Goodbye, my Love

      Когда в обшарпанный трактир очередного захолустного городишки ввалилась фигура в чёрном плаще, хозяин схватил лежавший неподалёку нож и направил на незнакомца, при этом храбро повышая голос и ругая так, что у любого приличного человека завяли бы уши:       — Слышь, ты, говно мутантское, вали в свою обосранную дыру и держись подальше от меня и моего трактира! Таким тварям, как ты, кусок собаки, в нашем городе не рады! Чтобы духу твоего поганого тут не было, иначе я и мои бравые друзья быстренько заберём у тебя то, что в тебе ещё осталось человеческого! Вокруг трактирщика собралась толпа, гудевшая в унисон со своим «главарём». Но когда из-под плаща показалась лютня, а незнакомец снял капюшон, все хлопнули себя по лбу и, бурча, разошлись к своим столам, где продолжили пьяные утехи. Тем, кого они только что были готовы убить, оказался Лютик. Мужчина тяжело вздохнул и, сняв плащ, когда-то действительно принадлежавший Ведьмаку, уселся за самый дальний столик, где ему бы никто и слова лишнего не сказал. Поставив лютню возле себя, он достал из-за пазухи перо и бумагу, пытаясь нацарапать что-то, возможно, новую балладу о славных подвигах его «друга», Геральта из Ривии. — Эй, Юлиан, — трактирщик виновато подошел к столу, где расположился бард, и протянул ему кружку, до краёв наполненную элем, — Выглядишь просто паршиво. Что, тебя муза покинула? Баллада про этого недоумка не пишется? Лютик бросил на мужика настолько холодный взгляд, что могло показаться, будто он пытается заморозить неугодного ему человека, как по легендам это умели делать великие чародеи. Забрав кружку и сделав пару добрых глотков, бард вновь посмотрел на трактирщика, но уже не так убийственно, и неожиданно тихо заговорил: — Муза не покинула меня, она велела мне пойти прочь. Друг, позволь, я допишу эту прекрасную балладу и исполню её для всех присутствующих. Считай, что попадёте на премьеру абсолютно бесплатно… Но мужика и уговаривать не пришлось, ибо его и след простыл. Видимо, даже он не захотел выслушать то, что скопилось у Лютика на душе. Что ж, раз даже такому человеку не интересны чувства одинокого мужчины, брошенного своим вдохновением, то и само это вдохновение, носящее гордое прозвище Белого Волка, точно не станет слушать. Лютик в очередной раз скомкал почти до дыр искорябанный лист и бросил его к углям, тлеющим в камине, а затем схватился за голову. Нет, просто рассказать о том, что случилось, о том, что чувствует, он не может. Нужно написать такую балладу, чтобы все прониклись болью, которая терзает брошенное и измученное разлукой сердце.

***

      Геральт устал от беззвучия. Он гонялся за очередным чудовищем почти три недели, и всё это время вокруг него стояла убийственная тишина, даже когда монстр был готов растерзать его плоть своими мерзкими побуревшими клыками, даже когда визжали женщины, увидевшие мелкую тварь или самого Ведьмака, даже когда очередные пьянчуги пытались выставить его вон с ещё одного обшарпанного постоялого двора. К слову, скрыть своё лицо стало для него труднее, ибо его чёрный плащ с капюшоном загадочным образом исчез. Как раз примерно в то же время, когда Белый Волк с глазами, полными ненависти, смотрел, как удаляется фигура в красном одеянии, как сотрясаются его плечи, как он пару раз оступается. После того, как Геральт прогнал Лютика, тихо было не только вокруг. Слишком тихо стало и внутри. И вот, он, «прославленный» Мясник из Блавикена, тот, про кого рассказывают детям в качестве страшных сказок, с самым понурым видом въехал на своей верной Плотве (о, Плотва. Будь Геральт бардом, он посвятил бы тебе не одну балладу о том, какой ты замечательный товарищ) в какое-то захолустье с десятью домами, кладбищем, парой лавок ремесленников и, конечно же, трактиром, откуда прямо перед ним вылетел очередной пьяница. Взглянув на всадника, мужик был готов завопить, если бы не выпитый им алкоголь, попросившийся наружу, и который он высвободил прямо перед копытами Плотвы. Обогнув эту мерзкую сцену, Геральт спешился, отсыпал какому-то пацанёнку пару-тройку монет, чтобы тот приглядел и поухаживал за верной лошадью, и зашёл в трактир, резко распахнув дверь. К его удивлению, никто не обратил на нового посетителя внимания. Все были поглощены волшебными звуками, которые мастерски издавали струны, перебираемые тонкими, но такими прекрасными пальцами барда. Геральт узнает эти пальцы где угодно, и, не поверив тому, что вновь видит того, от кого отказался. Лютик же, опустив голову, был увлечён лишь игрой. Казалось, будто ничто не способно оторвать его от музыки, будто он и мелодия — это единое целое.       А потом бард поднял голову и заговорил. Голос его звучал так, будто шелест листьев на лёгком летнем ветру, будто ручей, тихонько прокладывающий свой путь через таинственные тропы леса. Но Геральт обратил внимание не только на голос. Он смотрел в абсолютно пустые глаза Лютика, ещё пару недель назад сверкавшие солнечными лучами, отражёнными от чешуи золотого дракона. — Друзья, — говорил бард, продолжая перебирать пальцами струны и наигрывать мелодию, которую доселе ещё никто, по крайней мере, в этих краях, не слышал, — Я привёз с собой новую балладу. Она не о славных подвигах, она о любви. Но не о той любви, что известна вам также прекрасно, как и мне. Увы, нет, она о той любви, что убивает нас изнутри, что мучает нас с каждым нашим вздохом. И в этой балладе я хочу попрощаться.       Лютик запел. Ведьмак, вставший недалеко от входной двери, повернул голову и прислушался. Его не заинтересовала эта новая баллада, ему лишь хотелось заполнить тишину вокруг него. Ну, так он думал.

Сердце как изо льда, Ухожу в никуда. Как по лезвию бритвы, Без слёз и молитвы, раз и навсегда.

Геральту стало не по себе. «Какого хрена?» — думал он, подходя ближе к толпе, собравшейся вокруг барда, и расталкивая людей, чтобы оказаться ближе к балладе. Он не понимал, что за чувство возникло в его давно утратившим силу любить сердце. Уколы совести? Вряд ли, это был не тот случай, когда Ведьмак считал себя виноватым. Или же это горечь? Но о чём ему горевать? Тогда, возле пещеры, Геральт высказал Лютику всё, что хотел, при этом не утаив и мысли. Совестно ли ему это было за это? Возможно, но уж точно не горько и не обидно. Скорее, пусто. Погрузившись в раздумья, он прослушал добрую часть пения, но тут бард резко изменил мелодию, сыграв её не тоскливой, а разрывающей душу, при этом продолжая петь:

Пью огонь твоих глаз, Сожалея о нас, Но без крика и стона — Любовь вне закона Для меня сейчас.

Ведьмак машинально пальцами осторожно коснулся своих глаз, услышав эту строчку, и всё сильнее начал понимать, какое дерьмо он сотворил на этот раз. Лютик не раз упоминал, что в глазах Геральта будто живёт пламя, прожигающее чудищ и всех его врагов. А ещё он говорил, что его глаза напоминают солнечный свет на заре. Ведьмак слышал это много раз за все их странствия, но неужели… Он покачал головой и от злобы заскрипел зубами. Как он мог быть так слеп?! Бард продолжал заполнять своим голосом весь трактир, и в унисон с ним запели плачущие бабы и юные девицы, попавшие на это представление. Ведьмак же продолжал ненавидеть себя всё сильнее и сильнее. Тут его слух уцепился за следующие строчки:

Жаль, не те времена. Может быть, в другом месте, Могли мы быть вместе. Чья же здесь вина?..

«Моя. Я виноват. я и только я», — думал про себя Геральт, и взгляд его становился всё темнее и темнее. С каждой новой нотой кулаки Ведьмака сжимались с новой силой, а от невыносимой ненависти к себе захотелось выть. Выть так, чтобы его прозвище было оправдано.

Прощай, любовь. Навек забудь меня И улетай в свободный свой полёт.

      На этой фразе пение резко оборвалось, будто у лютни порвалась струна. Но инструмент был цел, как и связки барда. Что пошло не так? Геральт поднял взгляд и увидел слабый отблеск того самого солнца в глазах Лютика. Он заметил его?.. Перестав играть и взяв лютню поудобнее, бард поклонился, и трактир взорвался овациями. Плакали все — и пьяные мужики, и обслуга, и бабы с девицами. Эта баллада никого не оставила равнодушной. Лютика возносили в хвалебных криках, его называли ангелом во плоти, а он лишь стоял и смотрел на Ведьмака. Он… Он всё слышал?..        Как только их взгляды пересеклись, Геральт резко подошел к мужчине. — Лютик. Бард не отреагировал. Он лишь поднял глаза, которые снова были тусклыми как небо, затянутое грозовыми тучами. Нижняя губа задрожала так, будто он вот-вот расплачется. В этот момент Ведьмаку захотелось крепко обнять Лютика, спрятать его в своих объятиях от всех угроз этого отвратительного мира и никогда больше не подвергать опасности. Но тут же он понял, что не сможет этого сделать. — Не знаю, встретимся ли вновь, Геральт из Ривии, — сжав кулак одной руки и лютню — в другой, тихо сказал бард, — Прости. И прощай. Лютик вышел из трактира, захватив с собой тот самый плащ, и оставив Ведьмака наедине с вечной тишиной.