Дважды нужен

      Сергей приходит на допрос, вроде пятый, а может лишь второй.       Ему совсем не хочется снова видеть эти глаза, больно.       Ходить с росчерком на руке и ненавидеть, оскорблять, унижать.       Он уже давно обо всем догадался, но не спешит рассказывать Мише, боится реакции, не хочет, чтобы Миша забивал себе голову чем попало. В кабинете как всегда пусто, черт знает почему и немного холодно, наверно так себя чувствует император, он ведь никогда не задумывался о чувствах Никса, опять же не хотелось признавать, то что страдает не он один. Сергей боится, если начнет думать начнет жалеть, знает, что может начать симпатизировать, поэтому до последнего избегает зрительного контакта, вообще старается смотреть в потолок или хотя бы прямо. Куда получится.       Молчание затягивается. Почему он вообще об этом думает. Честно он чувствует себя как запутавшаяся рыба в сетях. После восстания ему остались только собственные мысли, он погружается в них с головой и боится утонуть, настолько тонкой кажется грань дозволенного.       Он глубоко вздохнув говорит все то же самое, что до этого, едва ли не слово в слово, заканчивая свою речь. Не до конца понимает, что может быть вообще сейчас в пустом кабинете и нет тут никакого Николая, но слышит знакомый твердый, отчего-то уставший голос. Снова выставляет мысленный блок. Нельзя сожалеть, нельзя сострадать. — если вы хотели диалога, зачем привели войска? Сергей чуть напрягается. — вы бы не стали нас слушать, — это казалась верным и разумным решение с самого начало. Но не сейчас, когда он наконец начал размышлять о произошедших событиях. — зачем вы привели вооруженных людей на Сенатскую площадь, диалоги знаете так не ведутся.       Странный звук закончил предложение. Это что смешок? Он только что услышал смешок Николая, Сергей все-таки опускает взгляд и не находит прежнего Николая, а скорее Никса. Спокойного, в кои то веки не стоящего постойке смирно, а полулежащего на столе на локтях и смотрящего куда-то в окно в холодную зиму Петербурга. — Ах, прости, сядь пожалуйста, — говорит это небрежно, будто случайно роняет «прости». Николай переводит взгляд на него, осматривает с ног до головы и кажется глазами приказывает сесть, почему Сергей никогда этого не замечал, почему-то сейчас оказалось, что глаза намного выразительнее голоса и они говорят, нет, кричат об усталости императора.       Он уже забыл о вопросе, но судя по всему Николаю уже не важен ответ, он лишь продолжает смотреть в окно, не обращая на него ровно никакого внимания. Будто это не Муравьева-Апостола вызвали на допрос, а сам он пришел и теперь требует ответов. Хотя ответы получить, конечно, хотелось, но спрашивать напрямую…? Наконец Муравьев не выдерживает этой холодрыги в комнате и немного ежится, совершенно случайно, надеясь, что этого никто не заметит, но видимо у Николая глаза на затылке и Сергей видит легкую улыбку.       Он почти уверен, что над ним издеваются, но чувствует, как ждут пока он выговорится. Он сглатывает, шумно и отрывисто, набирает в грудь побольше и наконец задает мучающий его вопрос: — у вас…есть…соулмейт? Он сам не знает кто ему позволил такую наглость, наверно глаза Никса, снова улыбка, кажущуюся нежной — да, целых два.       Сережа чувствует, как краснеют уши. Интересно от чего, от холода или все же…от мыслей или все-таки надежды. Тут же Муравьеву сносит крышу, ему хочется выяснить все как можно быстрее и либо наконец разрешить вопрос, либо попытаться что-то сделать. — чем докажите? — да на, он вытягивает обе руки вперед и поворачивает запястья к небу, — смотри Никакого приказного тона только назидательный и тот Апостол едва улавливает, потому что все глушит усталость.       На руках он видит собственный силуэт и Миши, который сейчас спит спокойным сном.       Теперь император смотрел только на него.       Сам Муравьев кусает губу и проводит пару раз по силуэту Мишу. Никс воспринимает этот жест как желание защитить Бестужева, человека, настолько близкого сердцу, что оно жизни не узнает без него. Николай почти счастлив, но боль все равно остается, ее не искоренить. Возможно скоро будет незачем, возможно он сам умрет сразу после глухого удара скамеек о землю, выскользнувших из-под ног двух молодых людей, как только горло передавит и сломается шея. Ему самому становится страшно, страшно от самого себя, от всех своих обязательств. Но бросить он их не сможет, даже если очень захочет, потому что следующим, а престол должен был взойти его младший брат, Он не хотел поступать так же как Константин. Он попросту не смог бы свалить всю Россию на брата. Кажется, Сережа, зачеркнуто, Сер, снова зачеркнуто, он это замечает.       Наверно жалкое зрелище, не для слабонервных.       А действительно зачем, зачем они привели солдат. Их бы тогда точно не допустили до аудиенции с императором, в конце концов они могли подождать, терпение бы могло обойтись дешевле сотни жизней, которая теперь по их вине на Николае.       На по сути молодом императоре, которого ненавидели все, из-за чего? из-за самодержавия России, крепостного права, который не отменил Александр, потому что народ воспринял бы это агрессивно, возможно поднялся такой же бунт, только он был кровавей, пришлось бы воевать не только с вольнодумными гвардейцами. Но еще и дворянами, которые не горели желанием отпускать своих крепостных, и теперь народ снова недоволен, правит не Константин. Его давно не видели в столице, он уже после своей женитьбы знал, что не станет императором и от чего сидел в своей Варшаве и носа в столице не показывал, прислал еще младшего брата Николая, а сам так и не явился. За это все утопили в крови Никса и разгребать это все оставили ему же. Только сейчас начала доходить суть произошедшего. Как в старых сказках только наоборот, где младшему везет больше всех, но не в этот раз. На нем отыгрались по полной, за все их идеи погибли сотни людей, и сейчас погибает душа человека, родного человека, сколько бы он не противился, не отвергал судьбу, все равно сердце будто за троих стучит в груди. Сережа неосознанно начинает поглаживать запястье снова, теперь уже почти не обращая внимание на силуэт любимого, просто надеясь, что с ним все будет хорошо и наверно ему никогда не хватит сил рассказать о сегодняшнем разговоре Михаилу.       Пустая тишина стоит в комнате, только слышится мелодия заводной шкатулки, которая вот-вот закончится и оборвется их судьба, сплетенная из трех нитей. — можно?       Голос, разрывающий тишину чей он, Никса, но сознание или неумолимое сердце смешивает его с Мишиным, прекрасное звучание, вдумчивое и спокойное. Он сам задирает рукав и протягивает обе руки, теперь Никель изучает небольшие насмешки судьбы, кажется тоже заостряет внимание на Мише, самом молодом и чувственном из всей их компании соулмейтов-неудачников.       Тишина уже не такая плотная, парень слышит далекие крики петербуржцев, ругань извозчиков, и постоянный шум из голосов. (треск люда) — я должен ему сказать, -голос немного растерянный. Он и сам не знает правильное ли это решение, поэтому наверно и произносит эти слова. — думаю, не стоит, ему будет как минимум неприятно узнать, — Император замолчал, будто подбирая слова, слова давались тяжело, а пальцы стали холодные, — правды. -почему? В вопросе уже сквозит отчаянье, — это же правильно и о наконец узнает, и не будет забивать свою голову вечным вопросом: «А кто?», Апостол теряет всякое самообладание, им движет что-то безумное, объединить их, всех троих, несмотря ни на что, Миша примет Никса. Сергей так думал, он так считал и был твердо уверен в этом — я не хочу рушить вашу жизнь, глаза человека напротив стали кристально чистыми и пустыми, как будто он столько раз думал об этом, что уже произносит как само собой разумеющееся. — нет, нет, нет! Кажется, Сережа переходит едва ли не на крик, не замечая этого. Двери распахиваются и кажется ударяются о стены, влетает Михаил. Он весь немного красный, очень злой, невероятно злой. — что вы тут устроили?! Сергей немного дергано смотрит сначала на Мишу, затем на Николая, тот во все глаза смотрит на Мишу, впитывает каждую эмоцию, прямо как он в начале знакомства с этим прекрасным парнем, кажется сам он улыбается. — Два обезумевших соулмейта с синдромом чсв решили за меня все, мол не должен я ничего знать, а если я хочу, хочу, чтобы эти два придурка были рядом и плевать мне кто они такие, они рядом и все хорошо. Всю эту тираду он говорил на одном дыхание, кажется он волновался и очень сильно. Он уже успокоился и едва не осел на пол.       Сразу же вскочил Сережа и приобнял его плечи и обернулся на Никса, тот замер в какой-то неуклюжей неестественной позе и опустил глаза вниз. Бестужев аккуратно выскользнул из объятий Муравьева и подошел к Николаю, чуть приподнялся на носочках ботинок и коснулся губами шеи. Никс чуть дергается, но быстро расслабляется, потому что подходит Серж и просто обнимает.       Впервые за столько времени на сердце становится тепло, и оно пропускает удары. Какое-то безумное ощущение счастья бьется в голове. Комната больше не пуста, как и сердце Николая