Сквозь миры к тебе.

      Тук-тук-тук-тук. Оглушающая тишина нарушается лишь мерным тиканьем настенных часов. Где-то за окном сигналят машины, застрявшие в закономерной фазе час-пика. Слышатся ругательства водителей легковых машин которые разъярённо всполошились на автобусы. Они съехали со своей полосы, видите ли. Он тоже съехал со своей полосы, и что? Что с того?! Кривая ухмылка рисуется на красивом лице. В вечернем сумраке она кажется устрашающей, бледное лицо украсили причудливые блики. Рука в привычке тянется к телефону, листая до боли въевшиеся фотографии. Янтарные глаза ласковым взглядом очерчивают чужие черты лица, точёные и острые. Выхватывают широкие и массивные плечи, сильные и мощные руки. Ловкие пальцы сжимают руки… не его руки. Вонхо снова криво ухмыляется. На сей раз ухмылка превращается в кровожадный оскал. Он глотает дрянное поило из початой бутылки в другой руке. Нутро тут же жжется. В дверном проёме слышится поворот ключа. На секунду ему даже становится стыдно за свой внешний вид, но… да плевать. Кого это вообще волнует? — Вонхо? — слышится низкий голос из прихожей. Следом появляется и его обладатель. Что делать, когда ты, как и те чёртовы водители автобусов, сворачиваешь со своей полосы? Когда несёшься на пропалую, не в силах затормозить, когда тебя рвёт на части? Что делать? Когда нутро выворачивается от самого себя, когда тошнит так, что впору бы и прыгать с окна? Что делать, когда ты теряешься в человеке, утопаешь в нём, а он и не знает? Когда ему это и не нужно? Когда весь белый свет воспротивился тебе и твоим крохотным, никому не мешающим желаниям, что делать? — Вонхо? Что ты делаешь? — Хёну испуганно озирается на друга, рассматривая его бледное лицо. Сердце на секунду замедляет свой бег. — Хён? Ты пришёл ко мне? — улыбается Вонхо, и улыбка эта выглядит надломленной. Что делать, если человек которого ты полюбил, не может принадлежать тебе потому, что он уже принадлежит кому-то другому. Что делать? Разве есть инструкции на этот случай? — А как же Чангюн? — пьяно тянет Вонхо, поднимаясь с места. Ноги совсем не держат, но голова, на удивление, соображает ясно. — Ты оставил своего малыша из-за меня? — в его голосе нет надежды, лишь простая очевидность этого факта. Хёну вряд ли оставит Чангюна. Не в этой жизни. А он и не просит. Нет. Хосок знает что это невозможно, потому что оба они, и Хёну и Чангюн, до боли похожи на него самого. Верные. Преданные. Но от этого ему совсем, совсем не легче. В их системе мироздания случился маленький сбой, совсем незначительный для этого огромного мира, но разрушительный для одной человеческой жизни. Всегда один сбой — Хёну и Чангюн идеал этого мира — и он, Вонхо, неправильно сошедший со своей полосы и есть этот сбой. Но, кому какое дело до него? До того, что он разрушен и сломлен. Никому. Всем плевать. Может, стоит просто уснуть, а когда он проснётся, все станет как раньше? Он будет свободным? Он правда мечтал о том, чтобы избавиться от этих чувств. Хёнвон упорно старался помочь ему в этом, но в итоге, Вонхо осознал что так лишь причиняет ему ещё больше боли. Хёнвон — ещё один сбой, как и он. — Почему ты пьян? — спрашивает Хёну, замечая как друг медленно бредёт к балкону. — Что у тебя стряслось? Вонхо на миг останавливается и коротко хохочет. — А как ты думаешь? — смотрит на Хёну через плечо. В полумраке его глаза опасно поблёскивают, словно тигриный взор. Хёну устало опускается на диван и запрокидывает голову к потолку. Что делать, когда тебя рвёт от противоречий? Когда ты любишь и жаждешь одного, но не можешь не замечать другого человека? Что делать когда ты чувствуешь себя мерзким, противным и грязным? Что делать, когда ты не можешь, не хочешь отказываться от одного, но желаешь и другого?! Возненавидеть себя ещё больше? Хёну итак ненавидит себя, ненависть к себе въелась под самую кожу. Как и чувства к ним обоим. Не вытравить, не выкопать, не избавиться. И если Чангюн — его панацея. То Вонхо — самый настоящий яд. Отрава, которая действует медленно, которая убивает внутри всё живое, которая разъедает изнутри подобно кислоте. И медленно, но верно, удушает. — Ты знаешь, я знаю. Он знает. Ты никогда не уйдёшь от него. А я не готов делить тебя с кем-то ещё, даже с малышом, — Вонхо стоит на краю, почти вплотную у незастеклённого балкона. Тигриный взор мельком смотрит вниз, сердце скачет галопом. Ему страшно. Это ведь не секрет, что он боится высоты. Но ещё страшнее жить вот так вот, забившись в себя и быть всего лишь комочком оглушающей боли. Перестать получать удовольствие от жизни и стать всего лишь блеклой тенью былого себя. И жить в мире где Хёну не твой. Это ещё страшнее. Так страшно, больно и темно, жить в таком мире. И он не задумываясь переваливается вперёд. Странная лёгкость опаляет душу и сердце. Он рассматривает тысячи огненных крапинок в глазах вытянувшегося за ним Хёну, видит как беспомощно болтаются его руки, в надежде ухватить. Как искажает его совершенное лицо горькая гримаса. Вонхо не слышит, что он говорит и кричит. — Мы обязательно встретимся, — скользит последняя мысль. Город озаряет огненный закат.

***

      — Привет? — широко улыбающийся молодой человек окликает его. Хёну на секунду замирает и оборачивается. — Мы, кажется, знакомы, — бледное лицо кажется и знакомым, и нет. Де жа вю. Но отчего-то слишком больно. Хёну замирает. — Я — Вонхо, а ты? — широкая ладонь тянется вперёд, пожать руку. — Я Хёну, — вдруг улыбается Хёну и протягивает свою горячую ладонь. Крепкое рукопожатие. Он ему определённо нравится. — Я катаюсь на байках, не хочешь взглянуть? — янтарные глаза блестят знакомо. Будто где-то он уже видел этот дикий взгляд. — Почему бы и нет?!