Клятва

Первые симптомы Мойра списывает на усталость. Да и не до болезней ей было тогда – надо было разбираться с навалившимися неприятностями: доказывать начальству, что она не сошла с ума, и восстанавливать утерянный кусок памяти. Мойра толком-то дома не бывала – сначала к психотерапевту, потом к начальству на ковер (где её попросту не хотели слушать), потом в архив – и так по кругу… В таком режиме она успела прожить всего неделю, потому что все эти относительно небольшие неприятности в конце концов привели к одной крупной, прогрохотавшей как гром среди ясного неба. Мойру переводили в отдел канцелярии. Насовсем. После этого назначения появляться на работе стало невыносимо: если раньше бывшие коллеги-агенты предпочитали вести с ней исключительно вежливо-нейтральные отношения, то теперь она стала для них ещё одной девочкой за печатной машинкой, которой можно доверить только варку кофе; новые «коллеги» шептались, поглядывая искоса и хихикая – ещё бы, выскочке указали её место! Да главное, как указали – прилюдно, вывесили приказ на доску объявлений, чтобы все знали. Конечно, в самом приказе ни слова не было о причине немилости: её переводили «в связи с ухудшившимся здоровьем», но через несколько часов чуть ли не всё ЦРУ знало, в какую лужу села Мактаггерт. Мойру словно щёлкнули по носу: сиди на месте, девочка. Рожденный ползать летать не сможет. Обидно… Видимо, госпожа Неудача решила отыграться на Мойре по полной, потому что ещё и симптомы стали проявляться такие, что её предчувствие вкупе с медицинским образованием просто вопили сиреной: что-то не так! Иди к врачу! И Мойра пошла. Возможно, она уже знала, что с ней случилось, потому что просто на всякий случай решила перестраховаться – и «одолжила» с работы поддельные водительские права; просто так, на всякий случай. Потом, несколько лет спустя, она поймет, насколько правильным было её решение, но это будет потом – сейчас она сидит в кабинете врача, и новость, которую она слышит, перекрывает все её неудачи, словно огромный шторм. - Поздравляю, миссис Кинросс, - говорит ей врач. – Вы беременны. *** Мойра и не помнит, как она добралась до своей квартиры. Всё на автомате – открыть дверь, зайти, включить свет, снять пальто, пройти на кухню, сесть… и разрыдаться. Она рыдает, потому что ребенок не вовремя, так не вовремя – и откуда?! Она же не дева Мария, чтобы понести от святого духа, она прекрасно знает, что для этого нужен мужчина, и она не могла… Могла, - шепчет внутренний голос. – И доказательство есть, внутри тебя растет. Мойра не слушает этот голос. Мойра сжимается в комочек, вскидывает голову (она не уверена, что там, на небесах, кто-то есть, но сейчас она в отчаянии) и беззвучно кричит: за что?! *** Думай, думай, говорит себе Мойра, когда немного успокаивается. Надо срочно что-то придумать, надо как-то выбираться из этой паршивой ситуации. Возможно… аборт? Наверно, да. Наверно, она пойдет и сделает аборт – и забудет о беременности, как о страшном сне. Уверена? – внутренний голос тихий, но в последнее время он набирает силу, становится громче. – Признайся, ты же была бы не против, если у тебя был бы ребенок… Не сейчас, - отвечает ему Мойра, - не при таких обстоятельствах. Я даже имени его отца не знаю. А это важно? – крамольная мысль точит уверенность, пробивается крохотным ростком чего-то нового. – Ребенок будет только твоим. Разве ты не сможешь защитить его? Разве мать не сможет любить за двоих? Мойра отмахивается от этих мыслей изо всех сил – ей надо восстанавливать карьеру, с ребенком на руках это будет невозможно. Да и позор какой – без мужа ребенка родить, среди сослуживцев ей точно места не будет. Надо записаться на аборт, решает Мойра, подавляя неожиданное сопротивление этой процедуре. Завтра она запишется, и всё будет как раньше. С работой она разберется. С этой мыслью она ложится спать. *** На аборт она не записывается ни завтра, ни на этой, и даже не на следующей неделе. Мойре всё некогда – то завал, то опять к психотерапевту (встречи с доктором стали проходить всё реже и реже – видимо, начальство решило, что она уже ничего полезного не вспомнит, и бывшего агента Мактаггерт надо просто забыть, как неловкое недоразумение; женщина, что с неё взять…), то с работы не отпускают – нет времени, одним словом. В промежутках затишья (которые у неё бывали редко) Мойра в основном препиралась сама с собой – часть её утверждала, что Мойре просто хочется оставить ребенка, вот она и избегает болезненного, но нужного решения, словно проблема могла рассосаться сама собой. Не рассосется, - угрюмо понимает Мойра. Ей просто нужно собраться и… Мойра почти уговаривает себя, когда тем же днем слышит, как на перерыве другие машинистки шепотом обсуждают нападение на одну из баз ЦРУ и мутантов. Мутанты. Сердце колотится как бешенное, когда Мойра присаживается – опускается, потому что её вдруг перестают держать собственные ноги - на краешек стола. Это всего лишь предчувствие, смутный отблеск потерянной памяти, но Мойра как будто знает, о ком говорят сплетницы. «Говорят, будто они из ниоткуда появились – с сажей, дымом – а потом так же исчезли!» “Не мели ерунды, Мактаггерт, люди просто так не исчезают…” «… их как будто что-то держало, пошевелиться не могли…» “С ним всё в порядке. Я просто заморозил его на минутку, чтобы поговорить с вами…” Нет. Нет, нет, нет. Вуаль забвения, наброшенная на её память, трещит – а вместе с ней трещит голова Мойры. Боль такая сильная, что кружка с кофе, о которую женщина грела внезапно заледеневшие пальцы, выскальзывает из рук и разбивается, а сама Мойра сгибается в тщетной попытке успокоиться. Нет, - думает она, - только не сейчас. К ней подбегают напуганные коллеги: кто-то подхватывает Мактаггерт и укладывает её на пол, кто-то торопливо ищет нашатырь, а кто-то звонит в медпункт: - Вызовите врача! Мойра хочет возразить, крикнуть: «Только не врача!», но губы тяжелые, словно налитые свинцом (металл, - проскакивает мысль, - в камере у той женщины металл был разворочен, как от взрыва, но ничего не взрывалось…), мир перед глазами меркнет, и Мойра теряет сознание. Очнётся она уже медпункте – а в голове эхом будут звенеть воспоминания о голубых глазах того, чьё имя она никак не может вспомнить. *** Когда Мойра возвращается домой, её захлестывает паника. Паника была не похожа на ту, с которой она вернулась от гинеколога – нет, эта паника была другого рода. Мойра не могла объяснить своё состояние, но она точно знала, что вызвана эта паника нечто иным: в тот раз она могла лишь реветь, забившись в угол – сейчас же она носилась по своей небольшой квартире, словно тигрица в клетке. Хорошо, что врач в медпункте не стал углубляться в своем осмотре (тем более, Мойра активно этому сопротивлялась), иначе бы её тайна всплыла бы на поверхность – что бы тогда стало с ней? Если её предположения верны (у неё не было ничего, кроме косвенных улик, которые показывали на то, что ей уже довелось встречаться с мутантами), она была влюблена в кого-то, а потом ей стёрли (да, именно стёрли – слишком уж активно руководство предпочитало её не замечать, словно боялось, что ей могли не только память подтереть, но и как-то загипнотизировать) – не мог ли отец её ребенка быть мутантом? Чтобы тогда станет с её ребёнком, если ЦРУ решится изучить феномен мутантов… подробнее? Стоп. С ребёнком? То есть она уже думает о плоде как о своем ребёнке? Господи… Что же ей делать? Менять работу? Клерком она работать точно не станет. Тогда… Ты можешь подтвердить свой диплом, - шепчет вдруг внутренний голос. – Тебе же пророчили блестящую карьеру в медицине – зачем ты вообще пошла в ЦРУ? Мойра закусывает щеку. Упрек справедливый, нечего сказать. Но начать всё практически с нуля… Да и ребенка укрыть – не иголку в стоге сена спрятать, кто-нибудь из бывших коллег может наведаться к ней и увидеть... увидеть, в общем. Домой, - это чистое ощущение кожей, нутром – и Мойре вдруг чудится, что она стоит на берегу Северного моря, а морской ветер бросает ей в лицо соленые брызги. – Вернуться домой. Домой? В Шотландию? Слишком… слишком резко всё тогда поменяется. Мойра бросила взгляд на телефон – ей дали несколько дней отдыха, и она вполне могла в них уложиться, надо было только записаться на прием. Аборт – и оставить всё по-прежнему, или ребёнок – и новая жизнь там, где она родилась? Рука Мойры зависла над телефоном. *** Пожалуй, последней каплей стала Дженнифер, одна из машинисток – точнее, кофе, который она пролила на стопку только что напечатанных Мойрой документов. - Ох, жалость какая, - говорит Дженнифер, но Мойра видит, что той совсем не жаль – Дженнифер чуть ли не больше всех недолюбливала Мойру, и оставалось только ждать, когда будет сделана какая-нибудь пакость. Что ж, Мойра этого дождалась. – Похоже, тебе придется задержаться, чтобы их перепечатать, да, Мактаггерт? Ещё два, три месяца назад Мойра ответила бы что-нибудь колкое, но за прошедшее время ей пришлось научиться притворяться, да и бушующие гормоны, наверно, внесли вклад в изменение её характера – так что Мойра просто кивает и садится за машинку печатать заявление об увольнении по собственному. *** Мойра смотрит на белый потолок палаты и ждет, когда ей принесут её ребёнка. Наверно, она сейчас сильно отличалась от своих соседок по отделению – это были сплошь счастливые мамочки, они радостно щебетали в преддверии волнительного момента, их ждали дома мужья и родственники. Мойру ждала лишь её старая няня – из Мактаггертов остались лишь сама Мойра да кузен Джозеф, и Мойра твердо решила, что его она к ребенку не подпустит. В груди зародился и тут же потух горький смешок. Она до сих пор не уверена, что чувство, которое она испытывает к своему первенцу, можно назвать любовью в общепринятом смысле, а уже – не подпущу, не дам в обиду… хотя в обиду она своего ребенка точно не даст. Поток тяжелых мыслей прервала медсестра, которая занесла люльку в палату: - Вот и ваш сынок! Сейчас я дам его вам на руки… Сын. Сердце Мойры стучит как бешеное, когда она берет сверток на руки и отворачивает закрывающий лицо кусок пеленки. Ребенок. Спит себе, не знает, какие сейчас сомнения испытывает его непутевая мать… И тут её сын открывает глаза. Ярко-голубые, совсем как у того, кого она вспомнить так и не смогла. Но не это заставляет сердце Мойры – а вместе с ним и весь мир – замереть. Взгляд. Все дети, которых она уже успела увидеть у своих соседок, смотрели расфокусировано и бессмысленно – скользили взглядом, не цепляясь ни за что. Этот же ребенок… Взгляд у её сына прямой, напряженный и настороженно-внимательный: мол, ты, что ли, моя мама? Да, - безмолвно отвечает ему Мойра – одним взглядом. – Да. Я твоя мама. В следующую секунду мир отмирает, а Мойра прижимает к себе крохотное тельце и плачет от счастья – слезы просто катятся сами собой, и младенец удивленно (как кажется Мойре) кряхтит – странная у него какая-то мама, радоваться надо, а она плачет. Мойра укачивает сына и шепчет: - Всё будет хорошо, мой маленький, мой малыш, моё солнышко… Мойре сейчас плевать на весь мир, ей плевать на то, кто отец её ребёнка, ей плевать, что о ней будут говорить – сейчас она держит на руках свою плоть и кровь, своё будущее. Конечно, она с ним ещё намучается – и пеленки, и зубы, и научить всему-всему, что она знает – но это не важно, важна только эта маленькая жизнь. Было, правда, кое-что ещё. - Как же тебя назвать? – шепчет ему Мойра, вытирая слезы. – Может быть, Кевин? Свеженазванный Кевин Мактаггерт одобрительно улыбается у неё на руках, и Мойра кивает ему, принося важное и нерушимое, словно клятва, обещание. Да, малыш. Всё будет хорошо.