Приглашение

— Эрвин?.. — Я, кажется, просил тебя не называть меня так. — Профессор, — тут же исправляется Леви. Стоит ему уже и вправду запомнить, что Эрвин не любит повторять дважды. Однако имя Эрвин — Леви знает, что и оно ненастоящее, — нравится ему намного больше, чем безликое «профессор». — Да? Что ты тут делаешь? Разве я не давал сигнал отбоя? — Хочу напомнить, что мы не в детском лагере, чтобы ты мог «дать сигнал отбоя». — Как я мог забыть, — в голосе профессора проскальзывают нотки раздражения. Но это простительно. Последняя ночь в особняке — все на нервах. Даже всезнающий и хладнокровный профессор. Через двенадцать часов им предстоит напасть на Монетный двор и взять в заложники шестьдесят семь человек. Такого Леви еще не проворачивал. Однако пока Эрвин верит в него, Леви не имеет права сомневаться. Ни в себе, ни в их грандиозном плане. — Так как тебе идея пойти в свою комнату и как следует выспаться? Завтра нас всех ждет большой день. Ты согласен со мной, Берлин? Берлин — вот как его теперь зовут. Они вовсе не шайка изобретательных преступников, нет, они — разбросанные по карте мира города. Говорить друг другу настоящие имена Эрвин им запретил. Как и вести приватные беседы и иметь личные отношения друг с другом. Запретил, но сам облажался по всем фронтам. Все началось с нечаянного взгляда, слишком долгого, чтобы его можно было списать на любопытство, проверку или… те же самые нервы. Затем было прикосновение, а потом Эрвин — вездесущий профессор, который держит под контролем все, начиная с подчиненных и кончая собственным членом, — выдал себя с поличным. — Завтра большой день, это точно. А после него будет еще девять больших дней. — Два с половиной миллиона евро требуют времени, тут ты прав. Но другого выбора у нас нет. — Я имел в виду не это, — негромко, вкрадчиво говорит Леви. Огибает стол и уверенным движением руки разворачивает кресло так, что теперь Эрвин повернут к нему лицом. — Сейчас неподходящий момент, — ультимативно говорит тот и делает попытку подняться. Леви знает — меньше всего Эрвину нравится, когда кто-то пытается отобрать у него контроль. И даже если Леви вздумает быть ферзем, то Эрвин будет тем, кто играет шахматную партию. В следующую секунду они встречаются губами. Терять контроль опасно — в их случае даже смертельно опасно, — и, наверное, это единственное объяснение, почему Эрвин еще ни разу не выставил Леви за дверь. Их обоих заводит опасность. Настолько, что Эрвин в мгновение оказывается распластанным на столе поверх своих бумаг, чертежей, документов. — Ты закрыл дверь? — его дыхание вмиг тяжелеет, и Леви ведет уже от того, каким хриплым, сорванным голосом он это спрашивает. — Да. Нас никто не услышит, не беспокойся. — Разумеется. Ведь все заняты тем же самым. — Ты о Токио и Рио? — Да, — Эрвин поворачивает голову и, прикрывая глаза, подставляет шею его поцелуям. — Как давно ты знаешь об этом? — За кого ты меня держишь? С самого начала. Леви хищно улыбается и принимается расстегивать пуговицы — сначала на рубашке Эрвина, а затем и на своей. Они единственные, кто даже в таких отшельнических условиях старается выглядеть прилично. Эрвин всегда ходит в костюме, галстуке и начищенных ботинках. Не было ни одного совещания, на котором Леви не смотрел бы на него и не мечтал сорвать этот самый костюм прямо на месте, у всех на виду. — И как ты собираешься продержаться девять дней без меня? — Леви гладит его член через брюки. Эрвин стукается головой о стол, раздвигает ноги шире, а затем говорит: — Не переживай за меня. — Не поверю, что ты станешь утруждать себя дрочкой, — Леви неторопливо вытаскивает его ремень из шлевок, расстегивает ширинку и ныряет рукой под белье. — Не поверю, что кому-то вообще придет в голову мастурбировать при обстоятельствах а-а-х... — Эрвин прикусывает язык и с присвистом выдыхает. — При обстоятельствах, в которые мы все попадем. — Уверен, что Рио и Токио трахнутся не раз. Помоги-ка мне, — Леви стаскивает с Эрвина штаны, затем белье — черные боксеры — и дергает его за галстук на себя. Тот на секунду теряет равновесие, приоткрывает рот. Леви целует его, трется о его бедро своей эрекцией и, не давая Эрвину опомниться, толкает его и без промедления раскладывает на столе спиной к себе. — Ты же в курсе, что я не люблю эту позицию? — шипит Эрвин. — Сделай мне одолжение. Пожалуйста, — горячо шепчет Леви, наклоняясь к его уху. — Только сегод… — он не успевает договорить, потому что Леви начинает трахать его пальцами. Сразу двумя. Внутри все теплое и расслабленное. Можно подумать, Эрвин ждал его сегодня ночью. Чертов Эрвин всегда на шаг впереди. От желания у Леви темнеет в глазах, и он без предупреждения опускается на колени и раздвигает ягодицы Эрвина в стороны. Неужели он планировал и это?.. Нет. Вовсе нет — Эрвин тут же хватается двумя руками за край столешницы, приподнимается на мыски и прячет раскрасневшееся лицо в предплечье, прикусывая ткань неснятой рубашки. Когда Леви чуть позже трахает Эрвина, уже по-настоящему, тот шумно дышит, но не стонет. Такое удовольствие он Леви не доставит. Впрочем, Леви и так знает, что ему хорошо. Им обоим хорошо. — Пойдем на диван? — наконец говорит Эрвин. Интонация неопределенная — Леви предпочитает думать, что это вопрос. — Да... — Я буду сверху. Ложись, — а вот это уже утверждение. Леви опускается спиной на кожаный диван и чувствует, как тот неприятно липнет ко вспотевшей коже. В отличие от Эрвина он полностью обнажен. Эрвин садится ему на живот, тянется вперед и закрывает ему глаза рукой. И только потом берет его выпачканный смазкой член и приставляет к своей заднице. Леви забывает, как дышать. Перед ним темнота, а на нем — Эрвин. Горячий, жадный и вовсе не такой равнодушный, каким хочет казаться остальным. — А я вот не знаю, как выдержу девять дней без тебя… — Только попробуй… ошибиться и хоть на миг… потерять бдительность, и… — Эрвин едва может говорить связно. — Что тогда будет? Ты накажешь меня? — Леви кладет руки ему на бедра и помогает двигаться. — Накажешь? Ну пожалуйста! — Заткнись, — Эрвин наклоняется к нему и говорит в самое ухо: — Это нисколько не возбуждает. — Я вижу, — усмехается Леви и берет его за стоящий член. Быстро надрачивает. Невозможно не услышать, как над ним, в непроницаемой темноте, у Эрвина окончательно сбивается дыхание. — Уже хочешь кончить? Помочь тебе? Только скажи, и я засажу поглубже, как ты любишь. Эрвин молчит, и Леви пользуется моментом — крепко берет Эрвина за руку, резко отводит ее от своего лица и перехватывает оба его запястья. Картина, которую он видит, неумолимо подталкивает к краю — профессор на грани. — Ну же, давай, — Леви стонет и ускоряет темп, тянет Эрвина на себя, целует. — Хочу, чтобы ты кончил для меня, Эрвин… — Я же просил не называ… — И я попрошу, — не сдается Леви, перебивая его. — Позови меня по имени. — Это запрещено, — теперь невозможно понять, Эрвин задыхается от возбуждения или от возмущения. — Как и трахаться на этом кожаном диване, не так ли? Будь хорошим мальчиком, и я помогу тебе кончить, — Леви издевательски медленно ласкает его член, в то время как бедра работают в каком-то невероятным темпе. Сам Эрвин подмахивает ему изо всех сил. — Прекрати, Берлин! — Пожалуйста. — Я не знаю твоего настоящего имени. — Не смеши меня. — Я правда не знаю. — Профессор, не разочаровывайте меня! — Леви наперед замечает поражение Эрвина и мгновенно доводит его до исступления. — Господи… — Эрвин почти падает ему на грудь и, перед тем, как кончить, в самые губы стонет его имя: «Леви, Леви, Леви»… — Я повторюсь, Берлин, — Эрвин обстоятельно застегивает каждую пуговицу на своей рубашке. — Если ты хоть раз ослушаешься меня или… — Да знаю я, знаю, — Леви одевается рядом со столом, где снял всю одежду. — Стопроцентная концентрация, беспрекословное следование плану. Можешь положиться на меня. — Хорошо, — соглашается Эрвин и накидывает на плечи пиджак. Он снова собранный, бесстрастный, как будто какое-то время назад не сходил с ума, сидя на его члене… — И еще, — Леви тоже полностью одет и уже стоит у двери. На душе какая-то сумятица, тоска, прежде он никогда не ощущал этих чувств так остро. Почти безнадежно. — Ты тоже должен поспать. — Да. Мне только еще раз нужно все проверить. — Эрвин, — вздыхает Леви и манит того пальцем. Эрвин не возражает: ни против фамильярного жеста, ни против того, что Леви снова назвал его по имени. — Иди сюда. — Берлин, тебе правда пора. — Уже ухожу, но… хочу попросить тебя кое о чем напоследок: пообещай, что не дашь полиции поймать себя! — Я не могу... — Пообещай, — Эрвин бесстрастно кивает, а Леви продолжает: — И еще, если мы выберемся... вернее, когда мы выберемся оттуда, я приглашаю тебя с собой. — Куда? — Без понятия, — Леви разводит руками, последний раз целует Эрвина — быстро, украдкой — и тут же, не оглядываясь, уходит.