Золотой полдень

В холодной темноте бездны одиноко. Крисания невидящим взглядом оборачивается по сторонам, пальцами дотрагивается до острых концов металлических пик и вздрагивает. По коже проходится липкий язык смерти, и она пытается отогнать костлявую старуху от себя раз за разом, прежде чем упасть. Жрица даже не представляет, куда именно провалятся ее ноги, однако делает шаг вперед, затем еще один, пытается нащупать в плотном мареве хоть одну живую тень. Ничего. Ее тонкие белые пальцы проходят сквозь воздух, и он растворяется под ними. Крисания не знает, как долго она здесь, но слезы на глазах успели высохнуть, кое-где влага застыла на щеках и подбородке, а веки болели. Она делает судорожный вздох, который отчасти остается на ее сухих изнеможённых губах, продолжает идти в неизвестность в своем по-дурацки порванном грязном платье и с ожогами на коже. Разумеется, Крисания не чувствует ни холода, ни колющей боли в запястьях: все это стало таким неважным. — Вот ты где, дитя, — голос раздается над самым ухом. Жрица дрожит всем телом, однако находит силы ответить: — А где же мне быть? От горечи ее голос надламывается. Она чувствует, как ледяные руки Такхизис обворачивают ее плечи и усаживают на землю обмякшее тело. Крисания не в силах сопротивляться. Она поддается, мрачно склоняет голову и закрывает лицо руками, но Темная госпожа все равно все видит. Каждый изгиб бровей и раны по всему телу отражаются в острых зрачках. Прикосновения пальцев Такхизис почему-то обжигают белую кожу — жрица поджимает губы и съеживается в один маленький комок. — Вот она, ваша любовь, — тихо произносит Темная госпожа и морщится. Воздух пахнет затлевшими углями. Жрица, не видя ничего перед собой, непроизвольно касается плеча Такхизис, и та смотрит на нее с сожалением и жалостью, перебирая в мыслях слова Маджере. Она кладет когтистую руку на голову Крисании и почти что нежно убирает с ее лица волосы, раскидывая их по макушке. Крисания недоумевает, но не дергается — не видит в этом никакого смысла. Она прикрывает затуманенные глаза и поворачивает голову туда, где, судя по тонким всполохам чужого дыхания, должна находиться Такхизис, а затем утыкается взглядом. — Жрица? — Да. — Хочешь напоследок увидеть кое-что? Черная гладь бездны наполняется звуками постепенно, они незаметно жуками проникают в уши и захватывают разум. Сначала жрица как будто бы слышит плеск воды, подскакивает с места и на шатающихся ногах движется туда, откуда ей в нос забирается запах осенней влаги листьев. Такхизис идет следом. Посреди тьмы бездны Крисания чувствует, как лучи солнца греют ее веки, а ступни омывает проток ручья, горячие камни царапают пальцы. Она незаметно улыбается, а боль как будто бы даже отступает за этим видением. А затем она открывает глаза. Сперва ничего не понимая, жрица озирается по сторонам, часто моргает и от слабости чуть ли не падает, однако в последний момент ей удается удержаться на ногах. Дрожащими пальцами она дотрагивается до влажной травы, вдыхает запах утреннего неба и смотрит на Такхизис. Перед ними раскинулся лес Кринна, затихший и отпеваемый птицами. По примятым россыпям травы волочатся жуки, с гулким треском тени от деревьев падают и ползут по земле вслед за солнцем. Широко раскрытыми туманными глазами Крисания смотрит, как маленькая лисица выпрыгивает из-за кустов и черным носом утыкается в землю, вынюхивая там чьи-то следы. Жрица пытается приблизиться, однако зверь пугается, поднимает мордочку, хоть и не двигается с места. Крошечные глаза зверька устремляются прямо на нее. — Почему я вижу все это? Я же ослепла, ведь так? — Верно. И если ты останешься в бездне, ты умрешь, — Такхизис спокойно пожимает плечами. Какое-то время жрица молчит. Она продолжает рассматривать все это в последний раз, потому что для нее он и правда последний. — Но как сюда может проникнуть свет? — тихо спрашивает она. — Никак. Но иногда такое все же случается. Крисания обводит взглядом небо, чистое и светлое, не тронутое ночной дымкой, и переглядывается с Такхизис. Она смотрит, как каменное бесчувственное лицо Темной госпожи обливают со всех сторон тени и лучи света одновременно, и жрица снова озаряется улыбкой, но теперь такой же живой, как и все то, что находилось вокруг нее. — Ну хватит уже, пошли, — богиня берет ее за руку и мягко тянет за собой. — Знаешь же, что это… — Иллюзия, — перебивает ее Крисания. Она неспешно оглядывается назад и вздыхает, перед тем как шагнуть назад во тьму. Такхизис кивает. Одним тяжелым прикосновением драконица касается ее серых век, и светлый мир, которого тут никогда и не было, потихоньку начинает распадаться. Сначала растворяются деревья цвета заката, затем — прозрачная вода ручья и пепельные камни, мелкая галька. Падают куда-то вниз рыжие лисицы, прозрачные своды неба и синие жуки. Остается одна Крисания посреди необъятной черноты. И одна Такхизис. Жрица снова не видит ничего, кроме вуали на глазах, а богиня грустно улыбается, берет ее за руку и ведет вперед, пока ноги Крисании снова не начинают подгибаться от усталости и боли. Тогда Такхизис тяжело обводит ее взглядом, берет почти невесомое тело на руки: голова жрицы мирно ложится ей на грудь, а запястья безжизненно болтаются. «Однако она еще жива», — думает Такхизис, целуя разгоряченный лоб. Драконица в человеческом обличии ступает по безжизненной земле, и та становится еще мертвее, чем была до прикосновения ее ступней: травинки расступаются и прижимаются к сухим трещинам, но Крисания в ее пальцах продолжает дышать. Ее холодеющее лицо хоть и тускнеет, хоть в легкие до сих пор забивается застоявшийся воздух, она вдыхает его снова и снова, пока тот не закончится. Они идут, и тени движутся следом. Сложно было сказать, сколько именно времени прошло: ни у кого из слуг Темной госпожи, к сожалению, не оказалось песочных часов. Но вскоре, несмотря на это, перед глазами Такхизис показались врата. Они возвышались угольными столбами в бесцветном пространстве и горели. Это в них несколько часов назад вошел Рейстлин Маджере. Богиня подняла на них глаза и завороженно смотрела так несколько секунд, прежде чем отвести взгляд. Затем она моргнула в сторону Крисании, которая также тихо не двигалась на ее руках. Губы жрицы совсем побелели и начинали наливаться синим. От холода она вся съежилась и только смутно напоминала себя прежнюю. Такхизис приблизилась к вратам. Проход был открыт, как она и думала. Пламя разгоралось прямо у его основания, и она легко переступила его. С другой стороны врат виднелась комната башни Рейстлина. Такхизис без сомнений сделала сначала один шаг, потом следующий, и еще через десять таких уверенных движений она и Крисания были уже на Кринне, где пахло травами и воздух был затянут легкой дымкой. Еще секунда у богини ушла на то, чтобы переместиться далеко за пределы башни. Разумеется, Маджере знал, что вскоре должно было произойти и, вероятно, готовился к этому, ослабленный после долгого путешествия по Бездне. Значит, у нее еще было время. Такхизис переместилась в тот самый лес неподалеку от Утехи, который она и показала тогда Крисании. Из той тенистой опушки, где они оказались теперь, виднелись дома, стройной линией тянулась дорога, и трава сверкала золотом полудня. Такхизис с странной для себя теплотой положила на землю жрицу, и тут же полевые цветы окутали ее платье. Спиной она прислонила ее к дереву, бледной рукой дотронулась до лба, прикоснулась к нему губами. Сердце Крисании продолжало биться.