Toxic

Она истерично смеётся, когда видит на запястье имя — чёрное-чёрное, должно быть, как её душонка. Она истерично смеётся, когда сидит на бортике в ванной и старается стереть его — водой, шампунем, ножом; запястье чешется, и льётся кровь, а Ари продолжает смеяться, будто веселее занятия в жизни не придумаешь. Имя предсказуемо не стирается — ни с запястья, ни из её памяти. Как и человек, который его носит. *** Они встречаются месяц спустя и улыбаются друг другу — как два безумных идиота. Ари думает, что это отличная возможность стереть имя если не с её запястья, то хотя бы с его. Клинком. Можно и вместе с рукой. — Здравствуй, мой дорогой соулмейт. — говорит она. — Привет. Ты просто прелесть. Как насчёт двойного самоубийства? — он улыбается, но глаза его — ни хрена. Как бездна чертова. — Как насчёт того, чтобы я тебя убила? — Но это будет слишком скучно, — он дует губы — словно дитё малое, и Ари усмехается. Гребаный театр одного актёра. — Зато я повеселюсь, мистер Мафия. Она истерично смеётся, когда вскидывает руку с пистолетом. Она истерично смеётся, когда он падает на землю, а рука неестественно изгибается, и хрустит кость. — Ты в край охуел? Ещё бы дал ей пистолет к своему лбу приставить. — Не успел. Ари смотрит на напарника — напарника, который так отчаянно спасает человека, что ищет свою смерть, — и проваливается. *** Попытки постепенно превращаются в игру; это нравится Ари, это нравится, похоже, и Дазаю, и она начинает понимать, почему они вдруг оказались соулмейтами. Оба наглухо отбитые. Ари стреляет в него из снайперской винтовки, когда он выходит из кофейни, поджидает с ножом в переулке. И все без толку. Чертов портовый гений будто благословлен. — Да когда же ты сдохнешь? — шипит она. — Каждый день задаю себе этот вопрос. Ари фыркает и пьёт свой виски. Попытки надоедают, поэтому сейчас они сидят в баре, будто закадычные товарищи. Узнай об этом работодатели — охота началась бы за ней. Но Ари осторожна, Дазай, вроде как, тоже (ага, хочется верить). По крайней мере, он ее не сдал. Пока. — Увидимся в следующий раз, чокнутый. — Надеюсь, тогда ты меня убьешь. — отвечает он. Ари оборачивается, что взглянуть на человека, который бесит её больше, чем шумные соседи, нарушающие покой по ночам, и улавливает, как он недвижно сидит на барном стуле, уронив голову на руку, будто статуя. В приглушенном свете паба Ари впервые задумывается, насколько он красив. *** Они видятся нечасто — и не должны, их ничего не связывает кроме букв на запястье и периодических перестрелок. Организация, в которой она состоит, с Портовой Мафией, мягко говоря, не в ладах, но они продолжают сотрудничать днём как деловые партнеры и следить за порядком по ночам. То и дело случаются стычки. Ари сидит на подоконнике и пьёт, смотрит на панораму города, на высотки — те самые, в которых уместились сильные города этого, где-то среди них затесался Дазай. Стакан падает, виски разливается по полу, и Ари мечтает о том, чтобы Дазай в нем захлебнулся. *** Ари, на самом деле, ненавидеть его не должна — она понимает это спустя некоторое время, в небольшом отпуске. Влияние расширилось, появилась хорошая возможность перевозить оружие заграницу, вести дела с теневой стороной на другой половине земного шара, и босс просто не мог упустить ее. И вот, прощай, Йокогама — здравствуй, Европа. Ари больше полугода проводит в Италии, потом оказывается в Испании, Португалии, посещает Британию и Германию. И убивает, разумеется. Работу никто не отменяет, Ари режет глотки тем, кого она впервые видит, и портит им жизнь, будто они её заклятые враги. Ари задумывается над тем, что и Дазай, по сути, никогда ей врагом не был. Всегда были они — вереница людей, лица которых она не помнит, но которых она убивала также легко, как если бы выбирала себе, что выбрать на ужин. Всегда были они — неугодные её начальству, и она — девочка, подобранная с улицы, обученная кусаться и вгрызаться в глотку, как дрессированная овчарка. Ари курит на вершине Эйфелевой башни, сигаретный дым вьётся, как верёвка (такая же верёвка, к которой она привязана, как гребаная марионетка). *** Она возвращается в Йокогаму хрен пойми сколько времени спустя, город кажется все таким же, босс кажется все таким же, её сотрудники раздражают все также и даже все также шумят соседи. Ари признаётся себе, что скучала по этому. Кое-что меняется. Когда она вмешивается в очередную стычку, замечает, что помимо скрывшейся Портовой Мафии и своих людей, здесь крутится и Агенство. Час от часу не легче. А потом она замечает его. Дазай почти не изменился, разве что одежка, да во взгляде что-то иное теперь; Ари не может понять, хорошо это или плохо — ничего удивительного, ведь она никогда не могла его понять. — Эй, а ты подрос, мистер Мафия. Дазай улыбается — так же фальшиво, как и прежде, и Ари чувствует легкую ностальгию. — О, столько всего произошло, Ри-чан. Я уже и не в мафии. И удивительно, что живой. Ни мафия не прибила, ни он сам не наложил на себя руки. Потрясающе. Ари думает, что с каждым разом этот человек все больше её поражает. И с каждым разом кажется все привлекательнее. Ари снова хочется истерично рассмеяться — от собственных мыслей и от его преложения сигануть с моста в ближайший четверг. *** Впервые на её памяти он умудряется попасть в больницу из-за своих дурачеств с веревками, табуретками и русскими рулетками. Она покупает фрукты и сладости, чёрный чай, который он любит, и пробирается в больницу в пять утра. Дазай, к счастью, не спит. Но все также фальшиво улыбается и говорит: — Я понимаю, что тебе не терпелось увидеть меня, Ри-чан, но для этого есть время посещений. — Завались, — она швыряет пакет с фруктами ему на кровать и устраивается рядом. — Скажи, как ты ещё не подох? — Я слишком обаятелен, чтобы умереть, и в этом мое проклятье. — Ты сам ходячее проклятье, — она фыркает и кидает взгляд на его запястья, обмотанные бинтами. И думает о том, что никогда не видела его метку. Ари тянется к его запястьям и спрашивает: — Можно? Дазай кивает, пока увлечённо уплетает клубнику. Ари касается осторожно, шероховатая поверхность бинтов будто режет руки, она тянет на себя и обнажает бледную кожу. Её имя чернилами выведено по шрамам. Имя, конечно же, не стереть, задумывается Ари. Ни мылом, ни ножом. Похоже, Дазай пробовал. *** Идиотизм своего поступка она осознает, когда уже стучится в дверь. Слишком поздно, думает Ари, хотя ноги так и рвутся унести ее с этого порога и из этого района. Лучше из города. Когда она была в Европе, такая хренота ей в голову не приходила. Но она здесь, на пороге его квартиры, с бутылкой вина в руке, и его именем на запястье, и диким желанием напиться после очередного задания. Дверь открывается, и хозяин квартиры… удивлён, определенно. — Ты пришла меня убить? — Разве что ты напьёшься и умрешь от похмелья, — отвечает она, протягивая ему вино. Дазай принимает его и недовольно морщится. — Уже пробовал. Не получилось. — Жаль, — искренне говорит Ари и проходит в квартиру, не дожидаясь приглашения. — Уютненько. — Спасибо, — он кивает. А потом бросает взгляд на её плечо. — У тебя кровь. — У тебя тоже. На запястьях. Дазай ухмыляется и идёт на кухню за бокалами. Видеть его в футболке непривычно и будто неправильно, он кажется слишком домашним и слишком… красивым? Ари смеётся над своими мыслями и думает о том, что ей чертовски хочется напиться. *** Они пьют вместе и обсуждают всякие глупости, Дазай спрашивает её о том, где она поранилась так, будто ему действительно интересно, и Ари с готовностью отвечает, как храбро отбивалась от группы злобных дяденек в алкомаркете, чтобы заполучить именно эту заветную бутылочку вина. Это нихрена не правда, но он делает вид, что верит, а Ари делает вид, что ей все равно на исполосованные запястья и засохшую кровь на её имени. Ари думает о том, что ей очень хочется курить или поцеловать его, но сигарет нет. Дазай тянет её на себя, она целует его так, словно всю жизнь об этом мечтала, и ведёт пальцами по шрамам на руках. Он оттягивает её волосы, Ари думает о том, насколько приятно прохладная белая простынь, на которой появляются красные полосы. Дазай прижимает её к кровати, она вдруг понимает, что сейчас у неё впервые нет желания ни напиваться, ни убивать, и становится по-настоящему спокойно. *** Ари говорит себе, что она идиотка, и действительно с этим соглашается, но раз за разом поступать по-идиотски ей это не мешает. Он приходит к нему домой и уходит оттуда под утро, прихватив вещи и растоптанное чувство собственного достоинства. Она почти привыкает к этому. Рассвет кажется чересчур ярким и раздражающим, Ари встречает его на балконе, в нижнем белье и с сигаретами в руке. Она ощущает чужое присутствие, Дазай выхватывает сигарету, когда Ари уже готова поднести её ко рту, и затягивается сам. Она фыркает, смотрит на его запястья. — Опять вены резал? Дазай не отвечает. Он тушит сигарету и выбрасывает её, а потом смотрит вниз, будто оценивает вид. — Ты решила сброситься с высотки одна, без меня? Как так можно, Ри-чан? Ари закатывает глаза. Опять его театр. — У меня сегодня нет настроения прыгать с крыши. Но могу скинуть тебя. — Не сможешь. Не смогу, мысленно соглашается она. Ари и вправду никогда не могла убить его. И повторяет себе, что она идиотка. А потом смотрит на Дазая, его профиль, в ней внезапно возникает желание обнять его, и Ари мысленно смеётся — похоже, быть идиоткой ей даже нравится. *** Посмотреть вместе сериал приходит в голову внезапно, но ей нравится идея. Дазая она слегка удивляет, но он соглашается, и заканчивается это тем, что они вместе сидят на диване и пялятся в телевизор. Весело, ага. Ари думает над тем, зачем вообще это предложила, а потом вспоминает, что ей хотелось так сделать, потому что так делают все «нормальные пары», но они с Дазаем — не пара и не нормальные, а наглухо отбитые, и игра в «мы не психи» навряд ли сработает. Но Ари устраивается поближе, укладывает голову на его ногу и обхватывает руками пояс. Дазай не меняется ни в лице, ни в позе и продолжает смотреть сериал с тем же безразличием, с каким и смотрел до этого. (Обрати же на меня внимание!) вдруг хочется крикнуть ей, но она молчит, а потом утыкается носом в его штанину и смеётся. В кого ты, мать его, превратилась, тряпка. Она может сколько угодно пытаться достучаться до него и его черствой душонки — не получится. И он будет так же далёк от неё, как в первый день знакомства, как сейчас и как будет после. Он может сколько угодно спать с ней, и впускать в свою квартиру, и будет делать это — пока ему интересно. (Здравствуй же, мой дорогой соулмейт, скажи, чем ты отличаешься от других женщин и других людей, скажи, сможешь ли ты быть моим смыслом. Конечно, не сможет.) *** Больница предсказуемо пропитана запахом медикаментов, от него так и хочется засунуть тебе два пальца в рот и проблеваться. Проблеваться тянет и от следующей картины — медсестра готова едва ли не облобызать Дазая. Но он выглядит невозмутимым, и на попытки придвинуться к нему поближе обращает внимание даже меньше, чем на пейзаж за окном. Ари фыркает и привлекает к себе внимание. — О, Ри-чан, давно не виделись. Медсестра отстраняется и неловкими движениями поправляет халат, Ари морщится, а Дазай откровенно веселится. Клоун несчастный. — Ты с подарком? — Со своей неугасаемой любовью, милый. — она закатывает глаза и кидает ему на кровать пакет со сладостями. — Смотрю, ты отдыхаешь. — Ага, настоящий отпуск. По-другому от Куникиды-куна его не выбить. — Заметила, — она кидает взгляд на бинты на его животе. — Кто тебя подстрелил? Дазай отвлекается от еды и нагоняет напряжения, когда наклоняется к ней и говорит: — Некто очень-очень плохой, Ри-чан. Ах, ты не должна знать о нем! — он размахивает руками, как гребаная королева драмы, и Ари все сильнее чувствует желание треснуть его по голове. Просто так он подстрелить себя не даст. Он же, черт возьми, всегда на десять шагов впереди. Что происходит? — Дазай, — начинает она, но в палату снова вваливается надоедливая медсестра. — Все документы оформлены, Дазай-сан. Вас выписали. — Спасибо, Миэ-чан. Ари с непониманием смотрит на него и в который раз спрашивает себя, что тут, черт подери, происходит. *** Ей очень хочется напиться. Так, чтобы утром не проснуться. Но вместо виски она пьёт паршивый кофе из автомате в коридоре больницы. Дазай накидывает на себя любимое пальто. И все. Готов. Выглядит так, будто действительно вернулся из отпуска, а не в больничке с дырой в животе побывал. — Тебе не кажется, что стоило отлежаться? — Беспокойство, Ри-чан? — Здравый смысл, — отмахивается она. — Так что творится? — Кое-что очень интересное, — заговорщически говорит он и ухмыляется. И что-то в этой ухмылке Ари пугает. Такое выражение лица у него она в последний раз видела, когда он был в мафии. — Нужна помощь? — интересуется она почти наивно, и Дазай смотрит на неё — как на ребёнка. (хочется заткнуть себе уши и закричать) — Нет. — Может, я могу..? — Нет, не можешь. — он все ещё смотрит. (жарко, трясёт, как при лихорадке) — Ты не пригодишься. Ари проваливается. Хочется пить. И истерично рассмеяться. И подавиться паршивым кофе из кофейного автомата. Ари думает, что случается то, к чему все вело, а она все равно оказалась не готова и дурой. Впрочем, это не новость. Ари глядит на буквы на своём запястье и мечтает стереть их. Ножом. Ари наблюдает за тем, как развевается за ним его пальто, когда он уходит, не обратив на неё внимания, а она садится на пол и приваливается к стенке. Он мог сколько угодно спать с ней, и впускать в свою квартиру, и вешать лапшу на уши — пока ему было интересно. Когда Дазай находит другой интерес, потребность в ней пропадает. Ари чувствует дикое желание надраться, так, чтобы проснуться завтра с гребаным похмельем и амнезией. Жаль, не получится. Дазай никогда не был виновен в том, что она к нему привязалась. И влюбилась. Дазай никогда не был виновен в том, что она идиотка. Дазай никогда не был виновен в том, что оказался её соулмейтом. — Простите, девушка, вам помочь? — в поле зрения неожиданно показывается та самая раздражающая медсестра, Ари цыкает и поднимается. Не хватало ещё, чтобы её жалели, как побитую собаку. Иронично, потому что прогнали её именно как ненужную собаку. Ари плетётся домой. Хочется напиться. И стереть метку. Мылом. Или ножом. Стаканчик падает, кофе разливается по полу, и Ари мечтает о том, чтобы Дазай в нем захлебнулся.