Найди меня, я больше не дышу.
В жизни Боба было не так много радостей. Утром он просыпался, шёл на работу, вечером возвращался обратно. Где-то между этим привычным ритмом он ходил в кино, смотрел телевизор, читал книги, гулял по парку. И тогда-то, во время одной из таких прогулок, он встретил её. Лору Вандербум, ставшую одной из тех самых радостей его жизни. Она была удивительной. Боб мог долго находиться рядом с ней, ничего не говоря — даже молчание вместе с ней наполнялось особым смыслом. Они часами сидели у него дома, смотря фильмы и обсуждая книги. В такие моменты она оживлялась, рассказывая об увиденном или прочитанном, а он слушал, любуясь огнём в голубых глазах. Лора очень любила рисовать, и порой Боб становился её вдохновением. Он не мог понять, что в его заурядной внешности могло привлекать, но в её картинах он казался красивее, таким, что невольно мог собой залюбоваться. Она всегда видела в нём самое лучшее, чего сам Боб разглядеть в себе не мог. Она любила переплетать его пальцы со своими, сидя рядом. Он чувствовал тепло родных рук, которое согревало всё внутри, и в такие моменты чувствовал себя по-настоящему живым. Боб никогда не был романтиком, но то, что между ними происходило, он мог бы назвать настоящей любовью. А потом она начала меняться. Сначала это было что-то неуловимое, что не получается ухватить, описать словами, но что день за днём подтачивает любимого человека изнутри, превращая в незнакомца. Лора стала реже улыбаться. Во взгляде появилась отстранённость, от которой рвалось что-то в сердце. Боб знал, что ей снились кошмары, но Лора не хотела ни к кому обращаться. Вместо этого она в моменты близости, ставшей редкостью, сжимала его руку в своей и просила быть рядом. Никогда не оставлять, что бы ни случилось. Боб очень хотел бы исполнить это обещание, но он не смог. Подвёл Лору, самонадеянно решив, что у него получится. Что любовь сможет спасти их обоих. Когда она сообщила, что им надо расстаться, он даже не удивился, словно внутренне был готов и всегда знал, что именно этим всё и должно было кончиться. Он лишь продолжил пить свой чёртов кофе. Не встал, не побежал за ней. Сейчас бы он отдал всё что угодно, лишь бы вернуться и сделать хоть что-то. Когда он увидел её мертвое тело по телевизору, что-то внутри него непоправимо сломалось. Вся его жизнь, как говорится в грёбаных книжках и сопливых драмах, разделилась на «до» и «после», и этот момент он продолжал видеть в своих кошмарах снова и снова. Она была всё в том же неизменном платье с узорами, которое так любила. Светлые волосы разметались по полу, и Боб был счастлив, что не видел лица. Глядеть в её остекленевшие голубые глаза он бы не смог. Те глаза, что раньше так внимательно и так нежно смотрели на него. Он плохо помнил, как попал в «Белую дверь». Все его воспоминания превратились в кашу, в которой он не хотел и не мог копаться. Но терапия… если, конечно, её можно было назвать этим словом, помогла. Он вспомнил то, что было раньше, но до сих пор так и не смог ответить на вопрос, что из этого было реальностью. Он помнил, как сидел за барной стойкой и вливал в себя коктейли, пытаясь заполнить алкоголем пустоту внутри. Как заиграла мелодия и на сцену вышла певица. Как бармен протянул ему пистолет. Как он выстрелил себе в висок — тогда это казалось единственным выходом. Как этот проклятый детектив забрал его воспоминания… тогда, кажется, он сломался во второй раз. Как он сидел в участке. Как убил — «нет-нет-нет, этого просто не могло быть!» — полицейского. Как попал в «Белую дверь». Как встретился со своей испорченной душой. Боб не знал, кем или чем было то, что он видел. Чёрная изломанная сущность смотрела на него из зеркала, пытаясь дотянуться дрожащими тёмными руками. Когда он прикоснулся к ней, всё его тело словно пронзил электрический разряд. Он словно окунулся в ледяную воду, и, казалось, даже сердце на мгновение перестало биться. Испорченная душа просилась на волю, и он позволил ей это сделать. Терять ему было больше нечего. Сара обещала, что его воспоминания снова вернут свой цвет, и это действительно случилось. Они, дьявол их побери, на самом деле смогли это сделать. Они вернули то, что забрал грёбаный Дейл Вандермеер. Боб снова воссоединился с самим собой, но по-прежнему не понимал, в эпицентре чего оказался. Кубы воспоминаний, испорченные души, Вандербумы, чей род, казалось, был проклят… всё было окутано зловещей тайной, которую разгадать не получалось. Это было вне человеческого разума. Он мог бы радоваться, что выбрался, но вместо этого Боб старался разобраться. Он даже написал книгу «Ложные обвинения», в которой в завуалированной форме говорил детективу Вандермееру, что помнит о том, что он сделал. Он пытался поговорить с ним, но детектив неизменно уходил от разговора. С того самого дня в полицейском участке они больше не встречались. И хотя Боб хотел увидеть Дейла, он отчаянно боялся услышать подтверждение тому, о чём старался даже не думать. Ведь в тот злополучный день кто-то убил полицейского. Боб знал, что, скорее всего, это был именно он. Или его испорченная душа. Неважно. Ему безумно хотелось утопить эти мысли в алкоголе, но в голове сразу же всплывали воспоминания о вечере в театре. Вино становилось горьким на вкус, и всё, что у него оставалось — фантомная боль в виске в месте, куда пришёлся выстрел. Боб помнил человека с головой оленя — или это был настоящий олень, он не знал. Грань между реальностью и болезненными иллюзиями становилась тоньше, особенно когда обычная жизнь превращалась в пародию на себя саму. Всё это было сплетено толстыми нитями, складываясь в одну общую картину, в центре которой была его Лора. Обычная девушка, которой не повезло родиться в проклятой семье. Он продолжал видеть её во снах. Кошмары стали редки, и обычно Лора просто стояла и смотрела на него. Иногда они находились в парке, где встретились впервые, и она показывала Бобу рисунок малиновки. Но каждый раз, когда он пытался взять его в руки, сон обрывался. После он долго лежал в кровати, стараясь собрать мысли обратно и чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Он скучал. Безумно скучал, но больше не стремился отправиться к ней любой ценой. Боб свыкся со своей жизнью, устроился на новую работу, завязал новые знакомства и даже подумывал о том, чтобы купить собаку. В последнее время он начал набирать вес, и долгие пешие прогулки должны были исправить положение. Тем более, что дома перестало бы быть так одиноко. Он возвращался в квартиру после очередного рабочего дня, когда нашёл в своём почтовом ящике письмо. Сердце тут же забилось быстро-быстро, когда Боб брал в руки конверт. Он готов был поклясться, что бумага пахла ей, но это было похоже на безумие. Он знал её аромат, непохожий ни на один другой, и его руки дрожали, когда он пытался разорвать конверт. «Боб». Это был её почерк. Боб зажмурил глаза до появившихся цветных пятен перед ними и покачал головой. Нет. Нет. Он снова сходил с ума, цепляясь за призрачные фантазии отчаявшегося мозга. Это всё могло закончиться либо очередной попыткой суицида, либо возвращением в клинику, о которой он не хотел вспоминать. Лучшее, что он мог сделать — выкинуть письмо и навсегда забыть о его существовании. Но вместо этого Боб открыл глаза и продолжил чтение. Плевать, что будет потом. «Прости, что так легко сдалась и не пыталась бороться. Прости, что заставила тебя страдать. Если бы я тогда знала то, что знаю сейчас… Прошлое никогда не умирает, оно даже не прошлое. Воспоминания — это жизни. Наши жизни. Твоя и моя. Их можно изменить. Ржавое озеро — это мои начало и конец, и я бы хотела уехать и никогда больше не возвращаться. Мне очень жаль, что всё сложилось именно так. Боб. Я знаю, что тебе пришлось тяжело. Знаю и безгранично сожалею об этом. Я думала, что разрывая наши отношения, спасаю тебя, но в итоге всё получилось лишь хуже. Надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь простить меня. Надеюсь, что это случится в этой жизни, а не следующей. В любом случае, я всегда буду любить тебя. И ждать. Лора». Письмо выпало из его мигом ослабевших пальцев, стоило Бобу дочитать до последней строчки. Сердце сдавило чем-то тяжёлым, так, что стало даже больно дышать. В том, что это писала она, не было никаких сомнений. Каждая строчка была пропитана Лорой, была ей, и ему казалось, что он слышал её голос всё то время, пока читал. Это было нереальным, но душой Боб уже верил, что его любимая писала ему с того света. Даже если это значило, что он умер сам. Он бессильно опустился на пол рядом с почтовыми ящиками. Прижал колени к груди и закрыл лицо руками. Он не знал, о чём думать. Вся его жизнь снова рушилась, и он мог лишь наблюдать за происходящим. Тогда, когда, казалось, он с огромным трудом всё склеил, оно начинало ломаться, расползаться по трещинам. Интересно, что бы на это сказала Сара… она выглядела счастливой, когда он уходил. Словно была рада, что смогла помочь. Возможно, так оно и было на самом деле. Боб вытер невольно набежавшие слёзы ладонью. Не хватало ещё, чтобы кто-то из соседей пришёл проверить свой ящик и обнаружил его сидящим на полу и плачущим. Надо было вставать, но силы ещё не вернулись. Письмо Лоры перевернуло мир с ног на голову, и он не знал, чему верить. На его плечо опустилась чья-то ладонь, и на секунду, показавшейся бесконечностью, сердце Боба забыло, как биться, и остановилось. Он прекрасно знал, чья это была рука. И сейчас эта рука казалась невозможно живой и так знакомо тёплой, что ком подступил к горлу. — Ло… ра? Её глаза были такими же голубыми, как и в тот день, когда она сидела напротив и говорила о том, что их отношения закончены. Светлые волосы падали на лоб, и она привычным жестом убрала их. На Лоре было то же платье, в какое был одет её труп, и на мгновение Бобу показалось, что он видел на нём кровь. Она была прежней, и в то же время другой. Странно видеть умершего человека. Но жизнь Боба давно перестала быть нормальной. — Боб. Она улыбалась, и улыбка эта разбивала на мелкие осколки неумело склеенные части его души, одновременно собирая их обратно. Он умирал и возрождался в одно и то же мгновение, и не было чувства прекраснее, чем это. Он дотронулся до её руки. Тёплая. — Я… скучал. — Я тоже. — Меня уволили. Он не знал, зачем сказал это, слова сами сорвались с его губ. Непросто подобрать тему для разговора, когда неожиданно встречаешь ту, что успел похоронить. — Жалко это слышать. Но она улыбалась. Самой грустной и светлой на свете улыбкой, которую Боб давно не видел. И он не выдержал. Резко поднявшись, так, что закружилась голова, он подошёл к ней и прижал к себе. Он ощущал аромат её кожи, чувствовал щекочущие прикосновения волос, слышал шёпот. Она казалась пугающе реальной, и в эту реальность хотелось верить. — Прости меня, я… это я во всём виноват. — Нет. Боб. Ты ни в чём не виноват. Она повторяла это снова и снова, а он лишь кивал, не решаясь возражать. Ему казалось, что тогда она исчезнет, растворится в его руках, и эту потерю он уже не переживёт. Вместо этого он продолжал сжимать Лору в объятиях, наслаждаясь теплом, которого был лишён долгое время. Слишком долгое время. Она не исчезла ни тогда, ни через день, ни через неделю. Лора не говорила о том, что ей пришлось пережить и что значил её уход. Они не обсуждали Вандербумов, Ржавое озеро, детектива Вандермеера, кубы воспоминаний, испорченные души и прочее. Вместо этого они говорили о фильмах, книгах, всём том, что оба пропустили. Она — потому что была мертва. Он — потому что после её смерти был мёртв тоже. Боб не знал, смогла ли Лора вернуться, или же это его жизнь закончилась, и он смог найти её по ту сторону. Не знал, была ли их встреча реальностью или очередным порождением его больного мозга. Были ли они знакомы или он всё это придумал. Он лишь знал, что она была рядом, и что теперь рядом не было никого и ничего, что могло бы их разлучить. Он в первый раз с того страшного осеннего дня мог дышать полной грудью и не чувствовать боль в сердце. Он наконец нашел её, и всё другое было абсолютно неважным. Возможно, Лора ошибалась, и прошлое было лишь прошлым, которое не изменить. Но у них было будущее. И настоящее. Этого хватало, чтобы Боб чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Чувствовал себя, наконец-то, живым.Чудесным образом ты меня меняешь, даёшь силы. Я горю ярче солнца, пока не стану самим собой. И твоя любовь тому причина.