Все умирает и воскресает уже в иной форме

      Непокорный мирно рассекает волны, чайки вокруг летают и кричат, солнце палит, а в лицо бьет соленый бриз — перед глазами привычный, почти опостылевший этюд. Эдер сидит прямо на палубе, облокотившись спиной о фальшборт, покуривая трубку и поглаживая сэра Ланселапа. В ответ кот мурлычет, и Эдер почти счастлив. Почти. Эдер поднимает взгляд и смотрит на Хранительницу, которая с верхней палубы словно бы осматривает свое плывущее владение. Бриз теребит ее белые волосы, и на таких же белых скулах мерцают словно свежевыпавший снег ее… веснушки по белоэльфийски? Как их называют сами белые эльфы? Зимнушки? Эдер не знает почему белая кожа их капитана сверкает как снег на солнце. Ему иногда кажется, что Сэйха и вовсе вся слеплена из снега каким-нибудь гениальным скульптором, который в этот раз в качестве своего материала почему-то выбрал снег. И, когда их капитан вот так беспечно подставляется под лучи яркого солнца, у Эдера невольно внутри все съеживается, и, судя по тому, как члены команды время от времени кидают обеспокоенные взгляды на своего капитана, не у него одного. Им всем кажется, что она вот-вот растает.       Эдер невольно вспоминает их первую встречу: она вошла в деревню и, как ни странно, сразу же идеально вписалась в атмосферу, царившую у них тогда — Сэйха походила на бледного призрака, всего лишь на еще одного неупокоенного духа. Тогда она не казалась снегом на солнце, и все же она была другой. Загадкой. Стоило Эдеру немного поговорить с ней, как в нем словно бы оживало, как ему казалось, давно умершее ощущение. Он пытался отогнать чувство, зародившееся совершенно необоснованно, тогда он не мог понять обманывает он себя или в самом деле?..       Даже особо не сопротивляясь, Эдер отправился бы на виселицу. Всеобщая атмосфера уныния и опустошения отравила своими миазмами и его душу, и он понятия не имел зачем вообще продолжал отшучиваться и делать вид, что все происходящее вокруг чья-то дурацкая шутка. Он сдался. Сдался еще до того, как вернулся домой. Эдер перестал знать, кем он на самом деле являлся, а может быть никогда и не знал. Ему было больше нечего терять, — себя и то не нашел, — именно поэтому он пошел за Хранительницей, несмотря на то, что чувства, которые она в нем пробуждала, от чего-то ужасали его. И с каждым днем, проведенным с ней, это знакомое ощущение лишь крепло. И вдруг в какой-то момент Эдер осознал, что больше не боится — робкое чувство расцвело и стало сильнее даже его самого.       Когда они узнали правду про богов, Эдер боялся, как бы это странно не звучало, что страх снова вернется к нему. Что правда, может быть, хоть и не подкосила сейчас, но обязательно подкосит в будущем, выльется катастрофическими последствиями. Но он посмотрел на Хранительницу, которая была такой же явной, как столп, как и всегда, яснее самих богов, и понял — точно так же как осознал, что страха больше нет, — ничего страшного, по крайней мере, из-за знания правды с ним не произойдет. Эдер дивился тому, как легко он потом эту правду принял и отпустил.       Все благодаря тебе.       А потом пробудился Эотас. И снова начал нести смерть и разрушение. Эдер не общался с Хранительницей много лет, даже не держал с ней связь, но когда узнал, что произошло в Каэд Нуа, он поразился тому, как легко бросил все свои дела — свой устоявшийся уклад жизни, — и тут же отправился в путь. Боги, мир, война, даже его собственная жизнь перестали иметь для него особое значение. Для него теперь существовала лишь одна истина. Белая, как снег, и немного похожая на призрака. И его истина точно бы разозлилась, узнай она, что он о ней на самом деле думает. «Лучше бы ты в меня просто влюбился!» — что-то в этом духе сказала бы ему она.       Ему не хочется вспоминать, что он переживал пока Сэйха лежала в трюме, как овощ, как одна из тех дирвудских пусторожденных. В конце концов, она вернулась, и вспоминать об этом не имело смысла. Вместо этого он размышляет о том, что на самом деле, как оказалось, она думала о нем. Сэйха просила его дать ей шанс. И то, что она практически умоляла его быть с ней, не укладывалось у него в голове. Но, в принципе, а что еще думать девушке о мужчине, который, бросив все свои дела, ходит за ней по пятам, защищает и получает вместо нее по морде без рациональных на то причин? Да ходи за Эдером такой вот мужичок, он бы тоже подумал, что тот в него влюблен. Как оказалось, фермер никогда не думал о том, как его поступки могут выглядеть со стороны. Теперь стало понятно, почему их спутники постоянно спрашивали было ли между ним и капитаном что-нибудь. Сэйха испытывает к нему совсем не дружеские чувства и совсем не те чувства, что испытывает к ней Эдер.       Небо чистое, море спокойное — Ондра как всегда балует своего сыночка, — кот мурлычет, трубка набита и дымит. Спокойный день, можно даже ненароком забыть, что они тут вообще-то охотятся за богом. Взгляд снова находит Хранительницу, она смотрит на Эдера в ответ, ее губы сжимаются в ниточку, но почти сразу же разжимаются, она кивает, заставляет себя кивнуть — понимает Эдер непостижимым для себя образом, — и уходит в трюм. Эдер почти жадно ловит ее каждое движение, когда она опускается по лестнице, быстро перебирая ногами и рукой скользя по перилам, стук ее ботинок перемешивается с всеобщим шумом моря, скрипом корабля, криками чаек, руганью матросов. Не смешивается — тонет. Но именно звук ее шагов глухо отдается в сердце. Она бежит от него, избегает, но сей факт лишь смешит Эдера, он усмехается своим мыслям, смеется над почти детской обидой Сэйхи. Она ничего не знает. Понятия не имеет о том, какой над ним обладает на самом деле властью. Как боги над своими последователями — только тут они еще лучшие друзья и несостоявшиеся возлюбленные.       Эдер прикрывает глаза, чтобы справится со своими мыслями: он никогда не сможет не веровать — такой уж он человек. Ему нужно во что-то верить. В себя? Возможно ли вообще верить в себя после стольких ошибок? Эдер бросил все, что только можно: брата, возлюбленную, деревню, черт возьми, да даже собственного бога! Не он ли сейчас охотится за Эотасом, чтобы вправить тому мозги? Все умирает и воскресает уже в иной форме — укоренившаяся мысль, которая осталась от старого мировоззрения. Все умирает, даже вера. Вера Эдера умерла, забрав с собой брата и мирные безмятежные дни, и он жил в былом на грани отчаяния, сдавшийся, как и все вокруг. И последнее, чего ожидал фермер и бывалый солдат так это ее возрождения.       Никогда еще в жизни ему не было так страшно — страх снова пережить те отчаяние и боль сковывал его не хуже льдины. Холод души замораживал позвоночник и разум. Ничто в его жизни не заставляло страдать так, как заставила страдать вера. И вот она снова возрождается, но, смотря на Хранительницу, изо дня в день наблюдая за ее подвигами и уверенностью в своей правоте, слишком сложно заглушить в себе… Так же сложно, как подумать об этом, не говоря уже о том чтобы произнести вслух, все равно что прокричать на весь мир о своих истинных чувствах.       Заставляй себя в ней сомневаться — говорит себе Эдер. У нее есть свои мысли, своя жизнь, ее существование не предназначено для людей, как существование богов, Сэйха это Сэйха — повторяет он себе словно молитву.       Сэйха.       Ты любишь меня, Сэйха, потому что видишь во мне человека и личность, потому я для тебя просто Эдер. Но ты для меня нечто большее, больше любви. И, как бы я не хотел, не пытался переделать и отогнать это чувство, оно больше и сильнее меня. Черт, оно, возможно, даже сильнее тебя. Просто… …я в тебя верю.