Heartbeat

— А это можно трогать? — Нет. — А лед может растаять если я на него огнем дыхну? — Да. Но находящийся в нем умрет. — Почему? — Потому что отправленная в полет стрела войдет прямо в сердце. Даже Богиня не сможет его спасти. — Во имя зова тьмы, с тобой совершенно невозможно разговаривать! Нераксис, увязавшийся хвостиком за Павлом, пнул ногой сугроб и взвизгнул. Под снегом был камень. Снежный дух покачал головой и пошел дальше, по щиколотку утопая в снегу. Легкой и быстрой походкой он шел сквозь нарастающую бурю, словно в трансе. Темный дракон всегда поражался этой его черте — пофигизму на все и вся, но при он не задирал носа. — Эй, ты куда намылился? Подожди меня! Павел осматривал свои границы, а точнее навечно уснувших во льду. Герои, демоны, нечисть. Неважно. Главное, чтобы не обезумевшая от такого нелепого конца душа не выпустила внутреннюю тьму на свободу. Трещины, глубокие и постоянно увеличивающиеся в размерах — первый вестник беды. Где-то за спиной фыркал темный. Жаловался на холод и почему мерзнет только он один, ведь на снежной принцессе одежда с глубокими разрезами и при любом движении можно почти полностью лицезреть холодную красоту. Павел не отвечает, не считая нужным отвечать на этот вопрос. Все-таки, он является воплощением самого Холода, в родной стихии он чувствует себя комфортно. Он вежливо просит незваного гостя покинуть Ледяную страну, может упасть в сугробе и замерзнуть насмерть, откапывать его ледяной дракон не стал бы. Слишком геморно. Но Нераксис раздраженно фырчит, доказывает, что нормально ему тут и он еще погостит, развеет, так сказать, скуку. А то совсем на дракона не похож. Слишком… безэмоциональный. Да и крыло еще не срослось. В доказательство суставчики почти раскрываются, раздается хруст и темный складывается пополам. Павел качает головой, садит больного на пол и начинает перевязку. — Лучше бы ты разбился о скалы, — ловкие пальцы разматывают бинты. Речь немногословна и суха. Будто ему вообще неинтересно с кем-то разговаривать. — Во время бури вылетать куда-то сломя голову — самоубийство. А сейчас идет война. — И что? Остор-р-рожнее. Больно, блин. — Люди могли тебя просто съесть, исследовать и пусть на опыты, использовать. — Ты говоришь так, будто все люди звери. Не все они плохие, хорошие есть, их мало, но они есть. — Проблем бы от тебя было бы меньше. Ты меня раздражаешь. Нераксис дергает плечом, сбрасывая стряхивающую снежинки с ворота снежинки руку, хвостом мотает из стороны в сторону и уходит из большого зала. Эхом о стены бьются собственные шаги и дыхание. Здесь даже оно оглушает. В ледяном замке вообще хочется дышать тише, шевелиться медленнее, плавно и вполголоса переговариваться только с разрешения. — Я закончил. Пойдем. Нераксис, у которого на ушах и волосах уже сосульки застыли, кивнул и вприпрыжку побежал к замку. Павел провел ладонью по ледяной глыбе, под пальцами расцвел рисунок снежинок. «Скоро тьма проснется, пару столетий всего подождать осталось, и я тебя отпущу.» — Пополняешь коллекцию? — в лед вморожены храбрые войны, бывшие враги, пытавшиеся напасть на замок вечной стужи, невиданные животные, исчезнувшие столетья назад. Павел ходит среди них, иногда касается кончиками пальцев трещин, сшивает по краям. Плавно, неторопливо. В его мире спешка, лишние движения и слова не поощряются, лишь танец снежинок и завывание ветра. Маг почти танцует среди осколков льда, чувствует себя расслабленно и почти выпадает из реальности. Это завораживает. Нераксис прошел вперед и двинул плечом ледяного, поплелся наверх, под одеялко. Павел хлопает ресницами и дышит холодом ему в спину. Миллиметр тепла обжег. Стало не по себе. С балкона хорошо видно, как на небе разливаются краски и блики. Северное сияние слишком редко в этих краях, чтобы его пропустить. Павел стоит, облокотившись локтями на перила, пока в льдинистых глазах танцует свет. Его одиночество прекрасно и разбавляется только ежедневным обходом ледяных статуй и ворчанием Обсидианого Высокомерия. Исходящего тепла, когда до него долетает облачко пара из слишком наглого рта. Навевает воспоминания, точнее то, что от них осталось. Но тепло в его жизни явно было, обожженное дневным зноем и приправленное горьким ароматом полыни. Прошлое скрыто под семью замками, причем лица, имена, близкие сердцу стерты и распались на мириады осколков. Резаться о них слишком поздно для него. А призраки под замком молчаливы. Жизнь в уединении прекрасна. — Б-р-р, хватит морозить воздух, дышать тяжело. — Нераксис прошмыгнул и встал рядом, прищурился. — Мазня. — Немного блекло, согласен, — протянул Павел, выпрямился и отошел на полшага. Темный не любит холод. — Но лучше, чем ничего. — Хочешь посмотреть на огоньки в небе? Приезжай в Орвел на фестиваль — они столько золота тратят на фейерверки, смотреть устанешь. — Слишком далеко. Да и делать мне там нечего. — Друзей бы проведал. Затерли бы за жизнь. — Я был там так давно, что те, кого я знал, уже давно умерли. Я вечен. — Ты тако-о-о-й нудный. Поэтому сюда никто не ходит, со скуки можно на стенку лезть. На тебя крыски Лайас нет, она бы вмиг расшевелила. — Великая Лайас до сих пор не проснулась? — Нет. Нераксис внешне как всегда с кислой миной, но нервное движение хвоста и подрагивание крыльев говорит о том, что разговаривать дальше он не намерен. Или о том, что прекрасная жрица является отдельно важным, почти личным. Павел влезать к нему в душу не хочет, со своей бы разобраться, обнимает себя за плечи и взмахом руки создает одинокие снежинки, что таят от одного дыхания темного. Одна, самая живучая, успевает коснуться кончика носа и тут же поплатиться за свою дерзость. Темный стряхивает капельки воды с ворота, потягивается и широко зевает. — До утра просидишь здесь? — Наверное. Не хочу уходить. — Тогда спокойной ночи. С тобой… слишком холодно. Павел кивает и поднимает голову вверх. В бескрайнем небе так же танцует сияние, так же больно дышать на морозе и так же пусто. Спокойно. Раздается звук разбитого стекла и рев недовольного полусонного дракона, который опять все углы собирать решил. Ледяной маг с душой дракона выжидает три секунды, а затем идет проверять сие неугомонное создание. С каждой разбитой вазой, оставленных следов от когтей на вмороженных в лед, с каждым случайным касанием ладони или хвоста, Павел чаще прикладывает руку к груди и слышит: тук-тук-тук. Кромка льда у сердца подтаивает. Слово «Вечность» на стене зачеркнуто. Ниже накарябано «Давай сбежим?». В ответ — трещина в человеческий рост и распахнутые двери. Let it go.