Пакт

Закончив вытираться, я обвязал вокруг бёдер полотенце и отодвинул занавеску душевой. Я откинул с лица влажные волосы, рукой пригладил их назад и только потом подошёл к зеркалу. В нём была Роуз. Она стояла, прислонившись спиной к поверхности, так, что я видел лишь её волосы, прижатые к зеркалу, которое в ванной комнате было частью обрамлённой цветочками раковины. Обстановка меня раздражала: чужие вещи на незнакомых местах. Присутствие рядом кого-то... чего-то вроде Роуз. Странные запахи, и, кажется, даже какой-то другой вкус у воды. Если верить Роуз, вода поступала в дом из скважины. Мне пришлось воспользоваться тем единственным шампунем, который здесь нашёлся, и сейчас комнату заполнял его тягучий и насыщенный аромат. Теперь я прекрасно понимал отчаянное желание Молли опустошить полки и убрать со стен картины — присутствие бабушки чувствовалось в доме так сильно, что казалось, способно было затмить моё собственное. Особенно, если учесть, что моё присутствие и так уже было несколько ограниченным. Когда я смотрел в зеркало, то видел там лишь ванную комнату и стоящую ко мне спиной Роуз. Моего собственного отражения не было. Я пользовался чужими мылом и шампунем, придающими мне непривычный запах. Мне не хватало под рукой всяких мелких безделушек, которыми я оброс за последние пару лет. Я словно бы стал чуть менее собой. А все вещи в доме несли отчётливый бабушкин отпечаток. За зеркалом было напоминание о бабушкином замысле, моё тело пропахло бабушкиными шампунем и мылом с лавандой, по всему дому мне попадались на глаза её вещи, и казалось, что она до сих пор не покинула это место. Её присутствие ощущалось во всём. В каком-то смысле она и не покидала нас. Над нами висела постоянная угроза. Нам требовалось изучить написанные моей бабушкой книги, к которым мы так и не притронулись. Насколько велика исходящая от них опасность? — Эй, — окликнул я. — А вы с Пэйдж и Молли не рассказывали друг другу страшилки? — Иногда, — ответила Роуз не оборачиваясь. — Помнишь те истории, что мы рассказывали о доме? Настоящие и выдуманные? — Немного, — сказала она. — Мы были не очень близки. В смысле, мы одного возраста, плюс-минус год, но мы не дружили. — Серьёзно? — мой удивлённый возглас, похоже, испугал её. Она повернула голову и столь же стремительно отвернулась, мельком увидев меня с полотенцем вокруг бёдер. Я поправил полотенце, убедившись, что всё в рамках приличия, а затем сказал: — Всё в порядке. Я прикрыт, и мы вроде как не чужие, правда? — Правда, — согласилась она, но повернулась далеко не сразу. Она украдкой бросила взгляд, осмотрев меня с ног до головы, а затем нахмурилась. — Вы перестали дружить когда бабушка объявила правило «только одна внучка», или... — До этого, — ответила Роуз. — До этого, — повторил я, прокручивая эту мысль в голове. — Мы с ними были настоящими друзьями. Обменивались емэйлами, радовались встречам друг с другом... Я оборвал себя — Роуз уже мотала головой из стороны в сторону. Одна светлая прядь выбилась из стянутого на затылке пучка. — Я знакома с Молли примерно настолько же, насколько с Калланом или Роксаной, то есть почти никак. А потом, когда появилась эта тема с «только одной внучкой», мы стали соперницами. — Ты не расстроена её смертью? — Конечно расстроена! — сказала она. — Правда расстроена. Но... если бы мне сказали, что умерла миссис Найлс, это расстроило бы меня примерно так же. Ушел из жизни кто-то, с кем я была немного знакома. Это грустно, это напоминает о том, что все мы смертны. Но с нами произошло много чего ещё. Ты стал наследником, а я стала... этим. — А Молли в этих событиях значит не намного больше, чем пожилая соседка, с которой ты здороваешься, когда проходишь мимо, — сказал я. — Мне жаль, — сказала Роуз. — Есть хорошие воспоминания, но плохих тоже много. Постоянно возникали какие-то ссоры. И если ты не участвуешь в очередной из них, то лишь потому, что приходишь в себя от предыдущей. Всё направлено на то, чтобы сделать тебя слабее, выбить из гонки. А мама и папа это только поощряли. И это вроде как испортило мои отношения с родственниками. — Испортило? — уточнил я. Она бросила на меня странный взгляд. — Тётя Ирэн подёргала за ниточки, чтобы обломать Пэйдж поступление в университет, и у неё почти получилось. Дядя Пол взбесился, Пэйдж взбесилась. И потом почти четыре месяца подряд я просто каждый день жила в постоянном страхе. Мою машину взломали, разлили под сиденья концентрат апельсинового сока. Такая густая штука, которую надо смешивать с водой в пропорции один к двум. Когда я это обнаружила, в ней стояла такая вонь, что ездить на ней стало невозможно, и даже чистка не помогла вывести запах. — Непохоже на Пэйдж. — Я почти уверена, что в тот раз это была Элли. Она ещё намекнула, что тормозам не стоит доверять, и я после этого больше не садилась за руль. Когда думаю о родственниках, первыми в голову приходят примерно такие вот воспоминания. Попади я в такую ситуацию, ни за что б не бросил водить. Общение вроде бы должно сближать людей, но я ощущал лишь как всё отчётливее проступают различия между нами. — Такие вот у меня воспоминания, — задумчиво продолжила она, — а это, очевидно, означает, что в реальности ничего такого не происходило. Но всё это часть того, кто я есть, чем бы там я ни была. Так что я не питаю особой любви к нашей родне, и не важно, настоящие это воспоминания или ложные. Я кивнул. — Помню, как мы рассказывали друг другу истории об этом доме. Я даже специально выискивал их, чтобы иметь запас для будущих встреч. Одни — смешные, другие — страшные, разные были. Я завидовал Молли и Пэйдж, потому что с ними делились историями их братья и сёстры. Вот к примеру... у меня была история про нашего прадедушку, одного из этих, баронов-разбойников. Помнишь что-нибудь такое? Судя по лицу Роуз, она впервые об этом услышала. — Он безжалостно устранял конкурентов, запугивал, избивал, грабил. Пока однажды не подрядил нескольких головорезов избить кого-то, а их повязали. Он ударился в бега и оказался в Канаде, где с ним познакомилась одна вдова — наша прабабушка. Это были родители бабушки Роуз. — Не слышала этой истории. — В письме, которое она нам оставила, говорилось, что на роль мужей больше подходят мерзавцы, чем джентльмены. И я не могу не задуматься... как давно начались эти дела с демонами и дьяволами? Вокруг этого дома и этой семьи столько кровавых историй. Стала ли наша бабушка первой, кто выбрал этот путь, или так всё и было с самого начала? — Не знаю, — ответила Роуз. — Не хотелось бы такого варианта. Потому, что на нашей семье лежат какие-то долги, а я не хочу быть должна за подобные вещи. Не желая развивать тему, я нагнулся к тумбочке под раковиной и принялся в ней рыться. В одном из выдвижных ящиков я обнаружил маленький тюбик с кремом для бритья с изображенным на нём женским силуэтом. Он пролежал там так долго, что прилип к поверхности. Ещё глубже нашёлся пакет с дешевыми одноразовыми бритвенными станками розового цвета. Я решил побриться во что бы то ни стало и оторвал прилипший тюбик от дна ящика. В процессе бритья я порезался раз пять, не меньше. Станки пролежали там так долго, что от температуры лезвия искривились. В любом случае, это было лучше, чем ходить небритым. Полагаться на отражение не приходилось, так что помочь могла лишь методичность. Странно было, по привычке поглядывая в зеркало, встречать там взгляд изучающей меня Роуз. Я провёл ладонью по лицу в поисках несбритой щетины, затем умылся, смывая пену. — Немного пены вот тут сзади, — сказала Роуз, указывая себе на шею. Я смыл её. — Не стоит пока заниматься ничем опасным, лучше вернёмся к чтению, — сказала она. — Знай, с чем имеешь дело, — сказал я. Я вытер лицо и обработал свежие порезы. Хотя с учётом вчерашней раны на скуле вряд ли это имело большое значение. — Вот именно. Лишняя информация не повредит, ведь так? Ты в школе хорошо учился? — Отвратительно, — сказал я, и она нахмурилась. — Но я справлюсь. У меня прекрасная память. В школе мне не хватало усидчивости. — Как сильно ты продвинулся в Началах? — Прочитал вступление, — сказал я, выдавливая пасту на зубную щётку. На самом деле я успел лишь начать, а затем усталость взяла верх, и я уснул. Проснулся я после полудня, и, чтобы привести голову в порядок, решил принять душ. Не могу ничем заниматься, когда чувствую себя грязным и небритым. — Только вступление? Я почти уже закончила, — ответила она. Я взглянул на неё с удивлением. — Похоже, я не нуждаюсь во сне, — сказала она задумчиво и как-то отрешённо. — Не испытываю голода, не дышу. Сердце еле бьётся. — Ты читала всё то время, что я спал? — Да, в основном. Сложно сосредоточиться, поскольку я ещё не до конца отошла после вчерашнего, но я прочитала сколько смогла, побродила по дому, просмотрела содержимое библиотеки, попыталась составить впечатление о книгах. По крайней мере, о тех, которые напротив зеркала. Я кивнул, продолжая чистить зубы. Отчасти я был даже рад возможности промолчать. Меня раздражало, что она настолько вырвалась вперёд, и что, поскольку она не нуждалась во сне, этот разрыв в будущем станет лишь больше. Я не был готов признать это вслух. С одной стороны, я хотел, чтобы мы были на одной волне, чтобы работали вместе, обменивались мыслями. С другой стороны, ну... «Все самые глупые и свирепые Другие были пленены, повержены, поглощены, изгнаны или побеждены обманом. Не забывай, что из себя представляют Другие. Знай, что все они, в результате процесса истребления, тянущегося уже двадцать шесть веков, отличаются хитростью от природы, либо состоят в рабстве у хитрых, либо созданы хитрыми, чтобы лучше выполнять своё предназначение. Острый ум — лучшая защита и опаснейшее оружие на этом поле битвы». «Начала», глава первая, введение, о Других. В этой главе описывались самые главные правила, самые простые понятия, которые нам следовало знать. Доверять Другим нельзя. Кем была Роуз, если не Другой? Недостаточно древней, чтобы быть связанной старыми законами, которые запрещали лгать и нарушать клятвы, но всё равно Другой. Не одной из смертных, не принадлежащей миру смертных. — Хорошо хоть ты проснулся, — заметила она. — Три часа в одиночестве в этом доме — это уже перебор. Не знаю, как я смогу выдержать всю ночь целиком, ощущая то, чем я теперь стала. Сейчас, когда прошло достаточно времени, в ней не осталось никаких следов вчерашней измождённости, чувства стали проявляться ярче. Что же касается моих чувств... может быть я и сумел бы понять, насколько сильно они проявляются, если бы мог видеть своё лицо. — У тебя классные татуировки, — неожиданно сказала она, запнувшись на следующем слове. — Я... завидую, честно говоря. У меня не было такой возможности, но если бы я сделала татуировку, то выбрала бы что-то похожее. Я посмотрел вниз. Маленькие птички, сидящие на ветвях, в серых, белых и жёлтых пастельных тонах на фоне красного акварельного пейзажа. — Спасибо, — ответил я. Может быть что-то общее у нас всё-таки было? Вкусы? Или это всё коварные манипуляции Другой? Существовал ли способ проверить, что она — это действительно я, с единственным и не таким уж маленьким отличием? Я вышел из ванной и направился в гостиную. — Я так понимаю, до главы восемь ты пока не добрался? — спросила она из отражения на стекле в одной из картин на стене. — Нет. — Тебе стоит взглянуть, — заметила она. По крайней мере, это всё, что она успела сказать до того, как я вышел из зоны слышимости отражающих поверхностей. Когда я вошел в гостиную, она уже стояла в зеркале, которое я вынес из туалета. Книга лежала на кофейном столике. Начала, глава восемь. «Опасности, с которыми сталкивается практик». Не снимая полотенца, я натянул трусы, склонившись над книгой и зачитывая вслух заголовки: — Клятвопреступление, предательство внутри ковена, предательство фамильяра, ковены, крестовые походы, смерть, владения, казнь, эксквизиция... — Ниже. Я взял книгу в руки, чтобы удобнее было листать. — Лорды, потеря инструмента, потеря взора, потеря души... — Ближе к самому концу. — У меня не хватит терпения. Просто скажи страницу, а ещё лучше, назови заголовок. — Охотники на ведьм. Я пролистал до нужного заголовка. — Охотники на ведьм существенно отличаются от инквизиторов. В то время, как инквизиторы выступают от лица внешних сил, охотники на ведьм выполняют работу для практиков или Других. Их часто используют для укрепления власти Лордов, для поддержания равновесия и охоты на преступников. Правда и невинность не входят в набор их инструментов, но они используют средства, которые предоставляют им те, кому они служат. Помимо защиты, которой пользуются все непробуждённые, у них есть способности к обходу средств защиты, используемых практиками и Другими. Роуз с ожиданием смотрела на меня. — Пока я не понимаю, к чему ты клонишь. — Я хочу посмотреть, появятся ли у тебя те же мысли, что и у меня, — сказала она. — Ты думаешь про тех брата с сестрой из видения, которые снаряжались, чтобы отправиться за нами? — Я думаю не столько о них, сколько о роде их деятельности, — сказала она. Я на минуту задумался. — Тогда я не знаю, к каким мыслям ты хочешь, чтобы я пришел. — Мы сами могли бы пойти по этому пути, — выпалила она. В ней сквозило нервное возбуждение. — Можно избежать самых отвратительных вещей, этих книг про демонов и чёрт-те знает чего ещё. Если в этом мире могут существовать охотники на ведьм и инквизиторы, может быть, и у нас получится? — Одалживать силу вместо того, чтобы обладать ею? Она кивнула, но как-то слишком резко и поспешно. — Вроде того, — она начала говорить быстрее. — Не влезая в дебри. Приобретём навыки, которые научат нас выживать. Подойдём к решению с совершенно другой стороны. — Не нарушив ни одно из её требований? Найти фамильяра, получить инструмент, отгородить для себя кусочек этого мира? Роуз, я понимаю, что именно ты хочешь сделать, и даже почти понимаю почему ты этого хочешь, но твой план не сработает. Похоже, этот ответ сильно её расстроил. Роуз наклонилась ближе к зеркалу. — Почему нет? Мы можем сделать только это, но уйти от всего остального. Нам нужен обходной путь. — Да, я понял, но ты помнишь самый первый шаг из того списка? Я должен пробудить себя... а за это нужно заплатить цену. Я потеряю способность лгать. Как там сказал тот парень из видения? В этом мире всё не бесплатно. Станешь охотником на ведьм — получишь их обязанности. Роуз распалялась всё больше. — Мы можем свести этот эффект к минимуму. Будем следовать букве закона, а не его духу. Возьмём фамильяра, но выберем самого слабого из всех духов. Что-то настолько маленькое, что оно не сможет ничего от нас потребовать, не сможет оспаривать наше главенство. Выберем какой-нибудь неагрессивный инструмент. Установим владение над максимально крохотным клочком земли. И тогда нам останется только чтение — чем стоит заняться в любом случае — и заключение брака. — А что насчёт долга? Мы ведь должны его погасить. И что мы будем делать, если окажется, что мы сами связали себя по рукам и ногам? — Если это единственная проблема, то думаю, мы легко найдём выход, когда лучше исследуем вопрос. Нет, таким путём её не переубедить. Лучше зайти с другой стороны. — А причём тут охотники на ведьм? — Мы узнаем, как они себя защищают, и будем использовать те же методы. У них есть спонсоры, источники энергии и инструменты. В каком-то смысле, они есть и у нас. У нас есть наше наследство. — Я правда не хочу тебя обламывать... — начал я. — Но тебе и не нужно. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Когда я увидел в документах, что условием отказа может быть лишь наше желание, то почувствовал то же самое. Я поверил, что у нас есть выход. А сейчас я думаю, что то, что ты предлагаешь — тоже ловушка, но в другом смысле. — Нет, Блэйк. Мы справимся. Просто нужно действовать аккуратно. — У меня ощущение, что это не та ситуация, где сгодятся полумеры. Мы не сможем стать наполовину наследниками, а наполовину охотниками. — А какие другие варианты? Ты действительно хочешь идти по пути, который для нас наметила бабушка? Расправляться с врагами, заключая сделки с дьяволом? Пытаться расплатиться с чёрт знает кем, кому задолжали наши предки? Я встал и направился на кухню. — Я не говорю, что хочу иметь дело с дьяволами или с чем-то подобным. Я хочу сказать, что не готов платить настолько высокую цену, как ту, что мы платим за «пробуждение», если мы даже не собираемся использовать то, за что платим. Она заговорила со мной из отражения в тостере. — Знаешь, у меня ведь тоже есть право голоса. Я прошёлся по кухне, пытаясь обнаружить что-то, чем можно было бы перекусить. Желательно такое, чтобы потом не скрутило живот. Продолжая разговор, я открывал дверцы шкафов, выдвигал и задвигал ящики, хлопая несколько громче, чем было необходимо — Да, оно у тебя есть. Но окончательные решения принимаю я, как я и разгребаю все последствия, разве не так? — Если ты до сих пор не заметил, я привязана к тебе на каком-то метафизическом уровне. Если ты умрёшь — я тоже не жилец. — Это ты так думаешь. И в любом случае, это я — тот, кто получает раны, — сказал я. — Это у меня сейчас порезано лицо и заштопана рука. — Ты хотя бы живой, — возразила она. Нас прервал продолжительный стук в дверь. Роуз повернула голову так резко, что свободные пряди волос разлетелись в стороны. Я замер на месте, уставившись на дверь. Стук повторился. — Что бы там ни было, — сказал я, — мне может понадобиться помощь. Она ничего не ответила. В дверь постучали снова, на этот раз сильнее. — Как я уже говорила, — сказала Роуз, — мы связаны друг с другом. Иди. Я тебя прикрою. Я кивнул. Я вытащил из рюкзака футболку и по пути к двери натянул её на себя. Остановился и взглянул в глазок. На мгновение сердце ёкнуло, а затем нахлынуло облегчение. Открыв дверь, я увидел на крыльце двух мужчин в форме. Один из них был мне знаком. Он был в том странном сне, который я увидел незадолго до встречи с Роуз. Полиция. — Меня зовут Пэт Макгуин, — первым заговорил второй мужчина, — офицер королевской конной полиции. Это шеф полиции Лейрд Бехайм. — Здравствуйте, — настороженно ответил я. — Не могли бы вы представиться? — попросил меня Лейрд, пристально рассматривая меня. Светло-голубые глаза в сочетании с очень тёмными прямыми волосами, лишь немного тронутыми сединой у висков. Я видел его во сне. Мужчина с карманными часами, сидящий за столом со светловолосыми женщинами. Мне потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Я попытался сообразить, что сказать. — Ммм... — Вопрос не такой уж и сложный, — заметил офицер. — Я только что проснулся, — сказал я. — Простите. Мысли ещё путаются. — Ваше имя? — спросил он. Уклониться от вопроса не получится. — Блэйк Торбёрн. Лейрд поднял брови. — Сын Пола? Нет, секунду, его же звали… — Питер. Это мой двоюродный брат. А мой отец... — Брэдли Торбёрн, методом исключения. Точно. Офицер посмотрел на Лейрда. — Я неплохо знаю его семью, — сказал Лейрд. — Вы здесь один, мистер Торбёрн? — Единственный человек в доме, — сказал я. — Вы ранены, — заметил офицер. — Порез на щеке. Могу я узнать что случилось? Внезапная смена темы застала меня врасплох. Пока офицер допрашивал меня, шеф полиции наблюдал за мной. Он будет очень внимательно оценивать, что я скажу. Опасная ситуация. Я ощутил холод, и дело было не только в температуре на улице. Надо избежать ареста, иначе меня заберут из дома, и я потеряю защиту, которую он мне даёт. Но этот человек, Лейрд Бехайм — мой враг. Пожалуй, если он осознает, что я ещё не «пробуждён», моё положение станет только хуже. Нельзя, чтобы меня поймали на лжи. И наверное так же нельзя, чтобы у них создалось впечатление, что я слишком уж осторожно подбираю слова. — Машина сломалась на шоссе. Я попытался срезать через лес, потому что вдоль шоссе было опасно идти. По дороге обо что-то порезался. — Где вы были сегодня в четыре часа утра? — Думаю, ещё спал. Проснулся очень рано, поэтому не могу сказать наверняка. Могу я узнать причину расспросов? — Позже. Кто-то может подтвердить ваши слова? — Джоэл Монти, мой друг, он же хозяин дома, где я живу. Я разбудил его где-то около пяти, чтобы попросить машину. Он будет не рад узнать, что машина сломалась и мне пришлось её бросить. А у меня даже времени не было вызвать эвакуатор, если её уже не эвакуировали. — Ясно. Его номер? Я продиктовал номер. Офицер обменялся взглядами с шефом полиции, и тот направился вниз по лестнице приложив телефон к уху. — Это иногородний номер телефона. Вы встали сегодня в несусветную рань, взяли у друга машину и решили съездить в другой город, чтобы..? Лейрд находился в пределах слышимости. Кроме того, я не был уверен, что могу доверять офицеру полиции. — Моя двоюродная сестра Молли унаследовала этот дом. Сейчас её тут нет. И я не знаю где она. — Вы должны понимать, что меня смущает эта последовательность событий, — сказал он. Похоже, мой рассказ не произвёл на него впечатления. — Какова была цель вашего визита? У меня не было готового ответа. — Я могу сначала узнать что случилось? — Сначала ответьте на мой вопрос, — он был настроен серьёзно. Что, чёрт возьми, я должен был сказать? Времени на раздумья не было. Если сомневаешься… постарайся говорить правду. — Машина сломалась, и я пришел сюда, потому что мне больше некуда было идти. Молли здесь не было. Я решил, что мне лучше остаться здесь. Ни слова лжи. — Это не объясняет причину вашей поездки. — Прозвучит глупо, но мне приснился кошмар. И я решил проехаться на машине, попытаться от всего этого убежать. Он наградил меня взглядом, подтверждающим мои слова: это действительно прозвучало глупо. Но вежливость не позволила ему высказать мне это в лицо. Оценив абсурдность моих действий, он, должно быть, пришёл к выводу, что я был под кайфом. Лейрд вернулся на крыльцо. Меня нервировало то, как он на меня смотрит: слишком спокойно и как-то чересчур обыденно. — Арендодатель подтверждает время, — сказал он. — И машину нашли на обочине шоссе. Я ощутил, что пальцы окоченели. Не вынимая рук из карманов, я сжал ладони в кулак. — Если вы заедете на заправку чуть дальше того места, где я бросил машину, то менеджер забегаловки и блондинка средних лет, которая там работает, могут подтвердить, что видели меня. Это она подвезла меня сюда. — Мы проверим, — ответил офицер. — А что случилось-то? — снова спросил я. Ответ был мне известен, но они этого не знали. — Мы можем войти внутрь? — спросил Лейрд.— Кажется, вы продрогли. — Можете, если у вас есть ордер, — ответил я. — В чём дело? Лучше показаться неприветливым параноиком, чем разрешить врагу проникнуть на безопасную территорию. На мой вопрос ответил офицер. — В лесу было найдено растерзанное тело Молли Уокер, хозяйки этого дома. Если я и опасался, что моя реакция на эту новость покажется неискренней, то сомнения пропали, как только я осознал сказанное. — Р… растерзанное? — Она стала жертвой зверского нападения злоумышленника, если судить по следам, — сказал офицер. — В настоящий момент мы не разглашаем других подробностей. — Я... — начал я, и замолчал, потом попытался снова, но так и не сумел ничего сказать. Я и сам не понимал, что я хочу сказать. Я уже знал о смерти Молли. Но услышать это так, от реальных людей, безо всякой мистической чертовщины... — Вы... что? — спросил офицер. — У неё есть семья в городе. Они переехали сюда, чтобы быть поближе к бабушке. — Мы знаем. Мы уже их опросили, — ответил офицер. — Это они направили нас сюда. Мы бы хотели зайти внутрь, чтобы попытаться установить причину нападения. — Нет, — я отрицательно замотал головой. — Ирэн Уокер дала нам разрешение на досмотр помещения. Я не мог позволить Лейрду Бехайму войти в этот дом. — Нет. У неё нет прав раздавать подобные разрешения, — сказал я. — Мне жаль. Я могу дать вам номер юриста. Как я понимаю, если Молли мертва, то права на владение домом перешли ко мне. Это моя собственность, и таково моё решение. Без ордера в дом я вас не пущу. — Это может плохо отразиться на вас, мистер Торбёрн, — сказал офицер полиции. — Понимаю, — сказал я. Во рту пересохло, и глаза слезились как от холода, так и из-за недавних новостей. — Я... мне жаль. Мне нужно время, чтобы всё осознать. Я устал и растерян, и наверное, мне не стоит принимать серьёзных решений в таком состоянии. Лучше будет, если сначала вы поговорите с юристом. — С мистером Бизли? — спросил Лейрд. — Да, с мистером Бизли, — сказал я. — Я его знаю, — сказал он в ответ на взгляд офицера. — Местная общественность уделяет этому дому большое внимание. Город переживает интенсивный рост. У нас появилась железнодорожная станция, мы недалеко от Торонто. Цены на собственность взлетели до небес, а количество пригодных для застройки территорий сильно ограничивается особенностями местности и расположением этого поместья. В последний раз, когда я этим интересовался, дом стоил двадцать миллионов долларов. — Сейчас он стоит дороже, — заметил я. — Могу себе представить. На нём сходятся жизненные интересы довольно многих людей, — сказал Лейрд, не отрывая от меня своего взгляда. — Мистер Бизли вёл большую часть дел по урегулированию споров этой семьи. Я знаю его. Если хочешь, я могу побеседовать с ним и попробовать договориться. — Буду признателен, — ответил офицер. — И если не возражаешь, я потом задержусь и побеседую с мистером Торбёрном. Если он говорит правду и действительно унаследовал собственность, я хотел бы обсудить этот вопрос. Похоже, офицер полиции был не в восторге. — Ты помнишь о сроках? — Само собой. Я поговорю с мистером Торбёрном, потом встречусь с юристом. А во время обеда введу тебя в курс дел. — Хорошо, — офицера устроил такой ответ. — Мне нужно сделать пару звонков. Позвони, когда освободишься. Лейрд кивнул. Вместе мы смотрели вслед уходящему офицеру. Снег тяжело скрипел под его ботинками. Когда он ушел, Лейрд достал из куртки карманные часы. Он откинул крышку, бросил взгляд, и закрыл их, не убирая обратно. Его инструмент? — Признаюсь честно, я ожидал встретить девушку. — Увы, — ответил я. — Для меня это неожиданно в той же степени, что и для вас. — Если тебе станет от этого легче, я считаю, что ты невиновен, — сказал он. — Вот как? — спросил я. — Чистая правда. И я не лгал, когда сказал, что мне нужно обсудить с тобой несколько вещей. — А вы очень честный парень, как я погляжу, — сказал я. Блин, какая тупая реплика. — Думаю, мы оба знаем почему, — сказал он. — Давай обойдёмся без притворства? — Как угодно, — пожал плечами я. — Я считаю, что ты невиновен потому, что я знаю, кто убил Молли Уокер. — Кто? — спросил я. На улице становилось по-настоящему холодно. — Не могу сказать, — он лишь мотнул головой. — Дело останется нераскрытым, случай получит огласку в СМИ, но не станет сенсацией. Полиция, скорее всего, добросовестно постарается раскрыть это преступление, но потерпит неудачу. — Разве это не противоречит клятвам, которые вы давали, когда вступали в должность? Или вы не настоящий полицейский? Он улыбнулся. — Могу тебя уверить, я прошел необходимое обучение, заслужил этот пост и добросовестно выполняю свои обязанности. Но мне бы хотелось поговорить о тебе. Не хочешь немного прогуляться? — Прогуляться? — спросил я. — Если ты боишься, я могу обещать обеспечить тебе защиту на всё время, пока ты находишься рядом со мной. Мы прогуляемся до одного места, где сможем спокойно поговорить, затем я приведу тебя назад, настолько безопасно, насколько смогу. — И в какой именно степени это безопасно? — спросил я. — Я не знаю, насколько хороша ваша защита. — Думаешь, я каким-то образом себя ограничил? — спросил он с явным удивлением. — Я думаю, возможно всё что угодно. — Если бы мы поменялись ролями, то кому-то, настолько же сильному, как я, я бы доверил своих дочерей, о которых очень забочусь. — Это какая-то ловушка? — спросил я. Его улыбка немного дрогнула. — Эти расспросы начинают мне надоедать. — Вы не ответили на мой вопрос. — Это — не ловушка, — сказал он. — Сейчас моя главная цель — понять что ты за человек. Ты — неизвестная величина в очень тонко сбалансированной системе. Но мы могли бы поговорить об этом позже. Подозреваю, что ты извлечёшь из предстоящей беседы куда больше информации, чем получу от тебя я. — Прямо сейчас, учитывая всё, что я недавно пережил, я бы предпочёл не информацию, а тепло и безопасность, — сказал я. — И мне нужно время, чтобы осознать смерть Молли. — Что, если я предложу тебе помощь со стороны закона? В доме тебе будет и теплее, и безопаснее, чем в камере в ожидании суда, — сказал он. Я обдумал эту мысль. — Теперь ваше предложение стало гораздо более заманчивым, — признал я. — Если ты согласен, то я подожду здесь, а ты захвати куртку и всё остальное, что считаешь нужным. — Дайте мне минуту, — сказал я, захлопнул дверь и направился в гостиную. — Откажись, — сказала Роуз. — Мы получим ответы, — возразил я. — Это в самом деле опасно, — ответила она. — Мы можем пойти безопасным путём. Как я уже говорила, мы слишком многого не знаем. Я нашёл куртку. — Они были в той маленькой чёрной книге. Бехаймы. Это один из ковенов. — Это не совсем ковен, но да. Одна из семей. Возможно, самая старая из местных. Именно поэтому ты не должен с ним идти. — Он поможет нам избежать проблем с законом, а это сейчас волнует меня больше всего. Не знаю, сможем ли мы что-то противопоставить обычным людям, если, например, полиция решит выбить дверь. — Блэйк! У меня что, нет права голоса? — Есть, — сказал я. — Но... помнишь, ты говорила, что сходишь с ума, когда остаёшься в одиночестве? А я вот не выношу находиться взаперти. Мне нужно продолжать двигаться. Я был таким ещё до того, как сбежал из дома, а потом эта черта только усилилось. Если есть возможность размять ноги и получить информацию, и нет явной опасности, то я ей воспользуюсь. — Блэйк, не надо. — Надо, — сказал я. — Пошли со мной. Мне может понадобиться помощь. Я натянул куртку, затем покопался в шкафу в поисках шарфа и шапки. Нашёл их, и даже подходящего размера. Остались от медбрата? Я был готов к тому, что как только переступлю порог, меня застрелят или случиться что-нибудь столь же скверное. Но ничего такого не произошло. Поэтому я запер дверь и замер, не выпуская из руки дверную ручку. — Вы обещаете оказать поддержку со стороны закона? — Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты не столкнулся с проблемами подобного рода. Я приму меры, чтобы никто не проник в дом. Обещаю тебе это. — В доме я в безопасности? — спросил я. Он вздохнул. — Вижу, ты знаешь не очень много. — Да, но я быстро учусь, хотя и не настолько, как хотелось бы. — Уверяю тебя, дом безопасен. Я не знаю никого, кто мог бы или стал бы наносить ущерб дому или собственности. Если бы это было так просто, мы бы давно его снесли. Я повернулся и пошёл рядом с ним вдоль по занесённому снегом спуску. — Позволь сразу перейти к делу. Я бы хотел поговорить с тобой об одном гипотетическом сценарии, — сказал он. — Конечно, — сказал я. — Глобальная политика, если не возражаешь. — Не возражаю. — В этом сценарии участвует несколько стран. К примеру, Америка. В рамках этой аналогии у меня есть интересы, связанные с Америкой, но это справедливо только для меня. Сильная, возможно, излишне гордая, большая страна, хранители мира. Я взглянул на его форму — Ясно. — Далее есть европейская страна. Я бы сказал, что она очень традиционна, обольстительна, красива и очень хорошо помнит обиды. Долгая история, установившиеся традиции. Я вспомнил сидевших напротив него светловолосых женщин. — Могу себе представить. — Есть и другие страны. Представь себе немногочисленную, очень старую и в каком-то смысле отсталую нацию. Затем, есть обширные дикие пустоши с редкими поселениями. Ещё есть очень амбициозное государство, только что необъяснимым путём стремительно разбогатевшее, но способное с той же стремительностью потерять своё богатство. Кроме того, есть ещё множество не столь крупных игроков, которых не стоит игнорировать, однако можно опустить в рамках нашего разговора. Я пытался сопоставить информацию с описаниями, но это было непросто. Может, человек в башне с говорящей собакой — амбициозная страна? Девушка в клетчатом шарфе... методом исключения... — Я представляю себе женщину из индейцев, — сказал я. — Верно, такая женщина могла бы возглавить ту старую нацию. — Девушка в тёплой одежде с кроликом — относится к диким пустошам. — Ммм. Да, ты абсолютно прав. — И длинноволосый молодой мужчина — это богатое государство? — Да. — Если расширить этот сценарий, найдётся ли там место для девушки-подростка в клетчатом шарфе? — Я в растерянности, — нахмурился он. — Как и я, — сказал я. Девушка, ведущая беседу с Другим, улыбка которого растягивалась слишком широко. Он задумался на мгновение, затем кивнул и улыбнулся какому-то своему знакомому, шедшему навстречу. — Ах да, — сказал он, когда мы прошли мимо, — возможно, она та, кто врывается на собрания. Новичок в этом мире. — Неужели? — Слишком юная и небольшая, чтобы стать серьёзной угрозой. Пребывает в самообмане, работает с вещами, которые не вполне понимает. Сложная ситуация. Я бы не назвал её суверенным субъектом, скорее отнёс бы к террористам. — Как скажете. Можем ли мы называть её Мэгги, или это разрушит метафору? — Полагаю, мы могли бы называть её Мэгги Холт. Я кивнул. Он глубоко вздохнул, откинул крышку часов, затем, не взглянув, захлопнул. — В этом воображаемом сценарии, у нас есть страна, скажем, некий эквивалент Южной Америки. Эта гипотетическая страна непредсказуема, за ней числятся неоднократные акты агрессии, и так уж получилось в нашем сценарии, что она единственная, кто располагает ядерным оружием. Ядерное оружие. Похоже, это была отсылка к тем книгам, которые я видел в библиотеке. Опасно хранить, опасно использовать. Если кто-то пустит их в ход, проиграют все. — В нашей гипотетической истории, диктатор умер, а его преемник в скором времени был ликвидирован наёмным убийцей. Теперь к власти пришёл очередной преемник, и никто не знает, что он за человек... а это может иметь большое значение, учитывая какое оружие находится в его руках. Он может оказаться отчаянным, или рассудительным, или торгашом, или политиком, или школяром. Но он остаётся неизвестной величиной. Внешность может быть обманчивой. — Могу себе представить, — сказал я. — Если эта маленькая южная страна исчезнет как угроза, все останутся при выгоде. И дело тут даже не в ядерных бомбах. Другие страны стоят на пороге новой эры... и страна, сильнейшая из всех, станет абсолютным лидером, возможно навсегда. Если Дом-на-Холме — это маленькая страна, а Якобс-Бэлл — регион... — Почему это так важно? — спросил я. — Это... ресурсы, или что там ещё вы хотите получить? Всего лишь несколько акров земли. — Когда дело заходит так далеко, всё принимает новый оборот. Размер населения, богатство, и прочие вещи, они привлекают всеобщее внимание. Сейчас наш городок достаточно мал, и может оставаться незамеченным. Должен признать, начиная с этого момента, если мы продолжим говорить о более далёких областях, скажем, в радиусе тысячи километров отсюда, моя аналогия начнёт трещать по швам. Чтобы сохранить нарратив, мне пришлось бы завести речь о других планетах с их собственной геополитикой. Но эти вещи выходят за рамки нашей беседы. — Понимаю, — сказал я. Кроме того, я понимал, что «нарратив» позволял ему обойти запрет на ложь, но это и так было ясно. — Когда наш маленький мир начнёт расти, оседлать волну прилива сможет любое государство, обладающее властью. Престиж, богатство, статус. Приток других, готовых заплатить хорошую цену за возможность разделить успех. — Ясно, — сказал я. — Похоже, я начал улавливать смысл. — Проблема лишь в том, что если последняя преграда, — он полуобернулся и махнул в сторону дома, — исчезнет, и начнётся стремительный рост, будет очень короткий временной промежуток, в течение которого среди всех тех сил, которые я тебе только что описал, должен определиться лидер. Если никто из нас не займёт это место, его захватит одна из более отдалённых сущностей, которой, вероятно, мы все не сможем и надеяться противостоять. «Отдалённый» в этом контексте видимо означало «кто-то не из Якобс-Бэлл?» Другая, более могущественная сила. Семьи города были невелики в глобальном масштабе. Они хотели укрепить свои позиции прежде, чем город разрастётся и привлечёт к себе внимание. Он открыл свои карманные часы, и захлопнул крышку, не взглянув на циферблат, словно по навязчивой привычке, а затем продолжил: — Америку устраивает текущее положение вещей. И если эта гипотетическая южная страна исчезнет прямо сейчас, для Америки это будет крайне невыгодно. Ни Америка, ни европейское государство не получат лидерства. Лидером станет новичок, преисполненный богатством, достатком и высокомерием. Я вспомнил письмо бабушки. Предупреждение держаться подальше от северной части города. — Эта воображаемая богатая страна случайно не располагается на севере? — Верно, мистер Торбёрн, на севере. Я бы предпочёл, чтобы маленькая южная страна с ядерным оружием оставалась пока стабильной и спокойной. Америка окажет ей поддержку, а мир и спокойствие будут длиться достаточно долго, чтобы величие богатой страны померкло. — Но мир не будет продолжаться вечно, верно? Это просто... оттягивание времени. И потом ничего не будет мешать Америке уничтожить маленькую страну. — Боюсь, этот альянс будет временным. Иного пути я не вижу. — Что, если ядерные бомбы будут... переданы другим странам? — А кому бы ты доверил распоряжаться ими? Как южная страна, так и страна, которая примет такое предложение, немедленно станут для всех мишенями. Потому что ядерное оружие, меняющее владельца, намного, намного опаснее, чем оружие, покоящееся в одном месте. — Что, если оружие будет уничтожено? В обмен на некоторые уступки в пользу южной страны? — Невозможно. В рамках нашей истории, я назвал бы это радиацией. На свободу вырвется загрязнение. Химические вещества, надёжно изолированные лишь до тех пор, пока бомбы невредимы. Не знаю, возможно ли их в принципе уничтожить. Мастер, создавший их, был очень искусен. — Их нельзя отдать, потому что они слишком опасны. Их нельзя уничтожить потому, что они слишком опасны, — сказал я. — В самом лучшем для нашего гипотетического мира исходе, — сказал он, — эта маленькая южная страна некоторое время держится пассивно, а затем в течение следующих нескольких недель, месяцев или лет исчезает с лица земли. Мне жаль. Без метафор и аналогий. Он не пытался подсластить пилюлю. Неожиданно, мне стало легче. Не вынимая рук из карманов, я прижал их крепче к телу. — А что с бомбами? — Бомбы останутся нетронуты, будут погребены под слоем асфальта. А множественные меры гарантируют, чтобы они остались там навсегда. Мне было холодно, сам не знаю, оттого ли, что я потерял много тепла, стоя без верхней одежды в дверном проёме, или это было результатом моего текущего физического и эмоционального состояния. Мы прошли ещё немного. Встречавшиеся нам люди приветствовали «шефа Бехайма». Он добродушно приветствовал каждого в ответ. — И никакого снисхождения к бедному ублюдку, который даже не хотел получать это наследство? — Боюсь, что бедный ублюдок в любом случае уже почти покойник, — ответил Лейрд Бехайм. — Мне правда жаль. Если это поможет, не думаю, что мне понравится та роль, которую я в этом сыграю. В его голосе и правда слышалось сожаление. — Как насчёт кофе, мистер Торбёрн? — предложил шеф Бехайм. Я поискал глазами зеркала, и в одном из них встретился взглядом с Роуз. Я всё ещё чувствовал холод и оцепенение, отчего мне казалось, что я стал менее полноценным человеком, чем раньше. Постепенно, но неотвратимо ситуация начинала меня подтачивать. Немного тепла и кружка хорошего кофе мне не повредят. — Почему бы и нет, — сказал я.