за морозной завесой и внутренним пламенем

— Джек, а встречал ли ты когда-нибудь снежную королеву? Невинный вопрос, задевающий самую душу, пронизывающий сердце невидимыми стеклянными иголками. Заставляющий тяжелый вздох вырваться из глубин, с прикрытыми глазами облокотиться о подоконник и замереть, не проронив ни слова. — Встречал? Ух ты! А какая она? И камень с высоты немыслимой, на которую он его от себя отодвинул, вновь падает на его плечи, будто вот оно, только вчера случилось: стена изо льда вокруг неизвестного королевства и громкий крик, приказывающий убираться. Да как она вообще посмела такое сотворить? — Наверное, она красивая. Правда же, красивая? Правда. До дрожи в коленях, с властной грациозной походкой, тонкими изящными пальцами и чистейшими, будто хлопковыми волосами под цвет его. Еще бы раз ее увидеть, еще бы раз взглянуть в эти глаза, проникнуть в их тайну — в глубину сознания этого прекраснейшего чудовища; и убить — безжалостно, беспощадно, пронзить жестокое сердце ледяной стрелой, чтобы в один миг все для нее кончилось: и боль, и трудность выбора, и возможность на светлое будущее. — А где она живет? Наверное, в каком-нибудь волшебном замке, да? Раньше процветающем и счастливом, но навсегда покинутым и отвергнутым всем миром, брошенным на растерзание борющейся с собой девушки, не принимающей ни помощь человека знающего, ни собственные желания, бьющие ключом из-под снежного занавеса отчаяния: «Я не хочу этого делать. Просто оставьте меня. Ты слышишь? Убирайся!». — Наверное, она такая добрая и всем помогает, да, Джек? Доброта ее закрыта под крепким железным замком, о который обжигается всякая рука, пытающаяся дотянуться до сокровенного, а помощь ее, как кинжал отравленный, слегка задевающий мизинец и ядом растекающийся по жилам, оставляя человека одного — умирать в безвестности собственных мучений. Хоть бы раз еще попробовать вернуть ее в мир сознательный, вытянуть ее из глубин темного отражения реальности, в которое загнали ее злые глаза, вилы, оглушающие крики и собственные горькие слезы. Хоть раз бы еще протянуть ей ладонь, посмотреть долгим и понимающим взглядом, не боясь получить замороженную пулю в самую голову. — И сильная. Она должна быть сильной, не так ли? Необузданной, но сокрушительной магией обладающая, сама не осознающая, на какие невероятные вещи способна, боящаяся собственного отражения и без всякого страха взирающая на направленное на нее оружие. «Тебе нельзя здесь находиться. Забирай свой посох и больше никогда не появляйся мне на глаза. Не пытайся мне угрожать — не выйдет». Голос мелодичный, как звук скрещивающихся стальных мечей, в голубых радужках — неприкрытое возмущение и готовность в любой момент принять бой и победить. — В ее сказочном царстве, наверное, все замечательно, а, Джек? Раздор и хаос господствует на улицах, по которым, озлобленные и обездоленные, гневаясь на все вокруг, не имея права гневаться на собственную королеву, переползают люди от одного убежища к другому, грабя и убивая, и стараются найти хоть какой-то приют, маленькое место у домашнего очага и теплое одеяло. В спрятанных от посторонних глаз подпольях собираются измученные ненавистники, грезя о смене власти и более миролюбивых порядках, прекращении буйств и начале нового периода в жизни страны. И выходят на дворец вооруженные, с яростными криками и осунувшимися серыми лицами, и умирают все, как один — под снежной лавиной только что проснувшийся правительницы. — Джек, а, Джек? А он смотрит в пустоту и в ней будто видит смутные очертания того далекого запущенного замка и юной женщины в легком голубом платье с белыми волосами, ниспадающими на оголенные плечи, которая с болью в глазах и со слезами на фарфоровой коже отдает бесчеловечные приказы отвратительно ухмыляющимся солдатам. Они одни от этого выигрывают, они одни заправляют этой землей, а она — лишь потерявшаяся в себе пешка, пытающаяся выжить во враждебном к ней мире. — Джек? Ты чего не отвечаешь? — Глупости, Джейми. Снежной королевы не существует. К сожалению, это все только выдумки.