Опрятность гориллы зависит, в первую очередь, от запаха её ног

      «Аромат приторного клубничного парфюма, — как выразился бы Хиджиката, — держится слишком долго». И разъедает. Не мозг или нервные клетки, как хотелось бы, а каждый ограничитель, что замком развешивает вокруг себя. Переплетаясь с невежеством и полным отсутствием такта собеседника, он мешает привычному ведению дел, привычной работе и привычной жизни. Возводит любую эмоцию в абсолют. Выстраивает из неё целый культ.       Запаху ли, мысли или человеку посвящать каждое своё слово — уже вопрос времени и обстоятельств.       Особенно, если знать, что никаким парфюмом человек, играющий на этих обстоятельствах и пытающийся привлечь внимание к своим словам, не пользуется. Либо от злоупотребления своей странной зависимостью, он постепенно превращается в огромную клубнику, либо каждое утро его парень принимает душ, выливая на голову пакет с клубничным молоком. Было бы ожидаемо.       «Ты бы хотел переехать ко мне?» — сказал так просто, будто говорит подобное ежедневно.       Не было ни нервной тряски, ни криков, ни желания выгнать Йорузую, как такового. Только неловкость, продлившаяся первые две минуты. Сейчас от «неловкости» осталось лишь «не», которое с логичными намерениями крутилось вокруг «понимания».       Возможно, он не был готов ко всему. Возможно, если исключить все отчаянные попытки Сого загнать его под землю к предкам, готовность не была его сильной стороной.       Глаза бросались от одного источника света к другому, пересекая просторы дневного неба и тусклый свет настольной лампы, не выключённой с прошедшей ночи. Болели, уставали, но не встречались взглядом с одним придурком с природной завивкой.       Гин смотрел исключительно на него, но в мыслях крутились не безнадёжные попытки Тоширо ускользнуть от разговора, потому как это уже было привычным дело, а никому ненужная перепалка Шинпачи с Кагурой вчерашним вечером.       Ято несколько минут сидела в прострации, пока ей пытались объяснить, почему линия жизни Шинпачи не связана с появившейся во дворе статуей очков. Обычное совпадение, что, что стоило кому-то из Йорозуи и их ближайшего окружения в своём типичном S-режиме поиздеваться над этим вечно кричащим парнем, от неё откалывался кусок. И этот кусок тоже имел форму очка, почему-то одного, преображаясь сразу после откола.       Кагура решила, что это намёк.       Гинтоки решил, что читать джамп интереснее, чем слушать рассуждения Кагуры о мужском очке. Хотя от часу и он вставлял странные комментарии, никак не относившиеся к появившейся статуи.       Сарутоби, слушавшая их перебранки из-под дивана, решила, что сейчас идеальное время поговорить с Гин-саном о форме его очка.       Шинпачи закрыл глаза, чтобы не увидеть скандал, грозивший им иском в суд от поклонниц радикального феминизма. И на всякий случай, чтобы не стать свидетелем.       «Единственные, — говорил он, после того как девушка покинула их дом, — кто хоть как-либо портит внешний вид статуи — скучающие соседские дети».       Босс Йорозуи снова хотел сказать ему, что пора бы принять его очковую судьбу, но подумал, что можно сделать это как-нибудь в другой раз.       До тех пор, пока Шинпачи верит, что это правда, он решил, что будет молчать. Не всегда же разрушать лёгкую плёнку мечтательности, накрывшую его душу. Да и новая глава Ван Парка обещала быть интересной.       Но мы отошли от темы. — Зачем? — Хиджиката до сих пор не уверен, что стоило бы сказать и о чём следовало бы подумать. Предложение брошено в никуда. От него остались лишь отголоски, и попытки сообразить любую, даже самую контуженную мысль ускользали с такой же лёгкостью, как Анна Каренина, бросившаяся под поезд от нежелания более проживать эту жизнь. Рядом с Йорозуей его слова готовы были повторять этот ритуал в каждой неудобной ситуации, если их вовремя не пресечь с помощью той доли здравого смысла, которая ещё не успела уйти в неоплачиваемый отпуск.       А здравый смысл вовсю кричал, что пора переводить стрелки. — Ты шутишь, Хиджиката-кун? Только попробуй представить, на какой уровень близости выйдут наши отношения, если мы начнём жить вместе.       Жить вместе… Хотелось бы ему думать, что он не понимает, о чём, а уж, тем более, у кого спрашивает. Его лицо в должной мере не отражало ничего, пока внутренности скручивало от эмоционального запора. Но он, кажется, понимал, что творил. «Нет-нет, что-то не так. Априори всё не может быть так. Когда это он в последний раз был таким серьёзным, держа на лице свою мудацкую ухмылку? Тем более, здесь. Тем более, говоря об отношениях.       Значит ли это?.. — Уровень нашей близости преодолел все возможные границы. Даже Нанами и Томоэ не смогут поравняться с уровнем нашей близости после ситуации с сортиром. — да, пожалуй, значит, что Хиджиката снова пытается перевести тему, надеясь перенести разговор на более поздний срок. Так и блещет наивностью.       Гинтоки, потупив пару секунд в одной точке, уж было подумал, что неправильно расслышал. Судя по взгляду собеседника, очень даже правильно. Тоширо тоже залип в пространстве. — Да, я смотрел это аниме, и не делай вид, что ты нет. Я видел у китайской девчонки подушку с Томоэ, — замком старался максимально спокойно давить из себя каждое слово, чтобы лишний раз не выглядеть смущённым. Это итак происходит слишком часто. Намного чаще, чем хотелось бы, — к тому же, во всём вина Тошши. Он обожает все эти романтические комедии, завязанные на развитии отношений между невинной девушкой и каким-то неведанно-странным существом. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как он ночью смотрел Дьявольских возлюбленных, проклиная вампиров и рыдая из-за несчастной судьбы Юи.       Йорозую прорвало. — Ты смотрел Дьявольских возлюбленных?! — Не я, а Тошши! — Ты смотрел Дьявольских возлюбленных и ревел над ними! — Харе ржать, ублюдок, ты меня бесишь! — Дьявольский замком, имя которого заставит обсыкаться каждого Джои-патриота, который постоянно ходит с лицом, аки «я сожрал говна» ревел над Дьявольскими возлюбленными! А Окита-кун знает о твоей тайной страсти? Я-то так и быть прощу, что ты не сказал мне об этом раньше, но он явно обидится, — продолжая глупо смеяться, то ли пародируя Сакомото, то ли просто издеваясь над ним, Гин-сан уже не знал, как унять свою истерику, пока нога в изящной строгом сапоге не заехала ему по лицу.       Провал был близок. Он даже забыл, ради чего пришёл сюда. — Ты не волнуйся. Все мы иногда смотрим гаремы, пытаясь справиться с возбуждением. — О, получается, что ты смотришь их постоянно? Ты возбуждён почти всегда, когда мы встречаемся, — Хиджиката бы избил себя за эту фразу, если б они говорили по телефону. Сама мысль о том, что Йорозую не заденет что-то подобное, не успела вовремя достигнуть его. — Конечно, ведь ты радуешь мой усталый взор от лицезрения одних лишь идиотов. Ты хотя бы мудак. Неплохое ведь разнообразие, не находишь? — хорошее словосочетание «мудацкая улыбка» снова пришлось к месту.       Чайник, находивший за несколько комнат от них, кажется, вскипел. — Если это действительно всё, о чём ты хотел поговорить, то вали уже отсюда, — в расход пошла третья сигарета.       Возвращается и взгляд дохлой рыбы. Сбросив с шеи камень, сдерживающий его пассивную агрессию, он подошёл и закинул сигарету, которую даже не успели зажечь, к футону, возле которого стояла пепельница в форме розового зайчика. Один из тысячи неловких подарков от Йорозуи.       Хиджиката дожидался объяснений. — Возвращаясь к уровню нашей близости, — рука в руке, держит без стеснения, стараясь не сдавливать запястье, иначе снова останутся следы, — ты ведь признал, что он выше, чем у Томоэ с Нанами, значит ли это, что я могу интерпретировать твой ответ, как «да»? Тебе необязательно отвечать прямо, я приму и самое цундеревское признание, — нога в изящном чёрном сапоге врезает Гин-сану по животу.       Иногда стоит смолчать, если вы не мазохист. — Ох, я, кажется, совсем плохо вижу в последнее время. Заместо тебя мне привиделась кучка собачьего дерьма. В следующий раз будешь сам со своим псом гулять, может, переймёшь от него хоть какие-нибудь навыки приличия. — с самой весёлой улыбкой он выставил Йорозую из своей комнаты, накрепко закрывшись от других незваных гостей.       Примерно неделю назад капитан первого дивизионного отряда Шинсенгуми, Окита Сого, закупился на чёрном рынке какой-то супертравой, обладающей невероятными омолаживающими свойствами, как он сказал потом главнокомандующему.       «Вам не кажется, что у Хиджиката-сана от ежедневного стресса на лице появляется всё больше морщин? Мне один друг посоветовал прекрасное средство, которое справляется с любыми недостатками на коже».       С каких у садиста есть друзья, кроме него и как раз таки замкомандующего, Горилла не поинтересовался. Не увидел подвоха.       Собственно, слова Сого не так далеко ушли от истины. Только «недостатки» одноимённое «лекарство» решало не внешние, а внутренние, чтобы наверняка.       Средство, известное как супертрава, вводит в организм жертвы быстродействующий наркотик, первое время заставляющий её видеть всякие галлюцинации от танцующего Кацуры в костюме мамы-слоника до ярких извращённых фантазий, и уже спустя несколько часов человек сваливается замертво.       План был составлен идеально.       Из показаний свидетелей, он выяснил, что для эффективного применения жертва должна всего лишь коснуться травы. Лицо горело от удовлетворения.       Дилер тоже оказался полезен: именно с его помощью удалось посадить достаточно травы, чтобы забаррикадировать всё пространство до комнаты Хиджикаты.       По словам Окиты, согласие было добровольным. Увидев контракт, подписанный этим человеком, Кондо решил, что сомневаться в его словах кощунственно, да и не выглядел он так, словно его пытали несколько дней.       Мужчина бы не согласился, если бы мог говорить. Даже не пришёл прибегать к контрмерам. Сого толкнул его под гробовую доску, пока тот не дал официальное согласие. Капитан специально принёс с собой бумагу. Боясь попросить ручку, смертник расписался собственной кровью.       Идея звучала неплохо, поскольку садоводство как вид деятельности всегда давалось ему тяжелее всего.       Уже примеряя на себя образ зам. командующего, стоя перед зеркалом в домашних трусах и порванной рубашке, он заметил, что трава наконец дала первые ростки, а из нежелания ждать месяца четыре, он полил её всевозможными удобрениями. Только не совсем он, дилер. Сого стоял позади и, с данной ему от духа садизма уверенностью, пинал его, призывая к работе, когда тот пытался ускользнуть, чтобы прилечь где-нибудь в ближайшем лесу и помереть.       Дилер уже задумывался о том, чтобы самолично закопать себя. Кто-то за два дня до горилльих игрищ оставил ему лопату у двери. По странному стечению обстоятельств, она исчезла на следующий день.       Каждый день форма травы отдавала новыми оттенками, и он, не разбираясь в том, как именно должна выглядеть супертрава, ведь по глупости забыл спросить об этом, думал, что всё идёт хорошо. Думал, что его внутренний ориентир подскажет, когда нужно.       Вчера он осознал, что идиот похлеще Хиджикаты. Сого в этом, конечно, никогда не признается, но факт оставался фактом. Пусть он всё ещё не особо разбирался в садоводстве и не знал, как должна выглядеть супертрава, капитан первого отряда был уверен — это самая обычная крапива. Тогда-то стало ясно, что вселенная — единственная женщина, которая останется на шаг впереди него. Она слишком стервозна.       Никто не спрашивал, куда подевались два куста и почему Кондо-сан весь вчерашний день почёсывал свой зад. Никто не хотел знать. Считалось, что так будет лучше.       Человек, всю неделю проводивший время с Сого, тоже пропал. Горилла решил, что даст ему немного времени обдумать свой проступок, прежде чем сказать об этом кому-либо ещё.       С каких пор садист за что-либо брал ответственность? Этого тоже никто не знал.       Под вечер, уже после пропажи кустов, он застал во дворе огромные очки, покрытые чем-то липким и тяжело отмывающимся. А так как ответственность, как уже известно, обходит Шинсенгуми стороной, он с помощью своего нового друга настройщика и подъёмного крана, перенёс их во владения Йорозуи.       Надстройщика он подхватил, пока искал дилера.       «Очки — не наша специализация!» — выкрикнул он, прежде чем скинуть их на человека в тёмных очках.       И ныне выходит, что причина, по которой Саката Гинтоки сидит на заднем дворе, погружённый в крапиву своей задней частью, в том, что капитан первого отряда — идиот, а замком — мудак, не считающийся с его чувствами. — Йорозуя? Не слишком ли рано для твоих визитов? — скопив глубоко внутри все горилльи феромоны, Кондо Исао протискивался сквозь кусты, уже давно привыкнув к непрекращающемуся зуду. — Так уже два часа дня. — Ты в это время обычно и спишь, — «клевету», — как выразился бы Гинтоки, он оспаривать не спешил. — То есть вот какого ты обо мне мнения? — хлопая губами, будто подавился воздухом, он выражал крайнюю степень обиды, — Я запомню это, и запомню, что ты обошёл Гин-сана стороной, когда тебе понадобится помощь.       Кондо смотрел на него. Просто смотрел, ибо реакция на такое заявление будет излишней.       Состроив лицо в стиле девушки по вызову, он предположил, что Горилла идеальный человек для осуществления его плана по перевозу Хиджикаты из «СадоСада» в «Сад истинной любви». Без сомнения, второе «садо» добавится к нему, но позже.       Не прошло и секунды, как остатки надежды, пролетели мимо. Даже не обернулись.       Он вспомнил, что командующий даже не знает об их отношения, и сейчас не самое подходящее время кричать о них во все казармы. И не только из-за того, что у замкома, по его милости, плохое настроение, и, узнай он о чём-то подобном, сразу поднимет все отряды против бедного одинокого Гин-сана. Прерогатива попадаться под удар его сапога в третий раз тоже не радовала. У него, к великому сожалению, очень сильные ноги. И гибкие. Пусть ему часто приходится сидеть часами на одном месте, занимаясь такими глупостями, как заполнение документов, сгибается он очень хорошо. Особенно на твёрдой поверхности, например, на старом столе или чьей-то груди с поцарапанными сосками. Но ещё лучше растягивается. Сгорает в душных комнатах с вещами вразброс, вскрывая замки и раздражённо выкрикивая поторапливаться. Бардак. В голове и на голове. В основном, эмоциональный. Вид ещё более захватывает. И взгляды, рисующие ночные пейзажи на чужой спине, и руки, не останавливающиеся ни в одно мгновение. Вина и безвинность сталкиваются, мешая идти против ветра. Йорозуя — единственный доступный ветер. Вытягивает ноги вперёд, перебрасывает в разные стороны, не касаясь кожи. «Ужасно белой, слепящей кожи, раздражающей роговицу». — говорит Хиджиката, вспоминая о Гинтоки. Глаза всегда закрыты, чтобы не растеряться и не лишиться последней баррикады. Ужасная выдержка. — Йорозуя? — его счастливое лицо пугало сильнее, чем предстоящий выговор начальства.       Гин-сан не слушал. Основную мысль он потерял где-то на середине тирады о пластичных и грациозных ногах своего парня, оставшись в постоянно сменяющихся картинах. За которые ему, очевидно, снова вставят меч в задницу.       Гори, до сих не вникнув, в насколько отчаянном положении находится, подхватил за руку мужчину с серебряной завивкой и поднял над кустом. На удивление, обошлось без падений. Очнувшись от минутного ступора, Йорозуя осознал, что уже вполне в добром здравии и твёрдо стоит на ногах.       Обиженный взгляд не покинул лица. Злился ли он на себя, на Кондо или Хиджикату ясно не было. — Серьёзно, неужели нельзя было посадить какие-нибудь цветочки? Это заметно облегчило бы большую часть проблем, — его проблем. Хотя, если бы что и сделал замком, увидев Гинтоки, подходящего к нему с букетом, уж точно не накинулся с поцелуями и не приобнял, втаскивая внутрь. Так бы поступил любой нормальный и не плотный парень. Скорее всего, цветки из этого букета вскоре были посажены на его голове в знак мира. «Она в любом случае пустая, и от этого мы ничего не потеряем». — он бы так и сказал. Голова Йорозуи действительно походила на потрёпанную клумбу. Сомнения не протиснулись, их сразу зарыли по самый корень. — Вы, как я погляжу, теперь романтик, Данна.       Над головой раздался голос, который сложно было спутать с чьим-либо ещё, поскольку яд так и брызжел изо рта, норовя распрыскаться по всей поверхности земли. Истинный змей искуситель Шинсенгуми, Окита Сого, отсиживался на крыше и высматривал что-то в облаках. Гин подумал, что он ищет Лапуту и решил, что с радостью окажет помощь в этом нелёгком деле. Как-никак, он искал её на протяжении долгих лет. — Романтик? Возможно. Лучше быть романтиком, чем страдать от геморроя. — справедливое заверение. В ответ Окита лениво кивнул.       Кондо раздумывал, что, на свою ещё-не-беду, следовало бы смыться, пока СадоДуо увлечённо болтали. — Тогда нужно передать Хиджикате, чтобы он начал посещать цветочный, — Гин поддерживал эту мысль, но более склонялся к кондитерской. — Ему не поможет. Если он не сменит свою кислую мину, геморрой станет неотъемлемой частью его жизни. — А он не сменит. — Верно мыслишь. — Кстати, Данна, — не проявив заинтересованности даже к собственной заинтересованности, юный садист посматривал за удаляющимся командиром. — Что такое? Попросишь Гин-сана обучить тебя новым садистким тенденциям? Хотя я уверен, что ты и без моего вмешательства следишь за модой в мире СМ. О, или начнёшь выспрашивать информацию по какому-то новому делу? Чтобы ты знал, у меня нет никаких сведений. Я приличный гражданин. — И что же приличный член общества забыл в казармах Шинсенгуми? — склонив голову набок, Окита совсем легко прошептал. Тут же послышался лёгкий хруст, ибо висела она слишком низко, словно высасывая глазами остатки жизни из своего старого собеседника. На секунду цвет в глазницах переменился на серый, затемнённый, запирающий любому дорогу в вечность, прерываемый еле заметными белыми точками, и походил на экран сломанного телевизора.       Йорозуя б закричал. Он так и планировал с самого начала, если под «ним» подразумевается его подсознательный Гин-сан, который, в отличие от Сакаты Гинтоки, всегда трезв и рассуждает логически. Насколько это возможно в пределах его разума. Но внутреннего Гин-сан закрыли довольно быстро, спрятав в подсознательный диван в их доме. Из подсознательного дивана доносились дикие крики, звучавшие, как призыв о помощи. Все молчали. Диван извивался. Подсознательный Шинпачи ушёл за чаем, чтобы сгладить обстановку. По дороге в гостиную раздался сильный щелчок, и вслед за ним свет погас. Замолчал и диван. Вероятно, подсознательная Са-чан таки добралась до желаемого приза. О том, как она пробралась сюда и что сделала с и без того опечаленным Гин-саном, никто не хотел думать. В первую очередь, сам Саката Гинтоки, которого застали в крайне компрометирующей позиции. — Ищу работу. Кагура выперла меня из дома с криками о том, что всё, чем я занимаюсь — это это играю в Пачинко и сосу деньги и кровь у каждого честного человека в Кабуки-Чо, — театрально взмахнув руками, подпрыгнул на черепице, едва не сломав последний оплот её выдержки, ибо в прошлый раз чинить её выдалось как раз мастерам на все руки, — Ты представляешь? И эта девчонка говорит мне, что я сосу кровь. Она! Главный высасыватель Йорозуи! — негодование и крики слышались даже в комнате Хиджикаты.       Оказавшись нежеланным свидетелем разговора двух садистов (за компанию с ещё несколькими рядовыми), в котором из ситуации в ситуацию участвовала его фигура (как всегда, без его дозволения), он бился головой об пол, придерживая желание выйти и забросить главного идиота Эдо до ближайшего мусорного бака. Останавливало крепкое терпение и непосредственного понимание того факта, что он с этим идиотом встречается, и именно ему потом выслушивать, какой он гандон. Когда, опять же, он вытащит его из этого мусорного бака. — Данна, свинья не может сосать кровь. Она на то и свинья. — А Сого так и продолжает открывать новые высоты своей садистской стороны. — Зато деньги выбивает неслабее Джеки Чана под стероидами. — Я всегда говорил, что от неё одни неприятности. Если хотите, могу помочь вам отослать её отсюда в противоятовской коробке. Новая модель поступила пару дней назад, и в сравнении с прошлыми, эта имеет значительные плюсы. Например, она не только не пропускает удары, но и отправляет их обратно с ещё большей силой, так что даже нашей китайской девке придётся не сладко. — Звучит так, будто ты специально искал такую штуку. — Возможно.       На короткое мгновение послышалось, как каждый, кто находился в эту секунду в казармах, затеял игру в «Пни банку». Шабаш и все пытаются найти место для упокоения, чтобы больше не встречаться с капитаном Окитой. Лучше никогда или в ближайший год. — Пожалуй, мне пора. Всё равно здесь нет никого, кто мог бы достаточно заплатить за мою помощь. — Я удивлён, что вы пришли сюда, зная об этом. К тому же, к Хиджикате. Он только и может сидеть над своими бумажками, пока не сдохнет. Хотя постойте, — аккуратно приложил палец к губам, взирая вниз грязно-красными глазами, отвращающими каждого, — он же и этого не может сделать нормально. Данна, вы проебались по всем фронтам. — Не помню, чтобы приходил к Хиджикате, — отмахнулся. — Я просто бродил по округе в поисках работы и случайно набрёл на Хиджикату вместе с его крапивовым садом, — скукожился и физически, потирая зад, и морально, вылепив лицо, которому позавидовали бы плачущие ангелы.       Душевные муки затмит только парфе. Его Тоширо купит Гину сразу после того, как тот извинится за попытку выставить его за дверь.       «Стоп, за какую за попытку? За то, что он нагло выгоняет Гин-сана за дверь, когда он всего лишь старался стать милым для него. Это достойно даже двух парфе. Или трёх… Нужно будет на месте решить». — Я знал, что вам понравится, — Сого дальше лепетал что-то в своём духе, и Йорозуя бы с радостью послушал очередные сплетни и слухи, если бы не голос в его голове.       «А не многовато ли ты требуешь, любимый мой? Я бы ещё мог согласиться на одно, если б услышал от ТЕБЯ хоть слова извинения, но на большее можешь даже не рассчитывать!»       «С каких это пор ты врываешься в чужие мысли? Что, перенял от своей горилльей мамочки самые сталкерские черты? Может, мне наказать тебя за это?» — кажется, душевные муки отступили на второй план, оставив место грязной иронии и бессмысленному диалогу двух влюблённых без башни.       «Да кому захочется врываться в твои извращённые мысли? Я просто не хочу краснеть перед читателями всякий раз, как ты скажешь что-нибудь, выходящее за рамки».       «Если ты так не хочешь слышать что-то, выходящее за рамки, скажи-ка, где ты был НЕСКЛОЛЬКО АБЗАЦЕВ НАЗАД, когда я кричал о всепоглощающей любви к тебе? Как-то не похоже, что тебе не понравилось, иначе ты бы пришёл ещё тогда».       Хиджиката смущённо молчал, надеясь поскорее закончить этот разговор.       «Кто из нас ещё смущается?! Не похоже, чтобы на моём лице появилась хоть одна красная метка!» — мысленно прорычал он, вырываясь из-за двери и упрекающе глядя на Гинтоки.       Сого быстро приобщился к картине и достал из-за пазухи меч со встроенной камерой. Мастер, оказавшийся «М» с большой буквы, сделал ему небольшой презент в честь 10 меча, пришедшего в негодность из-за «неверного использования».       «Хиджиката-кун, ты можешь смущаться, сколько пожелаешь. А если ты волнуешься из-за того, что подумают читатели, то это даже более бессмысленно, чем твой маойнез на майонезе, ведь именно это им больше всего и нравится». — этими глазами открывается ящик Пандоры.       «Это нравится только тебе!» — Хиджиката тянется к мечу.       «Ты уверен в своих словах? Мне доказать обратное?» — Гин задерживает удар до начала кровавой бойни.       «Да кто бы тебе позволил. У этого фанфика рейтинг PG-13». — пришла очередь замкома ухмыляться, но совершенно бесполезная.       «Тебе нужно больше следить за обновлениями. Если бы ты был достаточно внимателен, то заметил бы, что уже некоторое время наш рейтинг R». — Эм, прошу прощения, — воздух, так же смущённо, как и Хиджиката пару строчек назад, завибрировал.       Они забыли, что не одни, что находятся в казармах, куда может пройти каждый, хотя Шинсенгуми постоянно выдумывают способы, как этого избежать. А Сого нравится наблюдать, как всё выходит из-под контроля, поэтому у него в комнате лежит план здания и всех тайных ходов, которые он часто одалживает Данне. Невзначай. — Не могли бы вы помочь мне?       Поворот на 180. Шея от такого непременно заболит.       Но не больше, чем глаза, итак покрасневшие в порыве споров. Над головами висел огромный шар с человеческим лицом.       Гинтоки принял бой, взглядом удерживая шар подальше от них. — Да-да, конечно, вы чего-то хотели? — незаметно подхватил Тоширо, стараясь выглядеть спокойнее, чем в любой-другой день. Но его лицо, казалось, прижалось к невидимому стеклу. — Да, кажется, когда я в прошлый раз разговаривал с вашим командиром и просил помощи в одном… деле, — никто не пытался расспросить или догадаться, что это за дело, потому что несло от него сильнее, чем от Мадао в периоды летних каникул, — я не заметил, как обранил свои очки. — Очки? Вы? Потеряли? — эмоции больше не толкались наружу, разрывая кожу под кожей. Они застряли в трёх словах. — О, по-моему, я видел что-то подобное у этого парня, — Сого, всё ещё сидя на крыше, вдали от основных событий, указывал прямо на Гин-сана. По глупости, он надеялся, что юный садист ослеп и перепутал его с Хиджикатой. — Вы видели мои очки? Где они? — Дело в том, что мой друг всё перепутал. Это он нашёл ваши очки и запрятал в свою тайную обитель потерянных вещей, которая как раз находится в одной из комнат. — Нет, Данна, это вы перепутали. Я точно помню, как вчера видел у вас эти очки. Сейчас они должны находиться в Йорозуе. — В Шинсенгуми. — В Йорозуе. — В Шинсенгуми.       Хиджиката нервно вспотел. — Что вы двое учудили с очками этого несчастного?! — Не понимаю, в чём проблема. Просто кое-кто обмакнул свой конец в чём-то липком и часть этой субстанции попала на очки, и чтобы избежать находки вещи, некто спрятал её и теперь утверждает, будто она находится в казармах.       Йорозуе не дали добавить ничего к сказанному Сого.       Когда один из них опомнился, оба уже летели где-то вдали от казарм. Вместе с большей частью здания.       Зато увеличился шанс найти Лапуту.