С днем рождения, Шизу-чан

Изая ведет кончиками пальцев по холодному камню — прошел всего лишь год, но кажется, он не испытывал этого чувства столетие. Столетие не дышал воздухом на высоте шестидесяти этажей над Токио. Столетие не царапал что-то гвоздём на парапете. Столетие не любовался дорогим и некогда родным городом, родным Икебукуро. А его холодное сердце столетие не стучало в таком волнительном предвкушении. Теперь — стучит. Тук-тук. Тук-тук. Дверь на крышу мерзко скрипит, стонет вместе с ветром, но Изая не обращает на этот звук никакого внимания. Он лишь крепче зажимает пальцами гвоздь. Ему нужно нацарапать еще один иероглиф. — Эй… Рука спотыкается на половине линии, замирает, так и не преодолев свой путь до конца. Этот голос… — Эй, я к тебе обращаюсь. Этот голос Изая тоже не слышал столетие. Он не дописывает иероглиф, откладывает гвоздь рядом, параллельно недорисованной линии — идеально ровно — и произносит наполненной ночными огнями, зыбкой пропасти перед собой: — Привет, Шизу-чан. Изая не прячет руку в карман куртки, как делал когда-то очень давно, — сегодня ему не нужно показывать превосходство, не нужно готовиться метать флик-лезвия. Сегодня ему не нужно ничего из прошлой жизни. Он намерен с ней проститься. Раз и навсегда. Именно сегодня. Он опирается на парапет и, прихрамывая, оборачивается. — Блоха?.. Шизуо таращится так, словно видит призрак. Даже сигарета срывается с его губ, у земли распадается на горстку искр и умирает. — Не думаю, что актуально теперь называть меня так, — подсказывает Изая. Каждый шаг даётся болезненно, тяжело, ноги гудят, и Изая переступает осторожно, чтобы присесть на каменный бортик и снизить на них нагрузку — дать некогда переломанным костям отдохнуть. Прогулка по вечернему Икебукуро — пусть и короткая, — дала о себе знать. Мышцы подрагивают, левое колено ломит, словно в него загоняют стальной ржавый прут. На сегодня лимит пеших походов исчерпан. Шизуо не отвечает. Только отслеживает каждое его движение и всё ещё не верит тому, что видит, открывает-закрывает рот и бестолково глазеет в ответ. Изая старается не показывать свою боль, но угловатые надломленные движения всё равно заметны невооруженным глазом. Любому, даже тому, кто никогда не видел человека с выраженной хромотой. Притворяться смысла нет. — Как ты можешь заметить, я не то чтобы прыгать, а стоять могу с трудом, — Изая улыбается обманчиво-вежливо, наблюдая причудливые метаморфозы на почти позабытом лице. — А всё благодаря тебе, Шизу-чан. Шизуо меняется вмиг, словно за секунды проживает года, словно только сейчас вспоминает, чем закончилась их последняя драка. Словно у него там вся жизнь проносится перед глазами, или слабый мозг пытается переварить информацию и сделать нужные выводы. Недавняя растерянность Шизуо превращается в окутавшую, одолевающую настороженность. — Зачем ты вернулся?.. — с подозрением спрашивает Шизуо. Изая опускает руки, скрепляет пальцы в замок — расслабленно, беззаботно. Он разглядывает на чистом небосводе далекие тусклые звезды. Блики вселенских глаз. Миллион безмолвных свидетелей сегодняшней встречи. Поэтично. — Красивый вечер, не находишь? — говорит Изая. — Я знал, что этот день когда-нибудь настанет, что ты опять приедешь, но… — Оглянись вокруг… Шизуо молчит, лишь мельком косится на небо и снова на Изаю. Во взгляде острое недоверие, но это ничуть не удивляет. Иначе и быть не может. Изая только улыбается. — Ты вернулся в надежде снова вывести меня из себя? — в конце концов предполагает Шизуо. Он старается взять себя в руки и закуривает еще одну сигарету. Кажется, именно эта пагубная привычка помогает ему восстановить былое равновесие, он вдыхает дым медленно, всей грудью. И договаривает уже решительнее: — Признайся, на что ты рассчитывал в таком состоянии? Изае нет нужды отвечать. Ствол ложится в руку так же, как когда-то нож — безукоризненно, ровно в ладонь. Шизуо замирает, застывает каленой фигурой в сумраке токийской ночи. — Я приехал завершить одно важное дело, — поясняет Изая. — Я бы сказал — неотложное. Он не поднимает пистолет, он лишь взводит курок нетвердым движением пальца — восстановление еще не завершено, но и до конца реабилитации не один месяц. Характерный щелчок глушит мысли, глушит весь город, отдавая судьбу Хейваджимы Шизуо на волю времени. — Какого черта, блоха?.. — голос Шизуо искаженный, сиплый. Так приятно наблюдать его таким. Именно этого Изая ждал, именно это представлял, когда отважно мчался в Токио. Видеть, как монстр борется с самим собой, стараясь подавить страх. Великолепное зрелище. Неповторимое. — Если ты думаешь, что я стану молить о пощаде, то ты ошибаешься. — Мне плевать, что ты будешь делать, — отзывается Изая безразлично. — Для твоей жизни итог сегодня в любом случае один. Шизуо зло щурится и сжимает кулаки. Вторая несчастная сигарета в его пальцах ломается пополам, отправляясь к своей первой погибшей подруге. В глазах Шизуо сверкают золотистые осколки, как будто обрушилась какая-то мнимая преграда. И Изая видит — Шизуо готов. Готов сорваться с места и ринуться вперед, за короткий миг преодолевая каких-то два метра. Нельзя, Шизу-чан. Нельзя. Дуло вгрызается в лицо Шизуо, Изая плотно зажимает рукоять, подушечка указательного пальца касается спускового крючка. Шизуо не шевелится, лишь напряженно смотрит на пистолет. Он абсолютно беспомощен. И спустя бесконечные секунды молчания эта отчаянная беспомощность мелькает в его глазах такой наивной и глупой надеждой, что становится смешно. Смешно, что непобедимый монстр всё равно уязвим, как и любое другое живое существо. Вряд ли кто-то способен устоять после выстрела. Особенно в голову. — Ладно, буду великодушен, — всё-таки говорит Изая, но это не жалость. Это лишние мгновения, чтобы вдоволь насладиться происходящим. — Сегодня такой важный день… Можешь произнести прощальную речь. Не для меня, для остальных мразей из твоего окружения. Мне твои речи не нужны. Кулаки Шизуо белые, как мел, и Изае кажется, что если немного прислушаться, он услышит скрежет его зубов. — Ну же, Шизу-чан, — подбадривает Изая. — Обещаю, я найду способ передать твои слова. Например, твоему обожаемому братцу… — Не смей заикаться о нем, ублюдок! — Я же сказал!.. — командует Изая, на мгновение потеряв хладнокровие. Но вовремя получается совладать с собой, и он уже спокойнее добавляет: — Мне твои речи не нужны. Прибереги их для тех, кому не наплевать. — Ты… — лицо Шизуо неестественно багровеет. Он так нелепо демонстрирует убогие потуги сопротивляться, отказывается примириться с неизбежным… — Ты жалкая тва!.. Как был так и остался дураком. Выстрел взрывает ночь, грохочет вокруг, бьет по вискам и через секунду растворяется в небытие. И на какой-то крохотный миг даже Изае становится жутко. Потому что Шизуо не падает. Кровь полосует его лицо, разделяет на две половины от центра лба, но Шизуо продолжает смотреть в глаза Изаи — зло, ненавидя всем своим существом. Шизуо продолжает стоять. Прекращай уже, Шизу-чан. Это вообще не смешно, про себя повторяет Изая. И Шизуо прекращает. Возможно, Изае показалось, что его губы дрогнули. А потом Шизуо ведет, он глухо падает на землю. И всё заканчивается. Изая смотрит на неподвижное тело, на очертания тошнотворной формы бармена, на солнечные очки, выпавшие из нагрудного кармана жилетки. Изая ждет, когда его собственное сердце перестанет бодать ребра. Ждет минуту. Ждет две. Он подходит к телу и для надежности проверяет пульс на сонной артерии. Пульса нет. Неподвижные застывшие глаза Шизуо наполняются кровью, но до сих пор любуются небом. Изая прячет пистолет за пояс. Подбирает сигарету — первую, ту, которая осталась практически целой. Вытаскивает из брюк Шизуо зажигалку, прикуривает от мелкого слабого огня. Прерванный поцелуй на прощанье, не иначе. Изая затягивается, и в горле почти не першит, как будто организм сейчас просто невосприимчив к таким ничтожным мелочам. Ведь есть вещи гораздо более значимые. Изая усмехается серым облаком дыма, обтирает зажигалку краем кофты и небрежно бросает рядом с трупом Шизуо. Пусть забирает с собой. Прихрамывая на левую ногу, Изая не спеша возвращается к бортику крыши, вновь берет гвоздь. Доводит до конца недописанную линию иероглифа и ставит точку. Гвоздь исчезает в кармане куртки. Свидетели — лишь безмолвные звезды. И никто никогда не докажет, что некто по имени Орихара Изая возвращался в Токио двадцать восьмого января. Всего на один день. А на холодном безжизненном камне навсегда останутся слова, высеченные дрожащей рукой: С днем рождения, Шизу-чан.