И однажды... все изменилось...

— Добрый вечер, мистер Бут, — елейным голосом окликнул Румпельштильцхен вошедшего. Тот замер, явно изначально не заметив его, а потом медленно обернулся. «Нет, точно не Бей», — окончательно уверился он, впервые вблизи рассмотрев «нежданного» в этом городе гостя. Этот мужчина был бледен, волосы были не того оттенка, как и глаза, которые, как он уже знал, были голубыми. Внутри себя он ощутил странную смесь облегчения и чуточку разочарования. Соберись! — Д-добрый, — заикаясь ответил «Бут», а потом нахмурился и слегка несфокусированным взглядом посмотрев на него, добавил: — Ч-что вы здесь делаете? Это вообще-то мой номер. — Да что вы говорите? — с деланным удивлением сказал в ответ Голд и, подняв рисунок, ехидно закончил: — А это мой кинжал. После чего стал следить за реакцией «писателя». Раз у того было изображение кинжала, значит он имел хоть какое-то представление о Заколдованном лесе, и о нем должно быть слышал. Судя по тому, как мужчина напротив еще сильнее побледнел и нервно сглотнул, он прекрасно знал кто Голд такой. — Вы помните… — словно в подтверждение догадки Темного, выдохнул тот. «У меня прямо дежавю», — мрачно подумал Румпельштильцхен, как не так давно он вел похожую беседу с Безумным Шляпником. Но ему было не до бесед. После разговора с Эммой, у него внутри и так все кипело, и терпение еще и на Бута у него просто нет, поэтому он сделал пару стремительных шагов в сторону мужчину, и рявкнул тому в лицо: — Как видишь. Но у меня нет времени, да и настроение сегодня у меня не отличается радужными красками, поэтому отвечай мне четко и быстро. Кто ты? Но кажется, алкоголь, запах которого он почувствовал, подойдя ближе придал Буту решимости и тот упрямо вскинув голову, сказал: — С чего бы мне это делать? Вы ворвались в мой номер и… Больше договорить он ничего не успел, потому что Румпельштильцхен, потеряв остатки самообладания, ударил его тростью прямо под коленку, и он с задушенным стоном упал на пол. Перевернувшись на спину, Август хотел было привстать, но кончик трости, уткнувшийся ему прямо в кадык, остановил его. «И впрямь не радужное…» — истерично подумал он, смотря в лицо нависшего на ним Темного. И без того темные глаза колдуна в полумраке комнаты были похожими на наполненные тьмой колодцы, а губы того были искривлены в жутком оскале, отчего у Августа поджилки затряслись. — Я-я… Я — П-Пиноккио, — трясущимися губами еле слышно выдохнул он, мысленно извинившись перед отцом за то, что он такое разочарование. — Ха, — подняв брови, произнес Румпельштильцхен, немного ослабив давление на прижатой к его горлу трости. — Не такой уж ты и «Храбрый, благородный, и бескорыстный», как завещала тебе эта маленькая голубая букашка, а? Бывшая марионетка стыдливо прикрыла глаза. А вот Румпельштильцхен был удивлен. Он ожидал услышать все, что угодно, кроме этого. Ведь на момент наложения Реджиной проклятия, если он не ошибается, Пиноккио был ребенком, так как же он оказался здесь? Взрослый? Он ведь явно попал сюда не посредством проклятия, но попасть сюда по другому невозможно. Бобы? Он даже не брал их в расчет, ведь он как никто знает, что их больше не осталось. Если только… — Ха, — вновь произнес Румпельштильцхен, и усмехнувшись, добавил: — У вас похоже это семейное, хм-м-м? Август, то есть Пиноккио, вскинулся и прошипел: — Не трожь моего отца, колдун. Он здесь… — Так как же ты попал сюда, если не с помощью своего отца? — перебив его, сказал Румпельштильцхен, вновь нажав тростью тому на кадык. — Ты же пришел сюда через шкаф, как и Эмма, если я не ошибаюсь? Но насколько я знаю воспользоваться им мог только один человек… — Два, — обреченно прохрипел Пиноккио. — Через него могли пройти двое. «Двое…» — с растущей злостью в груди подумал Румпельштильцхен, понимая, что Эмма могла вырасти, хотя бы с одним из своих родителей, а не скитаться по приютам никому ненужной сиротой. Она могла вырасти с любящим её человеком, а не в одиночестве. Чета Прекрасных всегда была буквально переполнена любовью и уж единственное свое дитя, если бы даже ее растил только один из них никогда бы не знало недостатка в обожании и родительской любви. — И твой чертов отец отправил тебя? Вместо того, чтобы ваша новорожденная принцесса попала сюда в любящих объятиях хотя бы одного из своих родителей, твой папаша послал тебя?! — уже под конец крикнул Румпельштильцхен, со всей силы вдавив конец трости в горло бывшей куклы, пока не услышал от того задушенные хрипы, но насладившись болью на его лице, все же убрал трость. Пиноккио тут же сделал благословенный вздох, и настороженно посмотрел на него, но промолчал, ведь крыть ему было нечем. Они с отцом и впрямь обманули королевскую чету, не сказав им, что шкаф может перенести двоих. — Почему ты следил за Эммой? — прорычал Румпельштильцхен, угрожающе сверкнув глазами. Пиноккио закусил губы, но понимая, что врать смысла не видел, поэтому вздохнул и сипло ответил: — Я обещал, что буду за ней присматривать, но… — …Но ты явно не справился со своей задачей, — фыркнул Румпельштильцхен. Пиноккио сердито зыркнул на колдуна. — Я сам был ребенком! Чего вы ожидали?! Румпельштильцхен смерил его насмешливым взглядом, и сверкнув золотым зубом, ехидно сказал: — От глупой деревяшки, как ты? Ни-че-го. Но вопрос мой был не в этом. Я перефразирую, чтобы до твоего ничтожного, окутаного дымкой алкоголя разума дошло. Ведь ты, как я понимаю, должен был убедиться, чтобы она приехала сюда, так? Дождавшись кивка от Пиноккио, он продолжил: — Ну, она уже здесь, поэтому, что тебе нужно от Эммы сейчас? — А вам? — дерзко спросил в ответ Август. — Надеюсь не её первенец? За что тут же поплатился, получив тростью по ребрам. — Дерзишь, мальчишка? Неужто твой отец не предупреждал, что переходить мне дорогу — себе дороже, хм-м? — протянул Румпельштильцхен, тряхнув головой. — Ладно, раз не хочешь отвечать — не отвечай. Я все равно не допущу, чтобы ты и на метр к ней подошел. Лучше ответь-ка мне вот на что, — и вновь подняв руку в которой был все еще зажат найденный им рисунок, он добавил: — Откуда у тебя это? Пиноккио поднял бровь и, прикинувшись дурачком, невинно спросил: — Листок бумаги? Увидев, как Темный прищурился, он тут же замахал руками, и нервно воскликнул: — Ладно, ладно. Я его нашел. Что было в принципе правдой, ведь рисунок, он стащил из вещей Бейлфаера, когда залез в номер мотеля, где тот как раз тайком обитал с Эммой. Но такой ответ, очевидно, не очень-то устроил колдуна, и очередной пинок по ребра не заставил себя ждать. — Ты что, бревно, издеваешься надо мной? — рыкнул Румпельштильцхен и, наклонившись, грубо схватил Пиноккио за лицо, и сильно сдавив тому челюсть, сквозь зубы произнес: — У меня сегодня не лучший день, марионетка. Поэтому советую больше не юлить, а отвечать на мои вопросы, иначе твое тело никогда не найдут, понял меня? Пиноккио сглотнул, и быстро кивнул, понимая, что более злить мага небезопасно для его жизни, которую он очень уж не хотел потерять. — Чудесно. А теперь… — Бейлфаер, — еле слышно выдохнул Бут. — Я нашел рисунок у него. Румпельштильцхен почувствовал, как от звука имени его сына сердце на миг остановилось, а потом забилось, словно колибри, и он благоговейно выдохнул: — Бей… Услышав из уст куклы подтверждение того, что его мальчик и впрямь был здесь, наполнило его радостью и теплом. Он жив… Мой мальчик… — Ты знаешь Бея? Откуда? Где он?.. — быстро выпалил он, продолжая сжимать челюсть Пиноккио. — Ну?! — Да, да, з-знаю, — просипел тот, а потом поморщился, и добавил: — То есть, почти. Видел его пару раз. Случайно. А где он сейчас понятия не имею. Правда. Сердце Темного упало. А чего ты собственно ожидал? Что он где-то неподалеку? Ждет встречи с тобой? Не смеши. Радуйся, что теперь хотя бы знаешь, что он жив… Он прикрыл глаза и, сделав глубокий вдох, открыл их. — Хорошо, где он сейчас, ты не знаешь. А видел в те «пару раз» ты его где, сказать мне можешь? — тут он замер, и прищурившись добавил: — Или… Ты за ним следил, да? Пиноккио застыл. — Я следил не за ним… — убитым голосом прошептал он, чувствуя, как вновь подвел своего создателя и родителя, да и Эмму, чью безопасность ему доверили. — …я следил за Эммой. Румпельштильцхен растеряно поморщился. — Что? Причем здесь мой сын? Бут вновь сглотнул. — Он… Он был с ней… — еле слышно прошелестел Пиноккио. Румпельштильцхен выпустил лицо марионетки из своей хватки, отчего тот ударился своим многострадальным затылком об деревянный пол, но ему было плевать. Его сын был с… с Эммой?.. Нет… Его разум вдруг посетила одна безумная, невероятная мысль, в которую он с трудом мог поверить или принять. — Когда он… Он был… с… с ней? — охрипшим голосом спросил он, ощущая, как в его легкие внезапно перестал поступать кислород. Прости меня, Эмма… Прости, отец… — Он… Я… — начал заикаться Пиноккио, но под горящим от ярости взглядом черных глаз, устало выдохнул: — Около восьми месяцев назад… Ребенок Эммы… Он его… — Отец… — едва слышно закончил Темный. В ушах у него зашумело, а руки задрожали. С трудом разогнувшись, он оперся на трость, не чувствуя силы в ногах, которые стали неожиданно ватными. — Если еще хоть кому-то об этом расскажешь, я тебя убью, — сделав над собой усилие, грубым голосом сказал Румпельштильцхен, и не обращая больше внимания на Бута вышел из номера на негнущихся ногах. Оказавшись в пустом коридоре, он, ощущая, как земля под ногами стремительно стала набирать скорость, и последних сил доковылял до банкетки стоящей неподалеку, и рухнул на нее. Крепко сжав рукоять трости руками, он закрыл глаза, и прислонился к похолодевшим пальцам лбом. Бей… Бей — отец мальчика, которого под сердцем носит Эмма… Моя Эмма… Румпель не знал, что ему делать, то ли радоваться, то ли плакать. С одной стороны, его сын жив и явно здоров. С другой, он явно вырос не самым лучшим человеком, ведь если верить Эмме, он предал её и бросил. Как и ребенка… Своего сына… Его внука… Господи! У него будет внук! …Которого Бей бросил, прежде чем тот успел сделать свой первый вздох… От иронии судьбы из его губ против воли вырвался тихий смешок. Кажется, в нашей семье все сыновья обречены быть брошенными своими же отцами… От этой мысли его руки против воли сильнее стиснули рукоять трости. «Нет, этого не будет. Мальчик Эммы никогда не попадет в этот порочный круг», — твердо решил Румпельштильцхен. Как же все запуталось… Бей жив, и скоро станет отцом ребенка, которого вот-вот родит девушка, которая без особого труда украла его сердце. Трудно в таком себе признаваться, но при мысли о его сыне с Эммой… Уродливый зеленый монстр под названием ревность поднимал свою голову в глубине его черной души, и даже хихикал от радости, стоило ему вспомнить, с каким неприятием Эмма говорила о Бейе, или Ниле, как вероятно его сын стал себя здесь звать. К тому же… Он уже и так хотел, чтобы Эмма со своим сыном остались с ним, а теперь выяснилось, что её ребенок ему не чужой и в жилах мальчика течет его кровь… Противоречивые чувства просто раздирали его сердце и душу. Он и сына хотел увидеть, но с другой стороны… Ему вдруг захотелось оттянуть эту встречу, чтобы Эмма и её малыш не покидали его самого. Это было эгоистично, но он ничего не мог с собой поделать. «Хватит! Эти метания ничего не решат. Сначала нужно с самой девушкой поговорить и все ей объяснить насчет Белль, а потом же решать, что дальше делать…» — глубоко вздохнув, подумал Румпельштильцхен и, собравшись с духом, встал с банкетки. После чего медленно пошел прочь из гостиницы, пока его кто-нибудь здесь не увидел.