Уроки французского

Когда уроки заканчиваются, все торопятся уже скорее уйти, сбежать из этого ужасного кабинета, что иногда даже обижает. Пушкин не считает свой предмет, точнее же французский, каким-то ужасом, хотя многим не нравится, что их оставляют после уроков на дополнительные, ведь мужчина всегда хотел иметь действительно тех самых учеников, за которых мог бы гордиться и которые бы были благодарны за то, что их так выучили. Иногда не хватает времени на, банально, просто вытереть доску, а ведь это действительно очень нужно, особенно, когда нужно бежать по одним делам, по другим, или даже по тем, что не касаются школы. Чёрт, быть учителем не так легко, как считают многие люди, в особенности ученики, и ведь действительно утомляет, особенно тогда, когда никто даже не пытается подготовиться или проявить желание учиться. Неужели есть те, кто не понимают, что учёба – очень даже важная вещь для человека? В последнее время этот французский действительно востребован и это радует Пушкина, но не радует то, что некоторые совершенно не стремятся даже проявить желание на то, чтобы выучить что-то настолько простое, что смешит даже. – Гоголь? – осторожно обращается он к старшекласснику, смотря внимательно за тем, как ему помогают оттереть доску, – Николай! – ударяет по столу Пушкин, чтобы на него обратили внимание. Гоголь даже выпускает из рук тряпку, повернувшись к своему преподавателю, – Спасибо за… доску, – выдыхает он, но после из-за стола медленно поднимается, – Ты понял что-то во время урока? Они в небольшом кабинете одни, и Николая это достаточно сильно смущает, ведь ещё с первых дней, как у них преподаёт Александр Сергеевич, Гоголь стал ещё более закрытым и нервным, стал больше молчать, лишь на уроках говорить, ведь начать разговор просто так с его учителем многого стоит. Почему? Наверное, понятно, что у Николая Васильевича есть чувства к своему преподавателю, и он понимает, что действительно не сможет ничего общего иметь с таким чудесным человеком. Он давно засматривается на его кудрявые волосики, на уроках пытается рассмотреть губы, которые поцеловать хочется, и это ещё больше смущает и заставляет краснеть даже на уроках, но в особенности светлые голубые глаза, от чего парень даже сейчас засматривается, застывает на месте и сглатывает нервно, заставляя кадык дёрнуться. – Из-звините, – качает головой парень, заставив чёрные волосы, что за ушком были, прямо на лоб, и поэтому опускает взгляд. Неужели так долго смотрел в глаза своего учителя? – Я… не понял кое-что, – кивает, подтверждая старшеклассник, осторожно наклонившись и подняв тряпку влажную, – Вы объясните мне? – Да, конечно, – Пушкин прижимается поясницей к деревянной поверхности, сложив руки на груди, – Ты очень хороший, Коленька, – улыбается мужчина в своей белоснежной рубашке, и смотрит внимательно, замечая, как щёчки чужие быстро краснеют и Гоголь отводит взгляд, слабо брови нахмурив, – Мне очень приятно, что ты остался. – объясняется мужчина, улыбнувшись неловко, пока Гоголь убирает волосы за ушко обратно, убрав из рук тряпку, которую уже пережал так, что и пальцы мальчишки намокли. – Я могу прийти сегодня? – осторожно спрашивает он, пока даже улыбается мягко, подаваясь этому обаянию своего преподавателя. Боже, он ведь прямо сейчас потечёт, если не уже. – Давай… давай завтра после уроков зайдёшь ко мне? Я буду свободен как раз, пятница, – улыбается он, хмыкнув.

***

Проходят сутки и Гоголь даже не спит, ведь безумно нервничает. На самом деле, можно подумать, мол, просто индивидуальный урок. С учителем. С учителем, который нравится до дрожи в коленях, в плечиках, да в принципе везде, ведь это действительно влюблённость, самая обычная, и парень это ощущает прекрасно, но только понимает, что в действительности это чувство далеко не такое прекрасное, ведь им просто не суждено быть вместе. По крайней мере, в этом убеждён сам Николай, ведь хотя бы сравнить их возраст или даже внешность. Пушкин такой необычный, такой прекрасный, такой идеальный, такой… в общем, Коля осознаёт, что ему не быть рядом с таким мужчиной хотя бы потому, что не будет смотреться, ведь что такого есть в Гоголе, что может зацепить? Абсолютно ничего и за это ведь даже стыдно. – Ох, Коленька, – открывая дверь, Гоголь встречается взглядом с мужчиной, который что-то ищет на столе, – Проходи, чего встал там? – мягко спрашивает Александр Сергеевич, когда садится обратно за стол. – Я вам не помешал? – Николай неуверенно заходит внутрь, прикрывая дверь за собой и сглатывает даже, когда рассматривает преподавателя. Неужели ему весь этот час придётся просидеть с ним? Гоголю даже жарковато стало и он расстёгивает несколько верхних пуговиц белой рубашечки, проходя внутрь. – Нет, конечно, – хмыкает Пушкин, сложив руки на столе в замочек, кивая Гоголю, чтобы тот сел напротив, на стул, который Александр Сергеевич поставил специально, – Присаживайся. Сейчас разберёмся с этой темой. То, что Гоголь не проспал всю ночь начинает проявляться, ведь если за весь день Коля чувствовал себя очень даже хорошо, то в компании мужчины он чувствует себя очень даже хорошо и сонно, ведь его начинает клонить в сон, чего Пушкин не может не заметить и не обратить на это внимание, а поэтому расспрашивает про его самочувствие и то, сможет ли парень вывести ещё один урок, но когда получает согласие, то пытается в подробностях объяснить каждую деталь и нюанс новой темы. Да, Гоголь мог бы его слушать, вникать в детали, но это получается ужасно тяжело, ведь Александр Сергеевич сидит так красиво перед ним, откинувшись на спинку стула, и смотрит внимательно, пока пытается дождаться ответа от Гоголя. На самом деле, Николай Васильевич ведь действительно совершенно не глупый и разбирается в предмете своего любимого учителя, а поэтому без проблем выдавливает из себя какие-то азы, отвечает правильно и даже не нервничает, лишь краснеет каждый раз, когда его хвалят и говорят, что он молодец, ведь отвечает правильно и так, как Пушкин и хотел слышать. Чёрт, как же это приятно, что даже в груди стало теплее из-за этого. – С-спасибо за урок, Александр Сергеевич, – говорит парень, когда вздрагивает, ведь слышит звонок, который издаётся. Они не одни в школе, ведь у некоторых всё ещё уроки, – Большое спасибо. – Всегда пожалуйста, Коленька, – хмыкает Пушкин, поведя плечами, пока улыбается мягко, добро, и из-за этого Гоголь чувствует себя куда свободнее и просто хорошо, спокойно, – Ты можешь приходить всегда, когда хочешь, – кивает он, – Но для этого будем договариваться об этом, хорошо? – Хорошо. – кивает Николай и поэтому плечами ведёт неловко даже, пока облизывается, ведь вновь засматривается на чужие губки. Да и засматривается так, что даже выдыхает резко, шумно, слабо свой ротик приоткрыв. Чёрт, почему же они такие красивые и манящие? Гоголь засматривается так, что даже Александр Сергеевич замечает, непонимающе брови изогнув и негромко фыркает, чтобы обратить на себя внимание. – Гоголь, всё хорошо?.. – осторожно спрашивает он, когда поднимается из-за стола, но ведь это явно было зря; Николай как-то слишком резко самостоятельно вскакивает на ноги, а после и к учителю подходит. Только в росте и преобладает Гоголь, ведь Пушкин достаточно низок, как для Гоголя, но это не мешает сейчас бегло прижаться губами к преподавательским, а поэтому чёрные локоны вновь на лоб спадают, когда Николай резко назад дёргается и сглатывает. Ну и зачем он это сделал? Чёрт, ему ведь точно запретят общаться или даже просто быть на уроках. Почему теперь так страшно? Почему, Господи, ну почему нельзя было подумать об этом пораньше? – К-коле-… – Нет, из-звините… простите, – интенсивно качает головой Коля, когда начинает опять нервничать и дрожать, ведь зря это сделал. Ой как зря. Но вдруг ощущает тепло на щеках, ведь к его щёчкам горячим прикладывают руки такие нежные, чёрт, сухие и очень мягкие и поэтому Гоголь успокаивается, выдыхая через приоткрытый ротик шумно, – Чт-… Извините, я зря это сделал.. – Коль, всё хорошо, – мужчина ведёт пальчиками по чужим волосам, убирая их назад, за ушко, когда сам льнёт ближе, – Правда. Успокойся пожалуйста. – Почему… вы не злитесь? – осторожно задаёт вопрос Гоголь, пока дышит тяжело, ведь Николай слишком близко находится. – А я должен? Коленька, ты мне очень нравишься, – хмыкает Александр Сергеевич, а в груди Гоголя даже теплее становится и тот улыбается уголками губ, пока смотрит в глаза послушно, – Очень… Пушкин надавливает, ведь быстро зажимает Гоголя к столу, заставив прижаться своей упругой задницей. Всё настолько быстро меняется, что Коля, в принципе, как и Александр Сергеевич, не особо понимает, что происходит. Они целуются слишком жадно, но лишь потому, что Коленька слишком долго и часто этого хотел, а поэтому с причмоками отстраняется, заполняя кабинет этими сладкими звуками, пока его уже усадили на стол и прижали к себе. Александр Сергеевич пахом трётся о парня, а из-за этого Гоголь дышит шумно, смотря на мужчину из-под прикрытых глаз, ведь старается отвлечься на эти приятные поцелуи. Всё слишком быстро происходит, но именно эта мелочь сводит с ума. Пушкин спускается ниже, целуя много-много раз чужую шейку, вылизывает и кусает, но не смеет оставлять засосы или сильные покусы, которые бы точно заметили, ведь руками уже расстёгивает остальные пуговицы, а после и рубашку стягивает, чтобы руками сильными огладить рёбра выпирающие заметно, но от этого только чужое тело ещё красивее. Такое белоснежное, превосходное, словно фарфоровая, такая, что явно легко сломать, достаточно только неправильно дотронуться к телу своего ученика. – Ал-лександр-р-р… – мурчит Гоголь, пока ножки разводит послушно, ведь уже и штанишки его стягивают, а Николай Васильевич в ответ пытается помочь стянуть одежду, но получается пока что лишь штаны снять чужие по колени, а из-за этого Коленька смотрит ужасно потеряно. Но Пушкин понимает, что сейчас ничего не должно волновать и заставлять нервничать его хорошего ученика. – Тише, всё хорошо, – гладит плечи белоснежные мужчина, а после не сдерживается и оставляет на мягкой, алебастровой коже, прямо на шее, заметный засос, что краснеет и сильно выделяется на такой красивой коже, что Пушкин выдыхает шумно, ведь это безумно его возбуждает, – Мой хороший.. – руки скользят ниже, но после лишь одна приподнимается, – Возьмите их, Коленька, полижите как самый вкусный леденец. – очаровательно лыбится мужчина, когда пальчиками – указательным и средним – давит на чужие пухлые губы, заставляя ротик раскрыться и глубже проскользить. Но ведь Гоголь не против: начинает старательно вылизывать фаланги, осторожно посасывать, смачивать их собственной слюной. Нет, Николай совершенно ничего не знает в этом деле, но ведь даже не думал, что его правда попробуют трахнуть именно сейчас, но сопротивляться он не в силах. Волосы его обожаемого преподавателя, кажется, только сильнее стали кудрявым и парень даже улыбается с этого, но после его ротик заполняет и третий пальчик, который на язычок давит, заставляя вылизывать каждый. В это же время Пушкин гладит спинку, плечики и животик своего ученика, оглаживает уже вставшую плоть и пальчиками обхватывает, пока в глаза заглядывает, своими голубыми сверкает. А при возбуждении такое чувство, будто сейчас они и вовсе серые. Они оба возбуждены и горят, в особенности Гоголь, ведь его тело настолько горячее, что Пушкин только сильнее возбуждается, дышит тяжело, пока носиком трётся о плечо Гоголя, вдыхая такой сладкий запах. – Вы словно цветок, – негромко шепчет Пушкин на ушко своего ученика, языком проходясь по ушку, – Такой… такой редкий. Такой пахнущий, – Александр Сергеевич достаёт пальчики собственные с чужого ротика, а из-за этого от них к нему же тянется тонкая нить слюны и Пушкин обрывает её, опуская руку ниже, оглаживая промежность, мягкую попку Коленьки, – Так хочется сорвать его и присвоить. Сделать своим, чтобы только мне пах, – Саша лишь сильнее вдыхает сладкий запах Гоголя, а из-за этого мычит, как и Гоголь, когда Пушкин вводит указательный палец, – Боже, вы такой слабый, так легко сломать, Коленька, с ума сводите. – негромко смеётся Пушкин, пока толкает Николая назад. Ненужные бумажки быстро летят вниз, ручки, карандаши и прочее, явно то, что им не пригодится, ведь уже два пальца находится в его ученике, а Пушкин удобно укладывается парня перед собой, двигая рукой медленно, двигая ими внутри, иногда слишком резко, бегло двигая, чтобы скорее парня разработать, а в это время старается отвлечь своего обожаемого Коленьку на мягкие поцелуи, такие сладкие, что Гоголь только из-за них стонет, пока ножками обвивает бёдра мужские и вскидывает брови, глазки прикрывая. Внизу больно и не очень приятно от подобных ощущений, но тот факт, кто это делает – уже возбуждает сильнее и успокаивает Гоголя, ведь он понимает, что может довериться этому человеку. – О-ох… Г-господи!.. Ах… – стонет довольно громко Николай, когда прогибается в пояснице и самостоятельно на чужие пальчики насаживается практически, ведь выдыхает шумно, прямо в чужие губы, что, к слову, точно такие же, точно такие же сладкие и вкусные. Проходит время и Пушкин справляется, хотя и Гоголь тоже хорошо проработал, ведь только одними своими стонами и попытками не стонать же, не издавать громких звуков, ведь блять, в школе они не одни, но как же хорошо, что дверь заперта, а сейчас они уделяют время только друг другу, и поэтому Гоголь чувствует себя очень даже хорошо, так хорошо, что даже не ощущал этого тогда, когда дрочил себе ночью, в своей кроватке дома, пока думал о своём преподавателе. Боже, Александр Сергеевич его, кажется, уже с ума свёл. – Т-тише-тише, – улыбается довольно, даже смеётся слабо, ведь Пушкин уже пристраивается, осторожно вводит головку, а из-за этого чувствует, как горячее, возбуждённое тело горит под ним, уже дрожит, прогибается, даже ноготками своими аккуратными задевает спинку мужскую и Александр Сергеевич утыкается носом в плечо, вдыхая глубже чужой запах, лижет мягко и целует, улыбаясь, но после и сам шипит, – А-ах… ч-чёрт, Гоголь… – практически рычит мужчина, когда сжимает ладони на бёдрах своего ученика, и облизывается, когда поднимает взгляд. Всё действительно хорошо, ведь когда Александр Сергеевич начинает грубее вбиваться, двигаться, то сам Николай Васильевич действительно начинает сходить с ума, ведь стонет громко, мычит, но это слишком опасно, а поэтому сам Коля пытается закрыть себе ротик ладонью, пока под ними даже начинает пошатываться стол учительский, а сам Гоголь хмурится иногда. Это больно, ведь первый раз, в особенности из-за того, что Александр Сергеевич явно любит намного грубее, и это можно понять из-за того, сколько же синяков и следов уже осталось на теле Гоголя. Со временем он привыкает к боли, которая уже не делает так неприятно, и из-за чего ему самому становится очень хорошо, а поэтому парень кусает нижнюю губу, когда пытается заткнуть себя, но это получается ужасно, ведь даже ладошка не помогает. – Николай… – шумно выдыхает в чужое ушко Александр Сергеевич, когда замедляется, ведь ощущает, как подходит к своему пику, но опускает ладошку, начиная небыстро надрачивать своему ученику, чтобы Гоголь скорее кончил, ощутил оргазм, – Коленька, какой же вы сладенький… Заход-… а-ах! – обрывается преподаватель, когда стонет протяжно, а кудряшки на лицо спадают, – Заходите после уроков ещё чаще… – тянет Пушкин, когда двигается грубо и выходит. Они кончают одновременно, но Николай Васильевич не говорит ничего, ведь его голова занята тем, как же приятны поцелуи Саши на его теле и просто его руки, такие нежные, что парень чуть ли не засыпает. Оргазм выдаётся довольно ярким, ведь Гоголь дрожит достаточно долгое время, пока стонет, судорожно дышит, выгнувшись в шейку и глаза закатывает, хотя они и без того прикрыты были. Николай совершенно не пожалел, что пошёл, что попробовал и, блять, так сильно рискнул.