Мне похуй

Слэш
NC-17
Завершён
293
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
293 Нравится 5 Отзывы 58 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Антон руками по бокам может. Антон всяко может — нежно, грубо, ласково даже, он ведь продвинутый, не только что из пещеры вылез. Он знает, как там обычно надо, чтобы девки текли и ноги раздвигали. Ну или не девки. Он в отношениях с Арсением разный. В фантазиях своих, потому что по-другому не катит. Не даёт он ему, чтобы правильно и по-человечески. Как у людей. С поцелуями этими длинными — в губы, в шею, да куда придётся, чтобы слюна впитывалась. Отравляла. Чтобы как — моё. Антон его когда видит в первый раз, его на ха-ха тянет, потому что у пацана дурацкие длинные волосы, обтягивающий кости шмот и проникновенный взгляд, которым он ебёт в самую душу. А потом уже не смешно. Вот вообще. О таких обычно либо хорошо, либо: мама, я не педик, таких ведь не берут на телек. Но Сенька на телек вроде не хочет, но на хуй хочет точно. Он на девчонку смахивает, мужиковатую такую девочку с тощей жопой и плоской грудью. Поэтому Антона почти не воротит. Типа у него вариантов много, типа в угаре ему не похуй, кого и куда. А когда отпускает, он смотрит, и нежность совершенно ебаная накатывает: он шустрый, Арсений этот, шмотки по хате собирает быстро, скачет на одной ноге, поди боится, что пиздюлей отхватит, не хочется думать о том, что был прецедент. Но у Антона так болит башка, что ему перманентно похуй. Кажется, кто-то пропил остатки мозгов. Они встречаются на разных вписках, совершенно случайно практически каждый день, потому что Антон безотказный в плане побухать и заняться ему ровным счётом нечем, Арсений этот видимо не уступает ему ни в чём. Он интерес вызывает и бурление пидорства в крови. Шастун бы подумал об этом, отхуесосил себя, если б не был пожизненно угашен в сопли. У него язык ворочается на два слова «да» и «нет». В последнем букв больше. Рядом с Поповым типы трутся разной степени испорченности, но он то и дело взгляды на Шастуна кидает, и Шаст не понимает, почему. Он ведь совершенно обычный, ни в койке чудеса творить не умеет, ни айфоны дарить, ткнув членом в глотку. Простой пацан в потёртых джинсах и кроссах на босу ногу, только вот Сенька уходит с ним. Руками загребущими за него цепляется, потому что ноги совсем не идут, и мурлычет песенку себе под нос. Антон слов разобрать совсем не может, хотя уверен, что точно слышал этот трек и не раз. Мотивчик уж больно знакомый. А потом дома, в спальне, когда Арсений на кровать садится и ногами болтает, хоть и бьются они о деревяшку, говорит: — Не целуй только, ладно? Красивый этот Арсений. Дурной только. Совсем отбитый. Как же не целуй, когда у него глаза так слепят, и губы от слюны блестят? Нужно выключить к хуям этот свет. И перейти непосредственно к хуям. Пацан попадается отзывчивый, что в первый, что во второй, что в двадцатый раз бока стискивает так, что Антон боится выплюнуть изо рта что-нибудь из внутренностей, но вылетает совершенно другое: — Ты поехавший. Видит Бог, точно поехавший. — Бога нет. Он губы облизывает. Как будто сам себя целует и прямо в самую душу смотрит, Фома Неверующий. — А кто есть? — Я есть. Еби, не отвлекайся. У него с Арсением в квартире появляются зелёный чай, без которого он по утрам не может, дичь какая-то в ванной и цветок на кухне, вот нахуя ему цветок? Попов говорит, что его поливать надо, а раз он сам тут, то и растению лучше будет тут. Антон боится нассать в него по пьяни. Его мутит. Сенька — ебланище редкостное. Он на нём останавливаться не собирается, продолжает пропадать где-то и приходить под утро. Антон тоже приходит под утро, но от него не воняет кем-то другим. И запах этот не купишь на скидосах за стольник, Шастун в курсе, он как-то заморочиться хотел, чтобы тёлочек клеить, но не срослось впрочем, не по пизде пошло. Так уж выходит. Он ночами Сеньку к себе прижимает и носом тычется в затылок — привык. Выучил уёбка. Он у него, как кость в горле, которая жить не мешает, но достать её лень. Антон руку под футболку запускает, пальцы немного дрожат, а ещё они холодные у него, как у трупешника. Арсений его ладонь ловит, рукой прижимает, чтоб дальше не ползла. — Не дашь что ли? — Мне больно будет. — Да брось, тебе это нравится. — Жопа… горит страшно. До звёзд, блять, перед глазами. Антон сверху нависает, сдёргивает с него трусы. Арсений не зажимается, наоборот, помогает вещицу стянуть и ноги медленно раздвигает. Жмурится, а Шастун видит, как дрожат его ресницы, как в предвкушении приоткрывается рот, и Сенька ловит воздух, как рыба. Причины любви ко всему такому нет на поверхности, а Антону не хочется во всем этом копаться. Он толкается пальцем, двумя, слыша, как Сенька шипит, и чувствуя, как прогибается в пояснице. Возит головой по подушке и ногтями в плечи впивается. Проводит по краям, вокруг, тело под ним дёргается, но отползти, въебать и не думает. Ненормальный. Больной. — Сука! — Сука здесь только ты. Антон толкается и не чувствует ничего, кроме того, что мужик должен чувствовать в этот момент. Перед глазами скорый оргазм маячит, и ему совершенно нет дела до того, кто был в этой заднице до. Арсений варит по утрам вкусный кофе. Арсения днём дома не бывает. Арсений однажды вечером признается, что страшно влюблен, и чувак этот вот вообще не умел и не умеет по-другому. А Попов привык — к дяде, что жопы лечит, да и вообще. Вот он и ходит и тут, и там, почувствовать то необходимое хочет, хочет, чтобы его именно так любили. — Ты не думай, Ванька хороший, он просто… не умеет иначе. — Мне похуй. — Я могу не говорить о нём. — Мне похуй. Антон усаживает его на столешницу и смотрит голодно, как будто впервые видит. Но впервые ему так не хотелось, как сейчас хочется. Теперь-то он понимает, рубит фишку, распробовал и так, и эдак. И в жопу, и в рот. Ему даже в рот нравится, когда он сам на колени встаёт и вылизывает сначала долго, а потом обхватывает губами головку и скользит не глубоко, рукой низ живота оглаживая. Когда Сенька в настроении хорошем, когда Сенька человек, а не руказаменитель. Антон его не понимает, не понимает совсем. — Дурак ты, блять, и не лечишься. — Ты ведь тоже пьёшь и не лечишься. — Рот закрой, острить в другом месте будешь, тут тебе не Версус-баттл. — Там своих пидорасов хватает. Антон цокает языком и к его шее тянется, потому что хочется немилосердно, и в штанах от предвкушения зудит. Кто-то скажет: провериться надо, Шастун. Но тяга к мужикам в этом мире не лечится. Арсений укладывается на стол. Арсений такой придурок, что ему и со слюной в принципе нормально, даже хорошо. Антон видит, как Попов перестаёт дрожать и начинает подмахивать. Стол совсем не музыкально скрипит, раздражает только. На душе премерзко, когда Сенька ему говорит, душу перед ним прогнившую выворачивает. — Он меня выгнал, потому что больше не хочет. А я хочу, уебан, да? Антон знает ответ, поэтому и молчит. Не попугай же он, блять, чтобы одно и то же талдычить. В их отношениях (у них нет отношений) нежности лишние: все эти котик, зайка, кофе прямо в постель. Зато когда колом стоит, открываются все плюсы этой непонятной хуйни: Антон уже мастер в рот брать и языком в растраханного Сеньку лезть, пока он скулит и чуть ли не в голос воет, до предела прогибаясь в спине. И не стыдно. Очень даже хорошо. Шаст его потом на спину переворачивает, и взгляд на него обращается совершенно простой — открытый. Он обнажается перед ним, но Антон совсем ничего для себя не находит. Шастуну нравится потом ему пот со лба вытирать и перебирать растрёпанные волосы, пока у Арсения нет сил нахуй послать, из него их с концами выебли. И в этот момент Арсений особенно красивый, улыбается слабо и позволяет всё. Красивого Арсения нежить хочется, ласкать, может посвящать ему что-то, но Антон водит членом по его губам, и Попов в предвкушении вжимается в подушки. Он даёт след от смазки на щеке оставить и принимает от Антона всё. Абсолютно. — Ты только пожёстче, ладно? — А то у тебя без этого не стоит? Мож скотчем замотать, не хочешь? Ладно. А сам делает то, что и так делает всегда. Интересно, он потом сможет ебаться не как в дешёвой порнухе? И всё это напоминает какой-то бесконечный сюр. Постановку, где все голые, но никому не смешно. Антону порой хочется его ненаглядного Ваньку-Ванечку-Ванюшу удавить, раскроив череп об стену. И свой заодно тоже, потому что чисто по-человечески так будет правильно. Но Арсений просто найдёт себе кого-нибудь другого. И дело с концом. Особенно накатывает, когда Попов едва растянутый на член насаживается и морщится. У него венка бьётся на лбу, и выглядит он тупорыло. Не из-за венки, из-за хуйни всей этой. Антона стискивает так, что он жалеет, что не родился девчонкой. Сейчас бы помогло. Сейчас его бы тут не было. — Харэ, блять. Мне тоже больно. Антон переворачивается, укладывает Арсения под себя и выдавливает смазку на пальцы. Попов следит за ним как-то разочарованно, а у самого слезы от боли в глазах стоят. — Знаешь, как люди ебутся? Они не ебутся, они делают друг другу хорошо. А мне сейчас хорошо не было. — Но будет? — Но будет. — Хорошо. Арсений возвращается из своих мыслей сюда: к Антону, под Антона. Может быть он когда-нибудь признается, ляпнет Ваньке между делом, что и без него люди живут, ебутся даже с кем-то, пытаются забыть. Только вот похуй ему. И в отличие от Шастуна — искренне.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.