Неизвестный Кози Пауэлл

Я был обычным человеком. Вы видели во мне звезду, но я был обычным человеком! Обо мне говорили: глыба, скала, стальные нервы. Вы - те, кто видел меня на сцене и на обложках журналов - видели мою лучезарную улыбку и полные жизни глаза... Но вы никогда не видели в моем взгляде затаенной печали, скрытой за счастливым блеском. Вы всегда возвращались с концерта домой - к родителям, к семьям. Но вы не видели то, как я возвращался с гастролей в пустой дом. Вы не всегда цените своих родителей. А зря - они ведь у вас есть! Вы знаете свое имя, фамилию... а я не знал. Моя приемная семья дала мне имя Колин Тревор Флукс. Но я никогда не знал, как меня зовут на самом деле. Вы никогда не замечали, как я завидовал вам - тем, кто знает о своем происхождении. Вы видели во мне знаменитого барабанщика, но никто из вас не видел во мне сироту без роду, без племени... Вы стремились узнать мое настоящее имя, даже не догадываясь о том, что я сам его не знал! Вы видели во мне беспечного весельчака, который был не промах выпить. Но вы не видели, как я топил печаль и одиночество во вкусе красного вина. Вы восхищались тем остервенением, с которым я лупил по барабанам. Но разве понимали вы, что каждый удар был способом заглушить пустоту, царившую в моем сердце? Многие женщины завидовали моим любовницам, тем, с которыми я жил. Они хотели обладать моим телом. Да разве хоть одна сумела излечить отравленную одиночеством душу? Вы называли меня безумцем, играющим со смертью, из-за моей любви к высокой скорости. Да разве известно вам, сколько раз я мечтал выехать на дорогу и не вернуться назад? Вы столько раз с восхищением ставили меня в пример себе и другим, когда я возвращался на сцену после тяжелых травм вопреки всем диагнозам врачей. Ваше восхищение растаяло бы на глазах как снег по весне, если бы вы видели меня беспомощным, прикованным к постели и панически боящимся того, что меня забудут! У вас были семьи, родные... вы завидовали моей славе, моим деньгам и возможностям... Но вы не видели, как я завидовал вам! Потому что у вас были родные, а у меня - никого, кроме вас! Вы называли меня человеком с железным сердцем. Готов поклясться, что вы забрали бы свои слова обратно, увидев мое бесконечное горе, вызванное потерей четвероногого друга... Вы жалели бы меня от всей души, когда я жил один в полной пустоте, не решаясь снова завести животное. Я страшно боялся одиночества, но еще больше боялся снова пережить смерть своего любимца! ...но вы не знали этого. Потому что журналистам я со смехом рассказывал, что могу расплакаться разве что из-за разбитого мотоцикла и мысли о том, в какую копейку влетит мне его ремонт. Вы толпами окружали меня. По-своему любили. Но вы возвращались к своим семьям, а я - к одиночеству, ставшему мне верным спутником в раннем-раннем детстве. Вы называли меня транжирой, который с жиру бесится, не зная, куда девать деньги. Мол, лучше бы помогал кому, чем тратиться на новые машины, мотоциклы или пиротехнику. А потом я умер. В одиночестве. Даже исполнить последнюю мою волю и предать мое бренное тело земле было некому. Меня кремировали... Вы говорили: напился, сел за руль, сам виноват... но кто-то из вас мог подумать, что я в который раз попытался утопить в вине свое одиночество? ...и только потом, когда посмертно вышла наша с Брайаном Мэем пластинка, вы, возможно, забрали назад свои слова о с жиру бесящемся транжире. Наверное, так оно и было, потому что Брайан рассказал о моем маленьком секрете в виде ежемесячного взноса в фонд защиты животных. Он сказал, что деньги от продажи пластинки станут моим последним взносом. Я был сиротой, не знавшим своего настоящего имени. Я был отравлен одиночеством с самого раннего детства, и никто не сумел залечить эту рану. Никто не смог заполнить эту пустоту. Но для вас я был великим барабанщиком, безумно влюбленным в жизнь! И знаете, что? В одном вы были правы: я искренне любил жизнь. И продолжаю любить, даже находясь в разлуке с нею.