Ведьмино логово

Прежде чем появились легенды… Прежде чем я подчинила первого демона… Прежде чем я стала могущественной ведьмой… Я была простым ребенком. Даже глаза были серого цвета. Я не помню своих родителей. Отец утонул на рыбалке, когда я едва появилась на свет, а мать утопилась на следующий день. Плевать она хотела на то, что у ребенка больше никого нет, эта женщина слишком любила мужа. «От любви одни проблемы», — этому меня жизнь научила уже в младенчестве. Однако меня к себе забрала многодетная семья, в которой мамаша шести детей потеряла своего седьмого ребенка. Я не знаю, при каких обстоятельствах умер новорожденный, но у мамаши было молоко, и она решила выкормить сиротку. Отец семейства был не особо этому рад, потому что у них уже и так было две дочери, а с девочками одна морока. Нас нужно вырастить, одевать в платья, да еще и приданое собрать к свадьбе. Бедный глава семейства. Но женщина убедила его, что из меня вырастет прекрасная помощница, поэтому меня оставили. Казалось бы, дальше все должно быть лучше. Но у этих людей было шесть детей, а после моего появления женщина родила ещё двоих. Один из них, черт его знает который по счету, попал под копыта коню, когда мне было шесть лет. На моих глазах этому коню вспороли глотку, хотя этот мелкий паршивец сам дразнил животное и получил то, на что напросился. И так вышло, что всего детей было семеро и еще двое в довесок: я и подкинутый кем-то новорожденный мальчишка, которого взяли в семью, когда мне было двенадцать. Но все это, разумеется, рассказано не по порядку. Воспоминания мои давно перемешались, и я говорю то, что в силах вспомнить. Я не могу сказать, что мое детство было печальным. Глава семейства любил выпить, а мы, дети этого дома, любили, когда он пил. Выпив, он начинал петь песни, угощал нас со стола закусками и говорил, какие мы у него хорошие. Он сажал меня к себе на колени, гладил мозолистой рукой по волосам и чуть ли не плача причитал: — Ох, бедная сиротка, с детства тебя судьба обидела. Но ты не боись, мы тебя никогда без нового платья не оставим, всегда ты у нас будешь сытая ходить и мужа мы тебе хорошего найдем, вон ты какая красота растешь. В том же ключе он приговаривал и некоторым своим детям, тем, которых мог поймать и усадить на колени. Однако мамаша семейства не особо любила папаню пьяного. После того, как папаша поплакался всем детям, которым только мог, он уводил маманю в баню и не терпел возражений. Баня была не топлена, и только с возрастом мне стало понятно, зачем он ее туда таскал. Но все его причитания и обещания напрочь забывались, когда он был трезв. Я донашивала вещи за его старшими дочками и носила их по нескольку лет. А девки эти платья получали от матери, которая перешивала свои старые. Сыновья семейства донашивали дедовы портки или носили что-то перешитое матерью из мешковины. Новая одежда в доме не водилась. Голодать нам тоже приходилось. Глава семейства работал у одного зажиточного человека в деревне, то ли убирался у него, то ли за хозяйством следил. У него же работали мальчишки, уже лет с десяти. Но денег с этого едва хватало, потому что папаня забирал деньги у сыновей и в честь зарплаты покупал выпивку, горы еды и все это уходило за пару дней. До следующей зарплаты мы выживали, как могли. Свое хозяйство было небольшим. Куры, старый пес и два коня, которые были полезны только при вспашке поля и поездках в город. Одного коня не стало из-за мелкого паршивца, а пес пропал в один морозный день. И остались только куры и тощий конь. Но работы и так было много. С детства я стирала портки, таскала воду с речки, варила каши и бегала по мелким поручениям. О том, что я работаю больше других девушек в доме, я стала догадываться лет в десять. В то время, как девки могли убежать гулять с подругами, мне говорили, что «работы еще полно». Да и то, что ко мне было другое отношение, я поняла тогда же. Но я не жаловалась. Все-таки, эти люди меня растили. Я не жаловалась, когда мамаша облила мне руки кипятком в порыве злости. Я перешивала платье для старшей дочери и случайно неровно обрезала подол. У мамаши был в руках ковш с кипятком, и обозлившись, она часть выплеснула на меня. Не знаю, может она не с той ноги тогда встала, но раньше такого не происходило никогда. Я не жаловалась и когда папаша порол меня ремнем в утро субботы. Это была традиция дома — каждое утро пороть детей, которые на неделе чем-то провинились. Я не жаловалась даже когда мне объявили, что приданного у меня не будет. Я не жаловалась, потому что не видела смысла. Меня не считали родной и всегда упрекали тем, что я сирота, которую приютили. И я молча таила обиды. В деревне меня не особо любили. Жалели, конечно, но считали странной. У меня была длинная черная коса и людей этот угольный цвет пугал. Меня не обижали, но и лишний раз не заговаривали. А из-за того, что я большую часть времени проводила дома, помогая по хозяйству, подруг у меня не было. Возможно, именно поэтому Галаш положил на меня глаз. Галашу не повезло ни с внешностью, ни с умом. Не помню каким он был по счету сыном, но явно не старшим. Может быть, третьим или четвертым. Мне было лет четырнадцать, а Галашу все двадцать. У него не было жены и это сильно злило главу семейства, но за Галаша никто не хотел выходить. У него не было денег, семейство уважаемым не было, а сам парень был тощим, с длинным подбородком и желто-коричневыми зубами. Я помню, что у двух братьев жены точно были, а вот Галашу все не везло. Я как-то шла с ведрами от кур, и Галаш вышел из-за угла мне навстречу. Он прижал меня к стене, поставив руки по обе стороны от моей головы. На лице у него была кривая ухмылка, а густые брови насмешливо подняты. Галаш сказал мне вести себя тихо и идти с ним на сеновал. Я испугалась, не понимая, чего ему нужно, выскользнула из его рук и убежала в дом. Галаш всегда меня пугал. У него был недобрый взгляд и вечно дергающаяся рука. Я старалась его избегать. На кухне сказала мамаше, что Галаш зачем-то пытался затащить меня на сеновал. На что она подняла жуткий крик и запретила сыну появляться в доме до прихода отца. Вечером явился папаша и мамаша рассказала ему утреннюю историю. Я не очень понимала, что именно произошло, но знала, что Галаш сделал что-то хуже, чем просто прижал меня к стене. Папаша подошел ко мне, вцепился пальцами в мое плечо и спросил: — Где он тебя трогал, Рогнеда? — Трогал? — я действительно испугалась, пытаясь понять, где сама могла провиниться. — Да, он тебя касался? Может, поцеловал? — Н-нет, он только меня к стене прижал. А потом я убежала. Папаша наконец отпустил мое плечо. За нами следили несколько других детей. Старший сын хмурился, а одна из дочерей вдруг сказала: — А может ты сама за Галашом приударила? Юбками перед ним махала? Не верю я, что ты ему понадобилась. — Молчи, дура! — рявкнул глава семейства, — этот сукин сын решил мне девку попортить! Уж я из него всю дурь выбью. Он у меня узнает, такое узнает! Девчонку нашу, ух, мерзавец вырос. Галаш в ту ночь домой не вернулся. А на следующий день папаша сам выловил его в деревне, притащил во двор и избил сына на наших глазах. Он оставил Галаша отхаркивать кровь и, злобно посмотрев на своих сыновей, сказал: — В следующий раз, я его своими руками прикончу. Вас ожидает тоже, если посмеете мне какую-нибудь девочку испоганить. В тот вечер папаша вернулся домой пьяным. Он подозвал меня к себе, гладил по волосам и, плача, говорил, что никому в обиду меня, сироту обделенную, не даст. Но я ему давно перестала верить. Как показало время, не зря. Через пару недель я уже не смогла убежать от Галаша. Старшие девчонки в доме объяснили мне, что их брат собирался сделать со мной то, что можно сделать только после замужества. Говоря обычным языком, Галаш настолько хотел отыметь женщину, что решил изнасиловать четырнадцатилетнюю девочку. Все равно же не родная. И последующие недели я избегала его и старалась не встречаться глазами. Однако это все равно произошло. Я была на реке, набирала воду в ведра, когда появился Галаш. — Все работаешь? — спросил он, казалось бы, миролюбиво. Я только кивнула, пряча глаза. Встала, чтобы поднять ведра, но Галаш схватил меня за руку и повел в сторону зарослей малины. Я закричала, и он притянул меня к себе, зажав рот рукой. — Заткнись. Если будешь сопротивляться, тебя никто замуж не возьмет. Я сделаю все аккуратно, никто и не поймет даже, что ты порченная. Затем он кинул меня за кусты и прижал к земле. Я бы могла сказать, что отбивалась, кусалась и царапалась, что выколола ему глаза веткой. Но я была забитым ребенком, и Галаш в тот день казался мне самым страшным человеком на свете. Я даже не плакала. Просто молча лежала под его весом, не слышала звуков и даже ничего не чувствовала. В память мне врезался только паучок, который плел свою маленькую паутинку. Ему не было дела до нас, он просто строил свою крохотную ловушку для мошек. «Хочу быть пауком», — подумала я тогда. А потом Галаш влажно поцеловал меня и вонь его рта была единственным плохим, что я запомнила. Наша память, странная вещь. Особенно память девочек, телом которых воспользовались без их разрешения. Я почти ничего не помню, кроме того паучка и вони изо рта Галаша. Разумеется, Галаш не был аккуратен. Подозреваю, что он был девственником, и я для этого бедняжки была единственной отдушиной. Мое платье было в грязи, как и я сама. В волосах запутались листья и какие-то жучки. Галаш сделал свое дело, обозначив конец судорожным выдохом и мерзким стоном. Он в принципе неплохо продумал, ведь не смотря на угрозы, папаша бы все равно его не убил. А я сирота, за которую никто не заступится. Он оставил меня лежать в кустах, сказав лишь, чтобы я привела себя в порядок и помалкивала. Я ничего не соображала, поэтому после того, как смогла подняться на ноги, пошла домой. Я дрожала и ничего не видела и не слышала вокруг себя. Я подумала, что нужно забрать ведра, но мысль вернуться за ними приводила меня в ужас — идти было невыносимо больно. Когда я пришла домой, мамаша закричала, увидев меня, а затем оттаскала за волосы. Она закрыла меня в бане и запретила выходить. И я сидела там, не понимая, в чем именно моя вина. Там, в тесной баньке, пахнущей березовыми ветками, я сидела, обняв колени, и размышляла о своей жизни. Отец утонул, не увидев меня, а мать решила, что моя жизнь недостаточно веская причина, чтобы остаться на этом свете. Я подумала, может я была нежеланным ребенком. Может мой отец тоже надругался над матерью, а может они ждали рождения сына. Я ничего не знала о родителях кроме того, что говорили мне мамаша с папашей. Раньше меня это не волновало, но в тот момент я хотела, чтобы они были рядом, чтобы настоящая мама плакала из-за моего несчастья, и настоящий папа гладил по голове. Я привела себя в порядок холодной водой, ибо баня была не топлена. Вытащила листья из волос, оттерла от подола грязь. Я уже понимала, что к чему. Но мне не было стыдно, только обидно из-за того, что во всем обвинят меня. Еще я злилась на себя за то, что не смогла отбиться от Галаша. Мне хотелось, чтобы он поплатиться за все, хотелось проклясть его или кинуть под копыта табуну. Я вспомнила, что люди поговаривали о ведьме, живущей в лесу. Нас и других детей пугали, что если мы будем гулять по ночам, ведьма нас утащит к себе и съест. И я подумала, что здорово наверно быть тем, кого все боятся, быть лесной ведьмой, а ещё лучше пауком. Я подумала, что было бы здорово сплести огромную паутину и заманить туда Галаша. А потом держать его там, пока он не помрет с голоду. Или просто сжечь его… Пусть горит. Чем дольше я сидела в бане, тем больше я злилась. Они сделают так, что вина за все ляжет на меня. Я знала это, потому что так мне рассказывали старшие девки. И чем больше я кипятилась, тем больше мне хотелось избавиться уже ото всех в этой деревушке. От мамаши, ошпарившей мои руки, от девок, смотрящих с презрением. Взять бы их всех и сжечь… Сжечь… С ж е ч ь… Я расплакалась от бессилия и страха, от боли и унижения. Я не знала, что делают с «испорченной девкой». Испорченная… Теперь так меня будут называть. И я ревела уже не сдерживаясь, обнимала колени и чувствовала себя самым неправильным существом на свете. Испорченная, неправильная и никому ненужная. Когда в бане стало совсем холодно и за окном потемнело, мои слезы высохли и пришел глава семейства. Он вошел в баню, а я забилась в самый дальний угол. — Мы решили, что теперь с тобой делать, — сказал он. Я молчала. Тогда подумала: «Быть может это меня сожгут?» — Галаш на тебе женится. Другого выхода нет. Я боялась шевельнуться. «Быть женой Галаша? Этого подонка с гнилым ртом? Уж лучше я сгорю, чем стану женой Галаша. Пусть меня в деревне закидают камнями и не будут пускать в церковь, но тысячи унижений не сравнятся с этим.» — Думала я. — Я не хочу, — все, что я смогла промямлить. — Это не обсуждается, — резко ответил папаша, — таков закон Божий. Ты легла под мужчину и теперь тебе придётся делить с ним ложе до конца своих дней. Ты не смогла избежать этого или позвать на помощь. — Это не моя вина. — Ты виновата не меньше, чем он. «В чем я виновата? В том, что испугалась? В том, что растерялась?» — Я лучше сгорю или утону, чем стану женой этого подонка! — Я кинулась к дверям, но папаша перехватил меня. — Уймись, дура! Ты согрешила и теперь обязана искупить это. — Ты обещал, что будешь защищать меня. Но ты этого не сделал. И вы не моя семья. Я не хочу больше жить! — Я вцепилась зубами в руку мужчины, он ослабил хватку, и я вырвалась. Сгореть, захлебнуться, быть съеденной волками, повеситься на ветке или быть разодранной медведем — все было лучше, чем продолжать жизнь среди этих людей. Досадно было лишь от того, что я не смогла так же укусить Галаша. До той ночи я даже не подозревала, насколько большой была моя обида на них всех. На реку я не побежала. Мой желудок чуть не вывернуло, когда я подумала, что снова там окажусь. Я бежала к лесу, ноги жгло, а память все подсовывала и подсовывала мне воспоминания. Паучок, плетущий паутинку, и склизкий, мокрый поцелуй. Мне хотелось есть землю, лишь бы избавиться от этого ощущения. Я не заметила, как оказалась в лесу. Споткнулась о какой-то корень, упала и поняла, что больше уже не встану. Я решила лежать там до тех пор, пока меня не найдут волки. Умру, и все это закончится. Тыльную сторону ладони защекотало, и я поднесла руку к глазам. Большой черный паук заполз на нее и поднял вверх две передние лапки, будто приветствуя меня. Девчонки всегда пищали, когда видели этих существ. Я же паукам завидовала. Такие странные и маленькие, а вселяют столько ужаса. Мое самое сильное желание: умереть этой ночью и в следующей жизни стать пауком. И в тот момент, когда я смотрела на паучьи лапки, я подумала: «А почему умирать должна я? Я не сделала ничего плохого, я никогда не повышала голос, помогала по хозяйству и терпела все обиды. Почему именно я должна столько страдать? Неужели Галаш, который затащил меня в кусты, заслуживает хорошей жизни? Почему я должна страдать из-за слабовольной матери и нервной мамаши? И если уж я готова к смерти, то почему бы мне не отомстить перед этим? Ведь уже ничто не страшно. На все воля Божия, да? Да у черта на куличиках я видела Бога, который оставляет детей сиротами, позволяет умирать невинным животным и разрешает насильникам жениться на изнасилованных девочках. Я не хочу больше быть несчастной сироткой. Я хочу быть кем-то пострашнее паука. Кем-то, кого будут в своих кошмарах по ночам видеть не только дети, но даже взрослые.» Я отпустила паука и попыталась встать. Не с первой попытки, но мне удалось подняться на ноги. Я была заполнена мыслями: «Галаш за все поплатится. Все мои обидчики будут молить меня о прощении. Меня больше ничто не напугает. И никто больше не сможет сделать мне больно. Я смесь злобы, обиды и жажды отмщения.» Говорят, люди уже рождаются со тьмой в душе. В ту ночь моя тьма обрела свободу. Я шла от дерева к дереву в поисках убежища. Я хотела найти хижину какого-нибудь охотника или лесоруба, чтобы просто погреться. Но леший, невидимый хозяин леса, привел меня в другое место. Я не сразу осознала, что иду за нечистью, ведь я не оставляла ему никаких подарков. До сих пор не особо понимаю этого старика. Делает, что вздумается. Однако, леший мне здорово помог. Я шла всю ночь и половину следующего дня. Приваливалась к деревьям для отдыха, лишь бы не упасть. В какой-то момент деревья стали расступаться и впереди показался высокий забор с массивными воротами. Дома за забором я не видела, да и протоптанных тропинок к этому месту не было. Решив, что это место давно не жилое, я попыталась открыть ворота, но ничего не вышло. Они не поддавались, и я попробовала кого-нибудь позвать. Когда никто не вышел, я обессиленно привалилась к воротам, пытаясь решить, как мне попасть на ту сторону. Но мне не пришлось долго размышлять. Ворота дрогнули, и я поспешно отбежала. Ворча и чертыхаясь, черствая старушка отворила их и уставилась на меня черными с желтизной глазами. — Зачем ты сюда пришла, дурнушка? — На удивление сильным голосом поинтересовалась она. — Вы ведьма? — Спросила я вместо ответа. Старушка недовольно скривила рот. — Отвечай на вопрос, пока я не прогнала тебя восвояси. — Если вы ведьма, то я пришла, чтобы стать вашей внучкой, — выпалила я, не зная, как именно мне сказать ей, что меня к ней привело. — А если я просто хилая старуха? — Тогда я все равно буду вашей внучкой, только непослушной. Бабушка рассмеялась. Это был неприятный, скрипучий смех, от которого мурашки по спине бежали. — А если я тебя в печи решу зажарить, то что ты сделаешь? — Пауков не едят. — А ты разве паук? — Да, — продолжала говорить нелепые вещи я, — теперь да. — Как же я могу стать бабушкой паука? — А вы попробуйте, это не сложно. Старушка насупилась, сморщив свой маленький носик. Я запомнила этот жест. Так она пыталась показать, что злится, но самой-то было смешно. Затем дала знак рукой, чтобы я следовала за ней. Бабушка провела меня в дом, усадила за стол на кухне и поставила передо мной кувшин с водой и корку засохшего хлеба. — Здесь едят только так, — сказала она. Я молча осушила кувшин, вода в нем отдавала болотом, а к хлебу не притронулась. Тогда мне казалось, что я больше никогда не смогу есть. — Так зачем ты пришла на самом деле? Наверно мальчика какого хочешь приворожить? Дурнушки, как ты, обычно за этим приходят. — Не нужны мне мальчики, — я покачала головой, — я хочу стать сильной. Чтобы сжигать этих самых мальчиков. И всех сжечь. Лишь бы никого не видеть. — Да… Ты, ягодка моя, на весь мир озлобилась. И взгляд у тебя тяжелый. Какое-то время старуха молча меня разглядывала. Затем спросила: — Родителей нет, да? — Папаня утонул, а маманя утопилась за ним, — я пожала плечами. — Вот что, — бабушка тяжело вздохнула и тогда показалась мне действительно очень-очень старой, — я помру совсем скоро, а избу оставить не на кого… Так уж и быть, паучок, возьму тебя во внучки. Я с облегчением кивнула. С того момента я стала Рогнедой, паучихой и ведьмой, которой нельзя смотреть в глаза. *** С криками петухов я ступила на деревенскую землю. Я два года не была здесь, и теперь это место казалось мне чужим. Бабушка учила меня читать, находить и использовать травы. Рассказывала, как призывать силы матери-земли. Она была славной старушкой, но слабой ведьмой. Она опасалась большой силы и старалась сдержать мою злобу. По началу бабушка думала, что я просто поломанный, несчастный ребенок. Она считала, что заботой и новыми знаниями сможет вытеснить тьму из моей души. Бабушка расстраивалась каждый раз, когда я заговаривала о темной магии или о мести. Чтобы ей угодить, я затаила все в себе, и она радовалась, считая, что излечила меня. Старушка никогда не повышала на меня голос, не била и даже, узнав мою историю, не считала меня порченной. — Ты когда-нибудь полюбишь. — Говорила она мне, — ты не человек, если никогда не любила. Но я и не была человеком. Больше нет. Любовь — странное чувство, которое я не понимала ни в нежном возрасте, ни после. Зато я знала, что такое ненависть. И этого было мне достаточно. Бабушка растила меня недолго. Через год она стала совсем плоха, успев научить меня только самому основному. — Не причиняй другим боль, — сказала она перед смертью, — ты ведь хорошая, Рогнеда. Ты славная девушка. Не держи на других зла. Но я не справилась с этим. Каждую ночь я засыпала, представляя, как сгорает в пламени Галаш. Как он кричит и мучается. Чтобы воплотить это в жизнь, через пару недель после смерти бабушки я решилась вызвать демона. Ее я похоронила за избой. Первое тело на моем погосте. Демон, которого я призвала, был маленьким, злобным и юрким. Он попытался вцепиться мне в палец, но я придавила его к полу ногой и заставила мне повиноваться. Я никого больше не боялась. Особенно своих демонов. Затем я отыскала книги в погребе, которые от меня старательно прятала бабушка. Их было всего две, и обе с темными заклинаниями. Когда я разучила часть из них, мои глаза окончательно почернели. Я чувствовала вину перед бабушкой. Но совсем чуть-чуть. И вот с рассветом я вернулась в деревню. В длинном черном платье, с распущенными волосами и двумя демонами за спиной. Второго я призвала накануне. Дом мамаши с папашей все так же кособоко стоял на вытоптанной земле. Во дворе гуляли облезлые курицы, которые при виде меня разбежались. Животные всегда чувствуют зло. На крыльцо вышел старший сын и застыл, увидев меня. Я думала, что за ним выйдет его жена, но он был один. — Рогнеда? — Тихо спросил он, а потом посмотрел в мои глаза и поспешно отвел взгляд. — Где Галаш? — Что с тобой случилось? — Ты знаешь. Если ты не ответишь, где Галаш, тебе не поздоровится. Он какое-то время молчал, подбирая слова, но все же сказал: — Он живет на отшибе… Один. Отец выгнал его из дома после того, как решил, что ты утопилась. Мы все решили, что ты мертва… Рогнеда, ты вернулась, для того чтобы отомстить всем нам? — А ты считаешь, что вы все это заслужили? — Не знаю. У меня недавно родился сын. Пощади хотя бы его и мою жену, они ничего плохого не сделали, — он посмотрел мне в глаза и добавил, — прошу тебя. Старший из детей был единственным из них всех, кто хорошо ко мне относился. Возможно, это потому, что у нас была большая разница в возрасте, а возможно, он был просто хорошим человеком. Я тряхнула головой и ответила: — Я хотела всех вас сжечь. И смотреть, как вы горите. Но тогда я совсем разгневаю бабушку, поэтому я решила помучить только Галаша. Живи. И береги своего ребенка. Можешь сказать семье, что я жива, если хочешь. Мне плевать. — Так, кто же ты теперь?.. — Я Рогнеда. — Просто ответила я и ушла. Я действительно хотела сжечь всю деревню, но бабушка была единственным человеком, который принес в мою жизнь только хорошее. Разумеется, я разочаровала ее. Если бы она увидела меня сейчас, то скорее всего, отказалась бы от меня. Но бабушка мертва. А я стала тем, кем всегда хотела: пауком, заманивающим в сети глупых и слабых мошек. Галаш поселился в хилом домишке, который надо было топить по черному. За беднягу никто так замуж и не вышел. Несчастный Галаш, который был обречен навсегда остаться один. Я вошла к нему в дом без стука. Он жевал сало у окна, а когда увидел меня, забыл проглотить воду, и она полилась у него по подбородку. Галаш соскочил с табурета, откашлялся и заикаясь выдавил: — Т-ты?.. — Я. — Ты вернулась? — У этого подонка хватило тупости радостно улыбнуться, — Рогнеда, ты жива и вернулась ко мне? Я улыбнулась в ответ. — Конечно я вернулась. Галаш, я же не могла сбежать от своего жениха. Я даже принесла тебе подарок. Он сделал шаг ко мне, и я не отступила. Затем еще один, и я осталась стоять на месте. Потом Галаш прижал меня к себе и я почувствовала запах старой потной одежды и немытого тела. Я вытерпела эти муки. — Я знал, знал, что нравлюсь тебе. «Мерзость какая!» — Подумала я и аккуратно высвободилась из его хватки. — У меня нет приданного, — сказала я, — но я все же принесла тебе кое-что. Вот, скушай это. Я сама приготовила. Галаш взял в руки небольшой румяный пирожок. — Прямо сейчас скушай. Я хочу знать, вкусный ли он получился, чтобы готовить тебе и дальше. Этот идиот действительно откусил пирожок. Он даже не спросил, где я была все это время и почему глаза почернели. Галаш откусил и, распробовав, закивал головой и с набитым ртом сказал, что ему очень нравится. Он плевался в меня крошками и говорил о том, что не верил в мою смерть, ждал меня и знал, какой прекрасной женой я буду. Галаш доел пирожок, а я громко рассмеялась. Не могла больше сдерживать свою радость. Я впервые по-настоящему сделала кому-то плохо, и душа моя ликовала, как демоны за спиной. — Гореть тебе, Галаш, долго гореть. За все, что ты сделал со мной и за все обиды, которые я когда-либо перенесла. — Что?.. — спросил он. — Ничего, ничего, мой милый. Я просто счастлива. Давай не торопиться со свадьбой, давай выждем немного, подкопим денег, а потом уже назло всем свадьбу сыграем. Он согласно закивал. Таким тупым был, этот Галаш. Мне стыдно, что я когда-то его боялась. Известие о том, что я жива, быстро облетело деревню. Долетело оно и до мамаши с папашей. Глава семейства сам пришел ко мне, правда был он пьян, поэтому упал мне в ноги и долго плакал. Сначала и мамаша хотела обрадоваться, но быстро разглядела цвет моих глаз, перекрестилась и больше ко мне не приближалась. Да впрочем все жители деревни очень скоро стали меня шугаться. Уже тогда поговаривали, что у всех ведьм глаза черные, словно сама тьма. А я и была тьмой. Галаша пытались образумить, но он отмахивался. А пока скот не дох и не сох урожай, люди меня сами не трогали. Правда, прятали детей за себя, если видели меня, идущей по улице. Но мне было плевать. Я была счастлива. Галаш горел. Он это не сразу осознал, а когда до него дошло, что с ним что-то не ладное, на меня он даже подумать не мог. Уже на следующий день после моего появления, его тело стало покрываться темными пятнами. А через месяц, Галаш покраснел, кашлял кровью и кожа стала слезать с его тела, словно змеиная. Его била лихорадка, он не мог есть и пить. А врачи не подходили к Галашу, потому что около него все время крутилась я. Я больше не боялась его, поэтому ловко избегала его попыток подложить меня под себя и оттягивала свадьбу. Когда Галашу стало совсем плохо, я поставила перед его кроватью табурет и стала ждать. Он попросил у меня сменить ему тряпку на лбу, но я не шелохнулась. Его органы, его тело, он весь горел без пламени. Галаш хрипел и задыхался, а я наблюдала. Демоны ликовали. Я ни на мгновение не засомневалась в своих действиях. Говорят, месть не выход. Мол, она не приносит облегчения. Но я сидела там, смотрела, как хрипит мой обидчик и ликовала. Меня переполняло счастье от осознания, что любой, кто посмеет сделать мне больно, будет страдать. Галаш помер с широко открытым ртом и скрюченными руками. Я вышла из домишки и пошла в свое лесное логово. В деревню я уже больше никогда не возвращалась. *** Несколько десятков лет прошло, а может — даже веков. Не помню уже ничьи имена, кроме имени Галаша. Да они мне и не нужны. Я разучилась понимать людей, а возможно никогда их не понимала. А чувство любви меня все-таки слегка коснулось однажды. Я Рогнеда. Обо мне слагают легенды и у меня за спиной триста демонов. Я способна воскресить мертвого, а за избой погост. Всегда молода и красива, способна затащить в свои сети любого, кого захочу. Меня боятся, меня молят о помощи, моим именем пугают детей. Я самая сильная из ведьм. Сама тьма, сама сила. Только жаль. Бабушку-то я действительно разочаровала.