***
Заваленный бумажной работой, Коннор и секунды не мог постоять на месте, весь день разбирал все, что можно, и выполнял приказы. А Хэнк мог лишь посочувствовать новичку да с печальной радостью вспоминать себя в самом начале карьеры. Иногда он оглядывался на Гэвина, половина работы которого находилась в руках Коннора, и укоряюще качал головой — а тот сейчас лишь злорадно хохотал. — Лейтенант, все рапорты сделаны, — незаметно подойдя к нему, робко проговорил Коннор. — А? — Хэнк не сразу понял, что обращаются к нему. — Свободен. Коннор чуть наклонил голову, обдумывая слова Хэнка. Казалось, это простое слово он никогда не услышит. Нет, это обман. Сейчас выйдет Рид и в комплекте с подзатыльником даст еще кучу бумажной волокиты. Но такого не произошло. Коннор продолжал стоять над Хэнком, ожидая чего-то еще. Лейтенант непонимающе взглянул на новичка. Он знал, что его новоиспеченный напарник трудолюбивый, но чтобы настолько… В его лице не было ни капли усталости — наоборот, глаза горели энтузиазмом. Коннор огляделся: помещение пустовало, а половина полицейских, пользуясь обеденным перерывом, выпивали кофе и перекусывали, болтая с сослуживцами. А Хэнк же просто сидел за столом, уткнувшись в экран компьютера, и явно не собирался присоединяться ни к пиршеству, ни к разговорам. — Лейтенант, может, пообедаем? — дружелюбно предложил напарник. Хэнк вновь посмотрел на него. Когда он ел последний раз? Кажется, это было утром. А когда он ел нормальную еду, а не завтраки быстрого приготовления?.. Черт его знает, но было это очень и очень давно. И сейчас, чувствуя, как стенки желудка будто прилипли к костям от голода, Андерсон просто не был в силах отказаться. — За мой счет, — улыбнулся новичок, заставив старшего тут же обломаться и согласиться. Что уж тут, а он явно умеет ладить с людьми. В комнате отдыха полицейского участка не было ничего помимо кофеварки, потому было принято решение пойти в кафе неподалеку. На удивление, Коннор знал уже полгорода, хотя до этого времени в Детройте не жил, — как позже узнал Хэнк. Правда, следующие события показали, что Коннор знал действительно лишь половину города: иначе бы они с напарником не забрели в элитный центр какого-то района искусств. Коннора это ничуть, кажется, не смутило — и тот, заметив первую попавшуюся кофейню, предложил посидеть в ней. Однако оттуда пришлось вскоре уйти: хотя Хэнк ценил и любил искусство и людское творчество, постоянная музыка и слишком яркие картины резали как слух, так и зрение. Зато удалось погулять по красивому парку со множеством разных цветов и деревьев. В руках у одного был пакет с привычным фаст-фудом, а другой обошелся сэндвичем и стаканом латте. По дороге напарники часто обменивались словами, как насчет работы, так и некоторых моментов жизни. Хэнк по большей части молчал, но Коннор не предпочитал долгих пауз в общении, поэтому когда такие моменты наступали, бросал непринужденную шутку или засыпал вопросами. Люди невольно оглядывались на напарников. Из интереса, либо чего-то еще. Понять, что хотя бы один из них полицейский можно было по Коннору, ведь тот носил именно форму, чистую и глаженную. А Хэнк не любил ее, предпочитая обходиться простыми рубашками, свитерами и куртками. Форма же была неудобная, скучная и вовсе ненужная — причин, чтобы засунуть ее в дальний ящик шкафа, было много. Впрочем, даже будучи не на службе, всегда происходили какие-нибудь происшествия, которые заставляли забыть про отдых и помчаться вызволять из беды какого-то гражданина — это знает каждый полицейский, стоит ему только появиться в общественном месте в форме. И этот день не был исключением. — Простите, вы ведь полицейские? — спросил мужчина средних лет, подойдя ближе к Коннору. — Недалеко от нас сидит парень, который, кажется, пристает к школьницам. Коннор присмотрелся к мужчине — он не врал, говорил совершенно серьезно и даже озабоченно. Но Хэнк считал иначе. — С чего Вы взяли? — лейтенант недоверчиво покосился на него. — Лейтенант Андерсон, нужно проверить, — настаивал Коннор, на что получил лишь тяжкий вздох. — Коннор, если мы будем проверять каждый ложный домысел, то полиция просто забудет о других преступлениях, — по дороге ворчал Хэнк, уже не радуясь такой активности своего напарника, который буквально силой поднял его со скамейки. Спорить с ним было просто бесполезно. — Знаю, но все же стоит посмотреть, — продолжал он настаивать. — Нам это ничего не стоит, но зато, если подозрения этого мужчины основаны не на пустом месте, мы можем предотвратить будущее преступление. Наконец пройдя несколько метров, они увидели того самого парня, а вместе с ним девушек. Ничего подозрительного в нем не было, подумаешь, песенки им играет. Но так, видимо, думал только Хэнк. Коннор же нахмурился — глаз на таких у него был наметан. Он подошел еще ближе к незнакомцу, обратив на себя внимание всех троих. — Что-то случилось? — сквозь зубы проговорил Даниэль. Они явно друг другу не нравились, судя по хмурым взглядам. Хэнк, как и те две школьницы, остались обычными зрителями этого напряженного момента. Несколько людей почувствовали нагнетающую атмосферу и поспешили удалиться. «Всех возможных слушателей распугал, идиот», — ругнулся про себя Даниэль, отложив гитару. — Что-то не так? — вновь спросил он. Сейчас между ними словно война проходила. Глаза горели каким-то недобрым блеском, рот был скошен, а сами они уже чуть ли не смерти друг другу желали. В мыслях, разумеется. Коннор уже было открыл рот, чтобы ответить на вопрос Даниэля, что явно ему бы не понравилось, если бы не вовремя вмешавшийся Хэнк. — Извините, ложная тревога. Мы уже уходим, — прикрикнул лейтенант, чтобы донести это до Коннора, но тот отказывался слушать. Хэнк собирался уйти, но поняв, что напарник не следует за ним, обернулся. — Коннор, я сказал, идем! Даниэль понял, что с такой историей в этом месте поклонников он уже не наберет, за что еще больше возненавидел этого офицера. Еле сдержав себя от желания тут же ударить его, пользуясь моментом, он решил по-быстрому свалить отсюда. Быстро перекинув гитару через плечо, он вскочил со скамейки, да так проворно, что Коннор даже не успел этому помешать. К слову, бегал Даниэль очень быстро — спасибо тренировкам и побегам от полиции. Тут уж не успел Хэнк оглянуться, как новичок рванул с неведомой скоростью за незнакомцем. Сейчас это уже напоминало сцену из фильма с гоночными машинами, когда один пытался догнать другого, а тот кидал ему всякую подставу по дороге: ошкурки бананов, гвозди и машинное масло. Хэнк вновь тяжело вздохнул. Бегать — такое же нелюбимое занятие, как носить полицейскую форму. Но следить за нетерпеливым новичком надо, а то последствия будут еще ужаснее, чем это «счастье». — Эй, стойте! — попытаться стоило, но отклика лейтенант так и не услышал. Впрочем, это было и неудивительно. Эти двое настолько отдалились, что было видно лишь какие-то размытые фигуры, то и дело прыгающие через скамейки, клумбы и люки. Коннор был готов ко всему. Ко всем подставам, подножкам и препятствиям, что мог сделать незнакомец. Но от него был слышен лишь смех. Кажется? Нет, точно смех. Он бегал от одной скамейки к другой, все ускоряясь и ускоряясь и пытаясь запутать полицейского. Где-то сзади был слышен яростный крик Хэнка — он был далеко, но Коннор спиной ощущал его страшный и недобрый взгляд на себе. Наверное, любого другого офицера это могло привести в ужас. Но не Коннора. Для него задача стояла превыше всего. Он не мог взять и остановиться. Ублюдок-педофил еще получит свое. Видя, как из человека медленно исчезают силы, а сам он замедляется, Коннор позволил себе ускориться, а затем наконец догнать нарушителя. Но тут произошло то, чего полицейский совсем не ожидал — человек завернул за угол. Благодаря хорошей реакции, офицер вовремя остановился, но слишком резко. Не устояв на ногах, он влетел в стену. Точнее в того, кто за ней спрятался. И как он умудрился всем телом прильнуть к нарушителю порядка? Слегка согнутые колени упирались в стену, напряженное тело прижалось к парню, а руки оперлись о его грудь. Расстояние между их лицами было ничтожно мало. Кончик носа офицера касался щеки парня, а сквозь приоткрытые губы чувствовалось горячее дыхание друг друга. Карие глаза офицера метались из стороны в сторону, пока чисто-голубые глаза Даниэля смотрели точно в них, полные озадаченности. Губы свернулись в полукруг, глаза часто моргали и смотрели на полицейского только что полного решимости и смелости, а сейчас растерянного и задумчивого. — Коннор! — сзади послышались те же яростные крики напарника. Если бы не Хэнк, то Коннор никогда бы не опомнился и остался бы стоять в этой неудобной позе. — Вот ты где! — он не обратил внимания на разворачивающуюся картину — лишь резко схватил нарушителя за плечи, повернув его спиной к себе, и кинул Коннору наручники. — Попался!***
Саймон не соврал: в этот день он и правда прогуливался по Детройту. В одной руке он держал сигарету, с кончика которой медленно опадал пепел, а в другой крепко нес телефон. Вот-вот должен был поступить звонок, которого он ожидал с нарастающим нетерпением. Красивая аллея окружала его: старые, но крепкие деревья сгибались, опуская острые голые ветви на асфальт; неподалеку выстроились в ряд длинные черные фонари с круглыми белыми лампочками и загнутыми кончиками кверху; густая зеленая трава, ровно подстриженная, не выходила на тротуар. Несильный ветерок лишь слегка колыхал травинки, что шуршали, переплетаясь между собой. Саймон любил это место за его естественную красоту. Никаких прикрас, лишних элементов и излишней атмосферы. Это место было слишком простым для творческих людей, ищущих вдохновение в причудах природы, и слишком обыденным для влюбленных пар, ищущих что-нибудь атмосферное и специфичное. Это место не было создано для того, чтобы им любовались. Тут не было памятников, особых цветов или необычной подсветки. Но это место не было некрасивым. Оно могло нравиться любому, но не все это понимали. За столько лет люди искали лишь что-то необычное, что такие места вошли в привычную серость. Обычно люди шли по этому месту на работу: оно сокращало путь минут на пятнадцать, так что даже не надо было идти в метро. Саймон услышал, что в кармане зазвонил телефон. Погрузившись в свои мысли, он совсем забыл, что сюда он пришел не для любований природой, а на важную встречу. — Слушаю, — ответил на звонок Саймон. — Долго же ты… — вздохнул Маркус. — Я нахожусь где-то на середине аллеи, думаю, ты меня узнаешь. — Уже ви-жу-у-у! — завидев знакомую фигуру Маркуса (только не в официальном костюме, а в обычном, что было даже немного непривычным), Саймон громко сказал это, приветственно помахав рукой. Между ними были какие-то пятьдесят метров, что сокращались с каждым новым шагом Саймона. Он сразу положил телефон в карман куртки и кинул сигарету в урну, быстрым шагом направляясь к Маркусу. А тот неподвижно стоял на одном месте, не убирая телефон от уха. Замер, смотря на Саймона с каким-то странным выражением. — Привет?.. — вскоре расстояние сократилось до трех метров. Они стояли друг напротив друга, изучающе разглядывая собеседника, будто виделись впервые, и явно смущаясь присутствием друг друга. — Здравствуй. Дальше разговор как-то не клеился. Они медленно прогуливались по холодной пустынной аллее в полной тишине. Лишь где-то за деревьями слышался рев машин и сигналок. Маркус первым нарушил тишину. — Я много думал о твоем мнении. Выходит, я ужасно пишу картины? — спросил он с некоторой печалью в голосе. — Не стоит так далеко заходить, — Саймон даже дрогнул. — У каждого есть свои ошибки и недочеты. Некоторым это может не понравиться, кто-то скажет, что это даже ужасно. Но есть те, кому это нравится. У тебя ведь много поклонников, верно? — Не сказал бы, — задумчиво хмыкнул Маркус. — Отец говорил, что для людей важна лишь рыночная цена, а не сама картина и ее истинный посыл. Но ты — один из единственных, кто осмелился сказать что-то и оценить картину. Наверное, ты известный и хороший художник, просто скрытничаешь. — Он опустил взгляд вниз и нахмурился. — Но тогда бы я тебя узнал… — Не задумывайся на этот счет, — Саймон отмахнулся. — Мне интересны картины, вот и все. — В любом случае, я бы хотел посмотреть на твои картины, если они у тебя есть. — Это было то самое предложение, которого Саймон опасался больше всего. Помимо брата он никогда и никому не показывал своих картин. Одно дело — показывать знакомому и любимому человеку, который уж точно не разнесет тебя в пух и прах, но совсем другое — демонстрировать свои творения кому-то постороннему, о чьей реакции ты не имеешь ни малейшего представления и который может оказаться простым критиканом. — У меня их нет… точнее, я их не пишу, — соврал Саймон. А что ему оставалось еще делать? Для кого-то, может, такое предложение от известного художника было бы лестью и продвижением по карьерной лестницей, но для него — настоящей проблемой и испытанием, полным страхом и волнений. Его ответу Маркус не придал особого значения. Будто вовсе не услышал. А может, и правда не заметил. Он ничего не отвечал — казалось, он был увлечен рассматриванием мимо проходящих людей, деревьев и предметов интерьера, и совсем забыл про собеседника. Впрочем, Саймон не был против — в такие моменты, когда Маркус на что-то оглядывался, он имел возможность хорошенько его рассмотреть. В галерее сделать это было очень сложно ввиду плохого освещения, а пялиться в открытую было неприлично. Спортивное телосложение; крепкие руки, сжатые в кулаки; ровная осанка и сильные, чуть напряженные плечи. Непонятно, что тревожило его, но каждый мускул на его лице был напряжен. Может, ему неуютно в компании Саймона? Саймон взглядом водил по острому контуру лица, все никак не решаясь заглянуть в глаза Маркуса. Он уже замечал, как глубоко и пронзительно они смотрят — и этот взгляд заставлял вздрагивать его каждый раз. Наконец, собравшись с силами, он посмотрел в задумчивые глаза парня — и тут же заметил особенность: глаза у того были разного цвета. Один голубой, цвета неба, а второй — зеленый, цвета только что скошенной травы. — Это не линзы, — сразу сказал Маркус, все это время наблюдая за взглядом Саймона. И судя по тону, с которым были произнесены эти слова, гетерохромия ему явно не нравилась. — Я и не думал, — возразил Саймон, немало удивив этим Маркуса. Последний уже привык к тому, что каждый встречный пялится ему в лицо и затем спрашивает, где он приобрел такие замечательные и натуралистичные линзы. — Это удивительно и необычно, но я могу сказать, что тебе это даже идет. Если бы не машина, только что проскочившая возле них на перекрестке, то Маркус обязательно бы что-то сказал, но теперь все его внимание заняла она. — Черт… — сквозь зубы прошипел он, хотя секунду назад Саймон с уверенностью мог заявить, что увидел легкую, едва заметную улыбку. Они оба оглянулись, а затем посмотрели друг на друга. В ту же минуту во взгляде Маркуса мелькнуло довольно заметное удивление, а лицо Саймона залилось краской. Когда они успели схватиться за руки? И сколько так шли? И кто, вообще, первый это сделал, да и еще так незаметно? Было настолько неловко, что напряжение, страх и стеснение в миг пропали, дав волю новым чувствам. Саймон было хотел отпустить его руку, но Маркус быстро освободился, а затем также быстро схватил его за запястье, быстрым шагом направившись в закусочную за углом. Саймон не собирался спрашивать о странных действиях приятеля, мало ли, быть может, испугался. — Саймон, знаю, что это может показаться странным, а просьба вовсе сумасшедшей, но я хочу попробовать, — сев напротив, начал тараторить Маркус все подряд. В знак интереса Саймон слегка наклонил голову, поднеся указательный палец к губам. — Я не знаю, что именно является источником, но некоторые сцены меня вдохновляют, я не могу не изобразить их на холсте. — он сделал небольшую паузу, чтобы увидеть реакцию Саймона. Тот не совсем понимал его слов, но был заинтересован. — Я хочу, чтобы ты стал моим учителем, наставником. Тем, кто сможет помочь мне правильно выразить свои эмоции, чувства в картине. Я не знаю почему, но кажется, что именно ты сможешь это сделать. Внезапное предложение завело Саймона в ступор. Он сам не обладал особыми навыками в живописи, а тут учить кого-то. Да и не кого-то, а самого сына своего любимого художника! — Я подумаю.