Карлсон, который живет...

Послушай! Ну послушай же! Потом я тебя покормлю, рано еще… Ну что с тобой будешь делать? Ну держи, держи свою тефтельку, только не торопись, а то подавишься. Теперь можешь меня послушать? Вот и хорошо. Слушай: "В городе Стокгольме на самой обыкновенной улице в самом обыкновенном доме живёт самая обыкновенная шведская семья по фамилии Свантесон. Семья эта состоит из самого обыкновенного папы, самой обыкновенной мамы и трёх самых обыкновенных ребят — Боссе, Бетан и Малыша". Отличное начало, не правда ли? У меня сразу перед глазами встает то самое обыкновенное окно самой обыкновенной квартиры… Что ты так хитро на меня поглядываешь? Ну ладно, да, прямо сейчас я как раз на него смотрю, но даже если бы я не сидел здесь, оно бы все равно представлялось именно таким. Не веришь? Ну и ладно. А вот это послушай: "Карлсон — это маленький толстенький самоуверенный человечек, и к тому же он умеет летать. На самолётах и вертолётах летать могут все, а вот Карлсон умеет летать сам по себе. Стоит ему только нажать кнопку на животе, как у него за спиной тут же начинает работать хитроумный моторчик. С минуту, пока пропеллер не раскрутится как следует, Карлсон стоит неподвижно, но когда мотор заработает вовсю, Карлсон взмывает ввысь и летит, слегка покачиваясь, с таким важным и достойным видом, словно какой-нибудь директор, — конечно, если можно себе представить директора с пропеллером за спиной". Ха-ха! Маленький и толстенький! Смешно! Все-таки фру Астрид такая хулиганка… Нет, не смешно? А мне смешно. Ты посмотри на меня — "маленький и толстенький" — разве не смешно? Ну и ладно. Что? Ну вот, подавился. Ну куда же ты так торопишься? Я же, в конце концов, не отберу у тебя эту тефтельку и не начну ею украшать все подряд. Вот, давай я тебе помогу. Ешь, не торопись. Слушай дальше. "Карлсону прекрасно живется в маленьком домике на крыше. По вечерам он сидит на крылечке, покуривает трубку да глядит на звёзды." Прямо как мы сейчас с тобой, правда? А знаешь, как бы я начал эту историю? Я бы начал так: В городе Стокгольме, на самой обыкновенной крыше самого обыкновенного дома живет самый обыкновенный Аксель Карлсон. Вообще-то меня должны были назвать Густавом — в роду отца первенца всегда называли Густавом — потому что вот уже двести лет в порт Стокгольма возвращались корабли капитана Густава Карлсона. Но в тот год у матери умер отец и она настояла, чтобы ребенка назвали в его честь. Так на свет появился я — Аксель Карлсон. "Ну ничего, следующий будет Густав!" — сказал тогда отец. Но следующей появилась Ингрид. "Пустяки, дело житейское. Следующим точно будет Густав!" — приговаривал отец. Но время шло, а Густав так и не появлялся, а я тем временем рос и совсем не интересовался морем и кораблями — меня увлекали механизмы — когда отец брал меня на корабль, я был готов дни напролет проводить в машинном отделении. Дед недовольно качал головой и сокрушенно вздыхал: "Так и прервется славный род капитанов Карлсонов", отец сердился, таскал меня за собой, на мостик. Но там я зевал или разглядывал устройство связи с машинным отделением и совсем не смотрел в карты и не желал учиться прокладывать маршрут. Каждый раз после такого дня отец сердито выговаривал матери: "Это все твоя вина, Анна-Лиза, что его не интересует море. Все твое неправильное имя!" Мать после этого надолго уходила что-то искать в кладовой, возвращалась с красными глазами и выговаривала уже мне, что я должен больше интересоваться кораблями, чтобы порадовать отца и деда. А потом, когда уже и Ингрид пошла в школу и никто в семье давным-давно и не надеялся, наконец появился Густав — мамина радость, отцовская надежда, дедова гордость — будущий капитан Карлсон. Вот уж кто с раннего детства был влюблен в море — готов был дни и ночи проводить на капитанском мостике. Наверное, поэтому отец души в нем не чаял и всюду с собой брал. Но это я теперь понимаю, а тогда… Тогда я еще был слишком юн и слишком обидчив. .. Постой, давай тебе эту тефтельку тоже разрежу на маленькие кусочки. Вот. А еще Густаву покупали дорогие игрушки — нам с Ингрид никогда таких не покупали. Думаешь, завидую? Ну да, пожалуй, ты прав — завидую. Да, я теперь все знаю — депрессия, у всех денег не было, дела шли неважно, просто мы с Ингрид родились в неудачное время, так уж получилось — понимаю, и все равно завидую. Вообще странное чувство — зависть, не находишь? Я хочу сказать, я ведь и этому мальчишке Свантесонов тоже завидовал. Да, он часто сидел, грустный и такой одинокий, на подоконнике, и мне тогда очень хотелось составить ему компанию и развеселить — наверное, в такие минуты я видел в нем себя и очень его жалел. Но потом я видел его во дворе, в окружении друзей, видел его родителей, и зависть накатывала с новой силой. Он ведь даже не понимал, насколько ему повезло: любимый младший сын и брат в такой дружной семье; отец, готовый поддержать любые интересы, а не только те, которые кажутся важными ему самому; мама, которая одинаково любит всех своих детей, что бы они ни делали. У него было все, чего мне так не хватало всю жизнь. И игрушки у него тоже были замечательные. Но разве не странно этому завидовать? Мне-то уже не семь лет. Да, так о чем я? Точно — игрушки! Какие у Густава были игрушки! Только паровая машина чего стоила! Она была шикарна! Почти такая же, как у того Малыша. Я как раз пришел домой в увольнительную, а тут отец вернулся, весь сияет, подарил Густаву машину, Ингрид — красивые заколки, маме — серьги, мне пообещал помочь с деньгами на учебу, хоть они с дедом и были против любого образования, кроме морского дела… Мама тогда так испугалась — побледнела, руки дрожат. "Густав, ты что — продал "Надежду"? Он же последний!" "Надежда" — так корабль отца назывался — самый любимый, а после депрессии, когда они с дедом чуть не разорились, вообще единственный. Красивый был корабль… Так вот, мама испугалась, что отец корабль продал, поэтому и не в себе — деньгами сорит. Он вообще прижимистый был, отец. Не такой, как дед — вот уж кто был скряга, так уж скряга — но тоже любил повторять про маленькие ручейки, которые создают большую реку. Отец сказал тогда: "Анна-Лиза, у нас теперь выгодный фрахт. Да не один — контракт на год минимум. Может даже "Мечту" обратно выкуплю — будущему капитану ведь тоже корабль нужен", — и подмигнул Густаву. А потом они весь вечер запускали паровую машину, а нам с Ингрид даже потрогать не дали. Ну что ты фыркаешь? Да, мне тоже было интересно запустить паровую машину, хоть я тогда уже совсем взрослый был. Мне и сейчас было бы интересно. Эх, если бы мог, я бы с этим мальчиком ее позапускал — я так и фру Астрид тогда и сказал. А она, представляешь, спросила: "А как бы вы, Аксель, переместились на нужное окно, если бы могли что угодно использовать — даже волшебство?" Я тогда даже серьезно задумался — а и правда как? — ну и сказал, что собрал бы специальный рюкзак с пропеллером и перелетел бы, только непонятно, как рулить — это надо еще продумать. Фру Астрид так смеялась, сказала, что впервые видит настолько прагматичного человека и настолько инженера до мозга костей. Хотя не такой уж из меня и хороший инженер. Запустить паровую машину правильно я тогда так и не смог. Это случилось, когда я в следующий раз пришел домой. Отец был в рейсе и я уговорил Густава позапускать машину вдвоем. Было весело, но недолго. Все-таки я не мастер по запусканию паровых машин — в конце концов она задымила и взорвалась. Густав рыдал весь вечер, мама ругалась, сказала что отец мне задаст, когда вернется. Если бы я знал тогда, я бы не тронул эту машину. Хотя… если бы я знал тогда, то что бы я сделал? Я много думал об этом потом: если бы я действительно заранее знал, я бы мог сделать что угодно, попытаться спасти отца, разве была бы тогда важна эта сломанная машина? Но почему-то до сих пор я сожалею именно об этом, только об этом. Странно, правда? Тогда отец так и не вернулся из рейса — его "Надежда" пошла на дно, подорвавшись на мине. Ингрид писала, что после смерти отца дед стал часто приходить к ним: пил с мамой кофе и играл с Густавом — брал кубики и строил из них башню, кубик за кубиком, кубик за кубиком — пока она не падала, и тогда он начинал строить ее снова и снова... Дед ушел вслед за отцом через несколько месяцев. Так в порту Стокгольма не осталось ни одного капитана Карлсона. Учиться я тогда так и не пошел — нам нужны были деньги — мама хотела, чтобы Густав непременно стал капитаном, а потом еще и Ингрид засобиралась замуж — познакомилась с каким-то инженером из Норрчёпинга. Так все и вышло: Ингрид уехала к мужу в Норрчёпинг, Густав выучился и нанялся на корабль в Гетеборге, мама все время ездит к ним в гости, а я застрял тут — чищу дымоходы в родном Стокгольме. Так мы с фру Астрид и познакомились — у нее начал дымить камин, а кто-то из соседей подсказал ей, что трубочист живет тут, на крыше — часто мне совсем не хочется идти домой, да и звезды с крыши видны лучше. Иногда я сам себе напоминаю "Васу". Мне кажется, я тоже ушел на дно, едва покинув гавань, и теперь жизнь проходит где-то там, надо мной, пока я замер на глубине. Фру Астрид тогда сказала, что, может быть, мне уже пора подняться на поверхность и все-таки выйти в открытое море. Я попытался. Ну что ты фыркаешь, действительно попытался, но тут фабрики в Норрчёпинге начали закрываться. Нужно было помочь Ингрид, пока ее муж искал работу. И я опять остался. Все, что я смог сменить за все эти годы — это приход. Теперь, время от времени, я хожу в церковь Хедвиг Элеоноры в Остермальме. Когда-то я зашел туда совершенно случайно и с тех пор возвращаюсь постоянно — мне кажется, это лучшее место, чтобы подумать. После нашей крыши, конечно. Прихожу туда, сажусь на скамью и думаю о том, почему все так нелепо сложилось. Где же я ошибся, когда свернул не туда? Если бы мои родители были как Свантесоны, у меня бы получилось идти за своей мечтой без оглядки? Если бы мой отец не хотел так сильно следующего капитана, а был бы горд любым сыном? Если бы он не винил всю жизнь маму? Если бы мама не стыдилась меня из-за этого? Если бы я не был для нее напоминанием о самом неудачном решении в жизни? Если бы мы с Густавом могли поменяться местами? Если бы я был младшим сыном? Если бы не та мина? Если бы хоть что-то из этого сбылось, смог бы я прожить так, как мечтал? Или все равно ушел бы на дно, не выйдя из гавани? Ингрид считает, что я слишком ответственный. Просто ужасно ответственный. "Аксель, пожалуйста, хватит жить для нас, поживи, наконец, для себя! У меня давно своя семья, твои племянники уже ходят в школу, Густав выучился, а маму не переделать. Не надо больше заботиться о нас, лучше позволь нам самим позаботиться о маме — теперь наша очередь. А ты просто живи так, как всегда хотел. Ты хоть помнишь еще, как это — хулиганить и безобразничать? А ухаживать за девушками? А о чем ты мечтал, когда был школьником? Или уже совсем все забыл? А то, если так и дальше пойдет, то Густав женится раньше тебя". Так она пишет почти в каждом письме. Милая Ингрид. Почему моя жизнь зашла в тупик? Вот так я и сижу, разглядываю чудные колонны — мне они напоминают Северное сияние — и мечтаю, как все могло бы замечательно сложиться. Иногда в церковь приходят родители — договариваться о крестинах. Они неспешно разговаривают с пастором, пока будущий виновник торжества тихо спит на руках, завернутый в одеяльце. Иногда вокруг вьются братья и сестры, и пастор, не отвлекаясь от разговора с родителями, время от времени опускает руку, чтобы погладить кого-нибудь из них по голове. У меня ведь тоже могли бы уже быть дети. Да-да, и нечего на меня так смотреть. У меня, между прочим, когда-то и девушка была. Я даже хотел на ней жениться — деньги начал откладывать на будущее. Но это было давно — до того, как все изменилось. Да, возможно, в чем-то Ингрид и права. Хотя я ведь туда хожу не только помечтать, именно там я встретил очень важного мне человека. Но так и не решился с ней познакомиться. Что? Считаешь, что я — неудачник? Ну, пожалуй, ты прав. Но я хотя бы принес туда объявление о поиске домоправительницы, когда Свантесоны ее искали, так что теперь я могу видеть ее чаще. Ты знаешь, я даже рад, что фру Астрид больше сюда не поднималась. Мне кажется, она бы расстроилась, если бы увидела меня все еще здесь. Хотя знаешь, на прошлой неделе "Васу" наконец подняли — годы подготовки, и вот ее буксируют к причалу. Весь город ходил смотреть, я даже договорился с одним знакомым и поднялся на его крышу — оттуда было все отлично видно. И я смотрел на него и знаешь, что я думал? Если уж даже "Васа" наконец начал двигаться, то, может быть, и мне пора? Я решился изменить хоть что-то в своей жизни. Хотя бы познакомиться с фрекен Хильдур. Правда, сделать это еще не успел, но я обязательно познакомлюсь с ней в ближайшее время. Что ты фыркаешь? Не веришь? Ну давай посмотрим. Да-да, давай посмотрим, кто тут из нас слабак. Ну и чего ты испугался? Не брошу я тебя, не бойся! И не рычи. Да что там такое у меня за спиной, что ты так глазеешь? О, фрекен Бок? Д-добрый вечер! Что привело вас сюда? Кот? Какой кот? У меня здесь нет кота, только вот это мелкое пушистое недоразумение. А, вы как раз про него. Ха-ха! Эй, хватит шипеть. Проходите, фрекен Хильдур, я ведь могу вас так называть — Хильдур? Может быть, я могу предложить вам кофе?