Голос кукушки

Но… как же это? Кира, прижимая ладони к заколотившемуся сердцу, смотрел на листок, только что обнаруженный в собственном столе. Улыбающаяся лисья мордочка, нарисованная красной тушью, и подпись в две строчки: «Приветик! Не ждал?» Но - как? У Изуру сердце захолонуло от внезапного счастья и от непонимания: но как же? откуда оно здесь взялось? как он не нашел этого раньше? Может быть, чья-то шутка? Но это явно была рука его капитана, в почерке он, маловероятно, но все-таки, мог еще ошибиться, но уж в манере рисования - никогда. Может… у Киры мелькнула вдруг безумная мысль: а вдруг капитан жив, и таким образом подает ему знак? Но нет, этого быть никак не могло. Он сам, рядом с Мацумото, стоял на коленях перед мертвым телом… и неизвестно, кто кого поднимал, то ли он Мацумото, то ли она его. И… и, самое главное - ведь если бы не ремонт, Кира бы его так никогда и не нашел! Красная лисичка улыбалась с бумаги с таким невероятно узнаваемым, до теплоты в сердце родным, знакомым прищуром. Ремонт в конторе отряда - это была затея нового (он же старый) капитана; вполне логичная - понятно, что капитану Оторибаши хотелось ликвидировать все следы своего предшественника, который ему немало, мягко говоря, насолил. Да и так-то давно пора было. И, опять же, новые времена – новая обстановка. Сейчас во многих отрядах происходили всякие перемены. В общем, идея с ремонтом Кире даже понравилась. Драться он не любил, да и последнее время особо и не было случаев, требующих вмешательства аж лейтенанта. По данным разведки, после устранения Айзена в Уэко-Мундо все хоть сколько-нибудь сильные Пустые дрались за власть между собою, в Мир Людей и Сообщество Душ лезла только всякая мелочь. А выбирать цвет панелей и сорт штукатурки всяко веселее, чем отчеты писать! Отчеты, конечно, тоже никто не отменял, но кто же станет сильно придираться со сроками к шинигами, у которых в отряде – РЕМОНТ? В Первом, как-никак, не звери сидят. А еще, что немаловажно, у Киры Изуру будет возможность контролировать процесс и отобрать и сохранить вещи, имеющие эстетическую или мемориальную ценность. А то, гляди, так и сволокли бы на мусорку. В общем, Кира доволен был. И с удовольствием предвкушал, как, вспомнив свои четвертоотрядные навыки, будет разбираться со стройматериалами, рассматривать проекты и спорить с начальником. Капитан-вайзард, добрую сотню лет проживший в Мире Людей, да еще в разгар эпох Тайсё и Сёва, пристрастился к западному стилю, а лейтенант предпочитал традиционную эстетику ваби-саби. В конце концов всё равно будет по-капитанскому, субординация есть субординация, но собственный кабинет Кира был твердо намерен отстоять и устроить по собственному вкусу. И поначалу все именно так и шло. В этот день Кира пришел на службу даже чуть раньше, чтобы доделать и сплавить от себя как можно больше бумаг. Присутствовал на утреннем построении, которое капитан Оторибаши сегодня, как и обычно, проводил самолично. Устроил разнос двум младшим офицерам, недавним выпускникам Академии, за небрежность и разгильдяйство; так-то парни были нормальные, даже с потенциалом; если и существовали шинигами, умудрившиеся за первый год службы ни разу не накосячить, Кира таких не знал. И в зеркале не видал. Подписал договор на доставку бенто. Отрядная столовая пока еще работала, хотя половину зала отгородили и временно поставили письменные столы из других помещений, но скоро и ее должны были закрыть на ремонт, а служащих надо обеспечить питанием, не в харчевни же им ходить, за обеденный перерыв это только туда и обратно. Затем принялся разбирать свой стол. Сегодня к обеду он обещал все подготовить, чтобы можно было выносить мебель и уже браться за кабинет. Он собирался перенести свои вещи на новое место и остаток дня провести в додзё, поработать с новобранцами. И, разбирая второй по счету вытащенный с направляющих ящик, что в картонную коробку для нужных вещей, что в бумажный пакет на выброс, переворачивая очередной листок – вдруг оторопел, узнав руку своего капитана. Ярко-красная лисичка дразнила его с бумаги, высунув красный язык. «Приветик! Не ждал?» Конечно, Гин точно все рассчитал. Это же Гин! Сюда, в глубину этого ящика, в залежи исписанных и на всякий случай пока оставленных ежедневников, когда-то полученных новогодних открыток, квитков на жалование, потраченное двадцать лет назад, он мог и еще пару лет не заглядывать. И, значит, Гин, готовясь уходить… У Киры комок подступил к горлу. Тайчо… Он судорожно сглотнул, и еще, и еще… поняв, что не выдержит, вскочил и, сунув листок за пазуху, рванул прочь из кабинета. Перед белой дверью он на миг остановился… но туда то и дело кто-нибудь заходит, не спрячешься. Еще не хватало лейтенанту настолько потерять лицо, чтобы реветь в туалете, как школьница. Быстро шагая по коридору, отвечая на ходу на поклоны и коротко бросая: «Не сейчас. Оставьте в канцелярии, я заберу», - Кира постепенно почти овладел собой. Но когда неожиданно обнаружил, что стоит перед дверью на чердак – даже и не понял как, ноги сами принесли – и разом нахлынули воспоминания, горло снова сжало… ключа у него с собой не было, хлипкую дверь он с одного удара открыл по методу капитана Зараки, все равно ремонт, новую будут ставить… влетел внутрь и рухнул на пол перед низким окном, прямо в пыль – и разревелся, прижимая к груди привет из небытия. Тайчо… его капитан… Гин, выходит, тогда, готовясь уйти, чтобы исполнить свой долг, и зная, что может и не вернуться, думал о нем, Изуру, о том, что причинит ему боль, и позаботился нарочно оставить для него знак, подбодрить – спустя месяцы и годы. На чердаке пахло пылью, любопытный паук спустился с карниза, покачиваясь на серебряной ниточке. Кира рыдал, и рыдал, и никак не мог остановиться, говорил себе «ну все, хватит», глотал слезы и шмыгал носом, и утирал глаза – и снова валился в пыль, захлебываясь от рыданий. Вспомнилось, как они с капитаном пили здесь чай, из смешных кружек с красными земляничками и желтыми рыбками, и смотрели в окно на летящий весенний снег. И еще потом тут сидели не раз. Тайчо… вы… вы… Кира плакал – от всего разом, от любви, от вновь вернувшейся отчаянной боли потери, от благодарности, от бесконечной щемящей нежности. Гин… мой капитан! За сегодня лейтенант Кира еще успел закончить со своим кабинетом, подписать кучу документов и даже так-таки немного позаниматься в додзё. И у него имелось железное и безупречное объяснение, почему красный нос и хакама все в пыли: осматривал дальние помещения для оценки предстоящего объема работ. Пыльно там. Невозможно не расчихаться. Дома Изуру, сам не зная зачем, положил гиновскую лисичку в токонома. И понял, что это правильно. И, засыпая – громко тикал в изголовье будильник, и от формы, сложенной рядом, пахло пылью и краской – еще раз подумал с теплой нежностью, что вот, его капитан… *** Временное рабочее место лейтенанта оборудовали все в том же отгороженном ширмами углу столовой. Получилось темновато, даже днем нужно было зажигать свет, зато имелось одно преимущество - чай можно заказать в любое время. С другой стороны, как-то невежливо приносить еду с собой, когда еда вот она рядом - а отрядная кухня, честно сказать, Кире не особо была по вкусу. Но ладно, несколько дней пообедает в столовой, ничего страшного. Кира задвинул на место изрядно полегчавшие ящики, привычно разложил на столе письменный прибор и всякие необходимые вещи. Стаканчик для карандашей со смешными котятами никак не вписывался в общий стиль, но у Киры так и не поднялась рука спрятать его куда подальше. Как-никак подарок. От той рыженькой девочки из Мира Людей, с именем, как у Небесной Ткачихи. С чего ей пришло это в голову, они и знакомы-то толком не были… но вскоре после всех тех событий, когда Кира валялся в Четвертом под капельницей, Ренджи заскочил к нему с презентом. Сказал: «Сказала, это тебе. Просила передать». Два рельефных рыжих котенка гоняли красно-розовый мяч: один, снизу, на спине, выставив белое пузико и розовые подушечки лап, другой, изогнувшись немыслимой половинкой инь-ян, тянул сверху лапу. Кира использовал его как вазочку для цветов. Сейчас он воткнул туда синие незабудки. Устроившись на новом месте, лейтенант пошел взглянуть, как дела в его кабинете. Вчера разборку не успели закончить, и сейчас рядовые с подвязанными рукавами как раз снимали и вытаскивали на помойку татами. Так уже истоптались, что только на выброс. Здоровенный рядовой Накагава, переворачивая мат, проворчал: - И сюда бумажек умудрились накидать! Он подобрал с пола обрывок газеты, собираясь отправить его в мусор. Лейтенанта что-то толкнуло в сердце. - Дай сюда, пожалуйста. Рядовой, пожав плечами, послушался. Кира вышел - хотя хотелось выскочить! - со своей добычей в коридор, кинул взгляд по сторонам, никого поблизости не было, и Кира развернул сложенную конвертом газету. Внутри лежал сухой листок. Красный, потускневший от времени, высушенный кленовый лист. - Тайчо… - растроганно прошептал Изуру. Сомнений не было, кто это устроил тайник под татами. И для чего. Изуру с любопытством разглядел с обеих сторон и саму газету. Из «Вестника Сейрейтея», ну да это понятно, откуда ж еще… Черт возьми! Его же собственные стихи про реку и осень: Мир словно перевернулся. Среди алых листьев Проплыла птица. Одно из его первых опубликованных хайку, когда он еще только начинал печататься в «Вестнике». Интересно, тайчо… нет, Гин тогда капитаном еще не был, был лейтенантом в Пятом… Гин сохранил эту вырезку еще с тех пор? Или уже потом отыскал старую газету? Представив, как его капитан в читальном зале, пока библиотекарша не видит, торопливо выстригает кусок из подшивки, Изуру чуть не рассмеялся вслух. Вот наверняка все именно так и было! Гин такой Гин… Он завернул хрупкий лист обратно в газету и сунул за пазуху, а после переложил в ежедневник. А вечером, дома, пристроил то и другое в токонома, рядом с лисичкой. И подумал: а может, тогда, имеются и еще закладки? Где два, там и три, где три, там и четвертое рядом… - Спасибо, тайчо, - прошептал он в темноту. - Я люблю вас. *** Следующие несколько дней за всевозможными делами было совсем не до поисков. Шпатлевка, полученная со склада, оказалась некондиционной, и Кира лично ходил ругаться в Четвертый отряд, там извинялись и обещали отправить рекламацию поставщику, но на складе больше нужного сорта не было, пришлось взамен брать другой. Створок для встроенных шкафов цвета куримидзомэ, имевшихся в каталоге, как выяснилось, в наличии нет, только если под заказ, срок до шести месяцев и с доплатой, есть тёдзитя и тайсяиро, будете брать? Зато удалось купить по смехотворной цене партию древесины; по слухам, в том районе Руконгая в лесу повадился тренироваться Зараки Кенпачи. Лейтенант даже задумался, не отдать ли приказ, чтобы все странное, что найдут, передавали ему, но постеснялся. И ограничился тем, что во время обеда, за рамэном, в который зачем-то напихали добрый коку зеленого лука, заговорил с четвертым офицером Като, недавно вернувшейся на службу, о том, что во время ремонта, нередко бывает, обнаруживаются любопытные вещи. Урихимэ была женщина понимающая; Кира не сомневался, что намек куда надо дойдет, и без лишних домыслов и пересудов. Оружейную надлежало разбирать обязательно в присутствии старших офицеров. Кроме обычных асаучи и боккэнов для тренировок и всяких подобных вещей там имелись и весьма ценные (и опасные в неумелых руках) предметы, а про те из них, которые хранились под замком в сейфе, рядовым и знать-то не полагалось. Они почти закончили, кроме сейфа оставалось вынести немногое. Рядовой Ямагути мечтательно закатил глаза, кивнув головой в сторону железного монстра: - Эх, одолжить бы банкай из Седьмого… Шутка, давно не новая, тем не менее пользовалась в Готее-13 неизменным успехом. - Желательно вместе с капитаном, - заржал рядовой Окамото. - У него хоть и лапы, зато вооо какие! - Капитан Комамура сюда не влезет, - чуть улыбнулся Кира. - А Кокуджоу Тенгенмёо - и тем более. В этот самый миг в дверях появился капитан Оторибаши. Как раз вовремя, без него приступать к сейфу было нельзя. Кира поклонился, торопливо сдернув шнур с рукавов. И все-таки неловко вышло, если капитан слышал разговор; а наверняка слышал, голос у Окамото громкий. - Сейф давайте ко мне в кабинет, - распорядился Оторибаши. - Я покажу, куда. Капитанский кабинет начали делать первым, и Оторибаши к этому времени уже заселился в него обратно. - Раз-два, взяли! - Накагава с Ямагути разом отклонили сейф. Что-то шлепнулось на пол. Очевидно, раньше оно было заткнуто в узкую щель между сейфом и стеной. Кира поспешно подобрал предмет, как только стало возможно. Это был завернутый в мягкую ткань кусочек белого меха. Пушистый заячий хвостик. Изуру провел им по щеке… так мягко… и разом вспыхнул, залился краской, засуетился, не зная, куда девать руки, куда девать находку. Так забыться! При всех, при капитане, при подчиненных! Позорище… - Классные штуки эти меховушки, да? - Роуз подмигнул своему лейтенанту и машинально оправил манишку - совсем забыв, что по причине ремонта и строительной пыли временно отказался от кружев, да и роскошную капитанскую гриву пришлось немножко прибрать. - Приятные такие. Лейтенант Кира Изуру был до неприличия сентиментальным шинигами. И с этим, похоже, уже ничего не поделаешь. Брутальней уже не стать, когда перевалил на вторую сотню, если уж до сих пор не стал. Логика облегчает жизнь. Заячий хвостик Изуру не стал помещать в токонома к прочим своим сокровищам; ложась спать, положил рядом с собой на подушку. Прижался к нему щекой, чувствуя пушистый, мягкий, отчего-то даже совсем не испортившийся от времени мех… и показалось - это ладонь капитана коснулась его. *** Ремонт шел своим чередом. Столовую закрыли и, поскольку лейтенантский кабинет еще не был закончен, устроились в додзё, а тренировки перенесли на свежий воздух, благо погода пока позволяла. По всей конторе (которую теперь надлежало именовать «офисом»; точнее, капитан со вкусом заявлял, что вот когда закончат - у Третьего отряда будет современный офис, а не какая-то там контора) сновали строители и разнорабочие в коротко подвернутых кимоно, а то и в одних фундоши. Заказ на бенто пришлось увеличить. У нескольких бойцов обнаружилась аллергия на строительную пыль, и пришлось срочно выбивать им командировки в Генсей - потому что куда еще от нее денешься? Кира исхитрился договориться об обмене очередностью с Шестым и Пятым отрядами (заодно презентовал Хинамори луковицы белых ирисов, которые высаживают в конце лета), а Урихимэ по каким-то своим неофициальным каналам выпросила одну командировку в Седьмом. Правда, на земле сейчас был в самом разгаре летний аллергенный сезон, но, в конце концов, для гигая можно и антигистаминные в аптеке купить. За все это время в разных местах были обнаружены: уйма безнадежно засохших палочек туши и несколько завалившихся в щели кистей, для использования уже непригодных, потерявшиеся семнадцать лет назад накладные, которые тогда со скандалом восстанавливали неделю, чье-то кандзаши с розовым кварцем, полпачки роскошной, но уже пожелтевшей бумаги васи (ее Кира сразу прибрал, писать новогодние поздравления - старейшие капитаны должны будут оценить), дохлую лабораторную мышь с пятью хвостами и комплект гравюр «Двадцать красивых причесок для мальчиков», подписанный «Иба Чикане», каковой Кира, посмеиваясь про себя, на банном мужском собрании передал лейтенанту Седьмого отряда «для возвращения законной владелице». Дальше самое главное было - очень быстро увернуться от мокрого полотенца. Когда в столовой отдирали от стен панели, за одной из них нашелся старый карманный календарик с забавной собачкой с соломенной шляпе. Почти как у капитана Кёраку. Хотя, собственно, у кого такой шляпы нету, у Киры тоже была, только что он ее почти не носил. Изуру в первый момент даже не был уверен, что это для него, не завалился ли календарь туда случайно - но, перевернув, увидел, какая дата обведена на нем красным кружком. Какого года. День их первой встречи. И нет, не тот позорный и жуткий день их несчастной практики - Киру до сих пор тошнило, стоило вспомнить, несмотря на то, что с тех пор произошли гораздо худшие вещи, да и Кира многократно реабилитировался в глазах Гина. День посещения руководством Пятого отряда Академии, когда первокурсники с замиранием сердца смотрели на могучих капитана и лейтенанта, мечтая когда-нибудь стать хотя бы вполовину такими же. Кира и не думал, что лейтенант Ичимару тогда его вообще заметил. Одного из шеренги студентов, такого же, как все остальные. Гин никогда не рассказывал, когда именно обратил внимание на своего будущего лейтенанта, и при попытках Изуру заговорить об этом вечно увиливал, переводя дело в насмешки или в поцелуи. Иногда в то и другое вместе. Изуру на него не наседал. Потому что, во-первых, как же ему наседать на своего капитана? Да и не так это важно знать, по сути-то. А во-вторых - а вдруг услышит в ответ: «Да подумал, что там за хнычущий сопляк такой?». Но вот - значит, все-таки в тот приход, значит, как-то приметил! Потому что иначе зачем бы было тайчо отмечать в календаре именно этот день, не так и просто откопать настолько старый календарь, да еще чистый, без посторонних пометок. А не какой-нибудь поближе - день, когда он предложил Изуру стать его лейтенантом, или когда они стали любовниками, или… Именно так. Поэтому. Его капитан все-таки ответил на тот вопрос, который Изуру так и не задал ему впрямую. В додзё Кира нашел маленькую деревянную фигурку-нэцкэ, лисичку с рыбою в лапах. И растроганно подумал, что в этот раз Гин (выходит, впервые!) оставил для него что-то, полезное с практической точки зрения. Еще какое полезное! Когда сидишь не на своем месте, и вообще никто на своих не сидит, приходится постоянно таскать с собой столько всего… чтобы всё упихать, нужны рукава, как у Гэндзи! Кира немедленно пристроил лисичку на пояс, подумав, что, как руки дойдут, надо будет купить хороший шнурок - для тяжелой связки ключей она была прямо как нарочно создана, села на место, как будто всегда там и была. А еще - Кире вдруг подумалось… эта мысль мелькала у него и прежде, но он отмахивался от нее, не давая подуматься, а теперь вдруг явилась во всей горькой отчетливости: ведь рано или поздно это закончится. А на следующий день разразилась катастрофа. *** Утром, придя на службу, Кира даже ничего не заподозрил, разве что заинтересовался, расслышав где-то в отдалении возмущенный голос четвертого офицера. И густой бас Накагавы: - ...не отмоешь, уже только штукатурку сбивать. - Черт с ним, давайте живее, пока не увидел! Третий голос, кажется, Окамото, возразил: - Като-сан, ну можно хоть сначала заснять? Произведение искусства же! - Я сейчас твою расшибленную башку засниму пять раз во всех ракурсах! Живо, мухой! Кира уже приближался. Видимо, заметив его боковым зрением, Урихимэ возвысила голос: - Черт знает что такое! Детский сад какой-то, а не отряд, - она развернулась к лейтенанту, с демонстративным темпераментом взмахивая рукавами, продолжая вместо приветствия по Уставу, - дома дитё, домой прихожу - все в порядке, на работу прихожу - стены все изрисованы! Кира почти улыбнулся - малышу Кинтаро, к которому «дядя Изуру» время от времени заглядывал потаскать на ручках, до рисования на стенах было ещё расти и расти. Но он уже увидел то, от чего четвертая так старательно отвлекала его внимание. На свежей штукатурке был нарисован алтарь, заставленный лисичками, кленовыми листьями и круглыми меховыми помпонами, а рядом с ним, вполне узнаваемый - несколько гипертрофированные челка и глаза, потому, собственно, и узнаваемый - человек в молитвенной позе. У Киры кровь бросилась в лицо, и ноги сделались ватными. Он еще нашел в себе лейтенантских сил выговорить: - И вправду мастерски нарисовано. Но убрать все равно придется. Фрески в офисе проектом не предусмотрены. И торопливо до невежливости зашагал прочь, даже ничего не прибавив, еле пересиливая себя, чтобы не рвануть бегом, на чердак, как в нору, скорчиться там в тугой жалкий комок. От стыда, от унижения… над ним, оказывается, уже потешается весь отряд… ну даже если не весь, уже все равно… жалкий лейтенант, позорище и посмешище! А хуже того - от предательства. Если его же бойцы… гнуснейшее чувство, что больше не можешь доверять своим товарищам. Нет, нельзя обвинять всех, наверняка это сделал кто-то один из двухсот… ну, может быть двое, трое. Но все равно - этот один отравил запахом предательства весь отряд. Кира не знал, как теперь будет смотреть им в лицо, офицерам и рядовым, не задаваясь вопросом - не этот ли? Чувство, которого он ещё доселе не знал. Тогда, в самые страшные дни после предательства капитанов, когда по всему Готею трясли всех и искали сообщников, он, растоптанный и убитый, перед новоизбранным Советом Сорока Шести под присягою давал показания, что никто из его отряда не содействовал преступникам, никто, кроме, по незнанию, его самого. И он твердо знал, что говорит правду. Тогда, в те поганые дни нового капитана, когда большинство, кто раньше, кто позже, откачнулись от него к Кифунэ, и тогда, при всей отчаянной горечи, удара в спину ни от кого из своих он все же не ждал. В голову не приходило, что можно ждать. И тут… мелкая пакость, по существу. На других офицеров, даже и капитанов, уж сколько рисовали карикатур, сколько сочиняли эпиграмм… при других обстоятельствах Кира, может, даже и сам посмеялся бы. Но не сейчас. И не в этом деле. Что гаже всего - ведь он сам дал повод для насмешек, если б его поведение было безукоризненным, если бы он не позволил себе при всех настолько поддаваться эмоциям, ничего бы этого не было. Но - кто? Кира завалился ворохом бумаг, пряча глаза. Почти что нора. Как хорошо, что ко всякому письму полагается сопроводительное письмо. Как все офицеры всегда ворчали на этот, у живых людей давно устаревший, порядок, «как будто у нас до сих пор Муромати!». Как он ворчал вместе со всеми. Как он ошибался. Почти вдвое больше бумаги - из нее можно сложить высокие стопы, хоть частично укрыться от чужих взглядов. И самому не видеть, не пытаться прочесть - есть в тех взглядах насмешка, или пока еще нет? Но кто? Кто мог знать? Да, собственно, кто угодно. В связи с ремонтом кое-какие вещи он забирал к себе домой, потом возвращал обратно, так что в квартире у него побывал не один человек, вполне могли увидеть выставку в токонома, кто не видел - мог услышать от них, да, в сущности, и видеть-слышать не обязательно, и без этого легко догадаться было, что происходит. Как же дознаться? А когда дознаешься - ну и что ты ему сделаешь? Молча проглотить обиду… нет, Изуру мог. А вот заместитель командира Третьего отряда и носитель имени Кира - не мог и не имел права. Но что именно сделать - все мысли, что теснились у него в голове, были каким-то дичайшим горячечным бредом. У нас, хвала богам и буддам, давно не эпоха смут. Использовать служебное положение, чтобы сводить личные счеты - тоже не дело. Ох, тайчо… Вылезти на люди заставить себя так и не смог, провести тренировку попросил Такаяму, отговорившись кучей бумаг. Поймав себя на мысли, что по крайней мере Такаяму можно исключить. Хотя… может, и его нельзя. Можно исключить, наверное, Окамото, если бы он был рисовальщиком, то уж наверное позаботился бы сфотографировать свое «творение» сразу. Как гнусно, как стыдно перебирать своих товарищей по одному, гадая, кто же устроил подлянку. Кира чувствовал себя последней дрянью. И, важный вопрос - для чего это было сделано? Насолить лично ему, Кире Изуру? Или посеять раздоры в отряде? Что, если это - только первая весточка, и в отряде завелся не просто пакостник, а интриган с далеко идущими планами? Тогда его тем более необходимо вывести на чистую воду. Хватит, один раз дотянул до смертоубийства. Гибели рядового Сугамы Кира себе до сих пор не простил. Кире подумалось: за плечом Гина он все эти годы был, как за крепостною стеной. Со рвами и башнями. Как же, оказывается, там было спокойно. А теперь… теперь придется выкручиваться самому. Наверно, давно пора. Утром в офисе Киру ждало сообщение из Четвертого отряда, что накануне вечером за медицинской помощью обратился десятый офицер Игараси с закрытым переломом носа и множественными ушибами мягких тканей (описание прилагается). От госпитализации и больничного отказался. Просьба пронаблюдать и в случае ухудшения немедленно направить в госпиталь. Игараси Акира. Новичок, первый год в отряде. Кира не сразу вспомнил: этот Игараси вместе с Судзуки в начале лета устроили состязание по хадо, не позаботившись о мерах безопасности, и чуть не устроили пожар. Влетело им, конечно, тогда от лейтенанта здорово. Вот, значит, как... Второго лейтенант увидел на построении. Хотя, собственно, и до того уже догадался, по характеру и расположению повреждений, чей это стиль боя. А на построении убедился воочию, разглядев у рядового Накагавы разбитую губу и ссаженные костяшки пальцев. Построение проводил сам капитан Оторибаши, и он надолго остановился перед Игараси, разглядывая его раскуроченную физиономию. Спросил, не случилось ли чрезвычайного происшествия. Десятый офицер твердо, хотя и несколько невнятно, ответил: - Никак нет. Тренировался. Оторибаши покачал головой, но настаивать не стал. Кира со своего места плохо видел, но услышал, что тот же вопрос Оторибаши задал и рядовому. - Никак нет! Тренировался! - гаркнул Накагава. А Кира стоял в строю и ощущал, как щеки у него горят огнем. Когда кажется, что хуже уже некуда - непременно найдется, куда. Уже не просто личные распри, теперь еще и скандал в отряде. У них в отряде произошла драка. Даже не поединок, что тоже мало хорошего - банальная безобразная драка. Рядовой набил морду офицеру. А произошло это из-за невыносимой сентиментальности лейтенанта. Позор. И вместе с тем Кира ощущал, что он благодарен Накагаве. Не столько даже за защиту лейтенантской чести (вспомнилось, как по молодости лет он сам как-то дрался из-за Ичимару) - сколько за возвращенное доверие. В этот день надо было переезжать из додзё обратно в свой отремонтированный кабинет. Сбоку к залу была прилеплена раздевалка, которой никто никогда не пользовался, неизвестно зачем вообще ее сделали, ведь тренируются все равно в той же самой повседневной форме. В маленькой клетушке валялся какой-то хлам, которому не нашлось другого места, стены были увешаны разномастными картинками, кто-то один прилепил, другой подхватил - и понеслось; сюда даже уборщики заглядывали через раз. Но теперь раздевалка неожиданно пригодилась - временно размещавшиеся офицеры складывали туда свои вещи, чтоб не загромождать зал. Кира с трудом вытянул из-под груды чужого добра бумажный пакет… и, распрямившись - застыл, глядя но стену перед собой. Где умный человек прячет камешек? На морском берегу. Где умный человек прячет лист? В лесу. Честертона Гин точно читал, Кира сам приносил ему книжку, вот только не мог вспомнить, был ли там именно этот рассказ. Но Гин и сам мог бы до такого додуматься. Как раз очень по-гиновски. На стене, среди кучи всевозможных картинок, от журнального фото девицы в мокрой футболке до классических гравюр из серии «Двенадцать видов холма Сокьёку», рекламы какого-то онсена, репродукций Ван-Гога и постеров с сумоистами, был пришпилен тот самый лист. Изуру аккуратно открепил его. Это была иллюстрация из детской книжки, Изуру показалось, что он такую как-то даже видел в продаже: осанистый заяц (наверное, тот самый, который мстил тануки, или который поиздевался над крокодилами и нажил себе большие проблемы, или еще из какой-то сказки) - в роскошных лиловых хакама и косоде цвета хихидаиро, и даже при личном штандарте с перекрещенными морковками, стоящий на берегу. Чего, реки или моря, трудно было понять, лист был оторван неровно, и от водоема остался только самый край. На недостающем куске явно что-то было, из синей воды виднелся коричневый уголок непонятно чего, наводя на мысль, что это что-то было оторвано целенаправленно как не вписывающееся в концепцию. А к этому коричневому - рукою Гина пририсована рожица в стиле «точка-точка-палка-в-кружочке». Не иначе, проплывающий труп врага. Хотя, впрочем, это вполне мог быть и лик бога Окунисуни в вольной Гиновской трактовке (тогда, значит, сказка с крокодилами). Или одного из его братьев из той же сказки - тогда трактовка уже ближе к канону; по сути, а не по форме. Или и вовсе банальный смайлик. Но Кире почему-то сразу подумалось про «труп врага». В новеньком, чистом, со свежими стенами и потолком, кабинете даже пахло свежим деревом и чистотой, на новейших татами муха не сидела - по ним прошлись единственный раз, когда их стелили. И, раскладывая по местам вещи, Кира с горечью подумал, что неспособен сейчас этому всему по-настоящему порадоваться. Какое уж тут удовольствие, когда в отряде такое… Кира заложил картинку с зайцем в ежедневник и закрыл его. И сразу же - снова открыл и снова уставился на нее. «Труп врага»… тьфу ты, вот же заела фраза! Нет, так-то, может, и правда оно… но это навряд ли. Кира перевернул лист, ища пропущенную подсказку. Но с обратной стороны ничего не было, чистая белая бумага. Похоже, это был самый конец, или, наоборот, начало части, или даже всей книги, на обороте страницы если что и было напечатано, выходные данные или что-нибудь в этом роде, оно осталось на оторванной части. «Труп врага»… за его капитаном определенно никогда не замечалось склонности к неподтвержденному даосизму. Если б Ичимару Гин когда и стал дожидаться у реки проплывающего трупа врага, то только после того, как выше по течению наладил ловушку. Кире вспомнилась байка про двух самураев, которую он так и не рассказал своему капитану. А ведь собирался, но что-то отвлекло тогда, да так и забыл. Вот эта история бы Гину точно понравилась. Труп врага… а, собственно, почему бы и нет. Кира почувствовал, как в голове у него начинает выкристаллизовываться мысль, простая и принесшая облегчение. Проплывает труп врага. Река, если сильно надо, недалеко от Сейрейтея в наличии. Нет, река, конечно, чисто в символическом смысле. И труп не в буквальном. Да и ждать до упора тоже слишком большая роскошь. Но - не начинать самому суетиться пока, взять паузу на пару дней и посмотреть, как дальше будут развиваться события. Это была прекрасная мысль. Это не то дело, где промедление смерти подобно. Тут можно и подождать. Взыскание наложить никогда не поздно, пока не выйдет срок давности, а он по нападению на старшего по званию о-го-го как велик. Точно. Так и сделаем. Вот это было по-настоящему облегчение. Впервые за эти два дня. Кира, прежде чем закрыть еженедельник, пробормотал: «Спасибо, тайчо!». И подмигнул франтоватому зайцу и смайлику. В углу под потолком что-то отчаянно шуршало и жужжало. Кира поднял глаза: шмель заблудился. Кира не без труда загнал его на картонную папку и выпустил в окно. Шмель распустил крылья и вмиг скрылся из виду. Кире подумалось, что будет приятно сесть в такую погоду перед новым окном и выпить чая. Надо, наверное, будет позвать старших офицеров обмыть новоселье. Обмыть вагаси и чаем. *** Через два дня, после обеда, к нему заглянул капитан Оторибаши: - Кира-кун, подпишешь за меня? – Оторибаши сунул ему красную папку. - Я в Первый, буду к концу дня. Надеюсь. Но если что, тогда меня не ждите, запирайте сами. - Вас понял. Сделаю, - Кира забрал документы. – Удачи в Первом, капитан Оторибаши. В папке не было ничего необычного, повседневные бумажки, которые Кира так и так подписывал пачками. Отложив в сторону очередную накладную, Кира набрал на кисть туши и взялся за следующий документ. Перед ним был рапорт десятого офицера Игараси о переводе в Восьмой отряд. Ну вот и проплыл, подумалось Кире. Разумеется, рапорт оказался в папке не просто так. Капитан Оторибаши дал ему возможность узнать заранее. А может... а может, и не только узнать. Точно. Капитан Оторибаши предоставляет ему самому принять решение. Ведь он может и не подписать. Может утвердить перевод, а может и отказать. Или может вообще не подписывать, отложить бумагу до капитана Оторибаши. В конце концов, принимать кадровые решения это прерогатива командира отряда. Это проще всего. Но Кира чувствовал, что поступив так, он разочарует капитана Оторибаши. Разочаровывать капитана, даже Оторибаши, ему не хотелось. Да, просто так подмахнуть рапорт и отмахнуться от всего - это будет слишком просто. По-хорошему, нужно поговорить с парнем, объяснить, что ошибки делают все, и вот эти - далеко не фатальные, разобрать конфликт с участием всех сторон, включая себя - ведь он тоже сторона конфликта - и, если надо, с привлечением посредников, устроить, чтобы все принесли друг другу все извинения, какие только потребуются и какие возможны... От этого всего у него опускались руки, было страшно и тошно, точно и впрямь по крокодилам шагать до Инабы. Как все это устроить, чтоб не сделать ещё только хуже, как вообще подступиться к делу. И ещё при этом самому не сгореть со стыда. Хотя стоп. А точно ли стоит это делать? Парень сам понял, что был неправ. То, что он не выдал Накагаву - и тем самым, кстати, сам пошел на нарушение, скрыв столь серьезный дисциплинарный проступок подчинённого - ясно подтверждает, что понял и осознал, что получил за дело. Но тогда - стоит ли его заново трепать? Это было бы неблагородно уже по отношению к нему. Надо дать парню возможность сохранить лицо (какая ирония-то! Гин точно бы оценил) и заново начать службу в новом отряде с чистого листа. Действительно практически с чистого - характеристику лейтенант напишет ему положительно-нейтральную, и это не связано с произошедшим, он в любом случае написал бы такую, за короткий срок Игараси особо никак не успел себя проявить, так что характеристика будет практически такой же, как при выпуске из Академии. Вопрос с Накагавой, что он, получается, уже достиг офицерского уровня силы, будет решаться отдельно и не сейчас. Кира выдохнул и написал на рапорте «утверждаю» и иероглифы своего имени. Оторибаши так-таки вернулся, и раньше, чем обещал. Кира сказал, что все готово, и передал ему папку. Оторибаши мельком взглянул - рапорт был специально положен первым - кивнул и закрыл папку. - Ах да, Кира-кун, похоже, это твое. Нашел у себя в кабинете, думал, случайно завалилось, хотел было выбросить, хорошо, что забыл, - Оторибаши посадил лейтенанту на стол маленького, изрядно запыленного бумажного лягушонка. Судя по всему - сложенного из авансового отчета. - Спасибо, к-капитан… капитан Оторибаши, - Кира запнулся и зарозовел. И от смущения, и от внезапной радости. - Моё. Он неуверенно нажал на бумажную спинку. Лягушонок подпрыгнул и перевернулся кверху пузом. Оригами Ичимару Гина, сложенным в рабочее время, было всё нипочем! - Кстати, Кира-кун, - долговязый Оторибаши небрежно присел на угол стола, - на той неделе в субботу у нас музыкальный вечер. Не хочешь прийти? После своего возвращения Роуз сошелся с Хисаги на почве музыки. Роуз играл на гитаре, и даже сам сочинял. Хисаги только учился, и под руководством Оторибаши-тайчо быстро начал делать успехи. Потом у них родилась идея создать дуэт… потом они пришли к выводу, что только вдвоем неинтересно… На этих вечерах неизменно присутствовал капитан Хирако, который сам не играл, но слыл ценителем, еще некоторые другие слушатели. Кира тоже был пару раз. Но обычно изо всех сил старался отвертеться. Честно сказать, эти приглашения его напрягали. Кира видел, что капитан Оторибаши ждёт от него отклика, ждёт, что он скажет. Но... Хисаги - другое дело, Хисаги он искренне и без проблем мог сказать: «Слушай, здорово! Мне понравилось». И даже если было не очень здорово - сказать «ну ничего так». Но капитан Оторибаши явно ждал большего, чем просто «здорово»... а для этого Кира не находил слов и даже абсолютно не хотел пытаться их искать. Не потому, что ему было нечего сказать, или потому что не нравилось, наоборот. Но у Киры было такое ощущение, будто его за руки тянут на какую-то очень личную территорию. И он отнюдь не был уверен, что если он все-таки решится ступить на нее - окажется, что он ходит в белых носках, а не в грязных варадзи. Но сейчас отказать капитану Оторибаши было уже неприлично. Да и… почему бы и нет? Он уже миллион лет никуда не выбирался, даже заседания Мужской Ассоциации в последнее время совсем забросил. - Спасибо, капитан Оторибаши, - Кира склонил голову. – Я приду. *** Для музыкальных вечеров снимали помещение в чайной в Первом районе Южного Руконгая. Хозяйка заведения при жизни была художницей, да и собственно, ей и осталась. Поэтому внутри все было обустроено с отменным вкусом, а несколько картин на стенах, менявшиеся время от времени, вносили пикантную нотку. В этот раз, кроме неизменной троицы, присутствовали капитан Мугурума и почему-то капитан Комамура. Не будь Хисаги, в одном с ним звании, Кира бы даже, пожалуй, смешался. Симпатичные официантки подали чай и беззвучно исчезли. Сёдзи были раздвинуты, и из крошечного заросшего сада, одетого сумерками, веяло запахом мокрых от дождя трав, поздних ирисов и, едва различимо – первых, еще нераскрывшихся лилий. На стене распластались в стремительном беге крылатые псы с девичьими ликами, лиловые, как сновидение. Хирако, как всегда, комментировал каждую композицию, и они с Роузом то и дело принимались спорить, сыпя всевозможными «рифами» и «анданте». Остальные слушатели больше налегали на чай, чем на разговоры. От Комамуры исходило тепло. В буквальном смысле. Кира сидел рядом с капитаном Седьмого и явственно это чувствовал. Что, если разобраться, и неудивительно – ведь у волков, как и собак, температура тела выше, чем у людей. А Хисаги заметно вырос. Кира не мог этого не понять и не отметить, при всех своих скромных познаниях в музыке. И ещё - наблюдая, как переглядываются они с Мугурумой, почти без слов, как всякий раз перед тем, как коснуться струн, Хисаги кидает быстрый взгляд на своего капитана, и как тот, чуть улыбнувшись, почти незаметно - отвечает ему лёгким движением головы. Как внимательно капитан слушал, сколько во взгляде его было теплого одобрения, даже гордости. Кире пришла в голову странная мысль: во всех этих переглядках, в разговоре без слов между этими двумя не было ни капли чувственности - но столько любви. Он даже задумался, не ревнует ли капитан Комамура. Если бы он, Кира, был дружен с кем-то настолько, как Комамура с Хисаги - он бы точно приревновал! - Что у вас опять одно старье! - картинно кипятился Хирако. - Не старьё, а классика, - невозмутимо парировал Роуз. - Одно другому не мешает. Давайте лучше из Queen! - Из Scorpions, - неожиданно предложил Хисаги. - Валяйте! - Спасибо за разрешение, Шинджи, - заметил Роуз. - Всегда пожалуйста! - капитан Пятого осклабился в странной своей крупнозубой улыбке. Меломаны веселились. У каждого свои развлечения. Кире вдруг стало смешно. По-хорошему смешно. И чего он боялся? - «Кавару-но кадзэ», - объявил Хисаги. Он тронул струну и остановился, прислушиваясь. Налетевший вдруг ветерок принес запах ирисов и лилий - вместе. Издалека донёсся плачущий голос кукушки. Рука Роуза, поднесенная уже было к струнам, задержалась в воздухе. Никто не сказал ни слова, не издал ни звука. В молчании все слушали птичий голос - то ли жалобу, то ли плач по невозвратимому, то ли песню. Всё вместе. Кукушка умолкла. Роуз встряхнул золотою гривою, переглянулся с Хисаги и взял первый аккорд. Эту песню Изуру знал, и даже частично помнил слова. Он подумал о городе в мире живых, где он никогда не был... но может, когда-нибудь ещё и побывает. Будто там нету работы для шинигами! Почти машинально протянул: "like brothers...". Как-то так получилось, что он посмотрел на Комамуру - до того они сидели рядом, так что Кира мог видеть капитана разве краем глаза, а теперь то ли он, заслушавшись и невольно подавшись к музыкантам, незаметно для себя развернулся вбок, то ли сдвинулся, наоборот, Комамура - и увидел, что капитан улыбается. Какое там ревность, какое печаль - меховой капитан Комамура улыбался так, что понятно даже людскому глазу. Радуясь за друга, радуясь хорошей песне. Прямо как собака на том календарике. И правда! Оттенок шерсти рыжее, и форма морды чуток отличается, понятно, что рисовал художник совсем другое существо - но все равно, это ж натуральный Комамурин портрет! Отзвучала последняя нота. - А кукушкам-то вообще петь поздновато, - объявил капитан Мугурума. После Scorpions как будто и сыграть уже было нечего. Кира даже и не представлял, что можно сыграть ещё. Как бывает на концертах - та самая главная финальная песня, после которой хочется еще, но уже понимаешь: закончилось, и закончилось так, как надо. - А сейчас кое-что новенькое, - Роуз поднял голову от инструмента и взглянул на него. - Кира-кун, такого ты ещё точно не слышал! Играл Роуз один, без Хисаги. Медленный вальс лился с его рук, полный светлой печали, лился, точно слезы… и это было… это было прекрасно. Изуру ощутил, как на плечо ему легла меховая лапа. И в первый миг вздрогнул: это еще что за вольность! Но тут же понял, скорей даже ощутил – в этом не было ничего дурного, никакой наглости. Теплая лапа Комамуры была такой приятной, и мягкой… пушистый большой Комамура, тоже переживавший свою потерю. В открытые сёдзи пролился лунный свет. В темноте деревьев снова запела кукушка. Мелодия плыла, полная светлой печали, и печаль уходила, как уходит, стихая, летний вечерний ветер… Музыка стихла. Изуру поднял мокрые глаза – и встретился взглядом со своим капитаном. - Вы позволите мне написать текст, Оторибаши-тайчо? *** Изуру сам еще не знал, что напишет, и как, да и до сих пор никогда не писал текстов для песен, но он определенно знал одно – что он напишет. Поздно вечером, уже засыпая, прижав к щеке пушистый заячий хвостик, он думал о музыке, о теплой лапе Комамуры-тайчо, о пальцах Роуза, застывших над струнами… и о кукушке… о руке Гина… Проснувшись среди ночи, он долго лежал, глядя в темноту и ворочая в уме фразу. А потом поднялся, зажег свет, растер тушь и записал, почти без помарок: Влажные рукава Сохнут на летнем ветру. Ветер колышет траву… Кукушка вдали зовет. Кукушка – не в свой черед В Ночь встречи двух звезд. Если б из птичьих крыл Построить в прошлое мост! Мост из шелеста трав, Мост из плеска реки, Мне б протянуть рукав Через времени пыль. Сквозь ушедшую быль Дотянуться к твоей руке – Хоть, на миг, ветерком, Хоть листком на щеке. Вижу улыбку твою – Отраженье луны в реке… И мокрый от слез рукав Сохнет на ветерке. *** Лето перевалило за середину, а там и пошло к концу. Ремонт шел своим чередом и тоже уверенно приближался к концу. Контора Третьего отряда и впрямь все более обретала вид современного офиса. Приятно было заходить в свежие, обновленные помещения. На стенах в главном зале заняли свои места портреты всех бывших капитанов отряда; предпоследним был изображен капитан Оторибаши в своем до-вайзардском виде, с перевязанным лентою низким хвостом; последним - капитан Ичимару Гин. Даже туалеты переоборудовали на современный лад, чтобы вода из умывальника поступала в бачок и использовалась для слива. Оторибаши видел такое в Мире людей и непременно захотел сделать так же. Но знал он об этом мало что, поэтому пришлось искать в Руконгае инженера-сантехника, который бы умер совсем недавно. Сам главнокомандующий как-то заглянул к ним и выразил свое одобрение. Вместо мусорки, куда сваливали все подряд, чтобы Четвертый отряд потом вывез, теперь стоял ряд разноцветных контейнеров с надписями для забывчивых. Кира бы полностью одобрил это нововведение, если бы не одно но. С тремя урнами под лейтенантским столом стало несколько тесновато. Закладок больше не находилось. Изуру это печалило... но, в конце концов, говорил он себе, ничто не бесконечно, даже фантазия Ичимару Гина. Время от времени он вспыхивал надеждой - но увы, находка всякий раз оказывалась обычным старьем или когда-то потерянной вещью. Видимо, бумажная лягушка все-таки была последней. Точней нет, последней была картинка с зайцем, лягушка на самом деле была найдена раньше, возможно, даже самой первой. Интересно, в каком порядке их планировалось находить по замыслу Гина? Хотя Гин же не мог знать, в каком порядке пойдет ремонт, и что он вообще будет. Так что первым, очевидно рисунок с лисичкой, он был спрятан ближе всех, да и по содержанию похож на открывающий, не будь его, Кира, возможно, и остальные бы находки не опознал как предназначенные для него - а дальше уже произвольно. Лилии на клумбах цвели вовсю, начали раскрываться уже и первые ранние хризантемы. Ремонт вплотную подступал к чердаку. Кира колебался, но, взяв себя в руки, отправился к капитану с просьбой: можно чердак оставить как есть, только дверь поменять? - …Ну, знаете, как есть такая примета, что когда строят дом, специально оставляют недоделанным какой-нибудь маленький участок? Оторибаши, кажется, удивился, но возражать не стал. Хисаги теперь загорелся идеей достать аппаратуру и организовать настоящую группу. Капитан Мугурума идею одобрил, но денег из бюджета на баловство не дал. Кира бы тоже не дал, да и сам Хисаги, исполняй он обязанности командира отряда, не дал бы. Так что Хисаги теперь гонялся савраской в поисках денег и уже даже подумывал о том, чтобы взяться за репетиторство. Киру больше беспокоил другой вопрос: как провести столь сложное техническое устройство через Сенкаймон. Капитана Куроцучи подключать не хотелось, а Урахара сдерет за работу столько, что доставка встанет дороже покупки. Впрочем, у Киры имелись и свои заботы. На кленах вспыхнули первые алые листья, близилась пора урожая. Прошлый год пролетел, но на этот Кира решил твердо: хурму убирать будут. Если капитан Оторибаши не выделит рядовых - будет искать добровольных помощников. Кира не сомневался, что кого-нибудь да найдет. Хурмовый сад - достояние Третьего отряда. И, если уж на то пошло, их бюджет не настолько велик, чтобы разбрасываться таким количеством высококачественных свежих фруктов. Сколько-то надо будет, по традиции, послать в другие отряды, а основную часть передать в столовую. Но, кстати, совсем не обязательно только сушить. Тем более что урожай просто огромный. Частично все-таки засушить, чтобы оборудование не простаивало, а часть можно пустить, например, на джем. Надо будет поискать рецепты… Кстати, есть один рецептик, нужно будет подкинуть его лейтенанту Восьмого, она оценит. Кира мысленно улыбнулся, представив себе, как Иссэ Нанао будет заготавливать хурмовую настойку для новогодних праздников, и гонять своего капитана, норовящего продегустировать досрочно. В один прекрасный день Кира принес начальству на подпись очередной акт о приемке работ. Оторибаши подписал и, отложив кисть, взглянул на лейтенанта с некоторым удивлением: - Кира-кун… а ведь, получается, это последний. - И правда… И правда, ремонт был завершен в последнем по счету помещении. И… и, это значит, приветов от тайчо уже точно больше не будет. Кире разом сделалось горько. Так горько, как бывает, когда то, чего ждешь, и с чем, по сути, смирился, но чего отчаянно не хочешь и все равно продолжаешь надеяться - оно все же приходит. Изуру сглотнул комок. - Капитан Оторибаши, пожалуйста, можно мне на некоторое время отлучиться? Я буду недалеко, в расположении отряда. На чердаке. У всякой истории должен быть финал. Открытые финалы пусть там во всяком модернизме, постмодернизме, что там сейчас у живых на слуху. У нас с тайчо - классика. И значит, финал обязательно должен быть. Через два часа, весь в паутине и пыли, расчихавшийся, с красными, ни дать ни взять кролик, глазами, Изуру с бьющимся сердцем держал в руках свернутый в узкий конверт лист бумаги, надписанный рукою его капитана. Изуру развернул бумагу. Внутри лежало пестрое серовато-коричневое перо кукушки. «Здесь должна быть подходящая случаю подпись… но я ее так и не придумал. Придумай сам, у тебя это лучше получается, а, Изуру?» У всякой истории должен быть финал. Изуру перевернул бумагу. На обороте, с той стороны, которая была внешней, Гин написал: «Грустно, что все когда-нибудь заканчивается, правда, Изуру? Но если очень хочется, всегда можно перепрятать и найти снова.» Изуру поднялся на ноги. Кто сказал, что у истории не может быть эпилога? Теперь он точно знал, что ему следует делать. *** Вечером после работы Кира отправился к Рангику. Та открыла в домашнем цветном кимоно, но определенно была рада визиту. - Мацумото-сан, - сказал Кира без предисловий. - Мне надо кое о чем вам рассказать. Дело в том, что Ичимару-тайчо… *** Никогда еще за последние четверть века в Десятом отряде не случалось такого, чтобы лейтенант явился на службу вперед капитана. Но в этот день Хицугая Тоширо, открыв утром дверь в кабинет, обнаружил, что лейтенант не просто здесь, а методично - и, похоже, давно - обшаривает стенные шкафы, вытаскивая из них папки. Вывернутые ящики стола уже валялись на полу среди своего рассыпанного содержимого. - Мацумото! - рявкнул капитан. Рангику спрыгнула со стремянки. - Тайчо, я вам сейчас объясню. Понимаете, Гин… Хицугая уже открыл рот, чтобы привычно припечатать «дура!»… закрыл рот, минуты две посозерцал безобразие, проворчал: «Главное, порядок потом навести не забудь», - и закрыл дверь с другой стороны. *** Ближе к обеду он снова заглянул в кабинет, на этот раз привлеченный шумом. Рангику, со злыми слезами в глазах, кромсала мечом диван, выкрикивая: «Где? Ну где? Ну где же?». Под распоротой обивкой мелькнуло что-то цветное. Рангику, отбросив меч, выдернула кусок яркой ткани. Ее самый первый шарфик. Который когда-то, давным-давно, ей подарил Гин. Не тот же самый, тот уж давно износился, его копия. Этот шарфик, вернее, шейный платок, был выкроен и обработан по краям, все как положено, магазинная вещь, тот, самый первый - просто продолговатый лоскуток ткани. Кто его знает, откуда Гин его взял, может, стянул в какой-нибудь лавке, а может, и не один день зарабатывал и копил деньги. А может, просто кто-то обронил, а он подобрал. Гин ей так и не сказал, ни тогда, ни когда потом. Но это была самая-самая первая, какая у нее появилась, нарядная вещь, никогда раньше не было ничего красивого, нового, яркого, и самый первый раз, когда ей что-нибудь подарили. Когда Гин, довольно щурясь - он тогда уже был мастер щуриться - небрежно протянул ей шарфик. Самая простая дешевая хлопковая материя, по серому фону - ярко-розовый аляповатый рисунок цветущей сливы. Неужто такую еще производят… но, если и не та самая, то очень-очень похожая, даже Рангику не могла отличить. Слезы текли у нее из глаз, текли потоком и не могли остановиться; сидя на раскуроченном диване, она прижимала к груди платок и повторяла: - Гин… вот придурок… Хицугая тихо прикрыл дверь и отправился искать незанятых рядовых, чтобы приказать через полчаса пойти прибраться в кабинете. От лейтенанта в настоящий момент ожидать этого явно не стоило. *** Закат разгорался, и дальние холмы были покрыты первыми, еще редкими, всполохами алеющих кленов. Два лейтенанта сидели рядом на склоне. - Он очень любил вас. - Получается, так, - Мацумото кивнула, глядя вдаль. Еще несколько дней - и все здесь заполыхает алым. - Он всегда старался оберегать вас, - Кира пододвинулся ближе к ней, уселся, подтянув колени к груди. - Теперь-то это точно понятно. Только всегда тишком, молчком, чтобы никто не догадался. - Он всё так делал. Некоторое время они молчали. Изуру ёрзал в сухой траве, не зная, как продолжить разговор. - Мацумото-сан, - наконец решился он, - я должен перед вами извиниться. - За что? - Рангику повернулась к нему. - За то, что отбил у меня парня? Перестань, Кира. Мы оба прекрасно знаем, что это не так. Какой смысл теперь ревновать. Да и раньше-то смысла не было. Мы оба его любили. Он выбрал тебя. Что тут поделаешь? Он очень любил тебя, Кира. - Да. А ради вас - отдал жизнь. - Да. Рангику дернула за угол свой шейный платок. - Как будто его кто-то об этом просил! Ну надо же быть таким придурком, ну скажи, Кира! Решил он так… - Рангику вспыхнула было, и тут же остыла. Помолчала, задумчиво накручивая на палец платок. - Разумеется, я предпочла бы, чтобы было совсем по-другому. Но это его решение и его выбор. Нельзя любить человека и одновременно не признавать за ним права поступать так, кто он сам посчитает нужным. Закат разгорался, широкие полосы алого золота растянулись на всю половину неба, и сухая трава золотилась, просвеченная насквозь. За спиною мягкие сумерки окутали склон и деревья, а впереди - в закатных красках лежала ранняя осень. Где-то запела кукушка. - Говорят, когда поет кукушка - ее слышно и в этом мире, и в том, - задумчиво проговорила Рангику. - Интересно, кто слышит ее сейчас там, у живых? Помолчали еще. - Слушай, Кира… а что, если шинигами все-таки перерождаются? - Тогда… - они посмотрели друг на друга. - Тогда он, - Изуру остановился, подсчитывая в уме, - должен родиться… да вот уже совсем скоро! Рангику тоже посчитала. - Месяца полтора, может два… если сразу. Кукушка, птица раннего лета, все звала кого-то в осенних сумерках. - А может как раз сейчас в Мире Людей какая-нибудь женщина как раз сидит в парке на скамеечке и слушает… - Может, даже вместе с мужем, - предположила Рангику. - Да, вместе с мужем. Точно. Поглаживает живот и говорит: «Слышишь, малыш, это кукушка поет. Как она поздно в этом году!». - «Наверное, это нам с тобой кто-нибудь передает привет».