Самый лучший друг

      Где-то над головой звучал непрекращающийся говор птиц и потрескивание коры, осыпающейся под ноги. На земле хрустели ветки и высокая, дикая трава не без труда сминалась под каждым новым шагом.              Шум леса перебивался прозаичным недовольством заплутавших.              – А мы не потерялись?              Недопонимание возникло быстро: когда, углубившись в чащу, мошки и комары начали навязчиво крутиться перед самым носом и неприятно жужжать над ухом.              До этого момента все терпели. Молчали. И только взгляды могли выдать их недовольство, если бы кто-то решился на них посмотреть. Но Кай, Юлиан и Торган шли след в след друг за другом. Не из тихой солидарности, чтобы поскорее выбраться к памятникам природы, а чтобы не запнуться об какую-нибудь дрянь. Если кто и пострадает первым, то виновник культпохода, что их сюда и притащил.              Они надеялись, что почти вышли к южному ручью, протекающему рядом с поляной, где стоит та-самая-кельтская-скульптура. И Азар, затейник, считал своим долгом похвалить их старания.              Торган подначивал ребят, как мог. Ностальгировал, немного жалко и немного жалобно.              – Мы уже сюда не вернемся, последнее лето. Это вроде расставания с девушкой...              – Полный отстой!              Юлиан откинул палку, которой расчищал слои паутины, нависающие сверху и по бокам. Сильных затруднений это не вызывало, но сухая обреченность накатывала.              Им удалось найти свободное пространство среди повторяющихся сосновых рядов – тогда троица и остановилась. Застыли, не сговариваясь, и со скрытой досадой следили за самими собой.              – Не вижу, чтобы у тебя были идеи получше, – Азар скрестил руки и выкинул вперед ногу.              – Я и не предлагал. Сейчас же я не могу придумать ничего хорошего, так как успело случиться самое худшее.              – Вот и не порти своим нытьем всем настроение!              С раздражением Торган достает из джинсов пачку сигарет и впервые закуривает за прогулку. Занервничав.              – Тут только ты и Кай. Не вижу этих самых «всех», о которых ты говоришь.              Пока оба спорили, Хавертц отрывал кору на деревьях, оставляя подобие охотничьих знаков, и почти любопытно рассматривал ее. Во рту он перекатывал жвачку. Работа челюсти не давала ему заснуть на ходу. Хотя, казалось ему, хватит минуты, – и он врежется головой в рядом стоящее дерево.              И вырубится.              – Юлиан, а тебе вообще может что-то нравиться?              – Мне нравятся шортики Кая, – он говорил с нескрываемой иронией. Упоминаемый любопытно повернул к ним голову, не разгибаясь из своего изучающе-наклонившегося положения. – Но вот его ногам я не завидую. Живность готова высосать из него не просто кровь, саму жизнь!              – Я тоже люблю Кая, но пощади его ноги. Не так все кошмарно! Боже!              Хавертц поправил на себе короткие красные шорты, неожиданно привлекшие столько внимания, и привалился спиной к дереву. Кай заметил по лицу Азара, что тот начинал беситься от его бездействия и «судейской» выдержки. Будто еще чуть-чуть – и Хавертц объявит им вердикт в правоте-неправоте. Торгану думалось, что после странного комплимента их друга удача будет не на его стороне.              И потому он первый выходит из оцепенения.              – Мы пошли в лес, потому что это наш последний день здесь...              – Нет, – лирично отступает Юлиан обманчиво мягким голосом. – Мы пошли в лес, потому что Кай не умеет плавать.              – Мы пошли в лес из-за меня, хотя я узнаю об этом только сейчас, – брюнет театрально взмахивает руками и проходит мимо них вперед, невесть куда. – Класс! – слышат они уже в отдалении легким эхом.              Спина его смотрелась особо непривычно в окружении упирающихся в небо копий-сосен. Как если бы инопланетянин разгуливал среди мегаполиса. Худые ноги в кедах, футболка на размер больше. Явно не его.              Этот контраст недобро холодил кровь и напоминал, что им лучше осторожничать и не ввязываться в неприятности. Не просто с окружающим миром, но и друг с другом. Азар сглотнул, посмотрев на горящий фильтр в руке. Почти успокоился. И для абсолютного очищения выплеснул из себя остатки яда.              – Лучше бы ты заткнулся и пошел... лесом.              Не проходит больше десяти секунд, как Брандт с веселой холодностью парирует:              – Мы уже.              Их перепалка продолжается, пока впереди шатается знакомый силуэт. Торган не сдается.              – ...Природа любит тишину.              – Хорошее оправдание, – хохочет вдали Кай. – Везде работает!              Неправдоподобный шепот доходит до него без стеснений.              – А то что? Звери? – Юлиан не слышит язвительного комментария.              – Болтливых сожрут первыми.              – Слушай, нахрена мы вообще согласились? – Юлиан уже забыл об Азаре и обращался к Каю; тот успел к ним вернуться после бестолкового шатания между пеньками, напоминающих дешевые мебельные атрибуты. Подобие признаков жизни нашлось-таки. Хоть и печальное. – Говорить запрещено, а в этом как бы смысл, если собираются трое...              – А если двое? – Хавертц перебивает его, как это по привычке делает их дорогой друг Азар, и следит за сузившимися глазами. – Можно не говорить?              – Вдвоем есть чем интереснее заняться.              – Чем ты любишь заниматься вдвоем, Юлиан?              У Кая вроде серьезное выражение лица, но в глазах застряли смешинки, а уголки губ несдержанно поднимаются. И чем дольше Брандт смотрит на него со всей настойчивой сосредоточенностью, тем труднее Хавертцу взять и не улыбнуться. И он сдается. Смеется и удовлетворенно улыбается.              – А «втроем» чем тебя не устраивает?              Напряженную мизансцену разрушает третий лишний, ратующий за обратное – «чем больше, тем лучше». С чистым умом, он смотрит на них с сожалением.              – Два извращенца...              Бельгиец глубоко вздыхает и наигранно закатывает глаза. Разворачивается, и снова шагает по известному ему одному маршруту.              Наконец на лице Юлиана проскальзывает неоднозначная ухмылка и он дергает Кая за руку. Идет по стопам товарища и тащит Хавертца за собой. Он и не сопротивляется.              – Не моя вина, – поздно отзывается светловолосый грубиян, но не сказать ничего не может. – Что кое-кто любит носить девчачьи шмотки.              – Не моя вина, – повторяет Кай. – Что кое-кто возбуждается от девчачьих шорт на мальчишеской заднице.              Брандт врезается в спину Азара и рьяно матерится. Торган, оборачиваясь, выставляет перед собой руки и создает такой настороженный вид, какой бывает у охотника, попавшего в подлую засаду.              – Челы, иногда я начинаю сомневаться, что вы друзья... – он говорит еле слышно. – Не пугайте меня! Вы вообще-то у меня за спиной. Знаете, какие мне мысли приходят?              Кай и Юлиан увлеченно переглянулись, одновременно придав себе фальшивую безучастность. Будто они не понимали, на что им намекает Азар. Словно тайно скрывали свои грязные выдумки. Так казалось бедняге.              – Не волнуйся, Торган, – Брандт ненавязчиво треплет его по плечу, разворачивает и толкает между лопаток. – Если ты – мой лучший друг, то Кай просто самый лучший друг.              – Легче мне не стало.              Торган фыркает, выкидывает сигарету и вцепляется себе рукой в волосы. Иногда он оборачивался к ним, следя за звуками и их глупыми недомолвками. Теперь ему было нелегко сфокусироваться на чем-то одном. Или на хитроумных друзьях детства, плохо отшучивающихся за свое поведение, или на дороге, которая уже казалась ему выдуманной.              – Кто там говорил про нытье? – давил на больное Брандт.              – Иди ты...              Теперь он вовсю был обижен и перестал смотреть на них, негодуя. Протаптывал себе дорогу и ворчал, не то обращаясь к ним, не то причитая про себя. Возможно, все сразу.              Ушел гораздо вперед от них, желая скорее пересечь чудовищную тропу и выйти к тому-самому-злополучному-полю, где стоит та-самая-скульптура...              Он болтал себе под нос и довольствовался этим. Торгана определенно напрягали слова про «друзей», звучащие как «друзья и любовники по совместительству». Что-то здесь было не так. Разговор с самим собой был не лучшим, но единственным лекарством от непристойных образов.              И был, признаться, прав.              – Самые лучшие друзья делают вот так?              Юлиану кажется, что он не расслышал слова Кая. Хотя тот и выдохнул ему их прямо на ухо. Едва он успевает обернуться, брюнет целует его, – жадно, глубоко, и все равно, что шея вывернута до предела. Хавертц принципиально не дает Юлиану развернуться.              Кай царапает ему запястье, а потом рука соскальзывает и гладит пояс штанов.              Кай успевает языком протолкнуть свою жвачку Юлиану в рот.              Кай вообще много делает. Исследует языком его зубы, играется, издает неприличный причмокивающий звук, прежде чем в последний раз вылизать чужие (такие родные) губы – и оторваться.              И продолжает идти, обогнув обомлевшего Юлиана.              «Точно! Что там с Азаром?». Его размытая тень просвечивается на развилке.              – Делают, – слышит Кай позади себя.              – А?              Брандт щекочет ему шею своим дыханием, видит, как дергаются у Кая плечи и как пробегают мурашки у него на руках. Он не оборачивается на голос, только дергает подбородком, что челка подпрыгивает и скрывает каевы глаза вполоборота. Нос торчит и видно, как поднимается уголок губ.              – Самые лучшие друзья и не такое делают, правда?              Кай прекращает идти и оборачивается к Брандту с непривычно негодующим, почти злым видом. Юлиана как будто обливает холодной водой. Чего-чего, а перевоплощения из ласкового демона в чопорного надзирателя он не ожидал.              – Посмей меня так назвать еще раз – и это будет твоя последняя «дружеская» шутка.              Не оставляя надежды, блондин пробует продолжить игривую перебранку. И делает хуже.              – Можно по-дружески и член отсосать...              – Только если мы немного больше, чем друзья, – шипит Кай как кот-недотрога.              Юлиан теряется, смотрит на него, сжимает в зубах жвачку и пытается разобраться во внезапной перемене настроения, отыскать ответ в потемневших глазах. Сообразить, что за черти в голове у Кая подсказывают проявлять сначала нежные чувства, а потом отталкивать.              По щеке у Кая скатилась капля – и Брандт чуть ли не отступил на шаг, испугавшись. Первая неосторожная мысль напугала его... А потом он почувствовал, что его собственных волос и плеч тоже касается вода, а вокруг начинает все бесконечно потрескивать. Дождь не тревожит их, не возвращает в действительность. Они смотрят друг другу в глаза потерянно, а Кай вдобавок как-то оценивающе.              – Я где-то шляюсь, а вам поебать!              Парни вздрагивают и расходятся. Они ошарашенно воспринимают возникновение Азара. Как будто в уютную домашнюю обитель ворвался неказистый сосед, о существовании которого никто и догадываться не смел. К тому же его голос был неожиданно резким среди всплесков грома и барабанной дроби дождя.              Кай с Юлианом стояли оглушенные и как результат – без слов.              – Даже искать меня не пошли! Охренеть!              Торган еще не смирялся с фактом, что о нем забыли. И ладно, что он позабыл об этих двоих (ему-то пришлось остывать среди медитационной природной тиши), но они совсем что ли не боялись потерять свой «ориентир» и в конец заблудиться?              Накрапывающий ливень заставил его забеспокоиться: «Стоит ли продолжать их вылазку?».              – Чего это вы? – немые, они снова ввели Азара в заблуждение.              А заметив Юлиана, которые нервно что-то жует, он округляет глаза и пробует решить сложный ребус.              – Стоп. Откуда у тебя…?              – Думаю, лучше возвращаться.              Убрав с лица прилипшие волосы, Кай встал рядом с Торганом и вперил руки в бока. Он поднял лицо кверху и вода ударила ему в глаза и по щекам. Проморгался и уставился на Азара снова, всем видом показывая, что здесь, в лесу, больше делать нечего. И что…              – Подожди, какого хрена?! – вскричал Торган, не собираясь уходить с острой темы. – Ты сказал, что у тебя нет жвачки...              – Это была кошмарная затея с самого начала, – Хавертц и Азар, растерянно умолкнувшие, развернулись к Юлиану. – Как я и говорил – полный отстой.              И Брандт поплелся назад, по их протоптанным следам, которые еще не размыла небесная вода. Кай согласно направился за ним, ничего не сказав.              – Эй! – Азар бежал вдогонку. – Нам осталось немного, можем же успеть…              – Нет!              С криком Юлиан останавливается. Разводит руками, небрежно указывая, где они сейчас находятся, в каком положении и какая погода их застала. Прямо с рук вода стекает и обрушивается на сырую землю. Капает с носа и подбородка. Волосы насквозь вымокли, как и одежда.              – Если бы я решал, где умереть, то в последнюю очередь выбрал бы этот гребаный сосновый бор! – Брандт поправляет на себе прилипшую майку, набирает воздуха и продолжает. – Но если хочешь угробить нас, то понимаю – это неплохой вариант. А пока у меня есть мозги, я забираю Кая и ухожу.              Хавертц оступается и едва не падает, когда блондин перехватывает его за руку и буквально тащит за собой. И Азар, следуя за ними, пытается что-то снова сказать, но Юлиан не дает ему это сделать.              – Можешь найти тот памятник и помолиться всем кельтским богам, потому что если ты не сдохнешь сегодня в лесу, то завтра я тебя убью!              – Юл, успокойся.              В голосе Кая тоже нет никакой радости, но разъяренный Брандт волновал его больше, чем бешеный дождь, глухой лес и обиженный Торган вместе взятые.              – Учти, брат не прилетит из Испании и не спасет твою шкуру.              На этом Юлиан выдохся и замолк.              Минуту спустя, переведя дух, мальчишки примиряюще переглянулись. И Азар особенно благодарно посмотрел Каю в глаза перед тем, как они продолжали дорогу обратно к лагерю. При помощи большой маленькой работы Кая в виде «знаков» на деревьях ориентироваться им было куда проще, да и отступал страх, что они могли свернуть не туда и попасться в лапы безысходности и опасных лесных тварей. Простуда тоже была той еще гадостью, которую было бы неплохо избежать.              Путь оказался вдвое короче. Их подгонял холод и испорченное впечатление. Среди стука воды они четко различали звук хлюпающих кед Кая. Казалось, что в какой-то момент его обувка увязнет в одной из луж, там и оставшись, и тот пойдет по грязи уже голыми ногами. Правда, это могло быть лучше для всех. И чтобы на уши Торгану и Юлиану не давил резиновый писк, и чтобы Хавертц от него же и от совести не мучился.              Однако это противоречило здравому смыслу. А здравый смысл и желания – не всегда идеальные партнеры.              Вернувшись в лагерь, их встретили… Их никто не встретил. Все осталось таким же, как и до их отправления в соседствующую чащу: пустые домики, лавки, кухня, площадки. Брошенное и, казалось бы, забытое. Ни души. Либо дождь еще не дошел до того самого озера, где были все, либо герр Ройс и герр Хуммельс посчитали это явление ничтожным поводом для возвращения.              – Я – есть и спать. Больше мне ничего не надо от этого мира.              С этими словами Торган уходит к столовой, понурив голову. Кай кивает ему и слегка касается своей шеи, извиняясь за злословие Юлиана.              Светловолосый выплевывает жевательную резинку и заходит в дом, где томится его койка. Хавертц следит за Азаром, когда он отворяет незапертую дверь на веранде, а затем сам Кай заходит под крышу, пред тем рассматривая свою уничтоженную обувь. Снимает и оставляет перед входом, как бы заранее обрекая на смертную участь.              Ничтожно темно, тусклый свет. Парень узнает Брандта лишь из-за экрана телефона, который белым светом ложится ему на лицо.              Босиком, Кай бесшумно его настигает и хватает поперек талии, обнимает и кладет подбородок Юлиану на мокрое плечо и коварно посмеивается. Тот же недовольно прыскает и выключает телефон. Судя по звуку, он кинул устройство на что-то мягкое.              – Хоть здесь избавься от своих соцсетей, – Кай говорит это нежно, но Юлиан еще не остудил пыл с прошлой перебранки.              – Отвали, – вытирая с лица оставшуюся воду, Юлиан разворачивается и смотрит на него укоряюще. – Что хочу…              И затыкается под напором. Кай целует его и сразу забирается языком ему в рот. Аккуратно, чтобы не повалить их на пол, он же толкает своего обездвиженного друга к ближайшей вертикальной поверхности – и продолжает. Впутывается руками в золотистые волосы и прижимает к стене так, что не оставляет возможности сделать какое-либо движение. Довольно сдавшись, Юлиан скребет по прилипшей футболке на Кае, подстегивает пальцами и гуляет по коже, оставляя царапины и много-много тепла от своих рук.              Отрывается, мычит.              – Что?              Кай не растерян, просто не может подобрать объяснений.              – Я чувствую, – Юлиан начинает сурово, но легко переходит в усмешку, стоит ему увидеть озабоченное выражение на лице Хавертца. – Чувствую, что зуба нет.              Остолбеневший, он вопросительно сводит брови к переносице. Юлиан несдержанно посмеивается.              – Ну, который тебе вырвали перед поездкой. Коренной. Чувствую, чего-то не достает.              Немигающий взгляд Кая трогает смущение, у него загораются щеки и мускулы на лице дергаются от такого неловкого замечания. «Он подбирает мне самое уничижительное оскорбление» – думает Юлиан, прежде чем Кай, наоборот, находит самый компромиссный выход из неуклюжей ситуации.              – Заткнись.              И Юлиан уже улыбается сквозь страстный напор. Кай кусает его за нижнюю губу, оттягивает и хитро смотрит глаза в глаза. Отпускает. Проводит языком по своим губам, облизывается и незаметно отступает на шаг. Коленями опускается на пол, а глазами продолжает наблюдать за Брандтом. И когда он расстегивает ширинку на его джинсах – тоже. И когда оттягивает боксеры. И когда берет в рот его член. И когда Юлиан сжимает его волосы в кулак…              Юл уже не соображает.              Откидывает голову, разрывает их зрительный контакт, бьется макушкой, а между ног Кай полустонет и тянет его штаны вниз, цепляется руками и мычит громко, протяжно. Водит языком по члену, пробегаясь по венкам.              Из-под опущенных ресниц глаз не увидеть, но Брандт знает, чувствует, как Кай увлечен, как старается заглотить больше. Втягивает щеки, прячет зубы. Нос почти касается лобка.              Он отстраняется. Обсасывает головку, выпускает изо рта и снова возвращается. И так несколько раз. Проводит губами по всей длине, подстраиваясь под руку, сдавливающую ему пряди и задающую свойский темп.              Еще пара рьяных движений головой, вибрирующих стонов, еще и еще, – и рука придавливает Кая за затылок к паху. Тот хило закашливается и слюна стекает ему на подбородок, капает и пачкает руки, когда он пытается себе помочь.              И жмурится, когда Юлиан кончает. Сперма растекается во рту и по глотке, а парень его еще не отпускает из желания. Кадык дергается вверх. Кай поддается и сглатывает, хоть ему и трудно, и неудобно, и непривычно. Хотя и о таком завершении он не догадывался.              Блондин бессознательно (а может и очень сознательно) все еще тянет того на себя и легко улыбается. Не смотрит вниз, прикрывает глаза. Сейчас – эйфория, а губы Хавертца – ее главная часть.              Дышать чертовски трудно. Обжигающий воздух, легкие горят.              Так жарко, так приятно, невыносимо приятно, что покидать эту теплоту кажется самоубийством и преступлением против разумного. На долю секунды Юлиану думается, что он готов вот так вот простоять вечность, что нет в мире ничего лучше и прекраснее, чем Кай на коленях и перед ним, с его членом во рту.              На долю секунды, потому что Юлиан, застывший и улетевший в грезы, оживает, когда Кай царапает ему ноги, впиваясь в бедра своими длинными пальцами.              Каю, черт возьми, трудно дышать.              Брандт его отпускает. И тут же ему кажется, что он свалится с ног. Сил нет. Спина как будто прилипла и слилась со стенкой, ступни подрагивают, словно в них пустили разряды.              Кай удовлетворяет себя сам, рукой, но не позволяя кончить. Сдерживает вскрики, уткнувшись лбом в голую ногу Юлиана и кусая свои же пальцы. А подняв взгляд и заметив на лице друга истому, перемешанную с усталостью, Кай не колеблется и перестает медлить. Слизывает с губ оставшиеся белесые капли и поднимается, чтобы смотреть виновнику в глаза.              Минет не назовешь дружеской услугой, но о глотательных деталях его не предупреждали.              Высокий парень рыскает по его лицу, изучает бегающие глаза, и, неудовлетворенный, наклоняется, целует снова, языком обводя сжатые зубы. И Юл отвечает ему поцелуем, правда, лениво и без запала, больше отдаваясь на растерзание.              Кай не доволен.              Он берет Юлиана за руки и кладет их себе на поясницу. Продолжает целовать, теперь яростно, кусается и зализывает ранки. И тем временем использует свою ловкость рук. Снимает с себя шорты, переступая с ноги на ногу и откидывая их пяткой. Потом бесцеремонно отрывается от героя-любовника, целует в угол губ и снова опускается на колени, поочередно выпутывая из спущенных джинсов и белья Юлиану одну ногу, а затем другую.              – Я все, Кай...              Он слышит этот шепот на выдохе, сонный и вымученный, но в ответ Хавертц только беззвучно ругается. И рычит Брандту на ухо:              – Зато я нет.              Вцепившись ему в плечи железной хваткой, Кай с разворота толкает парня на шатающуюся деревянную постель. Которая, между прочем, все это время стояла поблизости... Там же на прикроватной тумбе горел ветхий светильник, единственный источник света. И все же стена казалась более привлекательной несколько минут назад.              В голове у обоих проскальзывает одна и та же пошлая мысль. И ноющий, скрипучий звук там присутствует.              Юлиан смотрит на Кая, приподнявшись на локтях. Второй поправляет это.              Хавертц забирается на него сверху, опять толкает в грудь и целует, выгибаясь в спине. Исследует ладонями шею и торс Юлиана, растирает пот, перемешанный с невысохшими каплями от дождя, и пробует на вкус соленую воду его тела, правда, слизывает сбегающие дорожки от светлых кудрей к ключицам. Заново припадает к губам.              – Конечно, у меня еще встанет, но трахать тебя нету сил.              Кай смеется и сталкивается с ним зубами, потому что больше не может сдерживать улыбку и придавать их сексу некую сокровенность, когда это не так. А Юлиан настырно продолжает болтать:              – Ты можешь помочь мне... Трахнуть самого себя.              – Юлиан, – Кай едва его разглядывает, но все же узнает предательски любимую ухмылку. – День уже куда-нибудь свои руки.              Инициатор, он хочет продолжить, но его друг безобразно отворачивает голову. Так, брюнет впечатывается носом ему в щеку.              – Где «пожалуйста»?              – А тебе нужно особенное приглашение? – Кай не то злится, не то шутит.              – Нет, – его голос заметно взбодрился. – Просто хочу услышать, как ты умоляешь.              – Сейчас ты будешь умолять меня, чтобы я тебя не убил.              Брандт смеется, а Кай молчит. Юл понимает, что к чему, и сам целует ненасытного. Теперь пальцы не спеша оглаживают худые бока, как и было велено.              Владение собственным телом приходит к Брандту и он резко перемещает руки с талии Кая на его задницу. Неожиданно, отчего они оба хорошо слышат два звонких шлепка в здоровой полупустой комнате.              Кай открывает рот, чтобы выругаться или сказать что-то раздраженно-одобрительное... Его упрямо затыкают. Юлиан не хочет слышать его саркастическое замечание про «руки». А он чувствовал, что именно об этом парень и рвется сказать. И Кай понял. Он опять же неудачно сдерживает смех.              Сперва этой невысказанной чуткости им хватает. А потом Кай целует его реже и в глаза он ему больше не смотрит. В живот упирается брандтово возбуждение. Внимание Кая закономерно сосредотачивается на нем.              Юлиану своего мало. Он забирается пальцами Каю под трусы и сжимает его ягодицы. Но не снимает последний клочок ткани, получая от этого какое-то личное удовольствие. И только когда Кай большим пальцем надавливает на головку его члена и растирает по своей ладони и всей его длине предэякулят, парень окончательно сдергивает с Хавертца боксеры.              К Юлиану приходит мысль, что он теперь никогда не сможет спокойно смотреть в спину Каю без неприличных соображений.              Включается полный свет.              – Юлиан?              Парни чертыхаются.              – Герр Ройс?              Перекличка. Вожатый Марко неловко молчит, оглядывая двух раздетых парней в одной постели. Хавертц хотя бы пытается прикрыться одеялом, все лицо у него красное, а Юлиан будто не осознает происходящее.              Набравшись неведомой смелости, Марко улыбается. Правда, с каким-то недосказанным сомнением. Опускает взгляд, поднимает и задает странный вопрос, со странным блеском в глазах, со странной интонацией в голосе:              – Кто это... с тобой?              – Это Кай, – моментально отвечает Юлиан, пока Хавертц растерянно хлопает глазами с открытым ртом. – Мой... это мой самый лучший друг, – выпаливает он, притягивая к себе за шею застывшую фигурку.              Вспотевшие и задыхающиеся, они меньше всего походили на друзей.              – Я уже понял.              Ройс говорит тоном преподавателя, которому двоечник пытается доказать, что он самостоятельно написал работу на «пять». Марко криво усмехается, кивает им и, пятясь, уходит. Дверь противно хлопает, слышится слабый щелчок. Свет издевательски подмигивает.              Вокруг затихает. Вроде бы наступает прежний покой.              Юлиан теперь слишком хорошо видит Кая. Загорелого, запыхавшегося, жутко растрепанного, худенького, как тростинку. Откуда в нем столько сил и настойчивости? Еще больше возбудившись, парень тянется к нему и повелительно сжимает рукой его плечо, чтобы не двигался. Осталось самое сладкое…              Тот поворачивает голову, не смотрит на дверь, теперь – на него, пристально и дико. Юлиану нравится.              Каю нет.              Он выбирается из хватки Юлиана и толкает его, как будто отбрасывает в драке задиру. Поднимается с постели и подтягивает на себе спущенные и испачканные боксеры. Берет с чьего-то столика майку и вытирается, пока Брандт, грубо озадаченный и весь похолодевший, неотрывно следит за ним. Пьяное наслаждение, смешанное с бурлящим гневом и недовольством, не дает ему и слова вымолвить.              Кай наклоняется, чтобы поднять шорты, и буквы с мыслями невольно-таки находятся-складываются.              – Ты чего завелся?              Брандт хватает проходящего Кая за руку, тянет к себе на кровать, а он на него даже не бросает взгляда, упирается, каланча, ногами в паркет. Желает вырваться и уйти. Допросас пристрастием ему еще не хватало. Только раздражение все же льется через край, и Кай острит:              – Самый лучший друг, да?              – Господи, – Юлиан выдыхает, разжимает пальцы и падает обратно на мягкое покрывало. – Что я должен был еще сказать, а?              В возмущении поднимая брови, Хавертц подходит к соседней кровати. Там валялась его футболка, порывисто вывернутая наизнанку. Присаживается и рассматривает свои колени и ноги, раздумывая, до чего же бестолковая сложилась обстановка.        До чего же тупой Юлиан, не понимающий, где проходят границы шуток и чувств. А Юлиан ни черта не понимал, потому что для него всегда есть и был просто Кай. И что с того?              – Кай?              Он зовет согнувшегося парня, злой за то, что ему приходится рыться в башке человека, который сам себе на уме. Хавертц копается внутри себя, ковыряется, рассматривает все мыслимое и немыслимое, а потом обычно жалуется, что Юлиан не может догадаться, каково ему.              – Это, – выделяет Кай, останавливаясь на словах. – По-твоему это все «по дружбе»?              – Ну да.              Обреченный, Кай вытирает лицо ладоням, дергая волосы на висках и надеясь, что сие отвлечет его от бешеной боли под сердцем. Он нервно выбивает ритм ногами, закусывает губу и впивается в красную ткань шорт, сдавливая в кулаке до рези. Юлиан оглядывает его, не подходит, ощущая за собой непризнанную вину. Пока неясную ему – за что.              – И как ты это называешь? – Кай врезается в него обиженным взглядом. – «Рука помощи»?!              – Идеально подходит, – пожимает плечами Брандт.              – Думаешь, пару недель назад, когда мы были у меня, я только и думал, как было бы клево тебе подрочить? – Кай к концу повышает голос, подводя все к абсурду. – Как ты себе это вообще представляешь!              Вдох. Выдох. Вдох… Юлиан думает, что такой истеричкой Кай никогда не был.              – Слушай, мы смотрели дерьмовый фильм...              – Я люблю «Звездные войны»!              Брандт матерится и закатывает глаза. Он пытается вывести их из ссоры, украшенной обоюдными ругательствами и обвиняющими взорами. Никто и не думал обмениваться любезностями. А тогда, возможно, удалось бы выйти на чистую воду и без обиняков покончить с этим тяжелым разговором.              До сих пор валяющийся на кровати, приставший на локтях, разбитый и в плохом настроении, Юлиан избегает гребаных «Звездных войн» и пытается привлечь к себе внимание, дабы ломано-коряво, но начать их примирение. Замятьто, что раскрылось. Убрать подальше и надолго то, что давно раздирает Кая изнутри. Только не сейчас.              – Кай!              Кай просовывается в одежд, натягивает футболку вслед за шортами, когда отвечает на бесконечное «Кай-Кай-Кай»:              – Отсоси, Юлиан!              – Ты уже сделал это!              Хавертц успел просунуть руки в рукава, но ему хватило злостного терпения на то, чтобы снять свою футболку и кинуть ее в гнусного шутника. Тот не успевает увернуться.              – Удачи в поисках друга, делающего минет по щелчку пальцев!              Оба успели перегнуть палку и, пока Кай действительно не ушел, обвинив одного Юлиана во всем, он пробует восстановить свое проигрышное положение:              – Ты себя слышишь?              И Кая по-настоящему пробирает, пришибает к месту, и он смотрит на Брандта с его скомканной футболкой в руках. Перекатывает во рту то, что стучит и кричит в голове, и озвучивает, с надеждой следя за своим парнем:              – Ты меня любишь?              – Конечно, – отзывается он тут же.              – Скажи это.              – Что я люблю тебя?              Брюнет разворачивается, гневно и неразборчиво шипит себе под нос и пинает рядом стоящую кровать. Она отзывается надрывном свистом, накренившись, и обратно хлопается на четыре ножки. Юлиан переместился в положение сидя, совсем потеряв уверенность в том, что у Кая сейчас все дома. А значит, надо немедленно остудить его пыл. Иначе вытворит какую-нибудь глупость и будет жалеть об этом.              – Ты куда?! – зовет Юлиан. – Эй!              Не успел…              Удивительно сдержанно Кай проходит к выходу на улицу. Может, за стеной бурлит жизнь, вернулись все обитатели домишек, дождь прекратился?.. Но его удерживает от двух-трех шагов к двери приказной тон. Удерживает, потому что в следующее мгновение Хавертц подбегает к пораженному Брандту и выхватывает у того из-под носа его джинсы.              Юлиан успевает спохватиться, борется за часть, так сказать, своего разбитого достоинства, но проигрывает, и в который раз оказывается прикован к кровати. Друг «тактично» пинает его коленом в живот.              – Какого хрена ты творишь?!              – Оказываю услуги самого лучшего друга, мудак.              И он исчезает, не дослушав бесстыдные нецензурные проклятья.              Догадки Кая подтверждаются. В полку прибыло. Вернулись. Шум и гам. Чтобы не быть на виду, он обходит дом, из которого сбежал, и проходит мимо окон, согнувшись, ради прихоти быть незамеченным. Пятки ужасно холодит земля, комки грязи застревают между пальцев, но он терпит и про себя молится, чтобы эта выходка не привела к застуженному горлу. У него в сентябре тренировки, сразу, как вернется в состав школьной футбольной команды.              – Вот это вы быстро...              Струхнув, Кай бросается в сторону, до одури прижав к груди мятые джинсы. Пуговица ледяной иглой впивается между ребер.              Он остервенело смотрит на Торгана, выросшего будто из-под земли, и пытается найти приличное оправдание его фразе. Без толку. И по лицу Азара видно, что правду он знает и притворяться трусливым зрителем не хочет. «В принципе, это было ожидаемо» – успевает подумать Хавертц, прежде чем чувствует дискомфорт от изучающего взгляда.              – Отстань, не до тебя сейчас, – голос Кая сорван и слышится как неприветливый щебет.              Пока они проходили позади громадных спальных жилищ, Торган не сказал ни слова. Так бывает, если он готовится к важному разговору. Кай навострил уши, пытаясь привести в порядок взъерошенные волосы и восстановить дыхание, а заодно нормально расслышать, что Азар хочет ему сообщить, раз уж не побоялся остаться с ним наедине.              Кай не забыл его тирады в лесу.              – И давно вы... того?              Торган получает осуждающий взгляд от своего друга. Парень всем собой показывает, что это не то, о чем бы он желал поговорить на досуге. Азар настаивает – поднимает умоляюще брови: «Ну, я прав?».              – Я тебе «того» сейчас покажу, что ты спать спокойно перестанешь.              – Да я об этом даже не просил, – отмахивается бельгиец.              Закашливаясь, Кай ошалело осматривает Азара с ног до головы. И вот он называл их с Юлианом извращенцами?              – Поздравляю, – фальшивит Кай и пытается на него не смотреть. – Осталось «попросить»!              – Серьезно?              Похоже, он издевается. Стоило выйти от Юлиана, как этот зажал в тиски и требует объяснений. Хавертц поджимает губы и без смеха продолжает отвечать.              – Юлиан тебя проконсультирует.              – Пф, – Азар возводит глаза к небу и кружащим птицам. – Он меня не интересует.              – Тогда чего ты следишь здесь стоишь?              – Так я это... Хотел узнать.              – Узнать что?              Они прекращают идти. Перебросив через плечо штаны Юлиана, с которыми он по неизвестной причине не может расстаться, скрестил руки. Принял солидную позу к тому, чтобы выслушать Азара. У того волнительно подрагивали руки. «Неужели он кого-то любит и боится сказать?».              – Это… – Торган глубоко вдыхает носом и скороговоркой произносит: – Как давно ты трахаешься с герром Ройсом?              – Что?              Тот, что был выше, едва не падает, качаясь. Как пьяного, Хавертца заносит. Кай опустил лицо к Торгану, смотрящему на него безобидно и невинно. Сперва он улыбнулся, как победитель, награжденный таинственной отгадкой, но все более вглядываясь в хмурые брови парня напротив, в неподвижные зрачки, насупленный нос и открытый рот, Азар терял былую решимость.              – Ну он только что заходил... и вышел. Мы с Ником поспорили...              – Торган, иди нахуй! – осипшим голосом говорит Кай, повышая тон и переходя на крик. – И Марко Ройса твоего – тоже нахуй!              – О боже, – глаза Азара застыли позади спины Кая, теперь совершенно не боявшегося его угроз.              Он знал, кого тот увидел.              Их было трудно не найти. Тот прекрасно знал подлую натуру Кая. Знал, что Хавертц любит пробираться к столовой после отбоя «черным ходом». Для того, чтобы скрыться без шансов на обнаружение.              Не успевает рассерженный Юлиан до них добраться, выглядящий, как с бодуна, – внезапное озарение приходит к Торгану Азару. Он смотрит на своего соседа по койке с ужасом. И тут же третирует его:              – Это мои штаны!              Торган вновь пытается сложить какой-то чудовищный паззл, бросая взгляд на джинсы в руках Кая и вновь на Юлиана. Не успевает он что-то сказать, как смуглый брюнет всучивает ему брандтову одежку и грозно просит проваливать. Может, бельгиец и хотел поспорить, но посмотрев на Юлиана, унес ноги.              Умник испаряется – и растаивает Брандт. Подходит к Каю, стараясь абстрагироваться от воплей и разговоров, наполнявших лагерь, поднимает руки и безнадежно их опускает. Хавертц не говорит. Ждет.              – Я облажался.              – Очень красноречиво.              – Я боялся признать, – видно, что Юлиану это дается не просто; как если после годов обмана наконец признаться во лжи не другим, а себе. – Что люблю тебя.              – И? – у Хавертца голос дрожит, он закусывает себе щеку, чтобы не издать лишнего звука. Старается отбиться от честного и прямого взгляда в глаза. – Ты хочешь, чтобы я бросился к тебе в объятья?              – А разве мой парень настолько меня не любит, что не простит?              Юлиан рвется к нему навстречу – и Кай тоже, сразу же, почувствовав то же самое глубоко в себе, что и он. Обнимаются. Им требуется время, чтобы забрать все недоговорки, обиды и огорчения друг у друга. Оно все утонет в молчании, захлебнется, и больше не поднимется. Останется пустота, которую они заполнят новым. И это новое будет совсем другим, не тем, что раньше.              – И что дальше?              Кай расцепляет объятья, руки его едва касаются спины Юла. Пальцы прохаживаются вдоль позвоночника, скользя по ткани вверх-вниз. Он всматривается ему в глаза, пытаясь найти ту самую уверенность, которая есть и в нем самом. Уверенность, что это самое «дальше» у них есть, что это не шутка и не забава, и не будет больше неубедительных отговорок про «самых лучших друзей».              – А что ты хочешь?              – Ну, – Кай нервно выдыхает и касается ладонью его лица. – Хотя бы позови меня на выпускной, что ли.              – Кай Хавертц, зову вас на выпускной, – Юлиан подло улыбается и Каю это не нравится; поэтому тот наскоро выходит сухим из воды, добавляет: – Я серьезно, конечно.              Молчат. И виновник заговаривает снова.              – Серьезно, – он выдыхает и так же бдительно рассматривает пляшущую радость в светлых глазах. – И есть одна вещь, которая может меня сделать в тот самый день счастливым.              Кай расслабленно улыбается.              – Что это?              – Если ты наденешь девчачье платьице...              Юлиан не успевает договорить, потому что его опять перебивают поцелуем. Хорошее средство. А футболку сжимают так, что горловина с приятной болью впивается в затылок. Он еще глухо смеется, но не сопротивляется, отдается порыву и сам вцепляется в свое счастье. За плечи. А потом пальцы запутываются в черных кудрях и сжимают их в кулак, притягивая к себе настолько близко, насколько это вообще возможно.