Одна ночь, одна ночь… Показала мне мечту В накативших волнах Путеводной звездой.
На торговой площади было людно: лавочники зазывали людей, не спеша сворачивать удачную торговлю; лоточники сновали в толпе, торопясь избавиться от остатков товара; ряженые и скоморохи уже начинали готовиться к представлениям; люди стекались со всех сторон, чтобы поучаствовать в масленичных гуляниях. Кощей мысленно сплюнул, оглядывая толпу, но вынужденно двинулся вперёд — знал ведь, что так и будет. Отчасти ради того и пошёл, надеясь, что всеобщий праздник развеет его печаль. — Тары-бары-растабары расторгуем все товары! Шелк, парча, кому что надо, ну, а мне пятак в награду! Кощей поморщился от прозвучавшего прямо над ухом крика и поспешно свернул в сторону. Не нужны ему ни шелка, ни платки, ни парча, ни атлас — некому дарить, а самому малого хватит. Лучше в оружейные ряды, там всяко больше интересного воину, или к сладкому — давно он перебивается простой пищей, пора бы себя и порадовать. — Ярмарка огневая, яркая! Ярмарка плясовая, жаркая! Гляньте налево — лавки с товаром! Гляньте направо — веселье даром! — скоморох выпрыгнул будто из-под земли, тут же цепко ухватив кощеев рукав. — Друг, чего такой смурной, нас обходишь стороной? Али плохо мы играем, али шутки не смешны? — Пусти, — сухо буркнул Кощей, начиная жалеть о своем необдуманном порыве придти сюда. — Нет у меня времени на ваше представление, занят я… Скоморох затряс головой, звеня бубенцами на колпаке, засмеялся и состроил рожу: — Ой вы, люди добрые, глядите на него! Видать в его карманах и нету ничего! Богатырь, не скупись, за проход откупись, а коли не откупишься — в плясовой закрутишься! Девоньки, бабоньки, хватай богатыря, кто успеет первой — той горсть серебра! «Вот привязался, пёсий сын!» — буркнул про себя Кощей, пытаясь выдернуть рукав. На ярмарке он не плясал уже порядком полтора года, и вот именно сейчас вспоминать, каково это, не желал. Ему бы в оружейный ряд… Да где там. На плечо легла чья-то уверенная рука и красивый мягкий голос спросил: — Потанцуешь со мной, богатырь? Этот голос не мог принадлежать женщине — слишком глубокий, слишком суровый, слишком… Слишком мужской. Обернувшись, Кощей вскинул брови, собираясь сказать что-нибудь язвительное, осадить нахала, посмевшего подшутить над ним, но замер, проглотив все слова. Удивительные, невозможные глаза василькового цвета смотрели чуть лукаво, с лёгким прищуром, гипнотизируя и лишая воли. — Я… — Кощей изо всех сил пытался заставить себя произнести что-то из заранее заготовленных фраз, но никак не мог, и это приводило его в тихое бешенство. Губы незнакомца насмешливо изогнулись, взгляд скользнул по Кощею, словно оценивая его, и светлые брови приподнялись в немом вопросе. — Да, — согласился Кощей, мысленно проклиная себя за это. Вот уж чего, а на парней он никогда не засматривался, так с чего бы ему сейчас будто пыльным мешком по голове стукнули? — Я Остромир, — тонкие пальцы перехватили запястье Кощея, сбивая с мысли, и новый знакомец решительно потянул в сторону, где звучала музыка. — А как твоё имя, богатырь? — Не зови меня так, — Кощей нахмурился, мысленно отвешивая себе оплеуху, прикрыл глаза, а затем окинул Остромира взглядом. — Ты колдун? Клыки, бусинки, перья в волосах — весь остромиров вид говорил о том, что тот связан с колдовством и ворожбой. Да и глаза у него не человеческие, не бывает таких глаз у простых людей. — Пока только учусь, — и улыбка у него невозможная, от неё в голове туман, как будто выпил чарку хорошего мёду, — Не бойся, привораживать ещё не умею… — Тебе и не надо, — не подумав брякнул Кощей и тут же поспешно исправился: — Я не девка, чтоб меня привораживать. Остромир рассмеялся в ответ, и Кощей с удивлением понял, что готов сказать ещё какую-нибудь глупость, лишь бы услышать этот смех снова. Когда они дошли до музыкантов, Кощей слегка помедлил, пытаясь сообразить, что ж ему делать: никогда прежде не доводилось танцевать с парнем. Но Остромир не позволил долго мешкать, уверенно положив руки Кощея себе на талию, и, притянув его к себе, обвил руками шею. — И всё же, как тебя зовут? — их лица были слишком близко, но Кощей не находил в себе сил отстраниться. — Скажи, я обещаю не ворожить на твоё имя. И не бойся, нас никто не заметит… — Да уж я вижу, что ты под отводом глаз, — Кощей вздохнул, понимая, что сейчас, возможно, совершает самую большую ошибку в своей жизни. — Кощей я, Мстиславов сын. — Надо же, — Остромир удивлённо распахнул глаза. — Это кто ж из родичей тебя так не любит, что тебе имя такое дали? — Нормальное имя, — чувствуя, что его задели эти слова, Кощей попытался отстраниться, но Остромир ему не позволил, вцепившись пальцами в ворот рубахи. — Нормальное-то нормальное, да только так ведь злодея сказочного зовут. Почто тебе, богатырь, такое имя давать? — нахмурившись, ученик колдуна внимательно вгляделся в лицо Кощея, и на коже его проступили сиреневые узоры. — Какой судьбы тебе желают, так назвавши? — Какой бы ни желали, тебе до того дела быть не должно, — обрубил Кощей, невольно прижимая Остромира к себе, чтобы уберечь от столкновения с каким-то не в меру ретивым молодчиком. — Судьба моя в моих руках, мне о ней и беспокоиться. — М-м-м, а знаешь, своей судьбой меня ещё не называли, — Остромир рассмеялся, проводя пальцами по щеке Кощея. — Мне нравится, пожалуй. Значит, говоришь, судьба я твоя? Возьми тогда оберег, раны отводить, чую — пригодится он тебе. — Я не… — Кощей почувствовал, как к щекам прилила кровь, и мысленно выругал себя за неловкую фразу. Вот ведь не умеет говорить, нечего и рот было открывать — всё равно не ему тягаться с колдунами в словесности, знает, проходил. — Возьми, — Остромир ухватил Кощея за прядь волос, заставляя склониться ближе. — Судьба или нет, а такой оберег дорогого стоит, сам Яровид чаровал. — Нечем мне за него платить, нечего и брать, — Кощей перехватил кисть Остромира и осторожно выпутал его пальцы из своих волос. — С чего ты такими вещами разбрасываешься, колдун? Остромир усмехнулся, проводя ладонью по спине Кощея, пока тот пытался убрать другую его руку, и протянул: — Понравился ты мне, Кощей… Красивый ты, да сильный. И душа у тебя добрая. В васильковых глазах трепетали искры — над площадью сгустились сумерки, разожгли костры, и отражением этих костров манили колдовские очи. Кощей сглотнул вязкую слюну, убеждая себя, что не может такого быть, чтобы парень ему глянулся, и всё же склонился к Остромиру, поддавшись ворожбе взгляда. — Ну если так, то возьму… — они были слишком близко друг к другу, ненормально близко, но это уже не казалось важным, потому что Остромир улыбался. Может быть именно сейчас и стоило остановиться, отступить, свести всю встречу к шутке, но — нет. Кощей чувствовал, как от одного взгляда колдовских глаз Остромира внутри него разгорается пожар, который не затушить ничем. Словно в его теле вместо крови вдруг начал течь жидкий огонь, негасимый и неукротимый. Это было чем-то похоже на лихорадку, которую он помнил с детства — в один день вспыхивает и валит с ног, а после заставляет гореть в огне и метаться в бреду неделями. — Кажется, ты весь горишь… — пышные ресницы скрыли колдовские озёра василькового цвета, а на бледных щеках Остромира проступили крупными вишнями пятна румянца. — Я могу дать тебе микстуру… От лихорадки… Она в гостинице… Его дыхание участилось, отчего фразы стали какими-то рваными, а пальцы дрогнули, когда он мазнул ими по лбу Кощея. Казалось, будто больны они оба — Кощей со свистом втянул воздух, понимая, что сейчас его последний шанс отказать колдуну, убраться прочь, сохранив хотя бы остатки собственного достоинства и убеждений. — Да, микстура не помешает. Идём? Остромир тихо засмеялся в ответ на это, и поспешно зашагал в сторону зажиточного квартала, держа Кощея за руку. Солнце уже совсем скрылось, улицы накрыла тень, так что даже отвод глаз больше не требовался — никому не было дела до них, хоть бы даже они вздумали целоваться прямо посреди мостовой. До комнаты Остромира добрались как-то слишком быстро, Кощей не успел даже задуматься о том, насколько неправильно всё, что они собираются делать, а вот уже перед ним открывается дверь в полутёмное, пахнущее вереском и мёдом помещение, как-то очень органично подходящее Остромиру. — Знаешь, я должен тебя… осмотреть, — обернувшись к Кощею, Остромир плавно повёл в воздухе рукой, и губы его сложились в хитрую ухмылку, отчего в лице появилось нечто лисье. — Лихорадка коварна, не хочу, чтоб ты мучился от неё. Снимай рубаху, и… — К лешему лихорадку, — прервал его Кощей, вталкивая в комнату и захлопывая за собой дверь. — Не в ней дело, Остромир. И ты это знаешь. — Ты слишком прямолинеен, Кощей, нужно быть тоньше… — ладонь Остромира легла Кощею на затылок, мягко надавливая, заставляя склонить голову. — Но мне это нравится. Его губы оказались несладкими, с привкусом полынной горечи и иван-чая. От него пахло вереском и яблоками, а ещё немного — рекой. Он не был девушкой, он не был идеальным, в нём не нашлось ни одной черты, которые Кощей иногда представлял себе в мечтах о будущей невесте. Но почему-то оказалось, что и мечта-то у Кощея иная, именно такая, как Остромир: угловатая, горькая, колдовская… Пальцы легко нашли завязки и пуговицы, избавляя колдуна от лишней одежды — несмотря ни на что Кощей заставил себя не торопиться, действуя нарочито медленно и аккуратно. Он был уверен, что не желает, чтобы их с Остромиром ночь была хоть в чём-то похожа на обычное валяние на сеновале, когда всё быстро, судорожно, лишь бы не застукали… Остромир чудесный, и вести себя с ним как с селянкой — кощунство. — Подожди, — чуть отстранившись, колун взглянул на Кощея и облизнул губы, — Ты должен знать: утром меня здесь уже не будет… Я не смогу остаться надолго, Кощей. До зари, и только. — Всё равно, — голос чуть дрогнул, но почти не заметно. — Ночь у нас есть? — Конечно… А руки у Остромира холодные, и когда он коснулся живота — Кощей невольно вздрогнул, подаваясь ближе: холод остудил разгорячённую кожу и это чувство, на грани между приятным и отвратительным, хотелось продлить. Их разделял слишком тонкий слой ткани, и Кощей чувствовал возбуждение Остромира чересчур хорошо. Он сглотнул, провёл руками по остромировой спине, на которой чётко прощупываются все позвонки, и погладил поясницу, отчего колдун слегка выгнулся и почти замурчал, как сытая кошка. Они оба понимали, что для Кощея это первый опыт, но никого это не смущало — знаний Остромира достаточно на двоих. Ловкие руки скользнули по животу вниз, коснулись паха, и Кощей выдохнул сквозь сжатые зубы — прикосновения мучительно-приятны. Мягкие губы тронули шею, и Остромир слегка подтолкнул его, заставляя опуститься на постель. Дыхание сбилось, а сердце застучало где-то в горле, не давая вдохнуть. Неверными руками Кощей провёл по плечам Остромира, запутался пальцами в светлых волосах… — Что мы делаем, боги, что мы делаем? — потянувшись за поцелуем прошептал Кощей, понимая, что остановиться будет выше его сил. Тонкие пальцы Остромира сжались, мягко обхватывая основание члена, и Кощей рвано выдохнул сквозь сжатые зубы, запрокидывая голову. Страсть и желание мешались в нём с каким-то глупым страхом, и в этой смеси чувств было невозможно разобраться. — Просто доверься мне, — мурлыкнул Остромир, мазнув губами по щеке Кощея. — Я знаю, что делаю. Его ладонь двинулась по члену, от основания к головке, легко сжимая и поглаживая, нежно массируя кончиками пальцев. Кощей судорожно дёрнулся, от того, как это было приятно, и невольно сжал пальцы в волосах Остромира, захватывая те в горсть и чуть оттягивая. — М-м-м, ещё… — Остромир закусил губу и хитро глянул своими невозможно фиолетовыми глазами из-под выбившейся на глаза пряди. — Продолжай, богатырь, мне нравится твоя сила, это так… возбуждающе. Хмыкнув, Кощей с улыбкой повторил действие и осторожно поцеловал Остромира в щёку: — Мне тоже нравится то, что ты делаешь. Их взгляды встретились, и жаром опалило обоих. Остромир облизнул губы, а затем одним слитным движением метнулся вперёд так, что повалил Кощея на спину, и оказался сверху. Обхватив ногами бёдра Кощея, он слегка приподнялся: — Знаешь, пожалуй ты прав, к чёрту прелюдию! У нас слишком мало времени для этого! Торопливо достав небольшую коробочку из кучи вещей на полу, и зачерпнув из неё щедрую порцию чего-то, пахнущего сладко и нежно, но незнакомо, Остромир ладонью направил член Кощея и плавно опустил бёдра, раздвинув ноги, так чтобы в него было удобно проникнуть. Кощей от неожиданности вцепился одной рукой в волосы Остромира крепче, чем, возможно, следовало, а второй — соскользнул на поясницу и практически подтолкнул горячее тело… Взгляд его плавно переместился сверху вниз, охватывая всего Остромира целиком, и Кощей сглотнул, задохнувшись от восхищения и желания. Светлые волосы Остромира соломой разметались по плечам, густые ресницы тенью укрыли щёки, ровные широкие плечи развернулись, спина прогнулась назад, как у гибкой степной кошки… По сравнению с ним все прежние деревенские девки казались невыносимо грубыми и вызывали лишь отвращение. Ласково проведя пальцами по бедру Остромира, Кощей прикрыл глаза и позволил себе забыть обо всём, на одну ночь, только на одну ночь…***
Утром у него болело всё тело, а постель, хоть и хранила ещё тепло и запах колдуна, лишь смятыми простынями напоминала о случившемся. Кощея разбудил громкий стук в дверь — городская стража требовала выдать чёрного колдуна, засевшего в комнате. Пришлось встать, открыть дверь, и объяснить, что комнату он снимал на ночь, пришёл вчера поздно, с девкой, всю ночь и был с ней, вот только утром убежала. Благодаря десятку амулетов и долгой службе у колдуна Кощей давно научился врать так, что не распознают. Даже когда в комнату вошёл сам Яровид, черный ворон князя, и то у Кощея в душе ничего не дрогнуло. — Точно с бабой был? Не с мужиком? Чую, чую, здесь всё этим щенком поганым пропахло! — колдун вытащил из-за ворота янтарную каплю и подозрительно уставился на Кощея. — Ну? — Не нукай, не запрягал, — огрызнулся он, хмуря брови. — Что я по-твоему бабу от мужика не отличу? Да никогда в жизни я бы и не подумал с мужиком спать! Это только у вас, ведьмачьи потроха, принято над своей природой извращаться. И ведь не соврал ни единым словом — он вчера и не думал, просто спал. — Не врёш-ш-шь, — прошипел Яровид, пряча камень. — Это хорош-шо. Но всё равно ты мне не нравишься, богатырь. Уж больно рожа подозрительная, в острог бы, да допросить хорошенько… — Нельзя в острог, — грубо прервал его стражник. — Если всех в острог, то у нас служить некому будет. А ну, пошли отсюда, князь велел больше нужного не задерживаться. На лице Яровида проступила кислая мина, но спорить он не стал — лишь зыркнул ещё раз нехорошо, ну да это Кощея не волновало. От взглядов ему худо не сделается. Зато когда наконец все ушли удалось достать и прочитать записочку, жегшую карман не хуже угля — Остромир не ушёл совсем без весточки, оставил письмецо под подушкой… В нём оказалось всего три строчки: Я давно за тобой наблюдал, ты мне нравился. Никому не показывай амулет, что я тебе дал, он краденый (прости, так вышло). Надеюсь, у тебя не будет проблем, и спасибо за ночь. Кощей смял бесполезную записочку, швырнул её в огонь жаровни и принялся собираться: ему предстояло найти колдуна, очень постаравшегося не оставить ни следочка, а это задача не из лёгких. Но он не собирался отступать — до тех пор, пока он будет помнить эту ночь, он также будет искать Остромира. А на обороте листка, пожираемого пламенем, округлым почерком синело: Мы ещё встретимся. Я буду ждать!Один день, один день… Сделает увиденное правдой Ведь и ночью, и днём, Я учусь любить тебя.*