довольно скудному обществу из людей, чьи привычные темы ограничиваются гулянками и сексом, мне было даже как-то неловко наблюдать за этим процессом. Я даже не заметила, как отставила стакан к тарелке с сэндвичами и придвинулась ближе, уложив голову на ладони. Забавляло больше поведение столь грозного на вид мужчины, чем сами шахматы, которые за годы перестали для меня быть диковинкой.       − Я была слишком маленькой, чтобы что-то понимать. А когда повзрослела – дедушки уже не было, − сожаление промелькнуло к светлых глазах, и я мгновенно пожалела о сказанном. До того приятно было наблюдать за этим человеком в его педантичных манипуляциях с выстроенным рядом шахматных фигур, что я поспешила скрасить свои слова улыбкой. – Сестра старалась научить меня играть, но то ли я тупая, то ли из нее хреновый учитель.       Пристальный, суженный взгляд заставил напрячься. Оторвав подбородок от ладоней, я нахмурено ответила взору мужчине, на лице которого явно читалась какая-то задумка. Ее же детектив Рид поспешил озвучить, загадочно хмыкнув и выпрямившись, сгребая фигуры в сторону.       − Белые или черные?       Что, простите?       − Ты умеешь играть?       Как много раз я должна еще потерять дар речи, чтобы окончательно потеряться в этом человеке? Мужчина довольно грубой и опасной профессии, знающий значения элементов чужой культуры и увлекающийся видом спорта, который давно уже вымер в современности! Я словно кукла с остекленевшим взглядом старалась найти ответ в его выражении лица, но встретила лишь хищную улыбку и хриплый, чуть сонливый голос.       − Неужели я кажусь тебе таким тупым?       − Нет, конечно… просто… это так странно, − я неоднозначно пожала плечами, наблюдая за тем, как Гэвин сосредоточено принялся расставлять фигурки на доске, едва ли не сдувая пылинки с каждой.       − Белые или черные?       Зря я выбрала белые. Так же зря, как зря вышла этим вечером из дома. Так же зря, как зря приехала в Детройт. Уверена, выбери я черные, и не пришлось бы краснеть от стыда, буквально уже на первом ходу показывая свои скудные знания в шахматной стратегии. Благо Гэвин оказался не дураком, хоть и смеялся с минуту от моего глупого вопроса «Чего-то я забыла, как ходят пешки…», периодически стирая накатившие слезы. Как ни странно, этот смех не был обидным. Напротив: дружественная атмосфера так быстро заполонила тишину гостиной, что ни я, ни Гэвин не заметили, как первая партия переросла во вторую, а вторая – в довольно уютное обсуждение жизни друг друга. В общем-то, скорее жизни детектива. Не удивительно, что у него оказалось куда больше интересных историй, учитывая, какую должность занимает мужчина в социуме.       Сэндвичи были съедены. Чай налит не один раз. Кажется, дождь за окном усилился, поначалу несмело стуча в стекло, а позже словно в желании присоединиться к нашему смеху барабаня в окно в полную силу. Телевизор вновь был включен, но никто из нас не обращал внимания на то, о чем вещает нескончаемая реклама. Я так уж точно. Намного интересней было слушать рассказы мужчины о его последней половине года работы в участке, где с появлением девиантов стало намного больше дел, но не менее больше по-настоящему забавных моментов.       Я ловила каждое слово, впитывала как губка. Стыда или неловкости не было. Казалось, будто это не первая ночь, когда двое совершенно незнакомых людей играют в шахматы, подкалывают друг друга и травят байки о студенчестве и сотрудничестве с машиной. Последнее, как ни странно, оказалось куда интересней и менее опасней, чем мне показалось на первый раз. Вот и сейчас, уже практически наплевав на шахматы и перестав следить за стратегией, я едва ли не с раскрытым ртом и с уже высохшими волосами взахлеб слушала очередную историю детектива Рида о его напарнике – довольно неординарной личности, решившей кинуться в самое пекло, едва узнав, что самого детектива Рида держат связанным несколько преступников – давние недруги, вышедшие из тюрьмы.       − Надо было видеть их рожи, − детектив, явно довольный моими попытками удержать вырывающийся смех обеими ладонями, как ни в чем не бывало сделал какой-то ход, за которым я, конечно же, не следила. Впивалась взором в его лицо, с нетерпением жаждя развязки довольно забавной истории. – Когда железный с невозмутимым лицом проломил собой стену со словами «Бонжур, господа». Уверен, что кто-то из них точно обмочился.       Представить себе того самого Ричарда в амплуа терминатора было не трудно. Ледяной вид и холодное поведение предрасполагали. Потому я не выдержала, перестав себя удерживать и смеясь во весь голос, отвернувшись в сторону в желании проржаться.       − Тебе смешно, − как бы мужчина не старался придать своим словам возмущенный вид, на деле он и сам улыбался во всем тридцать два зуба, уложив локти на колени и наблюдая за моими попытками успокоиться. – А я сам едва не наделал в штаны, когда в стене показалась его морда.       − Да уж… − смех едва отпустил, а я уже стараюсь стереть накатившие слезы, вздрагивая всем телом от этого приступа. Глубокое дыхание не помогало. Слишком сильно в воображении отпечаталось лицо машины, решительно и невозмутимо перешагивающей бетонные плиты, усеявшие пол после его «вторжения» в здание далеко не через дверь. Интересно, о существовании последних он вообще в курсе? – Не удивлена, если честно. Взгляд у него такой, что мороз по коже. Как вы вообще познакомились?       − Я сбил его машиной.       Любое слово уже как шутка. Подавив очередной смешок и постаравшись придать дрожащим губам серьезность, я вернулась в исходное положение, скрестив ноги. Гэвин между тем отпивал остывший кофе из кружки, не сводя с меня ярких, блестящих глаз в ожидании реакции.       − Случайно ведь?       Глуповатая улыбка, последовавшая после того, как кружка вернулась на стол, дала понять: не случайно.       − Знаешь, какая была его первая фраза, когда капитан объявил нас напарниками? – выждав паузу дабы услышать от меня ответ, мужчина убедился в моем полном внимании. Я же, ощущая все еще пылающий интерес и напрягшийся комок в груди от предчувствия новой порции смеха, придвинулась ближе, без стеснения смотря в его глаза. – «Чувствую, в этом тандеме водителем буду я».       − Не удивительно, − неопределенно махнув рукой, я откинулась на спинку дивана, не стирая напрягшейся улыбки на губах. – Теперь понимаю, почему вы постоянно друг друга подкалываете.       − Да мне и без напарника было прекрасно. Тем более без пластмассового ведра, − усмешка прошлась на губах мужчины. И я все еще посмеивалась, когда Гэвин, хитро поглядывая в мою сторону, небрежно бросил следующие слова, − твой ход. Только смотри внимательней.       Последняя фраза показалась странной, но я не придала ей значения. Глубоко вздохнув, дабы успокоить вырывающийся изнутри смех, подсела ближе к краю дивана, занесла руку для хода и… застыла, недоуменно выпучив глаза.       − Шах и мат, − гордо известил хриплый голос. От такого поворота событий я едва не захлебнулась негодованием. Три из трех! Три! Из трех! Фортуна явно не на моей стороне!       − Ты заболтал меня! – смеясь, но стараясь возмущаться как можно правдоподобнее, я склонилась над столом, уперевшись одной рукой о стеклянный край. Другая ладонь в это время несильно, но ощутимо осыпала плечо смеющегося человека легкими ударами. Даже забавно насколько свободно можно ощущать себя с тем, кого от силы знаешь пять часов. – Это не честно!       − На войне все способы хороши, − с улыбкой оповестил Рид, прикрываясь ладонью от моих ударов. Через какое-то время эта комичная ситуация перестала ею быть, потому я, наиграно надув губы и скрестив руки на груди, откинулась на диван, пронзая мужчину злобным взором, даже не стараясь стереть улыбку с лица. – Ладно, ладно. Не дуйся. В конце концов, надо быть смелым человеком, чтобы пойти против меня в шахматы.       Смелым… какое красивое слово. Красивое и ни капли не подходящее мне. Чувствуя, как вздернутые углы губ опускаются вниз, я постаралась сохранить улыбку на лице. Но та получилась слишком натянутой и наигранной, чтобы Гэвин в нее поверил. Начав собирать шахматы обратно в ряды, мужчина настороженно кинул на меня вопрошающий взгляд.       − Смелые люди не боятся остаться наедине с собой.       Не желая смотреть на мужчину в его вдруг застигнувшем ступоре, я постаралась как можно лучше рассмотреть свои пальцы. Смелость точно не про меня. Безрассудность? Конечно. Глупость? Непременно. По крайней мере именно к таким выводам я пришла, едва не став жертвой собственных глупых решений, наивных мечтаний, легкомысленной веры в лучшее.       Детектив Рид чутко ловил мое состояние на протяжении всей ночи. Человек, что в начале показал себя довольно скептической личностью, вдруг стал понимающим и внимательным. Но увлекло меня в его поведении не это. Увлекло то, что произнес мужчина после короткой паузы, заполонившей гостиную разговорами рекламы из телевизора и скапывающими каплями на карнизе в приоткрытом окне.       − Трус тот, кто боится и бежит, − он даже не смотрел на меня, вполне серьезным и тихим голосом произнося то, отчего у меня кровь застыла в жилах. Все продолжал расставлять шахматы по местам, не обращая внимания на мой ошеломленный взгляд в его сторону. – А тот, кто боится, но стоит на месте – далеко еще не трус.       − Достоевский.       Пока я тонула в море удивления и восхищения человеком, Гэвин как ни в чем не бывало кинул на меня вопрошающий взор в недоумении почему я говорю таким ошарашенным тоном. Меня же, ушедшую в очередные открытия относительно этого человека, было уже не остановить. Стыда перед самой собой как ни бывало, только широко раскрытые глаза и изучающий, неприкрытый взор в упор на мужской профиль.       − Это ведь Достоевский! Из произведения «Идиот».       − Тебя это удивляет? – не прекращая аккуратно ставить шахматы в нужном порядке и, наконец, переключившись к черным фигуркам, безэмоционально спросил Рид.       Я не знала, что ответить. Скажешь «да», и человек решит, что я считаю его тупым. Скажешь «нет», и такой полицейский, как Гэвин Рид, наверняка почует ложь. Потому слова нашлись не сразу, пришлось подумать с минуту под звук бубнящего телевизора и стука ударяющихся фигурок о деревянную доску.       − Просто я… ты заставляешь восхищаться, − слова были сказаны без стеснения. Почему-то это чувство с течением последнего часа словно атрофировалось, оставив только желание быть честной и эмоциональной. Потому, сцепив пальцы рук за затылком в знак неловкости своих слов, я неопределенно пожала плечами. – Знаешь про русские поговорки, играешь в шахматы, еще и увлекаешься русской, классической литературой. Не сочти за грубость, но… я никогда не имела общения с полицейскими, и мне почему-то они казались… не знаю… довольно скудными личностями.       − Типичный стереотип, милая, − хрипло проговорил мужчина, наконец, закончив свое дело и откинувшись на спинку кресла. Ароматы его цитрусового парфюма выветрились, однако я все еще ощущала их подсознательно, наблюдая за Гэвином без всякого смущения. – Придется пересмотреть свои взгляды, если хочешь быть журналистом.       Что правда, то правда. И мне даже не стыдно признаться. Рано еще говорить о навыках, учитывая что позади всего полтора года обучения. Впрочем, я не желала развивать эту тему. Острое желание узнать, откуда этот человек имеет так много неординарных интересов и знаний, играло внутри, о чем я поспешила известить мужчину, уже не боясь обращаться к нему на «ты» в довольно открытой форме.       − Откуда это? – немой вопрос отразился во вскинутых бровях, и я, на мгновение прикрыв глаза и облизнув губы, поторопилась привести мысли в порядок прежде, чем продолжать сыпать вопросами. – Откуда столько интересов? Уж прости, но я не могу не спросить. Мало кто из моих профессоров может процитировать русское произведение, а ты сказал почти слово в слово!       − Ты бы видела книжные полки моих родителей. Ценители литературы, не только русской. Особенно мой сводный брат, помешанный на создании андроидов.       − Работает в «Киберлайф»?       Ухмылка окрасила его губы, как если бы он услышал некую глупость. Впрочем, так оно и есть, учитывая, что следующее произнес Гэвин, с некоторым сарказмом посмотрев на свои сцепленные пальцы рук.       − «Киберлайф» работает на него.       Новость словно обухом по голове ударила. Потому я даже встряхнула головой, стараясь унять взбунтовавшиеся мысли, ощущая на себе флегматичный, но наблюдательный взор детектива.       − Генеральный директор «Киберлайф» − Элайджа Камски, − не вопрос, а утверждение, кинутое мужчине с намеком на странности в его речах. Доселе Камски я видела лишь на обложках и фотографиях и никогда не задумывалась на тему его семьи, вообще личности. Сейчас же, вытаскивая из головы его глянцевый облик, все больше и больше невольно находила сходств с тем, кто расслабленно сидит в кресле рядом, изучая меня прищуренными, внимательными глазами.       − В семье не без урода, верно?       Ответить я не успела. Детектив, нахмурившись, тут же выудил из кармана телефон, светящийся экран которого явно свидетельствовал о вызове. Мужские губы сжались в недовольстве, но наверняка не самые лестные слова Гэвин придержал при себе. В следующее мгновение детектив, нажав несколько раз на сенсорный экран, устало прошелся ладонью по лицу, обреченным и поникшим голосом извещая о скором отбытии:       − Кажется, мне пора нести свою задницу на пост, пока мамочка не приперлась сюда раздавать мне знатных люлей.       − Уже уходишь?       Я даже не скрывала разочарования и испуга в своем голосе, как и в первый раз вскочив коленями на диван и вцепившись в спинку крепкой хваткой, в сожалении сопровождая мужчину взглядом к двери. Понимание, что вскоре в гостиной не станет аромата цитруса, что запах сигарет вот-вот сменится дождем и недопитым кофе заставляло отчаянно искать способ оставить человека. Или как минимум увидеть его снова, хотя бы попытаться… меня не пугал сам внезапный интерес к совершенно незнакомому человеку. Я даже не смущалась того, что так быстро переключилась на того, кого знаю всего ничего. Просто молебно наблюдала за тем, как мужчина надевает куртку, как выискивает пачку в кармане, как вытаскивает из нее сигарету и, не глядя на меня, убирает ее за ухо, заставляя несколько свисающих вниз прядей у виска смяться. И что играло во мне: чувство безопасности или желание общаться – не знаю. Чем бы оно ни было, оно заставляло меня не думать о синяках на теле.       − Я должен быть на патруле. И так уже просрал два часа, если задержусь еще больше – эта гарпия проломит здесь стены в поиске меня.       Мне не хватало смелости, чтобы придумать хоть что-то! А если что-то и мелькало в голове – не хватало смелости это озвучить. Единственное, о чем могла думать – как можно дольше видеть этого человека, сожалеюще сжимая губы и обреченно смотря ему вслед. Как оказалось, не зря. Ведь мужчина, вдруг застыв в суровом и виноватом наблюдении за моим поникшем состоянии, устало вздохнул.       − Дерьмово, наверное, когда твой дом не твоя крепость, − хрипло констатировал человек, не сводя с меня хмурых, сожалеющих глаз.       − Это не мой дом.       А если бы и был моим – вряд ли бы я хотела оставаться здесь наедине.       Блекло улыбнувшись, мол, все в порядке, я вернулась обратно на диван. Ноги непроизвольно подтянулись к груди, как если бы в попытке спрятать меня от окружающего мира. Может, так оно и есть. Окружающий мир вновь начинает приобретать враждебные краски, имеющие похабные смешки в темноте ночного, мокрого переулка.       − Мне точно за это влетит… − послышалось позади тихое бормотание, сменившееся уверенным, но усталым голосом. – Собирайся. Побудешь этой ночью моим напарником.       Не веря в услышанное, я, выпучив глаза, обернулась к мужчине так резко, что едва не слетела с дивана. Задать вопрос Риду было не суждено. Детектив, уже рыщущий в карманах в поиске зажигалки, устремился к двери, оставляя после себя приятный, но агрессивный аромат парфюма.       Собиралась в спешке. Кажется, даже не убрала со стола ни шахматы, ни тарелку, ни кружки. Даже книги так и оставила лежать на столике, додумавшись разве что выключить телевизор и, прихватив телефон с толстовкой, выбежать из дома, по пути надевая кроссовки. Дождь все так же осыпал улицы, покрывая отражающие свет ламп лужи рябью, но я не замечала и этого. Просто торопилась следом за мужчиной, стараясь стереть с лица ребяческую улыбку, растянувшую губы в ворохе причин, в которых я просто не хотела сознаваться.       В салоне все так же пахло цитрусом, сигаретами и бензином. Лишь легкий аромат сырости от скапывающего на лобовое стекло дождя, что всего минуту покрывал наши головы и сминал пряди волос. Я даже не стала ждать разрешения сесть на переднее сиденье – запрыгнула так быстро и ловко, что словила насмешливый взор мужчины. Что радовало меня сильнее: возможность не сидеть дома в одиночестве, сгрызая себя в мыслях, или же шанс побыть с этим человеком еще немного? Отчаянно старалась думать, что не второе. Хватило мне безрассудных идей на свою голову.       − Что теперь?       Едва дверца со стороны водителя хлопнула, как я, уже теряющая терпение (что вообще странно для меня в три часа ночи) принялась активно ерзать на сиденье. Мужчина, скептически осматривая мое поведение, фыркнул в сторону, заводя мотор и освещая фарами пустую, мокрую дорогу.       − Пристегнись для начала.       − Как вам угодно, мистер полицейский.       Мой голос был полон смешливости, но ни единое слово не было пропитано сарказмом или насмешкой. Только энтузиазм и азарт от возможности хоть на пару часов почувствовать себя патрульным. Впрочем, уверена, что радовалась я понапрасну, не понаслышке зная какой на самом деле ад проводить ночи в машине, готовясь выехать на любой вызов по радио-устройству.       Смерив меня, пристегивающуюся на сиденье, укоризненно-насмешливым взглядом, Гэвин с улыбкой «Я еще пожалею об этом» расслабленно устроился на сиденье. В его глазах я точно ребенок, которому дали порулить или которого попросили выполнить какое-то важное поручение. Так и плещется азарт в глазах! Так и осматриваюсь по сторонам, изучая мрачные фонари и погруженные во сны здания. По правде говоря, мне было плевать, куда едет высокий пикап и как мы проведем эту ночь. Лишь подальше от дома, лишь бы поближе к мужчине – источнику необъяснимого чувства безопасности.       Разговоры текли, словно тонкий, но целеустремленный ручеек посреди лесной чащи. По большому счету ни я, ни детектив не вспомним с чего началась очередная болтовня, как долго она длилась и в чем была ее суть. Но мы разговаривали. Смеялись, делились историями, обсуждали, даже спорили. Колесили центральные дороги, временами сворачивали на узкие улицы мимо закрытых магазинов, заведений. В машине было относительно тепло, но стоило Гэвину приоткрыть окно, разжигая сигарету в зубах – прохладный, дождливый ветер врывался в салон, заставляя меня ежиться в желтой толстовке. Оставалось удивляться, как мужчине, будучи в одной футболке и джинсах, не было холодно. Казалось, стоит к нему приблизиться и несомненно почувствуешь пышущий жар, согревающий не только тело, но и душу. Видимо, ему было слишком жарко, учитывая, что куртку свою он повесил на спинку водительского кресла.       Тучи расступились, позволяя тусклому лунному свету отразить лучи в лужах, когда автомобиль со скрипом в колодках остановился по ту сторону дороги от круглосуточного супермаркета – единственное место, доступное блуждающему в ночи человеку в данном районе. Поначалу я решила, что детектив решил отдохнуть от руля, может, просто посидеть под редкие шумы из полицейской рации. Но нет. Гэвин, молчаливо кивнув мне в сторону улицы, выбрался из машины, не удосужившись надеть куртку. Ему по-прежнему было тепло в тонкой, серой футболке. Мне, выбравшейся в недоумении из автомобиля, пришлось обхватить себя руками, дабы не дать мурашкам заставить тело трястись.       − Зачем мы здесь?       Детектив не ответил. Шел вперед к магазинчику, на ходу посматривая на наручные часы. Уже у входа в светлое помещение Гэвин обернулся ко мне и, указав на меня пальцем, произнес всего одну фразу «Жди здесь». Острая тревога поднялась внутри, сковывая сердце льдом. Едва за ушедшим в магазин мужчиной послышался звон дверного колокольчика, я тут же в нерешительности развернулась лицом к улице, с испугом осматривая окрестности.       Стоять посреди темной улицы, освещенный разве что парой ламп и тусклыми лучами луны, было страшно. Минимум дискомфортно. Так и хотелось вернуться в машину, наплевав на указ детектива и сорвавшись вперед, подальше от воображаемых монстров, прячущихся в тени. Но в голове все еще стоял хриплый, задумчивый голос, напоминающий кто есть трус и кого трусом называть нельзя. Сжав покрепче свои плечи, я решительно встала на месте, не сводя взора с темной дороги, уходящей вдаль. Нет уж. Бежать я не стану.       Высокие многоэтажные здания все как один погружены в сон. Только в редких окнах горел свет, но я не решалась задерживать внимание хотя бы на одной из квартир. Только неуверенно оглядывалась, тревожно отчитывая в голове каждую секунду отсутствия мужчины. Порывы легкого ветра заставляли вздрагивать, свитер не спасал. А может, это не холод, а просто страх, выедающий изнутри и покрывающий дрожью снаружи.       Звон колокольчика за спиной стал словно лучиком солнца в мрачном царстве страха и теней. Стоило мужчине показаться в поле зрения, как тревога сменилась уверенностью. И я едва успела улыбнуться, как вдруг обратила внимание на то, как мужчина обеспокоенно поглядывает на часы все это время. Только сейчас заметила припрятанную за ухо сигарету, которые мужчина курит слишком часто.       − Странно… − протянул Гэвин, нахмурив мужские брови. – Начало четвертого ночи.       − Ты кого-то ждешь?       Обеспокоенно оглядевшись в поиске этого «кого-то», я вновь обхватила себя руками. Мысль посмотреть в опущенную руку мужчины пришла не сразу, а ведь стоило заглянуть туда, изучая зажатый пальцами предмет. Ведь в следующее мгновение со стороны угла послышался тихий, но наглый кошачий голос. Детектив, судя по его сохраняющемуся спокойствию на лице, не был удивлен. Я же, наблюдая за тем, как Гэвин отходит в сторону и присаживается на корточки, так и стояла в оцепенении, стараясь сообразить, верна ли догадка, витающая в голове.       − Мы что, здесь из-за… него?       Кот, явно почуяв, что слова направлены в его сторону, протяжно мяукнул, отсвечивая яркими, желтыми глазами. Его черная шерстка была немного грязной, пыльной, однако все же лоснилась под светом магазинчика, вдоль стены которого животное горделиво ступало к нам. Спустя какое-то время кот, громко мурча, достиг протянутых к нему пальцев Рида, на губах которого играла приветственная улыбка.       − Здорова, бандит. Как поживает твоя уличная шкура?       И так изумительно было смотреть на то, как кошачья морда трется о ладонь, вынюхивая кончики пальцев и стараясь оставить на них свой запах! Так приятно было смотреть на то, как детектив Рид, все это время держащий пакетик кошачьего корма, принялся его раскрывать, нарушая тишину улицы шорохом упаковки! Вот только кот, довольно упитанный и с самовлюбленным взглядом, не проявлял интереса к еде. Животное, заприметив мое внимание, рысцой устремился к моим ногам, сиюминутно принявшись тереться о джинсы мордой.       − Эй, ловелас, − Гэвин постарался привлечь внимание уличного зверя басовитым голосом, но тому было все равно. Он тщетно требовал от меня внимания, наверняка желая быть поглаженным или хотя бы просто услышать ласковое слово. Только когда мужчина произнес следующие, чуть смешливые слова, я вдруг спохватилась, вырвавшись из состояния оцепенения от шока. Сколько еще нужно узнать об этом человеке, чтобы навсегда убедиться в его доброте и милосердии?.. – Не приставай к даме. Думаю, с нее сегодня хватит настойчивых ухажеров.       Светлые глаза вскинули на меня взгляд, но встретили только улыбку. Явный намек на произошедшее в переулке не был обидным. Напротив, словно позволял взглянуть на все с иронией и смехом. Потому, вернувшись с улыбкой к коту, уже впивающимся ногтями в темный деним, я тут же присела на корточки и подняла животинку, ощущая ладонями вибрации, исходящие изнутри животного.       − Ну, такого милого ухажера я могу потерпеть.       Кот в ответ лишь блаженно прикрыл глаза, вытянувшись во весь рост и позволяя себя рассмотреть. Темная шерстка, местами тусклая от пыли; подранное ухо и шрам на носу; белое пятно, растянувшиеся от грудной клетки до пуза. Животное было довольно тяжелым, потому пришлось без страха испачкаться прижать кота к себе, как маленького ребенка.       − Ты кормишь его каждую ночь? – все так же рассматривая и начесывая зверя, спросила я мужчину.       − Только в ночную смену. Этот говнюк каждые три дня приходит сюда в три часа ночи, знает наверняка, что я приду, − встав на ноги и откинув пустую упаковку в мусорный бак, детектив Рид в своей уверенной осанке тут же разжег достанную из-за уха сигарету. Светлый, яркий кончик заплясал в его зубах, пока мужчина, не сводя взора с кота в моих руках, с насмешкой пояснял это удивительное явление, щурясь от сочащегося вверх дыма. – Гребанные рефлексы.       − А ты хитрый. И славный.       Кот, поняв кому предназначены эти улыбчивые слова, вновь зажмурился, мурлыча все громче и громче. Однако когда с губ Гэвина донесся свист – тут же широко раскрыл веки и мягко вырвался из моих рук, спрыгнув на бетонную плитку. Через мгновение кот погрузился в смачное чавканье у порции корма, как будто бы не было этих минут ознакомления с новым «другом» в лице меня.       − Пошли.       Я шла следом, но постоянно оборачивалась, дабы получше запомнить животное в тени магазинчика. Запомнить блеск его шерсти, запомнить утробное мурчанье, отдающее вибрацией в пальцах. Но стоило сесть на пассажирское сиденье, вернувшись в молчание салона – тут же устремила свой внимательный взор на профиль мужчины, расслабленно усевшимся на сиденье и наблюдающим за силуэтом кота в отдалении. Серые нити, словно водой скользящие по его губам, мгновенно устремлялись вверх в приоткрытое окно, не давая салону полностью заполнится запахом дыма. Почему-то это приносило разочарование. Хотелось, чтобы дымом пахло везде. Хотелось, чтобы им пахло всюду.       − Что?       Сама не заметила, как оказалась в неловкой ситуации, пялясь на мужчину и при этом не позаботившись о том, чтобы делать это незаметно. Потому была бессовестно спалена Гэвином, посматривающим на меня искоса с сигаретой в пальцах рядом с губами.       − Извини, просто я… даже не знаю, − вот уж действительно не врала, заикаясь и краснея в попытке найти нужные слова. По сути только что стала свидетелем, как этот довольно необычный и неординарный человек, с виду грубый и агрессивный, приехал в три часа ночи к магазину, чтобы покормить бездомное животное. Еще и признав, что это стало некой традицией, что уже говорит о давности данного явления. Про кота, привыкшего в определенные дни к определенному человеку, и вовсе стоит молчать. Потому я потеряно спрятала взгляд в своих пальцах, пожимая плечами. – Чем больше нахожусь рядом, тем больше тобой восхищаюсь.       Мужчина усмехнулся, и в этот раз его смешок показался мне несколько оскорбительным. Чего никогда не делала и оттого не умела, так это делать комплименты мужчинам. Тем более с таким характером, как у этого человека.       Окончательно краснея и чувствуя, как пылают уши, я стащила с себя кроссовки и подобрала к себе ноги, обняв колени. Отступать было поздно. Напротив, захотелось добить человека, неумолимо убеждая его в своих представлениях.       − Ты добрый. Очень добрый.       В этот раз Гэвин не смеялся. Не сводя с меня сонливого взора, выуживал из сигареты остатки, уже через секунду выкидывая бычок в окно. Стеклоподъемник сразу после этого поднялся, отрезав салон от и без того тихих звуков улицы. Мимолетного взгляда в сторону магазина хватило, чтобы не найти силуэта кошки, давно уже сбежавшей дальше по своим делам.       − Ты ведь окончила школу совсем недавно.       Не вопрос, но вопрошающее утверждение вызвало во мне новую волну смущения. Как если бы детектив попытался ткнуть меня или как минимум пристыдить, заставить краснеть еще сильнее, намекая на мою юность и неопытность. Но я не стала подавать вида, понимая, что это ничто иное, как очередная попытка переубедить меня в его доброте. Прямо как в доме сестры при тонких намеках на мою ложь в отношении причин поездки в Детройт.       − Да, три года назад, − пожав плечами и убрав волосы за уши, я глуповато улыбнулась. Гэвин, поняв, что поставить меня в неловкое положение не удалось, недоуменно вскинул брови. Пришлось пояснить некоторые детали, например, почему школа окончена три года назад, а учусь я лишь на втором факультете. – Пришлось после школы год балду гонять. Точнее, заработать на поступление и первый год оплаты обучения. Все стараюсь хвататься за любой проект, хочу как можно больше опыта, не говоря уже о репутации и рекомендациях преподавателей. Хотя, если быть честной, все это фигня голимая. Все проекты на первых курсах – просто по новому написанное старое.       − И что же ты сейчас изучаешь? – интерес детектива был не притворным. Гэвин Рид, с нахмуренным видом заглядывая мне в глаза, придвинулся чуть ближе к рулю, уложив на него обе руки.       − Династию Романовых. Если, конечно, ты в курсе, кто…       − Только не говори, что ты выискиваешь сраную Анастасию.       Ну нет! Просто нет! С каждой секундой удивляюсь этому человеку все больше! Зато Рид со вполне себе правдоподобным оживленным интересом уставился в мое вновь покрасневшее и ошарашенное лицо, бегая глазами по расширенным черным зрачкам! Не будь здесь так темно и включил бы мужчина лампочки на потолке, наверняка бы увидела как его губы застыли в не озвученном вопросе, как в серо-зеленых радужках играет огонек увлеченности моим делом. Это… льстит. И одновременно заставляет краснеть, вынуждая желать поставить мужчину в такое же неловкое положение. В общем-то именно этим я и занимаюсь, развернувшись к Гэвину всем телом и подобрав под себя ноги.       − Каково это?       Несколько секунд тишины, за которым следует недоумевающий вопрос. Гэвин, чей профиль резко очерчен светом магазинчика, облизнул губы, склонив голову.       − Что каково?       − Каково быть братом самого знаменитого и влиятельного человека в мире?       Вновь воцарившаяся тишина дала понять – зря я это ляпнула. Похоже, я вообще делаю в последнее время слишком много лишнего и неправильного. Но сворачивать было поздно. Благо детектив был не из тех людей, что будут агрессировать на человека, не знающего всей ситуации. По крайней мере именно к такому выводу я пришла, когда Рид, тихо усмехнувшись, откинулся на спинку кресла, приправляя свои слова некой тоской и насмешкой одновременно:       − Не знаю. Спроси у моего брата.       − Да я же серьезно! – от этой довольно забавной шутки я все же хихикнула, вот только в атмосфере все так же витал некий укор, который мужчина испытывал в отношении моих слов. – Просто я не знала, что у него есть братья. Довольно необычно встретить того, кто так близок с создателем андроидов.       − А кто сказал, что мы близки? – на этом моменте и на этом удрученном, тихом голосе я вдруг ощутила себя дурой. Желание смеяться, как и продолжать тему испарилось. – Сводные братья, которые видятся раз в год. Не больше.       Он врал. Намного больше. Вот только это «больше» было негативным, враждебным и даже болезненным. Все это можно было легко прочувствовать в его голосе, погруженным в темноте автомобильного салона. Даже поза детектива, расслабившегося в сиденье и отвернувшегося к окну, говорила – мужчина не настроен на общение. И может, я догадывалась в чем проблема. Нелегко быть родственником и уж тем более братом того, кто покорил мир. Искренне надеялась, что ошибаюсь, и причины такого отношения кроются не в соперничестве между близкими людьми.       − Извини, не желала расстроить, − вновь обхватив свои ноги, я вернулась в прежнее положение, пряча взор в пустой, освещенной всего одним фонарем дороге через лобовое стекло. Мелкие дождинки, осыпающие окно, затрудняли обзор, но в свете луны было даже приятно наблюдать за их сиянием и извечными, ленивыми гонками на пути к автомобильному капоту. – Просто хочется узнать как можно больше о тебе прежде, чем уеду из города.       − Ты вернешься? – без тени намека задал вопрос Гэвин, позволяя уйти от неприятной ему темы. Однако что-то подсказывало, что и этот вопрос был задан с некой удрученностью, как если бы мы прощались здесь и сейчас. От такого тихого и насторожившегося тона мне стало не по себе. Еще больше не по себе от ответа на этот вопрос, который я постаралась завуалировать.       − Не знаю. Слишком много негативного оставил после себя этот город, чтобы желать вернуться.       Я не хотела обидеть его, честно! Не подразумевала то, что его общество мне неприятно, ведь на деле все сосем иначе! Но буквально кожей почувствовала его отрешенность, пропитывающую салон в его молчании! Поняла, что сказала только спустя несколько секунд, однако вернуть слова назад невозможно. Детектив Рид, видимо, разочаровавшись в моем ответе, вернулся взором к окну.       Было стыдно и неловко. В который раз за эту ночь испытываю смесь этих отвратительных чувств! Даже в переулке будучи в полуголом виде мне не было так совестно перед этим человеком, протянувшим мне руку помощи! Человеком, который пожертвовал собственным временем и работой, наверняка рискующим своей должностью, беря меня с собой из-за моих глупых страхов! И что же сделала я? Так нагло и грубо кинула его в бурный котел из ошибочных выводов, главным из которых является мое якобы нежелание здесь находиться! Глупая, глупая, глупая!       Мысленно ругая себя за неосторожность, я прикусила губы. Мерзкое чувство от осознания потерянного доверия человека, который вдруг стал довольно значим. Пусть на короткое время, пусть совсем на чуть-чуть. И все же чувство совести требовало попытаться хоть как-то вернуть расположение человека, вынуждая меня раскрыть тот самый секрет, который я так отчаянно прятала от детективов в участке.       − Я знала этого парня. Который звал меня по имени, − опустив ноги на кроссовки и втянув шею в плечи, я спрятала взор в своих пальцах. Тусклый, лунный свет освещал их сверху, позволяя увидеть все трещинки и лунки на суставах. Но они не интересовали меня. На деле я лишь пыталась спрятаться от самой себя и от вернувшегося ко мне взгляда мужчины, удивленного моей резкой откровенностью. – Переписывалась с ним два месяца в социальной сети.       Мерзкое чувство собственной тупости – здравствуй! Как же сильно я тебя ненавижу. До того сильно, что старалась умолчать о своей легкомысленности, не делясь подобным ни с мамой, ни с сестрой, ни с подругами. Ни уж тем более с малознакомым человеком, спасшим не жизнь, но хотя бы честь. Потому было стыдно признаваться в произошедшем, наверняка заставляя детектива посмотреть на все иными глазами.       − Он позвал меня на свидание, говорил понравилась, все дела… а я сорвалась, как наивная дурочка в этот город под предлогом отдохнуть от учебы и погостить у сестры.       − Ты приехала за тысячу километров ради какого-то парня из сети? – хрипло, даже чуть изумленно раздался голос в сумраке салона, заставляя меня сорваться на дрожащий тон и активную жестикуляцию в торопливом тараторонии.       − Знаю, глупость такая! Самой стыдно! – ладони по инерции накрыли лицо, пряча пылающие щеки и стремительно накапливающиеся слезы. Пришлось дать себе несколько секунд паузы, дабы совладать с голосовыми связками. Спасибо Риду за то, что тот молчал, выжидая когда я приду в норму. Только тогда я смогла стереть влагу с глаз и хмуро уставиться в бардачок, наминая пальцы. – Всегда старалась поступать рационально, раз триста подумаю прежде, чем приму решение. А тут даже не знаю, что мной двигало. Как будто гормоны в голову ударили, до того было приятно встретить того, кто оценит нравственность по достоинству.       Сама не знала, что несу, хоть и понимала, что говорила чистую правду. Не подпускающая к себе кого-то близко, не имеющая ни одного сексуального контакта в своей жизни, вдруг сорвалась в чужой город ради того, чтобы встретить, как казалось, человека своей жизни. На деле осознавала, что никаких чувств нет. Просто вспышки внезапных эмоций, пылающих в груди и заставляющих кровь кипеть в жилах. Пока многие подруги уже вышли замуж, я по-прежнему отталкивала от себя мужчин, не видя в них ничего привлекательного. И может, я бы следила за своим языком, зная заранее, что детектив Рид цепляется за каждое слово, понимая его именно в таком ключе, в каком и стоит понимать. Но я не следила. Потому напряглась и застыла в оцепенении, как спугнутый посреди опушки леса дикий зверь.       − Так ты девочка? – чувство обиды возгорелось из ниоткуда. Враждебно дернув в сторону мужчины головой, я перестала растирать пальцы. Гэвин, судя по его голосу, заметил насколько сильно переменилось мое настроение, звуча вдруг неуверенно и виновато, – извини, не хотел.       Желание делиться чем-то отпало. Готова была признаться, что возможность выплеснуть наружу то, что копилось в сердце, была приятной первые минуты, однако стоило детективу озвучить догадку столь удивленным тоном, как мгновение в ту же минуту улетучилось. Стало неприятно. Дискомфортно. Даже стыдно. Вновь наливаюсь румянцем, вновь холодею внутри. И отворачиваюсь, пронзая пустую остановку твердым взором.       − Ты его любишь? – прозвучал вопрос за спиной, вынуждающий задумчиво нахмуриться. Как ни странно, ответ нашелся сразу. Он же звучал вполне себе убедительно и жестко, учитывая, что я и не врала.       − Нет. Не знаю, что было в моей голове, когда я согласилась на встречу. Наверное, отчаянно дул ветер.       Теперь моя очередь ощущать отрешенность, насыщающей сознание от всего одного удивленного вопроса:

«Так ты девочка?»…

      И почему это звучит так стыдно и неправильно?       − Хочу спать, − ставя точку в разговоре, я вернулась взором к своим пальцам. Последние, освещенные уже вышедшей из-за туч луной, казались едва ли не голубо-серыми в свете этих лучей.       Гэвин ответил не сразу. Наверняка понял, почему мой срывающийся на слезы голос вдруг стал грубым и жестким. Выпрямившись и придвинувшись к рулю, мужчина уже потянулся к ключам зажигания, торчащим в гнезде, однако так и не коснулся висящего брелока с его именем. Вместо скрежета металлического механизма послышался неуверенный, но явно не желающий слышать положительный ответ вопрос:       − Тебя отвести домой?       − Не хотелось бы, если честно.       Я не врала. Спать хотелось, но точно не дома в одиночестве. Как ни странно, машина малознакомого полицейского с этими все еще чарующими ароматами цитруса и сигарет намного приятней, чем кровать в доме сестры. Пусть здесь холоднее, пусть здесь не так уютно и мягко. Все же здесь, несмотря на мою легкую враждебность к этому человеку, намного лучше. Спокойней и безопасней.       Мужчина вновь откинулся на спинку. Может, я и ошибалась, но почему-то казалось, будто он порадовался моему ответу, как минимум удовлетворительно кивнул головой. Только спустя несколько мгновений молчания детектив Рид, поведя плечами, неловко предложил перелечь на заднее сиденье, дабы подремать. Идея мне показалась вполне уместной, тем более что разговаривать больше не хотелось.       Даже странно было от того, как сильно температура салона разнилась в некоторых местах. На первом сиденье было тепло, в то время как на задних сиденьях холодно. Гэвин довольно быстро заметил то, как я ежусь, лежа на сиденье и подобрав к себе поближе ноги. Потому уже в то же мгновение, настраивая включенное радио потише, стащил куртку со спинки своего кресла. Одежда была протянута мне не глядя, и потому я даже опешила, присев на диванчике и нахмурено изучая затылок Гэвина удивленным взглядом. Я тут в толстовке и футболке мерзну, а этому человеку хоть бы хны.       − А как же ты? – неуверенно принимая коричневую куртку, я, не отрывая взгляда, задала волнующий вопрос.       − Я и без нее вполне себе теплый парень.       Забавно, что именно так я подумала примерно полчаса назад, глядя на то, как мужчина без намека на дрожь вышел из машины навстречу уличному ветру. Мысленно усмехнувшись от этой мысли и убедившись, что мужчина занят радио, я лишь пожала плечами. В конце концов, я не заставляла его отдавать мне куртку. Как и брать меня с собой в патруль. Как и оставаться со мной в гостиной… как и вести меня домой…       Едва голова коснулась мягкой, прохладной обивки, как веки принялись наливаться железом. Тяжелее и тяжелее, туманней и туманней… лишь звуки легкого джаза из колонок, уносящих ее дальше в забытье, которое отчаянно старалось не забирать меня в свои лапы. Напротив, сон как будто не желал навалиться с полной силой, удерживая меня между мирами. К несчастью, получалось только дремать, тревожно время от времени открывая глаза и вспоминать, где я и почему в воздухе пахнет дымом. И когда зрение невольно цеплялось на освещенном тусклым светом приборной панели профиле мужчины – тут же ощущала настилающее веки спокойствие, заставляющее возвращаться в состояние недосна.       Это было странно. И ужасно неприятно. Стоило закрыть глаза, сомкнуть веки, как вырывающиеся из памяти голоса словно подкрадывались, обволакивая со всех сторон. Я слышала их… слышала эти мерзкие похабные смешки, эти многообещающие мужские тона. Слышала сквозь дремоту стук дождя и не могла понять, реален ли он или это призраки произошедшего в темном переулке пытаются добраться до меня? Слышала скрип железной двери, но как ни старалась – не могла сообразить, реально ли кто-то сел в машину, или все же это двое полицейских, остановившихся у переулка и ринувшихся мне на помощь, ввязываясь в драку. И когда нечто словно качнуло меня из стороны в сторону, отдаваясь резкой тишиной, обрывающей звуки джаза – тут же постаралась разлепить веки, все еще пребывая между состоянием сна и реальности.       − С каждым днем убеждаюсь в том, насколько люди глупы и иррациональны…       Суровый, безвкусный и несколько знакомый голос звучал откуда-то спереди. Это не радио – я не слышала искажений. Это не с улицы – звук доносится в салоне. Более того, детектив Рид наверняка слышал этот голос вместе со мной, откинувшись на спинку кресла и без какого-либо интереса повернувшись к пассажирскому сиденью. Его лицо, покрытое сонливой дымкой и щетиной, было освещено тусклым, голубым цветом, но это точно не луна. Только когда голос вновь прозвучал словно из-под воды под завесой полусна, я, прикрыв усталые глаза, поняла, кому именно он принадлежит.       − …что с вызова. Некий джентльмен в состоянии алкогольного опьянения попытался открыть ключом дом.       − И? Что тебя в этом смущает? – устало и нехотя ответил Гэвин, наверняка лениво хлопая ресницами.       − То, что ни ключ ни дом не принадлежали этому человеку. Хотя впрочем, кому я объясняю. Ты в алкогольном состоянии творил вещи похуже, − узнаю смешок Гэвина, но вот воцарившаяся пауза, за которой вдруг последовал звук скрипнувшей обивки, напряг. В темноте закрытых век, где уже начинали играть воображаемые картины наступающего сна, вдруг блеснуло что-то неприятное, и я, поплотнее укутавшись в куртку, наморщила нос, словно отгоняя дурацкое свечение. Как ни странно, удалось. Вот только далекий, суровый голов машины стал еще суровее и холоднее. – Ты увлекаешься.       − Ничего я не увлекаюсь…       − Неужели? Тогда почему я оставил тебе девять пропущенных звонков?.. – какой же он грубый… благо сон все больше принимал меня в свои объятия, хоть в этот раз я старалась оттянуть этот момент, отодвигая подкрадывающуюся тьму и стараясь сосредоточиться на разговоре мужских голосов, один из которых был напористым, а другой – раздраженным и отрешенным. – Ты пропустил два часа и тринадцать минут рабочего времени для того, чтобы провести время с потерпевшей.       − Ее трясло как банный лист! – как можно тише шикнул знакомый тон, вслед за которым последовала недолгая тишина. – Я что, по-твоему, должен был оставить ее одну в доме?       Ответа не следовало, и воцарившаяся напряженная тишина угнетала. Угнетало еще больше то, что ясность мыслей начинала теряться – бессовестно хотелось спать. Там, на затворках сознания, уже проносились черно-белые изображения, в которых я узнавала до ужаса знакомые стены многоэтажек, несущиеся вверх и вызывающий бескрайний страх в жилах.       − Она врет.       − Я знаю… − устало и напряженно ответил Рид, явно не испытывающий радости от неприятной ему темы.       − Ее сестра не участвовала в аварии. В данный момент Карен Декарт находится в рабочей смене муниципальной больницы.       − Я знаю, − даже несмотря на надвигающийся туман мне удалось отыскать в этом тоне вспыхивающую злость. Видимо, андроид ощутил ее вместе со мной, выждав некоторую паузу прежде, чем продолжить свои угнетающие речи.       − Я провел анализ крови подозреваемых. Каждый находился в состоянии наркотического опьянения, употребив «Красный лед», − насколько низок и груб был его тон. Так сильно, что я невольно ежилась, укутываясь в куртке как можно сильнее. Видимо, мои движения не остались незамеченными, учитывая, как быстро андроид прервал свои мысли, в следующее мгновение говоря чуть тише и более вкрадчиво. – Нам следует проверить и ее кровь на наличие наркотиков…       − Даже не вздумай, − этот голос мне нравился намного больше. Может, такой же жесткий и такой же пренебрежительный, но более приятный и веющий безопасностью. В конце концов, я перестала бороться за возможность слышать их разговор. Позволяла их словам течь сквозь меня, уже уходящей во сны и потому ощущающей себя несколько тревожней от всплывающих картин. – Пусть спит… у нее была сложная ночь…       − Не слишком ли ты печешься о подозреваемой? – ехидно заметил андроид, в следующее мгновение получив дозу раздражения в свою сторону.       − Слышь, держи свои намеки при себе! Она же еще совсем ребенок!       − Желаешь убедить меня в том, что взял ее в патруль просто так? По доброте сердечной? – время во снах неумолимо менялось. Сжималось и растягивалось, сокращалось и увеличивалось. Прошли всего секунды, может, минута, но по мне, уходящей все глубже в небытие, это все казалось вечностью. Потому туманный голос андроида показался мне далеким, как если бы на деле между его фразами выстроилось не несколько минут, а целые годы. – Я знаю тебя, Гэвин. Ты увлекаешься.       Самое странное – Гэвин не ответил. Не возразил, но и не согласился. Хотя… я уже не могла верно расценивать происходящее. Ведь реальность окончательно исчезла где-то вдалеке, оставив после себя привкус тревоги от других голосов, звучащих слишком близко и слишком опасно. От того, как тело вдруг ощутило на себе ужасные, хозяйские прикосновения ублюдков, от того, как их пошлые улыбки и сверкающие хищным азартом глаза возникли в темноте опущенных век. Как гулко принялось биться сердце, отбиваемое чечетку из-за нескончаемого потока страха, сковывающего тело. Хотелось бежать… но я не могла. Хотелось кричать… не получалось. Только пыталась вырваться из цепких рук вернувшихся из воспоминания парней, вдруг испугавшись одной мысли: это не сон, и я не в машине детектива. Я все еще там, в переулке, вымаливаю пощады и покрываюсь слезами от боли и унижения в объятиях наглых рук. И этот кошмар никогда не закончится, оставляя за собой до тоски приятный аромат цитруса и дождя – единственного свидетеля моего уничтожения ублюдком, которому я так глупо доверилась…       − Нет!       Крик заполонил, как оказалось, маленькое, тесное пространство. Сорвавшись на тяжелое и порывистое дыхание, я резко села, заставляя нечто тяжело свалиться с моего тела. Это куртка… всего лишь куртка…       Тишина в машине воцарилась самая настоящая и гнетущая. Но я же, дрожа словно пожухлый лист на ветру, отчетливо слышала удары взбешенного сердца, заставляющего кожу покрыться испариной. И только спустя какое-то время осознала, что переулок остался позади. Что на деле я все в том же пикапе Гэвина Рида – детектива, от которого веет невероятным теплом с привкусом цитруса и сигаретного смога.       − Ты как?       Знакомый голос, который в воображении отдается эхом другими мужскими тонами, прозвучал так резко, что я подпрыгнула, прикрыв от ужаса рот и нос ладонями. Мои ошарашенные, наверняка выпученные глаза привели в тревогу всех, кто здесь находился и теперь пялился на меня, обернувшись через плечо. Гэвин, обеспокоенно нахмурившись, перебегал взором по моему лицу. Тот самый андроид, байки о котором были рассказаны в стенах дома сестры, смотрел сурово и цинично, но даже в его глазах читалось некоторое волнение, не говоря уже о диоде на виске, переливающимся золотым.       − Полагаю, я здесь лишний, − расценив мое молчание и оцепенение как нежелание говорить в его присутствии (что, в общем-то, недалеко уходило от правды), андроид показательно вернулся взором к напарнику, как будто меня здесь нет. Мне было абсолютно плевать. Слишком громко билось сердце, слишком сильно тряслось тело, на котором все еще витали фантомные прикосновения ублюдков, возжелавших преследовать меня во снах. – Я буду на проспекте. Надеюсь, ты возьмешь в учет все мной сказанное.       Андроид и не ждал, что ему ответят. Незамедлительно открыл дверь машины и вышел на улицу, подставляя голову и плечи возобновившемуся дождю. Гэвин, саркастично сжав губы, сопроводил его недовольным взглядом, однако стоило андроиду скрыться за углом – тут же вернулся ко мне своим вниманием. Негодование в светлых серо-зеленых глазах сменилось беспокойством.       − Как долго это будет меня преследовать? – заданный вопрос почти шепотом вынудил его нахмуриться. То ли ему не нравился мой тихий, безнадежный тон, то ли мой перепуганный вид с трясущимися на уровне груди руками и тяжелым, частым дыханием. Тем не менее детектив нашел слова, пусть и не самые ободряющие для такой ситуации.       − В армии мне доводилось бывать в горячих точках Сирии, − увы, но взгляд его был не менее сожалеющим, чем слова. – Это преследует меня до сих пор.       Усмехнувшись и спрятав лицо в ладонях, я постаралась привести мысли в порядок. Мерзкие ощущения чужих рук на теле никак не желали растворяться в сознании, не говоря уже о дрожи в мышцах.       − Да уж… звучит обнадеживающе…       − Ты дрожишь.       Потеряно осмотрев свои пальцы, я постаралась их растереть, разгоняя тремор. И если с пальцами это прокатило, то с остальным телом явно будет тяжелее справиться. Потому мой вид, наверное, выглядел довольно несчастным, когда я попыталась обхватить себя за плечи и хоть как-то привести себя в порядок. Не получалось. Жалобный, практически вымаливающий о помощи взгляд устремился в глаза Рида. Пожалуй, именно это и стало причиной его внезапной решительности.       Я не успела ничего ответить, как мужчина скрылся на улице, довольно шумно захлопнув за собой дверь. Испугавшись возможного одиночества, я потеряно заозиралась по сторонам, вот только светящаяся приборная панель не давала нормально рассмотреть происходящее за темным стеклом. Даже допустила мысль, что детектив решил оставить меня одну, окончательно устав от моего беспомощного вида… глупая. Детектив Рид никогда не поступит так с кем-то. Я была в этом уверена. В этом же убедилась уже через несколько секунд.       Дверца на заднее сиденье отворилась, впуская в салон свежий ветер и запах мокрого асфальта. Его действия были такими стремительными и уверенными, что мне оставалось лишь оцепенело наблюдать за тем, как Гэвин садится рядом, как захлопывает дверь и как без какого-либо намека выжидающе смотрит в мою сторону. Слов не было. Только чуть вздернутые в стороны руки, приглашающие в объятия.       Были ли у меня мысли о неуместности этих действий? Нет. Все, что я представляла в голове – как уткнусь в широкую грудь, позволю сильным рукам прижать к себе, как закрою глаза и ощущу непередаваемое спокойствие, вдыхая сладостный аромат из сигарного дыма и цитруса. Может, немного бензина и пыли, дождя и кофе. Не знаю. Мне было все равно. Лишь бы перестать биться в трясучке, приближаясь к истеричным слезам. Именно поэтому я без раздумий и проворно подползла к детективу, прислонившись всем телом к нему, как к огромной, мягкой батарее. И вправду… теплый…       Это было приятно. Никогда не думала, что мужские объятия могут приносить столько умиротворения. Что поглаживания по спине могут принести ясность мыслям, что близость с мужчиной может быть такой… упоительной. Не заметила, как блаженно прикрыла глаза, все сильнее прижимаясь к серой футболке и успокаиваясь в дыхании. Дрожь медленно сходила на «нет» − он отгонял ее руками, скользя ладонями по спине. Сердце успокаивалось и усмиряло ритм – он был настолько жаркий, что грудь невольно пропитывалась этим теплом вплоть до последней клеточки. И этот аромат цитруса, дурманящий и заставляющий желать еще больше, еще сильнее.       Мне нравилось прижиматься к нему. Несмотря на то, как жестоко пылали щеки и как все в груди содрогалось от холода и жара одновременно, продолжала буквально дышать им, понимая, что этот человек не сделает больно. Причин сделать этот вывод было предостаточно: руки не блуждали там, где им не следовало блуждать. Мужчина, явно такой же сонный, как и я, откинулся головой на спинку дивана.       − Мама часто говорила одну фразу, когда я пыталась уговорить ее уйти от отчима, − мужчина дышал спокойно и медленно, как будто бы спал. Но я знала наверняка, что Гэвин не спит. Почему-то даже решила поделиться одной мыслью, показавшейся мне безумно ироничной в свете последних событий. – Считала, что мир делится только на черное и белое. И говорила: «даже самая непроглядная тьма может стать светом. Как и наоборот». Сначала я не понимала, что значат ее слова, думала, что она глупая, просто выгораживает отчима. Теперь, кажется, понимаю.       Зато не понимал Гэвин. Отстранив голову от дивана, мужчина чуть отодвинулся, дабы вопрошающе посмотреть мне в лицо. В его взгляде не было ни тени пошлости или чего-то непотребного, и, господи, это подкупало! Словно находишься в руках близкого человека, с которым прошел и через огонь, и через воду. Возможно, так и есть. Тогда мне было сложно судить, лишь мысленно радуясь тусклому, голубому свету приборной панели, скрывающему мои пылающие щеки и блеск в моих глазах.       − Я знала того парня несколько месяцев, думала, что он светлый человек. В результате попала в жуткую передрягу, − мой хриплый полушепот зачаровывал атмосферу, хотя может это было лишь мое воображение. В любом случае от следующих слов мне стало так неловко, что я вновь прижалась к детективу, вслушиваясь в размеренное биение сердца мужчины. – А тебя знаю всего пару часов. Но чувствую себя так, словно безопасно только рядом с тобой.       Не знаю, ожидала ли я услышать от него ответ. Наверное, нет. Даже надеялась, что Гэвин промолчит, не акцентируя внимания на моем внезапном откровении. И каким же было мое облегчение, когда детектив позволил этим словам просто пройти мимо, приподняв одну руку над моей спиной и посмотрев на наручные часы сонливым взором.       − До рассвета еще три часа. Я могу отвести тебя домой, если устала.       Хриплый тон и довольно странные после моих высказываний слова. Настолько забавно это звучало, что я не упустила момента подшутить, уже окончательно отойдя от кошмарного сна и перестав дрожать, прижимаясь к широкой мужской груди, поистине теплой и уверенной.       − Кто-то не очень любит говорить о себе хорошие вещи, − нацепив на губы непритворную улыбку, подтрунила я над человеком. Тот, впрочем, ответил мне таким же улыбчивым, но хриплым тоном, опустив руку обратно на женскую спину. До того это прикосновение было неожиданным, что даже под толстой тканью плотной толстовки ощутила легкий электрический разряд, блуждающий от каждого скольжения мужской ладони меж лопаток.       − Брат говорит за нас двоих, − забавное замечание, учитывая, что мистер Камски и впрямь на каждом интервью онлайн буквально пышет самолюбием. Тихо усмехнувшись от этой мысли вместе с детективом, я вновь закрыла глаза, стараясь впитать в себя как можно больше тепла и спокойствия. Три часа… это так мало. Катастрофически мимолетно. – Спи давай. Пока еще ночь не закончилась.       Я не спала. Притворялась, но не позволяла сну унести меня в небытие. Впрочем, сон и сам не желал забирать меня, отгоняемый царящим жаром во всем теле и желанием вдохнуть как можно больше смеси ароматов, которые стали острее и притягательней от близости их источника. Слушала биение сердца, прижималась и старалась удержать себя от раздирающего желания рассмотреть человека поближе. Запомнить каждую черту, увидеть каждую деталь перед скорым отъездом, назначенным на раннее утро.       Промелькнувшая мысль отозвалась горечью в груди. А ведь я даже не сказала ему, что уеду уже сегодня, через пять часов. В общем-то, говорить и не хотелось. Слишком важно было оставить все мимолетным сном, не надеясь на что-то большее, чем просто общение. И все же…       Выждав, когда Гэвин в действительности задремлет, я все же предприняла попытку отстраниться. Мужские ладони расслабленно скользнули по спине, отозвавшись мурашками в теле, и мне пришлось застыть на секунду, заметив, как мужчина нахмурился от потревоженного сна. К счастью, его брови вновь распрямились, что дало мне возможность без страха, но смущенно рассмотреть его ближе. Намного ближе. Пожалуй, лучше бы не рассматривала.       То, что вначале казалось лишь одним небольшим дефектом на переносице, на самом деле оказалось многочисленными шрамами на всем лице. Тонкая, едва различимая полоска, разделяющая правую бровь на две линии. Светлая полоска зарубцевавшейся кожи ниже края челюсти, выделяющаяся на фоне темной щетины. Такая же светлая полоска, прерывающаяся и бегущая вниз через шею. И выглядывающий из-за края горловины футболки шрам, наверняка глубокий и принесший хозяину сильную боль. Перечислять можно было бесконечно. С каждой минутой тщательного изучения шрамов находилось все больше, а их вид и рисующиеся в воображении причины появления – ужасней. Большинство из них были едва различимыми, не удивительно, что вдалеке при искусственном свете ламп я не смогла их найти. Но здесь, на таком близком расстоянии при тусклом свете голубого экрана автомобиля, эти шрамы выделялись броско на фоне смуглой кожи и темной щетины. Отныне визуальное любопытство было удовлетворено. На его место пришло любопытство тактильное.       Приподняв руку и растерев друг об друга пальцы в нерешительности, я облизнула губы и настороженно посмотрела в глаза мужчины. Закрыты. И хоть убеждение в этом не придало уверенности, все равно ощущение некой безопасности было. Потому я, смяв губы в страхе быть пойманной, приблизила руку к краю футболки. Сердце в следующее мгновение сжалось в комок, заставив меня замереть в ступоре.       Пальцы не коснулись серой ткани, подсвеченной голубым цветом. Кожа не ощутила неровностей деформированной кожи. Ведь рука так и осталась висеть в считанном сантиметре от мужской шеи, будучи остановленной крепкой хваткой мужских пальцев. Затаив дыхание, я испуганно посмотрела в лицо Гэвина, от которого отделяло расстояние вытянутой ладони. Светлые, серо-зеленые глаза смотрели на меня искоса сквозь приспущенные ресницы. Гэвин даже не поднял головы от спинки, так и оставшись откинутым на диване. Пауза тянулась неприлично долго. И сидеть под этим пристальным, но безэмоциональным взглядом становилось не по себе.       − У тебя очень много шрамов, − не вырывая руки, тихо произнесла я, не стремясь разорвать наш зрительный контакт.       − Я не из тех, кто боится испачкать руки в грязной работе, − тихо отозвался мужчина, не переставая изучать мое лицо сонным взором.       − Позволишь?       Дважды спрашивать не пришлось. Мужские пальцы, еще несколько секунд сохраняющие хватку на запястье, раскрылись и соскользнули на мужское бедро. Но я все же выждала какое-то время, собираясь с мыслями и смелостью прежде, чем узнать, насколько страшно то, что прячется под футболкой. Отчего-то мысль, что лезу не в свое дело, не давала мне покоя. Пришлось переметнуть свой интерес к менее вызывающим отметинам, легонько коснувшись светлой полоски на контуре челюсти, попутно ощутив жесткость мужской щетины. И почему в животе что-то отчаянно екнуло, будто это прикосновение имеет интимный, незнакомый мне характер?..       − В Сирии, − я не успела задать вопрос, он успел дать ответ. Встревоженно посмотрев в глаза мужчины, я немым взором попросила объяснений. Их же Гэвин предоставил, вновь устремив свой взгляд в потолок машины. – Военные не шибко вежливые с пленными, знаешь ли.       − Ты был в плену?       Ответа не последовало, даже больше: мужчина, поиграв нижней челюстью, скосил взор к окну, явно прячась от потребности отвечать. И я с ним мысленно согласилась, понимая, что на сам деле не хочу знать, что бывало и какой след на человеческой душе оставило то время. Потому, подавив беспокойство в душе, медленно соскользнула пальцем по щеке, дотронувшись до тонкой полоски, бегущей вдоль виска.       − А это? – почти шепотом спросила я, перестав перекидывать взор на лицо Рида. Детектив, не сменяя безучастности на лице, облизнул губы, словно пробуя выбивающиеся словесные воспоминания на вкус. Видимо, он был слишком мерзким, учитывая, как нахмурились мужские брови, как потяжелел взгляд светлых глаз.       − Года три назад, по-моему. Окажись я на сантиметр правее, и пуля задела бы мозг.       От осознания, как близко и как часто смерть мелькала рядом с этим человеком, что буквально несколько часов назад спас мне жизнь, стало дурно. Не желая заострять внимание, я торопливо сглотнула образовавшийся комок в горле и нашла другое повреждение, бегущее чуть ниже мочки уха. Даже странно вот так сидеть напротив, разделяя полуметр на двоих, и скользить пальцами по мужскому лицу, очерчивая скулу, нижнюю челюсть. Для меня, непривыкшей быть близко с мужчиной, все это словно скачек адреналина в крови. Для Гэвина, видимо, подобное вторжение в его личное пространство вполне себе обыденное явление. Искренне хотелось надеяться, что это не так. Но я не старалась об этом думать, понимая, что вряд ли мои невинные касания для такого мужчины могут значить куда больше, чем наверняка не малый ряд женщин, побывавших с ним в одной постели.       Мысленно отмахнувшись от разочаровывающей мысли, я нашла в свете панели три тонкие, едва заметные светлые отметины, бегущие параллельно друг другу чуть ниже уха. Три пальца неосознанно коснулись линий, исследуя каждый выступ и каждую неровность. Странно… мои прикосновения были легкими, едва заметными физически, и будь я на месте Рида – давно бы разразилась смехом, боясь щекотки. Гэвин не реагировал совсем. Все так же смотрел вверх, изредка хлопая глазами.       − Они такие ровные, как будто сделаны специально.       Впервые за последние минуты мужчина усмехнулся. Мужской уголок губ вздернулся вверх, взор серых глаз скосился в мою сторону на несколько секунд, вынудив меня чувствовать себя неловко.       − Вряд ли это можно назвать боевой отметиной, − хрипло и насмешливо произнес детектив, посматривая в мою сторону. – Стаскивал с дерева кота соседской бабульки. Парень хоть и кастрированный, но очень воинственный.       Пришлось прикрыть свободной ладонью губы, дабы не сорваться на приличный смех. Гораздо тяжелее было подавить вырывающиеся смешки, прочищая горло першением и разминая шею круговыми движениями. В какой-то степени это было даже к месту. Слишком сильно я увлеклась изучением мужского профиля, с упоением наслаждаясь царящими здесь ароматами и тихой обстановкой посреди безлюдной, темной улицы.       И как бы я не отвечала Гэвину улыбкой, все же не могла пройти мимо той самой отметины, что выглядывала из-за края горловины. Слишком броская и слишком широкая, чтобы остаться без внимания.       Мгновенно стерев улыбку с лица (и словив посуровевший взгляд мужчины), я хмуро скользнула пальцами вниз, по шее и выступающим венам, по жесткой щетине к едва заметной ключице. Но даже под пристальным вниманием и разрешением детектива оттянуть футболку, дабы вторгнуться в столь интимный мир человека, было неловко. Лишь спустя несколько секунд раздумий, а хочу ли я это делать, пальцы все же оттянули ткань вниз. Воображение сыграло в злую шутку.       Да, отметина была вызывающей, но не такой страшной, как казалось. Рваные и наверняка глубокие, белые пятна деформированной кожи протянулись на несколько сантиметров, вот только я слишком рано расслабилась. Ведь то, что казалось невинным пятнышком внизу, на самом деле оказалось острым краем длинной и широкой отметины, протягивающейся ниже, и ниже, и ниже… намного ниже, чем я могла оттянуть футболку. Благодарю свое сознание, что остановило меня в желании отпрянуть и прикрыть рот рукой. Лишь испуганно посмотрела на мужчину, что все это время наблюдал за мной, не переставая.       Мне не хватало смелости спросить. А ведь он ждал именно этого. Поняв, что в голове моей полная пустота, детектив Рид вернул взгляд к потолку, приглушенно и отстраненно сказав всего несколько слов:       − Зимой у здешних рек очень тонкие льды.       Его голос подействовал катализатором. Отпустив футболку, но все так же замерев сидя на коленях, я встревоженно облизнула пересохшие губы и несмело посмотрела в освещенное голубым светом лицо мужчины. Как же для меня было дико то, что красовалось на его коже и то, что красовалось в его выражении лица. Так много шрамов, но полное отсутствие интереса к сию факту. Это пугает. Это… завораживает.       − Ты вытаскивал кого-то из воды?       − Девчонку. Твоего возраста, − выждав некоторую паузу и смотря на меня в поиске реакции, Гэвин продолжил пояснение, поняв, что реакции от меня не последует. Слишком много шока от услышанного. Слишком много шока от увиденного. – Напоролся на острый край льдины, вспорол себе плечо. Но девчонку достал.       − И после этого ты не считаешь себя добрым человеком?       Как будто я хотела услышать ответ. Как будто он хотел его давать. Отрешенно вернулся взором к потолку, играя нижней челюстью и не желая смотреть в мои завороженные глаза, сверкающие в свете панели. Но мне не требовался его ответный взор, как и не требовалось слышать его слов. Напротив, я хотела говорить. И даже больше.       − Во многих людях, которых я знаю, нет и грамма того, что есть у тебя, Гэвин, − в этот раз мужчина все же взглянул на меня. И пусть признавать он себе не желал, я же отныне видела его насквозь. По крайней мере в тех местах, в которых удалось дотянуться до его души.       − "Идиот, сознавший, что он идиот – уже не идиот".       Как много я должна найти в нем, чтобы окончательно влюбиться? Как много я должна еще услышать от него цитат, чтобы раз и навсегда понять, что нашла родственную душу? А может, это все просто розовые сопли юной девчонки, сидящей внутри и тлеющей от внимательного, но усталого взгляда этого человека? Может, я просто схожу с ума, в очередной раз идя на поводу у взыгравшей легкомысленности и эмоций?.. даже если и так – почему мне не все равно?       Знаю.       Потому что нет в моем окружении людей, к которым так хотелось бы тянуться. Потому что нет в моем окружении людей, которые как яркое солнце в зимнем лесу, заставляющее снега таять, а лед трескаться. Потому что не будет больше этого чувства безопасности. А главное: не будет больше того, с кем хотелось бы разделить метр, отдавая практически самое дорогое, что есть у девушки в ее двадцатилетней жизни.       − Ты мне нравишься.       Господи, я сказала это?.. зачем?.. но не просто сказала. Ощущая набегающую внутри дрожь, неуверенно сократила расстояние и под хмурым, насторожившимся взглядом Рида коснулась губами его щеки. Такое легкое касание, а меня будто распирает изнутри. Как странно… нет в голове красного огонька, что каждый раз требовал отстраниться от любого мужчины, возомнившего себя правым вторгнуться в мое пространство. Даже нет уже привычного голоса совести, и страха от мысли о скорой близости. Которая, кстати, может и не наступить, учитывая с каким оцепенением на меня смотрел детектив, стоило мне отстраниться и неловко взглянуть в его глаза.       Мне не нравилось его молчание. Не нравилось, как хмурятся брови, как недоуменно в поиске ответа на возникшее подозрение перебегает мужской взор по моим зрачкам. Не нравилось, как учащенно от тревоги билось сердце в груди, взбунтовавшееся из-за моего столь наглого жеста в сторону постороннего человека. Но нравилось, как становилось жарко. Нравилось сминать губы в желании ощутить жесткость щетины, нравилось сама мысль о том, чтобы подарить часть себя этому человеку! Человеку, которого я больше в жизни не увижу, но скорее всего никогда не забуду, не имея при себе даже его фотографии.       − Я – не принц на белом коне, с которым можно поиграть в любовь, Кэти, − произнесенные после затяжной паузы слова взыграли на моих нервах, натянутых точно струны. Он пронзал меня стрелами из глаз, но эмоции в них мне были недоступны. Не пошлые, как у тех ублюдков из переулка, но и не суровые, как у его напарника. Самое ужасное – я не знала, как реагировать. И все же выдала всего одну фразу, понимая, что в ней кроется переломный момент моего психологического взросления.       Розовых соплей больше нет и никогда не будет. Но будут воспоминания, перебивающие своей терпкостью и жаром более темные фрагменты памяти, что не дают уснуть.       − Мне не нужен принц. И в любовь я играть не хочу, − с каждым мои словом Гэвин напрягался все сильнее. Выпрямлялся на спинке дивана, обретал ясность взгляда, недоуменно смотрел мне в глаза, словно стараясь понять, а не ослышался ли. Я же, уже стыдящаяся своих слов и действий, спрятала взор в своих пальцах, разминая их на собственных коленях поверх темных джинс. – Просто хочу чувствовать себя в безопасности хотя бы до утра.       Насколько, должно быть, я жалко выгляжу со стороны. Пылающие щеки, скрытые темным сиянием автомобильной электроники, робкий взгляд щенячьих глаз, в которых нет ни намека на сексуальность или страсть. Была готова поспорить на свою душу, что этот человек сейчас просто рассмеется мне в лицо или как минимум усмехнется, покрутив пальцем у виска. Вряд ли детектива интересуют такие, как я. Но смеха все не наступало, да и смешков не было слышно. Только нахмуренный, граничащий с туманом взгляд серо-зеленых глаз, в которых сверкают голубые блики.       − Тебе это так нужно? – хрипло, без намека на смех произнес мужской голос, от звука которого в жилах вдруг стало жарко. Тягучее волнение комком скрутилось в животе, вынуждая меня вздрагивать по инерции, но если ранее дрожь была признаком надвигающейся истерики – сейчас она приносила нечто трепетное и предвкушающее. То, что ранее было недоступно, то, с чем ранее я никогда не сталкивалась.       − Мне нужен ты.       Ничем не прикрытая истина, буквально кричащая о том, насколько важно мне его присутствие. В глубине сознания я понимала, что желание стать еще ближе продиктовано скорее потребностью отдать себя именно этому человеку. Уж лучше с тем, с кем испытываешь упоительное ощущение спокойствия, чем с тем, от кого не знаешь, чего ожидать. От кого не знаешь, что скрывает овечья шкура: светлую душу или волчий оскал.       Вновь мгновения молчания в нерушимом зрительном контакте. В салоне словно становится жарко. Хотя почему словно? Так и есть. И легкие касания мужской руки к моей щеке делают эту атмосферу еще более душной, заставляя меня замереть в дыхании. Только электрические разряды по коже, справиться с которыми оказывается не просто. Только и остается, что на рефлексах прикрыть глаза и подставлять лицо мужским, грубым на ощупь пальцам, прислушиваясь к своему трепещущему от волнения сердцу.       − Ты красивая.       Что это в его голосе?.. низкий, хриплый тон с примесью тумана или сна, пробивающийся сквозь мутные искры в серо-зеленых глазах. Он смотрит так пристально, но так отрешенно, как будто старается понять, а стоит ли вообще поддаваться терпкому желанию в крови? И когда пальцы соскользнули вниз по шее к застегнутому воротнику толстовки, оставляя после себя крупные мурашки и выдавливая из моих губ сиплый стон – его решение становится однозначным. Я же безвольно притягиваюсь к мужчине цепкой хваткой мужской руки за воротник, с легкой дрожью во всем теле приникая к шершавым губам.       Обветренные и грубые на ощущения, практически невесомые в своем касании, но уже через мгновение требовательные и настойчивые. Подстроиться под его действия до странности просто – как если бы я ждала все это время только его. Несмело отвечала на его поцелуй, ощущая внутри жаркую волну, поднимающуюся откуда-то снизу. Что это? И есть те самые бабочки в животе?.. или пульсирующий, тугой комок вдруг желающих большего мышц, о которых по юности рассказывали подружки?.. или я просто тлею от звуков влажных прикосновений губ, задыхаясь в восторге и боясь пошевелиться в страхе спугнуть это терпкое наваждение?.. чем бы оно ни было, я не хотела, чтобы это кончалось. И не сопротивлялась, когда собачка на желтой толстовке заскользила вниз, выпуская копящийся внутри груди жар.       Как от него пахнет… только об этом и могла думать. В глубине сознания пульсировало множество мыслей, большинство из которых имели беспокойный характер:       Как я выгляжу?..       Не нахальны ли мои движения рук по его мужественной шее? А если не нахальны – ему приятно?..       Как от меня пахнет?..       А если нас кто-то увидит?..       Но какими бы тревожными и волнительными не были вопросы, каждая такая мысль мгновенно рассеивалась в облаке ароматов, окруживших меня, уже полностью прижимающейся к мужчине. Цитрус. Сигареты. Нотки бензина. Цитрус. Сигареты. Нотки бензина…       Мне было мало воздуха. Каждое его действие, каждое прикосновение играло огнем, вынуждая тихо всхлипывать и еще сильнее прижиматься к мужской груди, в желании чувствовать его намного ближе. Такие сильные руки, способные причинить боль, но так бережно и аккуратно стягивают толстовку, мимолетно касаясь моих горячих плеч. Так и тлела от этих редких прикосновений, не в силах просить большего, но мысленно желая насытиться душной обстановкой салона.       Не заметила, как оказалась спиной на обивке, прижатая Гэвином и жадно глотающая воздух ртом в попытке оставаться в сознании, а не улететь в небеса раньше времени. Поближе к яркой луне, что спряталась за тучи, вновь осыпающие крышу машины каплями. Звуки их удара едва ли не совпадали с биением моего сердца. Так часто и громко оно ухало, казалось, детектив слышит этот безумный стук. А если и вправду слышал, то ему точно было не до этого.       Мне было слишком хорошо и томительно, чтобы заметить, как мужчина перестал себя контролировать. Как быстро стянул с себя футболку, позволяя мне наслаждаться его довольно слаженным телом и визуально, и физически. Как та же самая футболка откинулась на переднее кресло, как затуманенный взор скользнул по моему телу, точно в попытке убедиться, что я не паникую. Я паниковала. Где-то подсознательно испытывала легкий страх, понимая, что следующий час моей жизни станет переломным во всех аспектах. Паниковала от того, что не знала, что делать.       Куда деть руки?       Смотреть ему в лицо или куда-то в сторону?       Самой снять футболку или позволить ему это сделать?!       А может, как во всех горячих фильмах с постельными сценами обхватить его талию ногами, прижимая к себе и выказывая полнейшее удовольствие на лице?!       Что мне делать?!       − Расслабься, − видимо, испуг все же мелькнул в моих глазах. Гэвин, застыв надо мной, уперевшись ладонями по обеим сторонам от головы с разметавшимися по обивке волосами, проговорил это слово хрипло, шепотом. Надеялся, что его успокоение подействует. И господи… оно подействовало. Заставило замереть, притянув руки к трепещущей груди и тяжело, порывисто дышать. Страх отступил. Только очередная волна приятных запахов с окутывающими со всех сторон серебристыми сетями, имеющими зеленоватый оттенок, но в свете панели отдавая голубым бликом. – Я не обижу.       − Я знаю…       Не врала. Он не обидит. Наверняка сделает больно, но эту боль я готова перетерпеть ради того, чтобы наконец подарить себя человеку, ставшему значимым всего за несколько часов. Даже странно… странно, но по-своему прекрасно.       Он не спускал с меня глаз, медленно и едва ощутимо пробираясь рукой под серую футболку. Его часы зацепили край последней, вынуждая одежду подняться и покрыть мурашками мое тело от неприкрытого ощущения жара мужчины. Смотреть ему в глаза было не стыдно, но неловко, и еще неловче смотреть вниз, на оголенный мужской торс. Увы, любопытство одолело, и я робко опустила взор ниже. Не пожалела ни на секунду, даже когда мужской уголок губ вздернулся вверх.       Я красивая?.. нет. Он красив. Прекрасен, изумителен, превосходен. Силен, притягателен и невероятно восхитителен. Шрамов, за исключением того, что на ключице, на его теле нет, по крайней мере я не увидела их в свете голубой панели, однако если подобные отметины и встречались – они лишь придавали ему опасность, вынуждающую не отстраниться, а прижаться, ощупать каждый, оставить влажное прикосновение губ на всех. Все очертания его напрягшихся мышц изящно смотрелись в тенях, играющих от свечения голубой панели, и я даже позволила себе забыться, несмело уложив ладони на сильные, разгоряченные плечи, под которыми ощущались напрягающиеся мышцы. Не знала, отчего бегут мурашки – от поднимающихся все выше к краю бюстгальтера пальцев или собственных прикосновений к мужской коже на плечах, груди, шее… в любом случае я не хотела этого прекращать, и едва успела подавить вырывающийся стон, когда детектив с пеленой во взгляде опустился ниже, задирая футболку обеими руками. Трепет был недолгим. Мужчина, застыв с тяжелым взглядом и тяжело дыша, сурово вскинул взор с моего живота на мое лицо. Волнение сменилось смущением и болезненным напоминанием о людях, что едва не заняли его место прошлым вечером. И причина тому – синяки на коже, оставшиеся от грубых прикосновений чужих мне людей.       Мне было стыдно. Я больше не покрывалась мурашками, не смея отвести от потемневших глаз Гэвина своего взгляда. Лежала не шелохнувшись, ожидая, что мужчина вот-вот отпрянет, опустит футболку, явно ощущая некоторое отвращение от представшего вида. И мне так хотелось отчаянно заскулить, еле сдерживаясь от накатывающих слез безнадеги и возобновившейся дрожи, но я вновь удивляюсь тому, как много прекрасного в этом человеке. Ведь детектив не отпрянул и не опустил футболку на место. Только прикрыл глаза и, опустившись ниже, коснулся шероховатыми губами кожи на животе, кажется, покрывая поцелуями каждый такой потемневший след.       Вновь таяла в его руках, неосознанно выгибаясь навстречу и судорожно глотая воздух ртом, закрыв глаза. Обивка под моим весом протяжно скрипела, но я не обращала внимания на эти шорохи, сладостно всхлипывая от каждого оставленного им поцелуя вкупе с ощущением жесткой щетины на мужском подбородке. Неосознанно ворошила его волосы пальцами, наплевав на контроль и нежелание устремиться ввысь раньше времени. Однако одно его касание, оставившее болезненную пульсацию в гематоме, вынудило меня вдруг вспомнить, кто я и чем едва не стала в сраном темном переулке, чья темнота так страшно схожа с темнотой закрытых глаз.       Стало хуже… холодок, прокравшийся в душу, отодвинул все иные, блуждающие в крови сладкие ощущения, и я вдруг ощутила надвигающуюся паническую атаку. Уверена, стоит открыть глаза, и страх уйдет, но как же сложно это сделать! Эти цепи крепко держат, в воображении делая руки Гэвина руками ублюдков, и видимо мое сердце слишком быстро учащается, а дрожь становится заметной. Ведь прикосновения губ к телу, обрываются, и хриплый, но чуть встревоженный тон мужчины совсем рядом вынуждает меня испугано открыть глаза, в которых уже стояли слезы.       − Эй, − не стараясь усмирить свое учащенное дыхание, я облизнула пересохшие от волнения губы и по инерции спустила руки с головы Гэвина на его плечи. Он вновь навис надо мной, все так же обхватив ладонями талию, но в потемневших от возбуждения глазах читалась тревога, сменяемая самоконтролем. – Смотри только на меня...       Такой тихий шепот, а я вновь возвращаюсь в состояние покоя и уверенности в этом человеке. Он не обидит. Не причинит намеренной боли для удовлетворения своих мерзких желаний, потому что последних у него нет. Это расслабляет, позволяя напрягшимся мышцам обмякнуть, а панике сойти на «нет».       Мы не спускали друг с друга глаз, и мне нравилось изучать искры в его помутневших зрачках, нравилось чувствовать его горячее дыхание на своем лице. Детектив больше не прижимался, в этот раз решительно стаскивая с меня футболку, вынуждая приподняться и вновь опуститься на обивку дивана, находя в сумраке салона его глаза. Мне было так неловко… до непристойности смущенно представать перед кем-то в бюстгальтере и с уже успевшими расстегнуться джинсами. Как ни странно, на мгновение стало даже забавно. Футболка, запутавшись в моих руках и освободив меня только на половину, закрыв глаза, отчаянно старалась остаться на своем месте, став для меня своеобразными путами. В этой темноте не было страшно благодаря мужскому, улыбчивому голосу, проговорившему всего одно слово «Прости».       Он не спешил снять футболку. Так и оставил ее на руках и на лице, освободив лишь мои вздернутые в углах открытые губы и нос. Я не видела его движений, да в общем-то и не желала видеть. Намного удивительней было эти движения испытывать физически. Легкие, прикусывающие поцелуи на губах; смелые, но бережные движения рук по талии и бедрам в джинсах, заставляющие прижимать мужчину еще крепче; обжигающее скольжение щетины по щеке в порыве вдруг ставшего страстным поцелуя. И его дыхание, обдающее горячую кожу холодом, вызывая мурашки по телу то ли от сплетения языков, то ли от не грубых, но настойчивых скольжений мужской ладони по поролоновой чашке бюстгальтера.       И в мыслях не было, что будет так хорошо. Подсознание все равно на затворках посмеивалось, периодически подбрасывая в пылающий огонь страх и волнение перед неизбежным. Знаю, что будет больно. Но стараюсь не думать об этом, погружаясь в ворох его прикосновений, цитрусового аромата и духоты, начинающей приносить дискомфорт.       − Душно… − проговорив это сквозь поцелуй, в знак доказательства своих слов я принялась невольно ерзать под мужчиной в попытке стянуть дурацкую футболку. Когда последняя была стянута умелым движением Рида, заметила его ехидную усмешку, выдающую в этих бережных прикосновениях истину хищника, представшего передо мной. Но мне не страшно. Мне упоительно. И неловко от того, насколько быстро детектив вновь навис сверху, выпрямившись настолько, насколько позволял низкий потолок. Так и сгорала от смущения под его пристальным, возбужденным взглядом, не мешая стягивать с меня темные джинсы, обнажающие нежно-розовое белье.       Он вновь рядом, туманно покрывает губы поцелуями, на которые я отвечаю с большой охотой. Выгибаюсь в спине навстречу спускающейся вниз ладони с довольно грубой кожей, но такой бережной в своих касаниях. Ниже, ниже, еще ниже, настолько ниже, что тело покрывается дрожью, а в животе пульсирует нечто, мне еще незнакомое. Гэвин, ни на секунду не прерывающий поцелуи, осыпающие шею и оголенные плечи с выступающими ключицами, без тени стеснения скользнув рукой под тонкую ткань. Я не успела даже вздохнуть, наверняка готовясь ощутить нечто прекрасное и упоительное, как жадно и жалостливо вцепилась в мужскую спину мертвой хваткой, запрокидывая голову как можно сильнее. Всхлипов больше не было. Только громкий, но сдавленный стон, срывающийся с губ вслед за прикосновением к пульсирующей точке под бельем.       Господи, как жарко… почему так жарко?.. почему так душно и так страшно, и одновременно блаженно, и трепетно? Почему я поддаюсь навстречу бедрами, ощущая хриплое дыхание мужчины на своей шее и прижимая его к себе как можно сильнее? В жизни не подумала бы, что это настолько прекрасно! В жизни не решила бы, что всего одно касание к возбужденному клитору может привести к такой реакции, заставляющей таять и содрогаться, улетая к луне и звездам! А может, дело не в прикосновениях, а в том, кто их дарит?.. в том, кто с жадностью наблюдает за сменой моих эмоций, за прикрытыми глазами со вздрагивающими ресницами, за открытыми задыхающимися в стонах губами, за моими попытками цепляться за него, как за единственную возможность оставаться в сознании. Я давно перестала слышать удары капель по металлическому корпусу машины, даже собственные стоны проносились словно мимо, оставляя в крови искрящееся золото. И остро реагировала на все его движения, уткнувшись в плечо и вдыхая сладкие ароматы, приносящие не только чувство безопасности, но и желание – то, чего ни с кем и никогда не было испытано.       Движения под бельем не прекращались. Большой палец, что совсем недавно массировал пульсирующий комок плоти, умело спустился ниже, проникая вглубь сжатых мышц всего на чуть-чуть. Но и этого «чуть-чуть» хватило, чтобы затаить дыхание и напрячься, ожидая боли, но получая электрические разряды по коже, отдающие в позвоночнике.       − Ты безумно красивая…       Как же хрипло и как вожделенно произнес это Гэвин, вынудив меня своим голосом отстраниться и туманно взглянуть в его глаза. В нем так много прекрасных черт, одновременно опасных и увлекающих за собой: все те же едва уловимые шрамы, все тот же спокойный, уверенный в себе взгляд. Грубая щетина, оставившая на тонкой девичьей коже легкое жжение от долгих поцелуев. И приоткрытые губы, такие шершавые и обветренные, но невероятно притягательные и самые лучшие в моей жизни.       Вместо ответа последовал поцелуй – вторая моя инициатива за последний час. Детектив тут же на него ответил, кажется, позабыв о моей неопытности и важности быть аккуратным. Сорвался с цепи? Возможно. Мне вдруг стало плевать. Я повторяла движения его вдруг ставших агрессивными губ, не смея шевелить бедрами, но и не отстраняясь от проникшего не больше чем на сантиметр пальца, из-за которого под бельем стало поистине жарко и влажно. Но и он вскоре оставил меня в покое, позволив облегченно выдохнуть, освободившись от непрекращающихся электрических импульсов в мышцах.       Он больше не целовал меня. Утыкался носом в пульсирующую вену на шее, поспешно освобождая себя от джинс. Где-то там за стеной шумных вздохов, шороха ширинки и гулких ударов сердца мелькала паника, но и она придавала этому ставшему вдруг тесным салону свой шарм, свою атмосферу. Дороги назад нет. Усмешка мелькнула на моих губах, пока я, прижимая к себе мужчину и смело покрывая его плечо поцелуями, прислушалась к своим желаниям. Как будто бы я хотела поворачивать назад… что за глупость.       Не заметила, как осталась без белья. Только тесный бюстгальтер поверх быстро вздымающейся груди, и то тонкие бретельки которого уже поползли вниз, заключая мои плечи в тиски. Признавала себе, что страшно, волнительно и трепетно одновременно, но все так же цеплялась за сильные плечи пальцами и тяжело дышала, ощущая жесткую щетину на шее. Но окончательно застыла в движениях и дыхании, когда ощутила прикосновение к пульсирующей плоти.       − Потерпи, милая… потерпи… − слышалось совсем рядом, хрипло и приглушенно, выдергивая меня из оцепенения и заставляя ввергаться в очередную дрожь с быстрым, пугливым дыханием. Но лучше так, чем в ступоре застыть в ожидании боли. Увы, но последняя не заставила себя долго ждать.       Как много подруг рассказывало и даже хвасталось о своем первом сексе, приправляя описания блаженными нотками и томными вздохами? Только теперь понимаю, насколько они врали, превознося свой первый опыт в наслаждении до небес.       Больно! Очень больно! Так больно, что пришлось закрыть глаза и прикусить губу, запрокинув голову как можно сильнее, лишь бы не сорваться на болезненный стон! Он что-то шептал, хрипло говорил на ухо, но я не слышала, учащенно дыша и неосознанно сжимая его бедрами. Как быстро наслаждение сменилось болью… и как быстро боль сменилась чем-то непонятным, противоестественным, сплетенным из внезапного блаженства от прикосновения мужского пальца к напрягшемуся клитору и боли от растягивающей мышцы мужской плоти. Я даже не знала как реагировать. Просто тряслась, жалобно смотря в серые, потемневшие глаза, внимательно наблюдающие за моим состоянием. Электрические разряды, волнами накатывающие на тело, вызывали свору самых непривычных и противоречивых чувств. И какими бы болезненными отныне не были его движения – я терпела, с упоением всматриваясь в мужские глаза и губы, вдыхая аромат цитруса и сигарет. Господи… эти запахи даже сейчас сводят с ума, словно отодвигая пульсирующую боль на задний план.       − Умница, − ласково произнес Гэвин, окончательно заполнив меня без остатка. Идентифицировать эти чувства было невероятно сложно, слишком много пульсаций в дрожащих от напряжения бедрах и слишком много сладкой газировки, вспышками накатывающей от мягкого прикосновения большого пальца к пульсирующей точке. Мне нравилось слышать его опьяненный шепот… и больше всего нравилось вновь погружаться в поцелуи, изредка сквозь губы всхлипывая и шикая от начавшихся движений внутри.       Меня разрывало. Именно это чувство блуждало в теле первые минуты, словно бы нечто совершенно неестественное заполнило нутро, не прекращая приносить боль и редкие, бегущие по щекам безвольные слезы. Мне не хотелось плакать! Но влажные предательские дорожки своевольно неслись вниз, то ли от недостатка кислорода из-за жгучего пламени в жилах, то ли от сгущающегося в груди восторга в этой поистине совершенной близости с мужчиной.       Нет. Совершенна не близость. Совершенен он. Внимателен, чуток и не агрессивен. Не дающий мне разорвать поцелуй в желании освободить вырывающиеся стоны из груди. Уже сильнее прижимающий меня к мягкой, черной обивке, но не решающий набирать темп, остро чувствуя мое натянутое точно струна состояние. Каждое касание грубой кожи мужских рук вынуждали девичье тело вздрогнуть, каждый оставленный на светлой коже вздох покрывал мурашками. Терялась в урагане из пылающей боли внутри и растекающихся золотых нитях по сосудам. Да, слезы текли… но пламя в девственном нутро накрывалось другими уносящими ввысь чувствами: мужские, одурманивающие ароматы и хриплые стоны, душный салон машины, боковые стекла которой давно покрылись испариной, и аккуратное, но уверенное движение пальца на влажной пульсирующей плоти.       ‒ Иди сюда…       Окружение вертелось в сознании. Не успела выхватить и осмыслить эти тихие, нетерпеливые слова, как с острой вспышкой внизу живота, растекающейся огнем по сосудам, оказалась верхом на мужчине, не прерывая контакта. Туман перед глазами мешал разумно мыслить и видеть, но даже этого секундного, попутного взгляда в лобовое стекло хватило, чтобы сквозь образующиеся капли дождя увидеть нечто сверкающее и тревожное. Страх мгновенно сковал мышцы, вынудив меня замереть и испуганно выпучить глаза, обернувшись через плечо сквозь ворох растрепанных волос. Даже боль от находящейся все еще внутри мужской плоти утихла по сравнению с тем, кого я увидела за несколько десятков метров, застывшего у угла здания.       ‒ Там андроид, ‒ черт, как же его имя… почему я не могу вспомнить его имени?.. наверное, потому что страх умело сгоняется ластящимся Гэвином, прижимающим меня к себе за талию и исследующим языком выпирающие ключицы. Мужчина в ответ лишь что-то промычал, выждав паузу перед следующими словами.       ‒ Не бойся, он не подойдет…       Что верно, то верно. Напарник детектива (как же его имя…) и впрямь стоял под слабым дождем, кажется, наблюдая за нами. Не уверена, что за столько метров этот парень что-то увидит, учитывая, что лобовое стекло покрыто каплями дождя, а салон едва освещается тусклым светом панели. Но он определенно был повернут в нашу сторону. Мне же его лицо, освещенное уличным фонарем, было видно как на ладони. Как же я порадовалась, что бюстгальтер остался на мне…       ‒ Но он смотрит, ‒ не спуская с андроида взора и при этом вцепившись в плечи Рида крепкой хваткой, я попыталась привлечь внимание Гэвина, но тому, уже пытающемуся расстегнуть белье, было все равно. Благо андроид, видимо, поняв, что вмешиваться не стоит, укоризненно покачал головой и устремился прочь, саркастично поджав губы. Стыд-то какой…       ‒ Да плюнь ты на него…       Сколько раздражения и даже злости прозвучало в этих словах, с которыми Гэвин оставил попытки снять ненавистный ему элемент одежды, не грубо, но настойчиво развернув меня за подбородок и впиваясь в губы крепким поцелуем. Образ сверкающих диодов перед глазами тут же растворился в подсознании, оставив место пульсирующему мужскому члену в глубине ноющих мышц и жару, которым упивалось женское тело. Увы, но я не знала что делать дальше. Впрочем, Гэвин не собирался отдавать мне инициативу. Довольно быстро ухватил за талию, вынуждая двигаться, срывая стоны, вырывающиеся из груди.       Все еще было больно. Больно и прекрасно… совершенно несочетаемые чувства, вынуждающие запрокидывать голову, жмуриться и периодически срываться на скулеж от противоречивости ощущений.       Мне было хорошо...       Мне было так плохо…       Я купалась в его прикосновениях, как в золоте…       Я покрывалась дрожью от боли из-за непривычных чувств…       Комок сжимающихся внутри мышц скакал с блаженства на рези, это словно огромные качели, вынуждающие то стонать в голос от удовольствия, то изгибаться и сжиматься от физических мучений. Но как бы мне не было плохо, как бы не вспыхивали в теле огненные языки, единственное оставалось неизменно – запахи, царящие в машине. Ароматы, которые источала мужская кожа, покрытая отметинами и моими невидимыми поцелуями.       ‒ Ты так пахнешь… ‒ его руки давно жадно впились в бедра, помогая мне настраивать нужный ему темп. Последний стал привычным, пусть и грубым, вынуждающим задыхаться от непередаваемости ощущений. Гэвин не ответил на эти слова. Вместо этого, заключив меня за талию в свои тиски, продолжил двигаться вместе со мной, уткнувшись носом в шею и хрипло дыша. ‒ Господи, как же ты пахнешь…       Я не врала, выражая самый настоящий восторг. Зарывалась носом в шевелюру, сжимая глаза и прислушиваясь к своему телу. Позволяла ему учащать темп, переходя с медленного и испытывающего на быстрый и агрессивный. Молила всех богов, лишь бы не закончилась эта невероятная гонка между двух огней в моих жилах, изредка роняя слезы то ли боли, то ли блаженства. И боги отвечали мне по меньше мере еще тридцать минут. Но конца, о котором так судорожно верещали подруги, я так и не добилась. Позволила этому мужчине сойти с ума, до отсутствия в легких кислорода сжимая меня руками и грубо продвигаясь внутри, уже наплевав на мои ощущения. Я не была против… мне и впрямь было хорошо.       Рассвет наступил слишком быстро. Я не спала. Дождь перестал идти через час после того, как Гэвин, уже одетый ровно как и я, заключил меня в крепкие объятия, уткнувшись носом в волосы на затылке и уснув. Его легкие поглаживания, беспрестанно заправляющие локоны за уши, поначалу были нежными и бережными, позже – туманными, еще позже и вовсе прекратились. Охрипший голос, вещающий о какой-то забавной истории, стал намного теплее, чем несколько часов назад. А взгляд… взгляда я не видела. Прижималась к сидящему у двери мужчине, развалившись на диване. Было слишком уютно прислушиваться к ощущениям внутри, но слышать размеренные удары поистине прекрасного сердца в его груди.       Едва рассветные краски озарили горизонт ярким градиентом, как я все это время не спящая, выпуталась из объятий руки Гэвина. Мужчина спал довольно крепко. Запрокинул голову на спинку, даже не вздрагивая ресницами во сне. Аккуратный взгляд на наручные часы подсказал о начале шестого утра, а значит, мне придется уйти. Как же не хотелось… и в то же время не терпелось скрыться, оставив после себя лишь призрак прошедшей ночи в этом душном, но ставшим для меня значимым салоне пикапа.       Как можно бесшумней усевшись на диванчик, я с теплой тоской посмотрела в лицо мужчины. Дома уже ждет сестра. Как я буду оправдываться о своем отсутствии и довольно несвежем виде? Как обычно навру с три короба во благо ее спокойствия. Уж в этом мне нет равных.       А ведь у меня даже не останется его фотографии… только воспоминания о настойчивых, но бережных руках, о шершавых губах на тонкой коже, о хриплых стонах в жаркой атмосфере машины. От этой мысли стало тоскливо. И я даже забылась, грустно вздрагивая ресницами и, осмелев, коснувшись костяшками пальцев его шероховатой, колючей щеки. Мужские брови нахмурились, Гэвин, сонливо отстранился от прикосновений, вновь уйдя во сны.       ‒ Ты лучшее, что со мной случилось в это городе, Гэвин.       Он не слышал, а я и не пыталась быть услышанной. Одарив мужчину угрюмой улыбкой, как можно тише выползла наружу, стараясь бесшумно закрыть дверь. Даже замерла с разрастающейся печалью в груди, закрыв глаза и уложив обе ладони на холодный, черный металл. Мне не хотелось уходить, еще меньше хотелось забыть аромат цитруса и сигаретного смога, которым этот человек едва ли не полностью пропах. Но место мое не в Детройте. Место мое в Бруклине, и горящий на самолет билет вещал именно об этом. Не говоря уже о желании оставить после себя в жизни этого человека лишь памятные фрагменты о странной девушке, которую он встретил и приютил в своих объятиях всего на одну ночь.       Такси доставило меня домой довольно быстро. Расплатившись уже на выходе, не была удивлена включенному свету в окне. Сестра была дома. Она же набросилась на меня с испуганным взором, требуя пояснений.       Где была?.. да так, ночевала у подруги по переписке. Я говорила тебе о ней…       Почему на столе шахматы и две кружки?.. так ведь… подруга и приходила. И мы играли.       Могла бы предупредить?.. да, могла бы… но я предупреждала, что не буду этим вечером дома.       Прости меня… не обижайся! Я просто была сильно увлечена.       Сестра так и не узнала о случившемся в переулке. Я не рассказала ей о детективе и пикапе, не рассказала о том, как мужчина кормил животное у магазина, следуя странной, но милой традиции. Сестра так и не услышала истории о двух напарниках, и мужчине, который раскрыл свои объятия, позволив мне распрощаться с частичкой себя, позволив подарить тому, кому хотелось себя подарить. Она не узнала, но удивленно показала мне клетчатый плед, пропахший бензином, сигаретами и цитрусом. Пришлось выдумать еще какую-то чушь, обещав доставить этот плед по адресу.       Лгунья. Плед ты забрала с собой в Бруклин, Кэтрин. Этот же плед было единственным, что согревало в самолете, в аэропорте, в собственной квартирке тем же вечером. И даже стало стыдно от того, что телефон разразился звонком, пока я, усевшись напротив телевизора с кружкой чая, обернулась в него точно как гусеница в кокон перед тем, как заиметь крылья. Тонула в этих одурманивающих запахах, отдающих фантомными прикосновениями мужских губ на коже и сжимающимся комком мышц в животе, требующих вернуться во власть детектива Рида – первого мужчины в моей жизни. Как жаль, что оставшегося в недалеком прошлом, овеянным прекрасными нотами цитруса и сигарет, от которых щемит в сердце.       Это была сестра. Встревоженная и в сомнениях. Ее голос звучал подозрительно, она расспрашивала как прошел день, как долетела, что делаю и прочую чушь. И когда в трубке повисла тишина – произнесла то, отчего я едва не выронила кружку, потуплено смотря в телевизор и игнорируя сползший с плеч плед.       ‒ Сегодня приходил полицейский. Спрашивал Кэтрин Декарт, ‒ как бы буднично, но давяще произнес голос, от которого не веяло ничем хорошим. Так и представляла себе, как сестра в этот момент стоит у окна, раздраженно смяв губы и уложив свободную руку на талию в попытке удержать свой внутренний гнев от моих секретов. ‒ Не знаешь такую случайно?       Конечно, знаю. Это же я. Но эта поистине ироничная и намекающая шутка не вызвала смеха. Напротив, я существенно напряглась, отставив от себя кружку от греха подальше, лишь бы не облить плед.       ‒ Что он хотел?       ‒ Не знаю… он не сказал. Просто спросил и уехал, ‒ воцарившаяся пауза была угнетающей, но не долгой. Сестра, слышимо и устало вздохнув, задала один вопрос, на который я не могла дать ответа, ‒ может, объяснишь, что это было?       Я не могла ответить. Вместо этого обреченно уставилась в окно, провожая закатные лучи тоскливым взором. Его руки были испытаны больше двенадцати часов назад, а я словно до сих пор ощущаю их прикосновения… и это горячее дыхание, шепчущее на ухо ласковое и хриплое «Потерпи, милая…», от которого мурашки по коже.       ‒ Кейт, у тебя все в порядке?       Взволнованный тон родного человека встревожил, но не так сильно, чтобы выдворить меня из оцепенения. Вместо этого, не отдавая себе отчета, я с копящимися на глазах слезами от очередной вспышки тоски облизнула губы, тихо сказав всего несколько слов:       ‒ Кажется, я влюбляюсь…       Влюбляюсь в того, кого не вижу! В того, с кем разделяет тысяча километров! В того, кого знаю всего сутки, но кому отдалась без сожаления! В того, в ком уверена – он тот, кому хочется довериться! И я доверилась, надеясь, что это будет лишь мимолетное чувство. Какая же я глупая… и по-прежнему наивная.       ‒ Знаешь, всем нам приходится рано или поздно повзрослеть, ‒ устало отвечает девушка, сменяя злость на тоску. ‒ Но я бы хотела, чтобы ты была осторожней. На вид он мужчина… грозный.       Лишь только на вид, так и хотелось сказать, вспоминая понимающий взгляд мужчины и его приветливое подкармливание бездомного животного, ставшей традицией. Он грозный, согласна. Но по-своему прекрасный и человечный. Настолько уникальный, насколько человек по определению не может быть.       Следующий день мало чем отличался от ранее проведенных здесь, в университете. Привыкшая к джинсам и розовым блузкам, я этим утром вдруг решаюсь на ход конем: вместо девичьего вида надеваю красную, утягивающую футболку, заправленную в черную юбку с высокой талией. Каблуки, что ранее надевались только на выпускной, пришлись как раз кстати. Но даже стоя у зеркала и причесывая волосы перед выходом, вдруг замираю в понимании, что чего-то не хватает. Знаю чего – мужской руки на талии, притягивающей к себе.       Очередные часы в университете... очередное обсуждение с куратором – довольно милым пятидесятилетним мужчиной низкого роста – нашего журналистского проекта в его кабинете шоколадных тонов, выходящей не в коридоры заведения, а в аудиторию с высокими рядами парт для лекций. Стоя к открытой двери спиной, мы оба смотрели на заваленный преподавательский стол, стараясь понять, что не так во всех этих документах. Я понимала что не так. Преподаватель отказывался это делать, то и дело, что срываясь на частые звонки по случаю поздравления с днем рождения.       ‒ Ваши амбиции, мисс Декарт, бьют через край, ‒ мужчина, задрав подбородок, чтобы получше видеть телефон сквозь очки, небрежно взмахнул рукой, как бы показывая абсурдность моих идей. В ответ на это получил мой закатывающийся взгляд и сложенные на груди руки от негодования. ‒ Я понимаю, что вы желаете взять оригинальную работу, но вы пока к этому не готовы. Второй курс! О какой статье и исследовании может идти речь?!       ‒ А я вам говорю, что мы просто топчимся на месте, ‒ уже готова была разорвать эти дурацкие листы, лишь бы избавить себя от бессмысленности изучения одно и того же! ‒ Каждый год какой-нибудь студент пишет по этой теме работу. Ну сколько можно мусолить одно и то же? Это все равно что каждый раз изобретать велосипед!       ‒ Между прочим, первый велосипед был с приводом на переднее колесо, ‒ бубнеж мужчины я уже не слушала. Разочарованно опустила ладони на стол, кое-как сдерживая вырывающиеся эмоции. Куратор тем временем что-то настойчиво набирал на экране, наверняка отвечая на очередное поздравление от коллеги или родственника. ‒ Только спустя шестьдесят лет люди додумались, что привод на заднее колесо намного удобней и безопасней. Шестьдесят лет, Кэтрин! У тебя еще есть шансы открыть что-то новое.       Звук хлопнувшей двери в аудитории эхом разошелся от высоких стен. Пока я, окончательно потеряв совесть и терпение, беззвучно и незримо принялась передразнивать куратора, сам мужчина, недовольно сжав губы, с тихими словами «Ну кто там еще…» вышел из кабинета. Как же хотелось повернуться и показать ему в спину язык. Ну, правда! Каждый раз одно и то же! Уже подумываю над тем, чтобы сменить факультет или хотя бы специальность.       Пыхтя и мысленно гневаясь на весь мир, я постаралась успокоить нервы. Взбешенной делу не поможешь… лучше успокоиться и попытаться найти в этом ворохе информации что-то новое. Может, здесь?.. нет, это уже было. А может, просто перекроить весь текст и написать по новой?.. но тогда смысл не будет меняться! Я просто заменю одни слова другими, по сути переписав чью-то работу! Господи, как же бесит!       Шаги за спиной стали для меня сигналом к действию. Все! Хватит! Либо мы меняем тему, либо я шлю к чертям собачьим этот проект! Ничего, меньше опыта, но по крайней мере тот что есть будет лишь уникальным и действительно важным!       ‒ Не обижайтесь, профессор, но я больше не вижу смысла в том, чтобы копаться в уже раскопанной могиле! ‒ отстранившись от стола и всплеснув руками, я уперлась ими в талию, цинично и придирчиво осматривая документы, от вида которых уже тошнит. ‒ Мы можем писать это как угодно, но все равно напишем то же самое, что и предыдущие студенты!       Шаги мужских ботинок рядом стихли. Я не прислушивалась к тому, что услышу, уже наверняка готовясь к перепалке, однако запахи в кабинете вдруг напрягли и тело, и разум.       Цитрус. Сигареты. Нотки бензина. Ароматы, обволакивающие меня прошлой ночью в объятиях пледа…       ‒ Все-таки Анастасия.       Кожа покрылась мурашками, не говоря уже о сердце, что отчаянно запросилось в желудок. Оцепенев от ужаса и волнения одновременно, я неуверенно опустила руки по швам, выпучив глаза. Он здесь… стоит рядом, осматривает документы вместе со мной, наверняка саркастично изогнув бровь. Насыщает меня запахом апельсина и смогом, словно возвращая в душный салон пикапа. И мне так жарко, как будто я вновь в его руках, прижатая к обивке дивана и истязаемая его губами с прикусами тонкой кожи.       Гэвин недолго выжидал паузу. Чуть пропершив горло, мужчина, не обращая внимания на мой ступор, что-то принялся выискивать во внутренних карманах куртки. В следующее мгновение его облик появляется перед глазами, ведь сам детектив, не смотря на меня, сделал шаг к столу и мирно уложил расправленный лист с какими-то надписями поверх других документов. Одного мимолетного взора хватило, чтобы понять: протокол. И мы смотрим на него в полном молчании, разве что Гэвин сложив руки на груди, я же – застыв в ужасе от накатившего чувства стыда. Боюсь представить какая я в его глазах: сбежавшая, оставившая после себя только воспоминание и своровавшая плед столь наглым образом. Хотелось остаться призраком в его мире, вспоминая о нем всю жизнь, а получилось… что?       ‒ Ты приехал за тысячу километров ради протокола? ‒ сиплым тоном задав вопрос, я не смела переводить взор на мужчину. Содрогалась внутри, но как же трепетно отдавалась памяти, что фантомными ощущениями вспыхивала на коже при мысленном упоминании о жесткости его щетины и грубости внутренних толчков.       ‒ Вообще-то, хотел забрать свой плед…       Что?..       ‒…вместе с воришкой, который его забрал.       Боже, как же стыдно! Как же позорно и глупо! Он говорил улыбчиво, без толики надменности или насмешки, а я плавилась от его взгляда, часто дыша и пылая в щеках. И уже обернулась к нему с жалобным взглядом, начиная какие-то нелепые оправдания вроде «Прости меня, я правда хотела тебе его вернуть…», как была грубо прервана настойчивым, пьянящим поцелуем. Он вновь притянул меня к себе, только в этот раз за затылок, зарывшись пальцами в густых волосах. И если в первые секунды я, потерявшись, не могла ответить на поцелуй, то уже через секунду буквально обмякла от этой близости, вынудив детектива не дать мне упасть с помощью объятий. Так и тонула в нем, закрыв глаза и наплевав на университет. Но все же разорвала этот безупречный контакт, жалостливо вцепившись пальцами в куртку и вжавшись лицом в мужскую грудь, с трепетом вдыхая его запах. Аромат, который будет сопровождать меня в моих мыслях до конца дней…       ‒ Ты что, правда хотела сбежать? ‒ вновь улыбчиво и мягко прошептал мужчина, прижимая меня к себе с легкими поглаживаниями руки по затылку. Ответом ему было лишь жалобный всхлип, не позволяющий мне удерживать скопившиеся слезы радости и печали одновременно. ‒ Глупая…       Ну и ладно. Пусть буду глупой. Но самый счастливой, которая еще в ту ночь в объятиях мужчины осознала:

Нет. Я не зря прилетела в Детройт.