Любовь

Треск огня вытянул Польнареффа из далеких мечтаний. Он встрепенулся и потряс головой, приходя в чувство. Проморгавшись, Жан-Пьер задался вопросом: сколько он уже смотрит на Абдула? Он потерял счет времени, наблюдая за предсказателем. Мохаммед сидел совсем близко к огню, оно и понятно — с чего бы ему бояться пламени? Яркие танцующие языки словно красовались перед Абдулом, вызывая у последнего легкую улыбку. Огонь в карих глазах отражался искрой, которая затем попадала тихому наблюдателю в самое сердце. Не успев ответить на собственный вопрос, Польнарефф вновь положил голову на колени и продолжил почти не дыша смотреть на Абдула. Красота. Ничто не могло сравниться с этой красотой. Ни родные пейзажи Франции, ни великие пески пустыни, да даже широкое звездное небо, что сверкало над их головами, уступало для Польнареффа Абдулу в красоте. — Parfait, — прошептал Жан-Пьер. — Ты что-то сказал, Польнарефф? — Какёин, сидевший рядом на своем спальном мешке, потер глаза и взглянул на француза. — Non-non-non, я сидел совершенно тихо, — заверил его Польнарефф, не отрывая глаз от Абдула. — Для тебя молчать физически невозможно. — Польнарефф возмущенно обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть хитрую улыбку Нориаки и возмутиться еще больше. — Да ладно, не обижайся. Ну так что ты говорил? —…«Parfait». Я сказал «parfait». — Это, если я не ошибаюсь, «совершенство» по-французски? — приложил палец к щеке Какёин. — И Абдул — совершенство для тебя? — Oui.! Он… Я не знаю, как это лучше сказать… Погоди, я ведь ничего не говорил! Как ты понял..? — распаниковался француз, перемещая все свое внимание на подростка. — Ты думаешь, сложно определить, о чем думает человек, когда он целый час смотрит на кого-то? — Может… Может, я с отвращением смотрю, — сказал Польнарефф и тут же почувствовал горечь на языке от произнесенных слов. К счастью, Какёин уже все понял и с улыбкой помотал головой. — Блеск в твоих глазах — совсем не отвращение. Хотя, если это оно, насколько более нежна любовь в твоих глазах? Невозможно представить. Польнарефф вздрогнул на слове «любовь» и отвернулся от думающего Нориаки, подперев подбородок рукой. Казалось, в его голубых глазах появилась капля странной тоски. — Это не любовь, Какёин. Ну, не думаю, что это она. Это что-то другое. Такое со мной в первый раз. Любовь — частый гость в моем сердце, Какёин. Ты думаешь, я не знаю, что это такое? Это эйфория, которая охватывает тебя с ног до головы, и тебе хочется петь и танцевать, и тебе невероятно весело! Это merveilleux*! Словно миллион цветов распускаются в твоем теле! Но сейчас, все, чего я хочу — это смотреть на него, слушать его, просто… Merde! ** Просто быть с ним рядом. И я до чертиков боюсь, что скоро я не смогу этого делать. Что он просто… Исчезнет. Навсегда. Ты можешь представить себе мой страх, Какёин?! Мое сердце полно ужасом, а не чем-то светлым. Любить — это счастье, Какёин, и я… Я не уверен, счастлив ли я сейчас. Нориаки с каким-то рваным выдохом коснулся своих серёжек-вишен, а затем начал перебирать пальцами волосы. — Ты просто ведешь себя глупо, Польнарефф! — от такого заявления француз в конец оторопел и не смог даже выдавить и слова. — Разве ты не понимаешь, что любовь — это не просто бабочки в животе? Если ты так переживаешь о том, что Абдула в один день не станет, разве это не значит, что ты в него правда влюблен? Или ты боишься? Боишься осознать, что ты влюблен? — Эй, эй, Какёин! Дружище, успокойся! Что на тебя нашло такое? Ты вообще в последнее время странно себя ведешь. Устал от путешествия? — Жан-Пьер подвинулся чуть-чуть ближе к школьнику и протянул руку, чтобы коснуться его плеча. Тот щупальцем Гиерофанта шлепнул его по ладони и глубоко вздохнул, не обращая внимания на обиженные восклицания. — Приношу свои извинения. Но я прав. Ты должен понять, что чувство, которое переполняет тебя, и есть любовь! Просто не та, которую ты испытывал раньше. Разве это так сложно? — Теперь, когда ты об этом сказал, это даже имеет смысл… — призадумался Польнарефф, но умное выражение лица быстро исчезло. Видимо, на Польнареффе оно просто не могло долго держаться. Вместо этого Польнарефф нахмурил брови и тыкнул пальцем в Нориаки: — Эй, эй, эй, парень, а тебе-то откуда об этом знать? Тебе семнадцать всего, а ты меня учишь? — Ну ты ведь не научишься сам, поэтому и учу, — довольный собой Какёин залез в спальный мешок. — И, еще… Расскажи Абдулу обо всем. Молчать — больно. Иногда боль неизбежна и даже необходима, но сейчас у тебя есть шанс от нее избавиться. Не упускай его, Польнарефф. На секунду Жан-Пьер поймал во взгляде Какёина что-то невысказанное, когда тот обратил его на Джотаро, что сидел неподалеку и, по всей видимости, дремал. Но этой одной маленькой секунды стало достаточно, чтобы в голове у Польнареффа все щелкнуло, собралось в полную картину и заработало. — Что-о-о?! Ты хочешь сказать, что ты в Джотаро- Но выслушать Польнареффа Какёин уже не мог — он спал, повернувшись на бок. — Какёин, проснись и ответь мне! Как ты так быстро отрубился вообще? Притворяешься небось- — Не мешай Какёину спать, ублюдок, — высокая фигура Куджо появилась перед французом, отчего второй подпрыгнул. — И уйди отсюда. — Тому семнадцать, этому семнадцать, и оба такие наглые! — недовольно произнес Жан-Пьер, вставая с места и отряхиваясь. Теперь, когда его собеседник заснул, и охранялся чересчур агрессивным Джотаро, Польнареффу ничего не оставалось, кроме как вновь обратить взор на бодрого Абдула, что до сих пор сидел у извивающегося огня и изучал его, словно это была самая интересная вещь в мире. Польнарефф даже чуть было не начал подозревать, что что-то в этом не так — он так пристально смотрел на костер, словно усердно старался не смотреть на что-то другое. Но нить мысли оборвалась, когда прозвучал голос предсказателя: — Т-тебе не холодно, Польнарефф? Ночи в пустыне прохладные, так что можешь присесть тут, около костра, — Абдул похлопал по месту рядом с собой. Моргнув раз, затем два, Польнарефф наконец выпалил, почесывая затылок: — Ах, спасибо, Абдул, но я постою! — словно опоздавший поезд, смысл сказанных Абдулом слов дошел до Жан-Пьера и он поспешно исправился. — То есть, конечно, я присяду! Прилягу, даже, если надо. — Как хочешь, — улыбка Абдула стала чуть мягче, но Мохаммед спрятал ее, склонив голову. Француз устроился на земле, нечаянно подняв пыль с песком от спешки. Воцарилась тишина. Лишь ветерок редко насвистывал неясную мелодию и улетал прочь. И храп Джозефа заглушал потрескивания огня. А в остальном — было слышно только дыхание их двоих, странным образом синхронизировавшееся, и если уж совсем чутко прислушаться — неровный стук сердец. — Польнарефф, у меня возник вопрос, — прервал молчание Абдул, сжимая ткань своего плаща. Кажется, он не смог подобрать нужных слов, поэтому отпустил ткань и вполголоса спросил: — Ты уже согрелся или все еще холодно? Черт его знает, хочет сказать Польнарефф, которого бросает то в жар, то в холод. Но находит в себе силы ответить: — Ну, как ты и говорил, Абдул, тут довольно прохладно! Что-то мягкое и приятное на ощупь коснулось его плеч. Немедленно положив руку туда, Польнарефф понял, что это плащ Абдула, снятый с него им самим и отданный Жан-Пьеру. — Merci, Абдул, — сказал Польнарефф. — Это не то, что я хотел спросить! — вдруг воскликнул Абдул после недолгой паузы. Польнарефф лишь затаил дыхание и вновь посмотрел на Абдула. Это все, на что он был способен. — Я хотел спросить, занято ли твое сердце, и все такое. По немедленному смущенному выражению лица Абдула было видно, что он очень сожалел о добавлении «и все такое». — Мое сердце? Оно, как правило, всегда чем-то занято. Сестрой, друзьями, или… О-о-ох, ты не это- Pardon! Merde! Pardon! В отличии от Абдула, Польнарефф сожалел о всех словах. — Не извиняйся, Польнарефф, это я, скорее всего, неясно выразился. Что-то разнервничался и перепутал слова. — Все в порядке, Абдул! Я все понял, вот сейчас понял, и, э, вот, как это… — Нет, погоди, давай я лучше объясню! — Не стоит! Тем более, я кое-что хотел сказать, это очень важно! — Да-да, я тоже! Очень, очень важно, Польнарефф, я пытаюсь сказать… — Я что хотел сказать-то… — И ваша следующая фраза — «Я люблю тебя», — пробурчал разбуженный Джозеф и снова захрапел. — Я люблю тебя! — признание сорвалось с обоих губ одновременно. Тишина вновь вернулась, окутав их двоих, и даже неугомонный костер перестал весело трещать. Столкновение взглядов голубых и карих глаз, что рано или поздно должно было произойти, лишь добавляло мурашек по коже. Хитрый ветер подул Польнареффу в шею, и тот неосознанно укутался в плащ. — Польнарефф, ты..? — Абдул указал пальцем на себя, не способный оправиться от неожиданности. Предсказатель не часто терял контроль над ситуацией, но он был целиком и полностью растерян. — Я… Oui! Абдул, ты даже не знаешь, как ты мне дорог. Как долго я думал о тебе, и о нас, и снова о тебе, и все мои мысли были полны тобой! Ох, Абдул, mon amour, я долго думал о природе моих чувств к тебе, и только недавно осознал, что это любовь. Самая настоящая и чистая, из всех что я испытывал, я знаю, что она истинная и незаменимая, эта любовь горит в моем сердце как… Как, э-э… Как огонь твоего станда! Польнарефф поддался вперед, очевидно надеясь на поцелуй, но вместо этого получил весьма сильный толчок, от которого он потерял равновесие и упал на песок. — Прости, Польнарефф, но это было так неожиданно! Я не знал, как реагировать. Ты в порядке? — обеспокоенный предсказатель протянул Жан-Пьеру руку. —…В полном, просто не отталкивай меня в следующий раз, о’кей? — француз взялся за ладонь Мохаммеда и вернулся в изначальное положение. Может, он себе все напридумывал, но рука Абдула так идеально подходила к его собственной. В любом случае, она оставалась в таком положении. — Я подумаю, — не без излюбленной насмешки над Польнареффом произнес Абдул, и придвинулся к тому ближе, чтобы разделить плащ. На первый взгляд все осталось таким же — треск огня, насвистывания ветра, сверкающие звезды на небосводе. Поменялось лишь одно. Предсказатель, чей плащ был накинут на плечи его самого и плечи Польнареффа, держал Жан-Пьера за руку, переплетая пальцы. Parfait.