***
— Милорд, куда вы? Остановитесь, я пожалуюсь Вашему отцу! — гувернер бежал за нами, высоко вскидывая ноги. А мы, смеясь, неслись по вересковой пустоши, уиппеты обгоняли нас и останавливались, поджидая. Нам было двенадцать, и мы сами были как эти борзые — худющие, длинноногие, готовые, как и они, в любой момент рвануть с места и нестись сломя голову неизвестно куда, без цели, просто потому, что нужно куда-то выплеснуть избыток энергии. И мы сбегали далеко-далеко, туда, где вересковые поля обрывались у озера. Конечно, нам было строго запрещено купаться без взрослых, но… И так уже попадет. И мы плескались в холодной воде до тех пор, пока зубы не начинали плясать ирландский стэп, прикусывая посиневшие губы. Потом мы сохли, сидя спина к спине, и грелись теплом друг друга. Влезали в такую лишнюю, надоевшую одежду и тащились домой, предчувствуя неизбежную кару. Я любовался на мокрые завитки на твоей шее — мои непослушные патлы после купания торчали ежиными иглами — и думал о том, что отец снова всыплет мне так, что я не смогу сидеть пару дней, приговаривая, что негоже сыну садовника якшаться с молодым милордом, панибратство с господами еще никого до добра не доводило! Тебя, конечно, розгами по голому заду не секли, но кто знает, что было лучше — получить порку один раз и сбежать во двор, почесывая зудящие ягодицы, или три дня сидеть в классной комнате, по триста раз выписывая каллиграфическим почерком «Я плохо вел себя и должен получить заслуженное наказание». Я дразнил тебя, сидя на ветке дуба за окном и корча рожи, кидая в стекло яблочные огрызки. Гувернер злился, а ты показывал мне язык, за что получал в наказание еще страницу нудных поучений. Но потом тебя все же отпускали на волю, и мы снова, взяв с собой бешено виляющих всем телом уиппетов, неслись куда-то наперегонки с ветром. И думали, что так будет всегда.***
— Прескверное дельце, прескверное, если не сказать хуже, — проворчал Сквирк, делая знак лакею налить еще чаю. Лакей взялся за чайник, не скрывая своего недовольства: судя по яркому аромату, чай был дорогой — дюжина пенсов, не меньше — однако Сквирк хлебал его, словно бульон из картофельных очистков. Сквирк сжал медвежьей лапой хрупкий фарфор, однако на этот раз чаю не суждено было добраться до сержантских губ. Глаза Сквирка расширились, он брякнул чашку на скатерть мимо блюдца. — Вы… — начал он, тыча пальцем Холдену в область сердца. — У вас там… кажется… кто-то есть. Куртка Холдена и вправду дергалась, будто живая. Вскоре оттуда раздался ворчливый писк и недовольное хрюканье. — Засиделась, да? — ласково спросил Холден, расстегивая пуговицы. Из внутреннего кармана вскоре показался черный нос размером с сахарный кубик, потом острая пушистая мордочка — а уже в следующую секунду ее обладательница черно-белой молнией метнулась прочь: проскакала по столу, обогнув кружки чая, прошмыгнула вдоль стеллажей с книгами, скользнула вверх по каминной полке и наконец устроилась на массивной многоярусной люстре, заставляя ее чуть качаться и перешептываться хрустальными подвесками. — Она всегда так на новом месте, — извиняющимся тоном сказал Холден. — Страшно любопытна, все нужно исследовать — и пусть весь мир подождет. Вивьен, любезная, потрудись спуститься, ты заставляешь уважаемого человека нервничать, — добавил он, кивая в сторону лакея, что стоял, в ужасе закатив глаза к люстре и сложив руки молитвенным жестом. Немного подумав, Вивьен спланировала с хрустального произведения искусства и мягко скользнула Холдену в руки. — Не могу поверить, что забыл про вашего дрессированного хорька — она же тоже легенда сыска, — усмехнулся Сквирк. — Хотя что тут удивительного? От ужасов, что я навидался в этом доме, и родного шефа позабудешь. — Вернёмся же к этому, — сказал Феррье с нажимом. — Потрудитесь описать, какого именно ужаса вы здесь навидались. Сквирк решительно отставил чай. — Приехали мы с Джефри — это мой младший сержант — на рассвете. Все в доме были на ногах, бледные и зареванные, все еще в ночных платьях. Лакей повел меня сразу в подвал — ох и воняло там… Ковер мокрый от крови… Два дохлых пса, представляете? — Это вы про лорда Грэма и его сына? — фыркнул Холден, аппетитно уплетая небольшую горку сэндвичей с огурцом и делясь хлебом с Вивьен. — Помилуйте, — скривился Сквирк. — К этим двоим я еще и не подошёл. — То есть кровь, мясо, глаза в стакане, что вы упоминали ранее, — все это от животных? — уточнил Феррье, удерживая чашку с чаем двумя пальцами. Тарелка с едой напротив него оставалась нетронутой. Сквирк неопределённо кивнул лысой головой. — Ну почти. В глубине комнаты лежали они — отец и сын. У каждого — пуля точнехонько в сердце. — Кто в этот момент был в доме? — Младший сын лорда Грэм, — сказал Сквик, загибая палец. — Удивительный мерзавец, — добавил он вполголоса, а потом продолжил ровнее: — А также слуги: дворецкий Мейсон, этот вот лакей, новый садовник, экономка, кухарка и горничная. — Есть подозреваемые? — А кого тут прикажете подозревать? Ангелом лорд Грэм не был, компаньонов обдуривал, слуг третировал, сына младшего, говорят, в строгости держал. Однако следов нет, отпечатков пальцев нет, орудие убийства не найдено. И что самое неприятное — подвал был заперт изнутри. Дверь, окно — все закрыто, я первым делом проверил. Так что вся надежда на вас, гости столичные. Нужно, так сказать, свежее решение. Разве что, надеюсь, в этот раз обойдётся без увечий при исполнении долга, — он дернул подбородком на плечо Холдена. — Хотелось бы, — любезно улыбнулся Феррье, отпивая ароматного чая.***
Нам пятнадцать. Забавно — мы родились в один день, младший сын хозяина поместья и единственный ребенок садовника. Мне родители подарили велосипед — красивущий, пусть не самый дорогой, но новенький, с хромированным рулем и блестящей черным лаком рамой, а тебе… тебе не подарили ничего. Твой отец и старший брат уехали в столицу две недели назад и возвращаться в ближайшее время не планировали, оставив тебя на попечение гувернера и слуг, а мать умерла много лет назад. Я выглядел глупо, когда, гордо придерживая своего железного коня за руль, поинтересовался, что подарили тебе. Ты ничего не ответил, только криво улыбнулся, а я, сын прислуги, в этот момент почувствовал себя напыщенным богачом, разряженным в золото и шелка, пришедшим в сиротский приют похвастаться своим счастьем. Конечно же, мы катались на нем по очереди. И иногда — вдвоем. Мне так нравилось даже больше, чем владеть велосипедом в одиночку. Ты залезал на сиденье и обхватывал меня руками за пояс, а я крутил педали, чувствуя твое тепло через тонкую ткань рубашки, и мне хотелось орать от счастья. А однажды, когда была твоя очередь кататься, ты отпустил руль и расправил руки, как крылья — наверное, ты думал, что если ехать быстро‑быстро, то можно взлететь вверх, в синее летнее небо. Но так бывает только в сказках. Ты упал и расшиб колено в кровь. Зажмурив глаза, ты уверял меня, что все хорошо, а я, поняв, что ты боишься крови, сделал так, как всегда делал мой отец — сорвал с ветки липовый лист, поплевал на него и приложил к ссадине. «Сейчас подую — и все пройдет» — сказал я, шутя, и наклонился к твоей коленке. И поцеловал. Сам не знаю, почему. Ты изумленно вскинул на меня глаза, а я клюнул тебя в губы и отбежал, с размаху упав в придорожную траву. Мне было сладко и стыдно одновременно. Я не понимал новых для меня чувств и лежал лицом в траву, пока не услышал, как ты подошел ко мне, ведя велосипед за руль. «Пойдем» — тихо сказал ты. Мы шли по разные стороны велосипеда, боясь взглянуть друг на друга и увидеть в глазах напротив отражение своих желаний. И только перед воротами поместья, за плотной зеленой оградой, ты остановился, посмотрел мне в глаза и на секунду прикоснулся длинными породистыми пальцами к моей шершавой ладони: «Приходи завтра».***
— Итак, ваше мнение, мой друг? Холден зевнул сквозь сжатые челюсти. Они уже который час вели допрос, и бессонная ночь начинала отдаваться в затылке пульсирующей головной болью. — Не знаю, зверинец какой-то. Экономка — крокодилиха в засаде, дворецкий — голодный падальщик, лакей — тупой страус, кухарка — стареющий гиппопотам. Вот с новым садовником не могу определиться: вроде верблюд верблюдом, но уж больно на рожу хорош. Взгляд какой-то… мягкий, что ли, липкий — будто уже обтрогал всего. А главное — толку-то от них? Все спали как убитые, ничего не видели и не слышали. Феррье неопределённо хмыкнул и подкрутил усы. — Да, тут вы правы, добиться от них откровенности не удалось. Чего-то они все боятся… Продолжая вашу меткую метафору, в этом зверинце кто-то есть. Кто-то столь страшный, что одна лишь тень — его или ее — затыкает им рты. Холден оживился: — У вас есть подозрения? — Для подозрений пока рано, однако любопытно, что молодого лорда никто так и не решился разбудить на допрос. — Считаете, нам стоит ждать льва? — Лев далеко не самый опасный зверь в природе. Песочный паук, к примеру, размером не больше ладони ребенка, а умереть от его укуса можно за две минуты, если не ввести противоядие: яд поражает самое сердце. Старинные часы ударили трижды — гулко, зычно, словно похоронный колокол, и Холден вздрогнул. Вивьен, сидящая в нагрудном кармане его куртки, вздернула мордочку. — Вы в порядке, друг мой? — забеспокоился Феррье. — Может, приляжете? — Не стоит, дружище. Уже почти не болит. Кто там у нас следующий?***
Горничная мисс Лемон была крошечной перепелочкой в сером вязаном платье и белом переднике. Она сидела на самом краешке кресла, а руки ее лежали на коленях, словно два поломанных крылышка. — В тот вечер все было как обычно, — говорила она еле слышно. — Я приготовила господам кровати, разожгла камины, принесла грелки. Как обычно, приготовила подвал… Феррье остановил ее. — Вот тут будьте любезны поподробнее, дорогая. — Я… я… — пролепетала девушка; казалось, она сейчас расплачется. — Раз в неделю лорд со старшим сыном заседают… заседали в подвале. Обсуждали важные дела, беспокоить их до утра было строжайше запрещено. Я с вечера мыла пол и ставила свечи — только и всего. — И в ту ночь? — В ту ночь господа изволили отбыть в подвал как обычно, разве что… — она осеклась. Взгляд ее метнулся к двери. — Разве что что? — улыбнулся Феррье. Чуть подождав, он подался вперед и по-отечески взял ее руку. — Уверяю вас, мадемуазель Лемон, здесь вам ничто не угрожает. Можете довериться мне. Девушка глядела в пол. Оборки на переднике вздрагивали при каждом ее вздохе. Наконец она подняла полные слез глаза: — В тот вечер… лорд приказал поставить вдвое больше свечей. И привести и посадить на цепь Винтера и Джолли… — Она всхлипнула. — Я знала, я чувствовала, что они замышляют… Я пыталась предупредить… Но когда увидела, как они тащат… Дверь скрипнула и мисс Лемон подпрыгнула на стуле. Глаза ее расширились, позволяя слезам брызнуть на щеки. Стоящего на пороге человека вполне можно было бы назвать львом: ледяной взгляд, высокомерная осанка, чуть растрепавшаяся от сна грива золотых волос; разве что для царя этого зверинца он был слишком тонок, а под глазами у него залегли слишком усталые тени. И все же выглядел он почти по-королевски: несмотря на поздний час, приталенный сюртук цвета берлинской лазури сидел на нем безупречно, домашние серые брюки были идеально отутюжены, рубашка — накрахмалена; рубиновая брошь в шёлковом шарфе смотрелась горящим звериным глазом. — Лорд Даррелл Грэм, как я догадываюсь? — сказал Феррье, поднимаясь. Даррелл неспешно осмотрел комнату. Феррье удостоился внимания на пару секунд, Холдену же досталось и того меньше. Когда надменный взгляд остановился на мисс Лемон, та вскочила с кресла, словно ошпаренная, и присела в глубоком реверансе. Заложив руки за спину, Даррелл двинулся к освободившемуся креслу. — Какая редкая проницательность, — сказал он тоном, столь привычным к сарказму, что любой другой на месте Феррье не усомнился бы в искренности сказанного. — Надо же, слухи о великом сыщике оказались правдой. Поздравляю. Холден сложил руки на груди, будто опасаясь, что при дальнейшем общении с лордом он может не сдержаться. — Мы еще не закончили с мисс Лемон, — сказал он угрюмо. Даррелл поглядел на него в изумлении. — Вы предлагаете мне… ждать? Феррье примирительно улыбнулся. — Разумеется, нет. — Он обратился к мисс Лемон: — Если позволите, дорогая, мы продолжим с вами в другой раз. Идите и выпейте чаю — вам нужно успокоиться. Горничная просеменила к двери и вскоре исчезла в темноте коридора, Даррелл же в это время устроился в кресле: подложил под спину подушку, опустил руки на подлокотники, закинул ногу на ногу. — Ну, задавайте ваши вопросы. Не зря же я поднялся посреди ночи. Феррье улыбнулся своей самой любезной улыбкой. — Расскажите о том, что произошло. — Нечего рассказывать. Я ушел в комнату почти сразу после ужина — спросите слуг, они подтвердят. Читал книгу, потом заснул, а проснулся уже от криков и стука в дверь. Это был Мэйсон, я последовал за ним в подвал и увидел… — он красноречиво развёл руками, затянутыми в высокие манжеты. Феррье задумчиво кивнул и подкрутил усы. — Вы знали, что ваш отец и брат делают в том подвале? — Нет. Я знал, что они что-то обсуждают, но не спрашивал. — Почему вас туда не звали? Даррелл погладил длинными бледными пальцами искусную вышивку обтянутого шелком подлокотника. — Мой отец… был человеком привычек. Он придерживался своих предпочтений во всем: в выпивке, в еде, в породе лошадей. В сыновьях тоже. Феррье прищурился. — Неужели вам было не интересно? — Интересными бывают дамские романы, мистер Феррье, или результаты теннисного сета. Что же касается чужих секретов, мне никогда не было до них дела. Мы жили параллельными жизнями, и всех это устраивало. — Правда ли, что вы три раза пытались уехать из поместья и перебраться в столицу, и три раза возвращались с полдороги? Даррелл вскинул голову. Казалось, на секунду он потерял самообладание. — Откуда вы знаете? — У меня есть свои каналы. Итак, правда ли это? — Теперь уже не важно… — Это не ответ на вопрос, — вмешался Холден, глядя на Даррелла в упор. Даррелл опустил глаза к огню. — Возможно, когда-то я мечтал выбраться из клетки, мечтал о свободе, — сказал он негромко. — Но судьба распорядилась иначе. Теперь я — хозяин клетки. Какая ирония. Часы пробили четыре раза — Феррье дождался последнего удара и встал. — Благодарю вас, лорд Грэм. Думаю, самое время нам с мистером Холденом осмотреть подвал. Даррелл сглотнул и остался сидеть в кресле. — Не буду вам мешать. Подвал пах кровью, испражнениями и почему-то жженым сахаром. Основную грязь уже убрали: кровь затерли, тела лорда и его сына отнесли в комнаты, так что осмотр был достаточно быстрым. Феррье проверил задвижку на окне и замок на двери, понюхал натыканные всюду огарки свечей, пошаркал носком туфли по полузатертым рисункам на каменном полу и наконец остановился перед большим каменным алтарем и возвышающимся над ним перевернутым распятьем. Точнее, крестом. Тот, кто должен был висеть на нем, похоже, давно покинул это место, оставив лишь обрывки веревок. — Дружище, что тут творится, вы можете мне объяснить? — спросил Холден, разглядывая клыкастые рогатые портреты, развешанные вдоль стен. — Что за чертовщина? — Очень точное слово, — вздохнул Феррье. Некоторое время он стоял, задумчиво разглядывая Вивьен, что сидела у Холдена на плече и вдохновлённо вылизывала лапки, а потом перевел взгляд обратно к кресту. — Судя по пентаграмме на полу, жертвеннику и кресту, в ту ночь здесь вызывали демона. — Демона? — воскликнул Холден, на секунду отвлекшийся от того, чтобы проверять задники картин на предмет тайных сейфов. — Вы это серьезно? — Абсолютно. И это меня несказанно радует. — Почему? — Ведь это доказывает, что в комнате был третий. Три — столько жертв требует демон разрушения. Первыми были собаки — а третьим должен был быть человек, — он продемонстрировал Холдену обрывки веревок, свисающие с перекладины креста. — Главная жертва, которая каким-то образом освободилась посреди обряда. Найдётся она — найдётся все.***
Они вернулись в поместье, когда нам исполнилось семнадцать. Наняли мастеров перестроить старый подвал, в узких окошках которого теперь часто горел свет. Я из любопытства бегал подглядывать, но они заметили и замазали окна черной краской. Я думал — они отошлют тебя учиться в Лондон, ведь ты был уже слишком взрослым для домашнего обучения, но они не сделали этого. Не знаю, о чем они говорили с тобой в кабинете старшего графа, но после этого долгого разговора ты изменился. Напрасно я ждал тебя в наших тайных местах — ты не приходил. Ты теперь вообще не выходил за ворота особняка. Я пытался поговорить с тобой, поймать тебя в саду или в коридорах господского дома, выбирая редкие моменты, когда рядом с тобой никого не было, но все было бесполезно, ты как будто не замечал меня. Как будто не было наших побегов на озеро, разговоров, совместного чтения книг. Как будто мы не мечтали вместе, лежа на вересковом ковре и глядя на фантасмагорические облачные фигуры в небе. Как будто ты не отвечал на мои неумелые поцелуи и не прижимался ко мне, дрожа от запретных желаний. Теперь ты смотрел сквозь меня и проходил мимо, не проронив и слова. Твой взгляд стал другим. Из него пропал интерес к жизни, теперь ты смотрел внутрь себя. А когда они первый раз вывели тебя из подвала, в твоих глазах был дикий страх. Твои ноги подкашивались, и отец с братом буквально тащили тебя на руках. Я не смел подойти — отец сказал, что теперь мне не позволено бродить по господскому дому и я пробирался в него тайком. Но в ту же ночь я влез на свой любимый старый дуб, с ветвей которого так удобно было подглядывать в окна, и заглянул в окно твоей комнаты. Ты лежал на кровати лицом в подушку и плакал навзрыд, как ребенок. Я позвал тебя, ты поднял голову, вскочил и захлопнул окно прямо перед моей ошарашенной физиономией. А через неделю отца уволили без объяснения причин, и нам было приказано убраться из поместья.***
Холден долго бродил по утреннему саду; Вивьен с удовольствием порезвилась между розовых кустов, напугала ежей, победила всех местных белок. Когда неприветливое осеннее солнце выползло из-за крыши особняка и повисло, зацепившись тусклыми лучами за острые башенки, Холден призывно свистнул. Вивьен привычно юркнула в наружный карман, и он двинулся к дому. Феррье обнаружился в гостиной, у телефонного аппарата. — Да, спасибо, да, — говорил он, прижимая раструб ко рту, — премного благодарен, — а потом повесил трубку и долго стоял, глядя в окно. Наконец он достал из кармана портсигар, поднес длинный мундштук к свече и сделал долгую затяжку. Только тогда он заметил Холдена, привалившегося к косяку. — Ну что, дружище, вы уже знаете, кто убийца? — спросил Холден, глядя на черно-алую точку, горящую на кончике сигареты. Феррье выпустил белесую струйку дыма, словно дракон, еще не решивший, стоит ли добыча огня. — Да. Холден глубоко вдохнул терпко-сладкий запах табака — он всегда мутил голову, а теперь еще и отдавался судорогой в плече. — И вы знаете, как убийца проник в запертую комнату и как потом ушел, заперев дверь снова? Феррье склонил голову: — Да. Холден на секунду прикрыл глаза, пережидая вспышку боли в плече. — Мне попросить Мейсона созвать всех в гостиную? Лорда? Слуг? Сержанта? Феррье сделал еще одну затяжку. Глаза его прилипли к заклепкам на куртке Холдена, туда, где под ними ныл багряный шрам. Наконец он затушил сигарету в серебряную пепельницу. — Думаю, одного лорда Грэма будет достаточно, мой друг.***
Пять лет, пять долгих лет я не мог даже поговорить с тобой. Отец сказал, что если я попытаюсь это сделать, они испортят нам жизнь. Я попробовал сбежать и добраться до поместья, но полисмены поймали меня еще в деревне и вернули отцу, который наказал меня излюбленным способом — розгами по заднице так, что сидеть я не мог два дня. Но, видимо, он что‑то понял, потому что, выпив пинту‑другую пива, бросал пару фраз матери в то время, когда я помогал ей на кухне: «Видел вчера Томаса из поместья. Лорденок, говорит, так за ворота и не выходит». Позже, уже поступив на работу, я приезжал в поместье и пытался хотя бы увидеть тебя, узнать, что они делают с тобой, но так и не смог. Оставалось только платить прислуге из поместья за обрывки сведений: да, ты живешь там… нет, никогда не выходишь за ворота… выглядишь так, словно ночами келпи приходит и увозит тебя на своей спине… нет, это не келпи, это они уводят тебя по ночам в этот проклятый подвал.***
— Я надеюсь, вы успели немного отдохнуть, лорд Грэм. Даррелл уселся в кресло, закинул ногу на ногу. Он держался уверенно, но длинные пальцы на подлокотниках дрожали. — Полно вам любезничать, месье Феррье, — сказал он, скользнув взглядом по Холдену, стоящему у окна. — Вы позвали меня, чтобы обвинить в убийстве, так вот этим и займитесь. Предупреждаю, я не собираюсь ничего говорить. Если вы хотите обвинить меня, вам придется предоставить неопровержимые доказательства. Феррье сел в кресло напротив. — Сначала я думал, слуги молчат, потому что боятся вас — а потом понял, они жалеют вас и боятся выдать… Итак, сколько вам было, когда вы узнали, что ваш отец состоит в секте, почитающей дьявола? — Когда Даррелл открыл рот, он добавил: — Нет смысла отпираться, мисс Лемон видела, как они вели вас в подвал той ночью. Даррелл сжал челюсти. Тусклые лучи солнца пробились сквозь приоткрытые портьеры, высвечивая бледный излом губ. — Семнадцать. — Тогда же вы впервые стали жертвой, которую они приносили своему идолу? — Да. — Почему вы не обратились в полицию? Даррелл бросил горький взгляд: — Разве вы не знаете, что деньги и связи в нашем мире выше полиции? У моего отца было и то, и другое. — Почему вы не уехали? — Когда ты попадаешься хищнику, месье Феррье, ты иногда пытаешься вырваться, грезишь о свободе, но каждый раз понимаешь: твое место займёт другой. Тот, кто тебе дорог. И в такой момент ты возвращаешься — ведь тебе уже нечего терять. Поэтому я раз за разом шел в этот подвал… — Даже тогда, когда мисс Лемон предупредила, что вам грозит смерть? Даррелл покачал головой. — Я не верил, что они решатся на это. Я… моя кровь, мои страдания… были нужны им. В ту ночь они, как всегда, опоили меня. Что-то пели, кричали, мучили хуже обычного… а потом… — Он поднял голову, в глазах его читалась мольба: — Я не знаю, что произошло той ночью, месье Феррье, я клянусь вам. Кажется, я потерял сознание… а проснулся в своей постели. Кто? Кто и каким образом проник в подвал? Кто убил их? Кто отнес меня в комнату и перевязал порезы? Кто?! Феррье грустно улыбнулся. — Тот, кто любил вас все эти годы. Кто не смог забыть, несмотря на расстояние. Кто, попав в госпиталь неподалёку, не смог удержаться от соблазна увидеть вас хотя бы одним глазком, а не найдя вас в комнате, догадался, где стоит искать. Тот, кто имеет в своем распоряжении крошечного незаметного взломщика, что натренирован пролезать в вентиляционные отверстия и открывать и закрывать замки. Тот, кто знает, как стрелять из пистолета, как перевязывать порезы и как избавиться от улик. В комнате повисла тишина. Холден так и стоял, глядя в окно, и Даррелл смотрел ему в спину огромными глазами, почти не мигая.***
Когда меня ранили и положили на лечение в госпиталь недалеко от поместья, я в очередной раз решил попытаться увидеть тебя. Не знаю, на что я надеялся — прошло уже так много времени. Но даже если ты забыл меня, нашу мальчишескую дружбу и юношескую любовь — я хотя бы должен был убедиться, что твоей жизни ничего не угрожает и тебя не удерживают в поместье силой. Если ты по каким‑то причинам сам пожелал остаться там, я ушел бы и попробовал жить без мыслей о тебе. Поздним вечером, когда сестры милосердия были не так бдительны, я сунул Вивьен за пазуху (мне великодушно разрешили держать ее в палате, и сестры закармливали хорька до состояния мехового шарика) и крадучись покинул госпиталь. Ранение не помешало мне пройти несколько километров пешком, хоть и значительно повлияло на скорость. Я рассчитывал застать тебя в твоей спальне, проникнув туда обычным путем — через окно. Но тебя там не было. Ужасающий собачий вой разорвал ночь и резко стих, будто псу перерезали горло. Будто?.. И тут я понял, где ты. Краска на подвальном окне со временем облупилась, а они не считали нужным обновлять ее — слуги и без того не желали знать, что происходит в этом проклятом месте. Нескольких прозрачных пятачков мне хватило, чтобы рассмотреть картину, которую я не забуду и предпочел бы не видеть никогда. Потому что видеть, как с алтаря из черного камня снимают двух собак с перерезанным горлом и укладывают на их место человека, которого ты любишь — невыносимо. Они сняли с тебя рубашку, и я поразился бледности твоей кожи, больше подходящей вампиру или другому обитателю загробного мира. Граф и его старший сын, одетые в черные мантии, встали с двух сторон от алтаря, бормоча какие‑то заклинания. Оцепеневший, я смотрел, как они одновременно разрезали кожу чуть выше твоих запястий и подставили черные кубки, собирая кровь. Но когда старый граф, обмакнув палец в кровь, нарисовал у тебя на груди сигил Бафомета, я понял, что у меня есть всего несколько минут, чтобы спасти тебя от смерти — на курсах в полицейской академии нам рассказывали о ритуальных убийствах, и я хорошо помнил, что означает этот знак — так метят жертву. Теперь меня не удивляло твое спокойствие — жертвам дают наркотик, чтобы подавить сопротивление. В памяти всплыли основные правила черных месс, которые я из интереса прочитал в библиотеке академии. Как будто знал, что они мне понадобятся! Сейчас сатанисты должны начертить кровью символы на перевернутом кресте, что висел в изголовье алтаря, а значит — время действовать! — Открой замок, — скомандовал я Вивьен, направив ее в небольшое вентиляционное отверстие подвала. Меховая молния скользнула внутрь, а я понесся к двери. Хорек знает свое дело, я специально тренировал Вивьен, и к тому моменту, когда я стоял у дверей, ключ был вытащен из замка ловкими лапками и просунут под дверь. Они очень удивились, когда я вошел в подвал и направил на них револьвер. Я не стал их слушать — я видел достаточно, чтобы молча выпустить в каждого по пуле. Они остались лежать на полу, в лужах собачьей крови, а я перевязал твои запястья кусками рубашки и отнес тебя в спальню на руках. Я не боялся встретить никого из слуг — господа не приветствовали передвижения по дому после заката. Не думаю, что ты обрадовался бы, узнав, что я убил твоего отца и брата — в конце концов, это ваши скелеты в шкафу, какими бы они ни были. Кровь из твоих ран больше не текла, дыхание было слабым, но ровным. Я сбежал. А создать иллюзию того, что подвал закрыт изнутри, было не так уж сложно — я умею работать отмычками, а Вивьен оттащила ключ от щели под дверью. Хотя… ты все равно никогда не узнаешь — я поцеловал тебя. Через столько лет я снова попробовал твои губы на вкус. Пусть это было нечестно — ты спал, одурманенный, и был не в состоянии ни разрешить, ни запретить мне — я не смог, прости меня, я не смог удержаться. Этот поцелуй я положу в шкатулку драгоценностей моей памяти — холодный, чуть горьковатый и безответный.***
Феррье повернулся к Холдену. — Простите, мой друг. Но вы же знаете, какая Вивьен любопытная на новом месте — ей все нужно исследовать. А когда мы спустились в подвал, она спокойно сидела на вашем плече, будто уже бывала там раньше. Холден лишь негромко хмыкнул. — А дальше… я поговорил с кухаркой — она вспомнила вас, сына старого садовника, и вашу тесную дружбу с молодым лордом. А звонок в госпиталь подтвердил, что в ту ночь вы отлучались, по вашим словам, в город. Сложив все факты… — Это сделал я! — выкрикнул Даррелл, вставая с кресла. — Я убил их. — Лорд Грэм… — начал Феррье. — Я признаю себя виновным, слышите? Холден резко развернулся: — Дар, что ты говоришь? Замолчи. — Это ты замолчи. Месье Феррье, я говорю вам, что убийца — я. — Лорд Грэм, — снова попытался Феррье. — Если вы не хотите смертной казни своему другу, тогда немедленно признавайте меня виновным, ну? Феррье мучительно поморщился: — Но как же вы освободились и заперли подвал изнутри? Даррел всплеснул руками. — О ваших интеллектуальных способностях ходят легенды — придумайте что-нибудь! Холден ринулся к нему, схватил за плечи: — Дар, зачем ты делаешь это? — Все эти годы я как мог старался уберечь тебя от них. А теперь получится — это было зря? — Господа! — гаркнул Феррье так, что оба вздрогнули. — Сядьте, будьте любезны, и помолчите. Мне нужно принять кое-какое решение. Он подкрутил усы и достал из кармана пиджака портсигар.***
Я вышел в коридор и встал рядом с тобой у окна. Ты изменился — стал выше меня, исчезла подростковая хрупкость. Только пальцы были такими, как я помнил — длинными, нервными, с овальными розовыми ногтями. — Билл, — ты тронул меня за руку, — все эти годы ты помнил обо мне? — Все эти годы я не переставал любить тебя, — я сжал твои пальцы, не смея взглянуть тебе в глаза. — Я должен сказать тебе одну вещь. Тогда, в твоей спальне… я поцеловал тебя. Это до сих пор не дает мне покоя. Прости. Ты усмехнулся уголком губ: — Это было неправильно, ведь я не мог тебе ответить тогда. Я замер. Я боялся, что ты не простишь. — Зато сейчас — могу. Этот поцелуй был совсем другим — страстным, пьянящим, и был бы очень долгим, если бы нас не прервало тактичное покашливание Феррье.***
Через пару дней столица гудела. На каждом углу кричали мальчишки, размахивая свежими газетами: — Сенсация в Вэссексе! Единственное дело, с которым не справился сам Франсуа Феррье! Уважаемый лорд убит в собственном подвале неизвестными почитателями дьявола! Все подробности в новом выпуске!***
— Билл, держи! — Что это? — Ключи. От машины. Я выглянул в окно квартиры, где мы уже полгода жили вдвоем. Внизу стоял новенький спортивный Бентли. — Ты с ума сошел, Дар… Ты обнял меня и уткнулся лицом в мои волосы: — Я никогда не желал быть владельцем этого поместья. Помнишь, мы хотели с тобой объехать весь мир и построить дом в самом лучшем месте? Теперь мы можем это сделать. — А поскольку ты еще не умеешь водить, маршрут выбирать буду я! Обернувшись, я поймал твои губы своими. Конечно же, маршрут выберу я. Я помню все города, которые ты хотел увидеть.