Третий раз — волшебный

Луке ещё никогда не дарили целого человека. Не то чтобы он мечтал об этом, но... В Лондоне Лука был всем доволен. Тщательно выстроенные холодновато-официальные отношения с коллегами, масса работы, отсутствие хаоса — примерно так он представлял себе налаженную жизнь. Но приглашение в мадридскую детскую клинику перевернуло всё с ног на голову. В Мадриде солнечно, на новом месте работы — тоже солнечно за счёт непривычного количества улыбок. — А вот и наш новый педиатр! — провозглашает человек в хирургическом костюме и, хитро подмигнув, стаскивает шапочку. Лука открывает рот — кудри-пружинки, как павлиний хвост, буквально взмётываются вверх и радиально во все стороны. — Я Марсело, хирург, — хлопает его по плечу новый знакомец. — Ты Лука, я знаю. — И уходит, пританцовывая, явно довольный произведённым эффектом. За этот день Лука понимает, что здесь царит настоящий интернационал. Заведующий терапевтическим отделением Тони Кроос по-арийски сдержан и блистательно профессионален — после Марсело и столь же жизнерадостного физиотерапевта Каземиро это очень успокаивает Луку. Работа начинается на следующий день, и Лука узнаёт, что испанцы в клинике тоже есть. Во время перерыва к нему вваливается невролог Лукас, улыбчивый и обаятельный до такой степени, что Лука сам не понимает, как позволяет ему и на следующий, и на послеследующий день съедать свой обед на его безупречно организованном столе. Обед, кстати, с явным немецким колоритом. Каждый раз. — С собой дают дома, — кратко поясняет Лукас на вопрос Луки и хихикает. — Моя фрау готовит умопомрачительно, жаль, настаивает, чтобы овощи тоже были. Meine strenge Liebe. Будто привлеченный родной речью, появляется Тони, даёт Лукасу вполне панибратский подзатыльник и выталкивает из кабинета, обещая, если Лука не ослышался, «запихнуть эту баварскую сосиску в задницу». Он надеется, что все же ослышался, тем более обрывок ответа Лукаса: «Можно подумать, этим не заканчивается кажд...» тоже ничего не проясняет. Вернувшийся Тони объявляет, что нашёл для Луки дом. Клиника даёт внушительный кредит, и уже к концу недели у Луки есть собственное жильё. Он сидит на диване — пока единственном предмете мебели в гостиной — и думает. Ему нравятся работа и новые коллеги. Но они все же слишком проникают под кожу, нарушают личное пространство, мельтешат... Впрочем, в Испании все мельтешат и нарушают личное пространство. Может быть, ему удастся привыкнуть. Поскольку приближается его день рождения, Лука, не без внутреннего сопротивления, решает устроить вечеринку. Лукас, которому Лука осторожно сообщает об этой идее, подпрыгивает, давится тушёной капустой и пытается прокашляться, одновременно выразив восторг и энтузиазм. Он разносит новость по всему отделению и вместе с Марсело и Каземиро вызывается подготовить празднество. Марсело, по обыкновению, подмигивает и значительно понизив голос, сообщает, что подарок они уже выбрали и Лука просто в обморок упадёт. В общем, он не так уж не прав. Вечеринка удалась. Парни расстарались: гирлянды флажков, яркая одноразовая посуда, дурацкие бумажные колпаки (Лука наотрез отказался надевать такой), лёгкое игристое вино, музыка из центра, который приволок Каземиро. Ввиду недостатка мебели — Лука успел докупить к дивану пару кресел, но и их не хватило — гости, многих из которых Лука едва знал, расположились на полу и подоконниках, разбившись на группки. Чтобы окончательно не смущать Луку количеством незнакомых людей, инициативная группа объявила, что жён и подруг все оставляют дома, что веселью не помешало. Уже поздно вечером, выключив свет, внесли торт с кучей свечей. — Prinzregententort... — благоговейно прошептал Лукас на ухо Луке. — Мы вместе делали. — Вместе? — Голос Тони убийственно саркастичен. — Вместе мы находились на кухне, что да, то да. По крайней мере, все миски были начисто вылизаны. Лука рассмеялся, задул свечи и, поедая фантастически вкусный десерт, подумал, что сейчас все и разойдутся. Но Марсело не шутил насчёт подарка. Под аплодисменты он вручил Луке устрашающую стопку каких-то документов. Слушая объяснения, Лука понял, что либо его испанский совсем не так хорош, как казалось, либо его разыгрывают. — В смысле, купили человека на месяц? — перешёл он на спасительный английский. — Это что, рабство? Присутствующие дружно поморщились и наперебой начали объяснять. Из гула голосов Лука понял, что это старинная испанская традиция, что есть некий список, куда попадают по жребию только потомки исконно испанских и некоторых баскских и каталонских семей, что вся выручка идёт на благотворительность и поучаствовать в этом («безумии» — продолжил про себя Лука) считается честью и, наконец, что специальные организации по запросу и после оплаты выбирают из того самого списка наиболее подходящего кандидата, и он переходит в полное распоряжение к «хозяину» — кавычки очень слышны в голосе рассказчика. — И я могу этому моему «подарку» (Лука тоже довольно силён в интонировании) отдавать приказы? — Да! (хор весёлых голосов не убеждает Луку в состоятельности всего мероприятия). — И чем это отличается от рабства? — О, не беспокойся, их права защищены: почитай талмуд, там всё написано, — хихикает Марсело. — Правда красотку-модель тебе вряд ли пришлют — мало ли, что тебе в голову взбредёт, — но всё равно куча романов написано и фильмов снято — я тебе скину ссылки — о том, как современные Ромео пытались стать подарками для современных Джульетт и наоборот. Кстати, и без красотки-модели случаются занятные истории. Мы не первый раз такое проворачиваем. — Марсело показывает язык Лукасу, который грозит ему кулаком. — Вы кого-то подарили Лукасу? — Нет, что ты, он у нас не работал тогда. Он сам был в списке, а Тони как раз получил пост, ну и... — Лука, наверное, до смерти устал от всех вас, то есть нас, — перебивает его Тони. — Давайте поможем ему убрать и отпустим спать. Завтра у него важный день. *** До завтра Лука ворочается в постели, проваливаясь на десяток минут в сон и вновь беспокойно выныривая в реальность. Перспектива получить в подарок целого живого человека его совсем не прельщает. Талмуд он так и не осилил, понял только, что отказаться — значит, нанести глубокую обиду всей испанской нации — не меньше — пренебрежением древними традициями. Встав в безбожные шесть утра, он страдальчески бродит по дому, который отныне придётся делить неизвестно с кем, дважды пьёт кофе, пару раз поминает недобрым словом Тони, который заставил вчера всех принять участие в наведении порядка, так что заняться теперь совершенно нечем, и Марсело с его дурацкими идеями. Ровно в десять, когда Лука окончательно измаялся, звучит дверной звонок. На пороге мужчина — выше Луки (хотя чему удивляться: почти все выше Луки, он привык), с аккуратной бородкой и буйной стрижкой, в простой футболке, каких-то почти домашних мягких штанах и с приличных размеров спортивной сумкой на плече. Мужчина улыбается, слегка пожав плечами, заглядывает в телефон: — Лука Модрич? — Д-да. — Серхио Рамос, будем знакомы. Рукопожатие у Серхио Рамоса крепкое, манеры свободные — он входит в дом, сбрасывает кроссовки и ухмыляется, глядя на гирлянды флажков: — В мою честь? Не стоило, Лука, хотя спасибо. Лука немедленно начинает беситься. Ему не нравится в подарке всё: от наглой улыбки до ярких носков, но он пересиливает себя и ровно отвечает: — У меня вчера был день рождения. — О, точно. Поздравляю! — Серхио улыбается ещё шире. — Что, не нравлюсь? Лука неопределенно поводит головой. — Вот и славно. Кстати, где моя комната? — А коврик у двери не устроит? — самообладание Луки даёт трещину, и сквозь неё просачивается накопившийся яд. — Устроит, — легко соглашается Серхио, подходит ближе и доверительно шепчет: — Одна проблема. У двери нет коврика. *** Гостевая комната вполне устраивает Серхио. По крайней мере, он одобрительно оглядывает скудную обстановку, поднимает вверх палец и провозглашает: — Минимализм! Луке немедленно становится иррационально стыдно за то, что он не до конца обустроил дом. Он бормочет: «Располагайся» и ретируется на кухню. Остаток воскресенья проходит довольно неловко. Серхио торчит в гостиной с какой-то книгой. Лука не может сосредоточиться ни на чём, поэтому вяло делает ненужную уборку, вяло рассматривает содержимое холодильника и вяло листает буклеты сервиса доставки еды. В конце концов заказывает пиццу, спохватывается, что не спросил Серхио о его предпочтениях, но не решается заговорить. Впрочем, Серхио не капризничает и, не отрываясь от книги, жуёт то, что дали. В результате Лука сбегает спать так рано, что его мама бы аплодировала, если бы узнала. Слава богу, завтра на работу. Утром Лука совершенно забывает о Серхио и вздрагивает от бодрого приветствия. Серхио с обнажённым торсом сверкает разноцветными татуировками и каплями воды после душа. Пока Лука пытается не пялиться, жизнерадостно интересуется: — Что на завтрак? Лука непонимающе поднимает глаза. Серхио улыбается. За его спиной в гостиной виднеется телевизор — ещё один подарок на день рождения, до которого никак не доходили руки. Лука чувствует приступ беспомощной ярости: — То есть телевизор найти и распаковать ты смог, а приготовить завтрак — нет? — шипит Лука, подходя так близко, что почти утыкается носом в подбородок Серхио. — Ты в конце концов должен исполнять приказы, а не стоять тут, будто я — твоя прислуга. — Так ты ничего не приказывал. — Серхио улыбается ещё ярче, хотя, казалось, куда уж дальше. — Ах, не приказывал... — Лука срывается с места, хватает три коробки с разными сухими завтраками, ссыпает их содержимое в большую кастрюлю и бросает: — К моему приходу чтобы были разобраны по видам. Заодно и поешь — молоко в холодильнике. И ужин чтобы был! Выбегая из дому, Лука надеется, что, вернувшись, уже не застанет раздражающего типа. В клинике всё как обычно, но Лука злится и поэтому всё валится из рук. Он старательно избегает встречаться с Марсело, потому что боится устроить безобразную сцену. — Нет, я понимаю, что набить ему морду вряд ли смогу, — говорит он Лукасу во время обеденного перерыва. — Хотя за такие подарки стоило бы. — Совсем плохо? — сочувственно спрашивает Лукас, отдавая Луке половину колбасок со шпинатом. Во время горестного рассказа Луки Лукас честно старается не ржать. Но не выдерживает и сквозь смех интересуется: — Слушай, злая мачеха, ты талмуд-то тот почитал? — Он толщиной с мою руку. Да и не хочу я читать это руководство по эксплуатации. — Луке становится легче, хотя домой возвращаться всё равно придётся. — А ты в футбол играешь? А то скоро сезон — любительские команды города соревнуются, мы обычно неплохо смотримся. — Лукас явно желает перевести тему. Лука как раз играет, и перспектива тренировок после работы несказанно его радует, но Лукас остужает его пыл: — Нет, прямо сейчас не получится. Директор всея нашей клиники отсутствует, а он всем этим делом заправляет. Но у нас неплохой тренажерный зал. Можешь захватить спортивные шмотки, позаниматься, раз этот хрен так тебя бесит. Лука готов расцеловать Лукаса, но просто благодарит за обед и погружается в работу, вызывая очередного маленького пациента. Возвращение домой стоит ему последних сил. Ему стыдно за утреннюю вспышку, и он даже репетирует извинения, которые выпархивают из головы, когда он видит довольного Серхио, сидящего за столом. На столешнице стоят три миски с колечками, звёздочками и кукурузными шариками. На кухне витает густой мясной аромат, и Серхио выставляет ужин из трёх блюд — только для Луки, — объясняя, что уже поел. А когда Лука открывает рот, чтобы что-то сказать, суёт ему в руки листок. — Что это? — подозрительно спрашивает Лука. — Счёт, — безмятежно улыбается Серхио, — на кейтеринговые услуги. Такие молодцы — на месте все приготовили, фигню эту твою разобрали. Ещё и посуду за собой помыли. Эй, может тебе водички налить? — Да ты охренел?!!! — орёт Лука в полный голос. — Я так разорюсь к хренам. — Ты не уточнил, что я это должен сделать собственноручно, — пожимает плечами Серхио, а в инструкции, которую ты, очевидно, так и не читал, написано, что... — Да к хуям твою инструкцию! — кричит Лука, хватает куртку и хлопает дверью. На улице он немного успокаивается и наматывает круги по близлежащим кварталам, почти мечтая, чтобы к нему прицепился какой-то громила, проломил голову, и можно было спокойно полежать в больнице до конца пребывания Серхио в его доме. Но, увы, никого Лука в этот час на улице не интересует. Почти бесшумно вернувшись заполночь, Лука обнаруживает на столе свой ужин, заботливо прикрытый и даже, кажется, ещё теплый, оплаченный счёт и записку: «Извини». Это не помогает. Кусок в горло не лезет, и Лука идёт спать, поставив будильник на час раньше, чем обычно. *** — Это потому что ты инструкцию не читал, — ржёт Лукас. — Там написано, что если задача превышает возможности компаньона... — Компаньона? — Ну... Нас, то есть их так называют в документах. Так вот, в этом случае он может обратиться в экспертный совет — по горячей линии, — чтобы там подтвердили, что это сделать в одиночку невозможно, и выполнить задание с помощью специально обученных людей. За счёт «хозяина» естественно. Лука не говорит, что Серхио оплатил счёт сам. Остаток недели проходит отлично. Лука выскальзывает за дверь утром до того, как Серхио встаёт, а возвращается, проведя пару часов в спортзале, поздно. Желает Серхио, неизменно развалившемуся на диване с очередной, а может, той же книгой, доброй ночи и удаляется наверх. Что делает Серхио днём, что ест, ходит ли куда-то — его не волнует: ключ он ему дал, пусть делает, что хочет. На выходных Луке удается подменить Карима из стационарного отделения и заполучить круглосуточное дежурство, а остаток воскресенья проспать на кушетке в ординаторской. Серхио он предупреждает запиской, оставив её утром в субботу на столе. Следующую неделю Лука проводит в том же режиме. В пятницу Луку ловит Тони. Задумчиво рассматривает и сообщает, что волнуется, потому что Лука, по его словам, совсем отощал и одичал, и ему, Тони, не хочется представлять директору, когда тот соизволит появиться, заморенного извергами из терапевтического нового сотрудника. Приходится отправляться на уик-энд домой. Впрочем, сейчас эта перспектива не особо пугает: Лука устал, но в общем доволен собой — сегодня было три сложных случая, и его диагнозы подтвердились, так что мелкую паразитку с замашками Гитлера, задумчивого ботана-подростка и бойкого карапуза, отказывающегося говорить, но очень выразительно пускающего пузыри из слюней, совсем скоро поставят на ноги. Лука успевает выпить пива с Лукасом и Тони в баре у клиники, заезжает в китайский ресторанчик, берёт еду на вынос и входит в дом в совершенно солнечном настроении. — Я принёс китайскую еду, — провозглашает он с порога. — Возражения есть? Серхио выходит из гостиной с видом настолько удивлённым, что Лука смеётся и суёт пакеты в протянутые руки. Серхио мнётся и наконец осторожно говорит: — Я купил журнальный столик, — и, видимо, памятуя о срыве Луки, быстро добавляет: — За свои... и я могу потом забрать... ну или можем выкинуть... ну или... Лука снова смеётся — всё же пиво — отличный антидепрессант — машет рукой и отправляется рассматривать столик, совершенно обычный, низкий, со стеклянной толстой столешницей. — Может, тут и поедим? — нерешительно спрашивает Серхио. — Точно! Вот мой торжественный и непререкаемый приказ, а то ты совсем, наверное, отчаялся: ты должен съесть со мной эту еду прямо тут и посмотреть... что бы ты там ни смотрел до моего прихода. Кстати, что ты смотришь? — Балет. — Серхио наконец тоже улыбается — Что ж, приказ есть приказ. Целый второй. Поскольку у тебя явное пристрастие к сказкам, можно ждать третьего, судьбоносного. — Да-да, — подхватывает Лука. — А закончится всё свадьбой! Повисает напряжённое молчание, Лука ловит на себе взгляд Серхио, долгий и тёмный, и торопливо интересуется: — Так что за балет? — «Евгений Онегин» с Роберто Болле. Он ужасно талантливый, но я в основном не могу оторваться от рассматривания его задницы. — Серхио как-то вопросительно косится на Луку. — Но красивые танцовщицы там тоже есть. — Действительно, фантастическая задница, — подтверждает Лука, открывая коробку с лапшой и свининой в кисло-сладком соусе. В результате они проводят удивительно приятный вечер, и Лука даже не может вспомнить, почему ему так не нравился Серхио в начале их знакомства, и решает, что идея компаньонов не так уж плоха, когда устраивает голову на коленях Серхио и засыпает, убаюканный музыкой великого Чайковского. В субботу Лука спит почти до обеда. Будит его беспардонное солнце и вкусный запах. Лука некоторое время пытается понять, почему он спит одетый на диване, когда появляется Серхио с тарелкой: — Привет, соня. Доползёшь до кухни или тебе сюда подать? — Ч-что? — Завтрак. Время, конечно, обеденное скорее, но готовить я умею только тортилью, которая омлет, и барбекю. Оборудования и компании для барбекю не наблюдается, так что тортилья. — Но я же не... — Не велел, не просил и даже не умолял на коленях, что, конечно, обидно, — хохочет Серхио, — но я довольно большой мальчик и понимаю, что люди иногда едят. Есть у них такая привычка. Лука откидывается на спинку дивана и наблюдает, как ловкие руки расставляют тарелки. *** Дальше дни мелькают с удивительной скоростью. Луке иногда кажется, что они с Серхио давно женаты: настолько быт с ним необременителен. Ругаются они только раз, когда смотрят Эль Класико: Лука болеет за Барселону, Серхио — за Реал, и Лука совершенно по-детски дуется, когда Барса проигрывает, и страшно обижается, когда Серхио предлагает ему припрятанный чизкейк в утешение. В клинике тоже всё идёт хорошо. Лука даже снова общается с Марсело, а Лукас шутит, что компаньона Луке стоит оставить себе, потому что тот явно на него хорошо влияет. Но ничто не вечно. Лука входит, еле переставляя ноги, некоторое время держит в руках пиджак, совершенно не понимая, что с ним делать. Серхио забирает пиджак, вешает на вешалку и даже развязывает Луке шнурки и помогает снять ботинки, прежде чем спросить: — Что-то случилось? Лука падает на диван, механически ест какую-то еду, не замечая, купленная она или приготовленная, и только потом начинает говорить. — Сегодня я, кажется, ошибся с диагнозом. Мне казалось, что опухоль доброкачественная, а Родриго, онколог, говорит, что нет. И что это приговор — образование большое и наверняка есть метастазы. А пацану двенадцать. Завтра будет известно точно. Но я был так уверен... Серхио не пытается утешить его. Просто сидит рядом, а потом провожает до двери спальни и целует в лоб, но Луке определённо становится лучше. *** — Серхио! Серхио! Я был прав! — кричит Лука и с разбегу запрыгивает Серхио на руки, обнимая руками и ногами и продолжая орать прямо в ухо: — Я был прав, она доброкачественная! Марсело вырежет её как нечего делать, он просто художник в таких вещах! Серхио одновременно морщится и улыбается, удобно подхватив Луку под ягодицы и спину, а потом аккуратно ставит на пол, поспешно отворачиваясь и одёргивая футболку. Лука кружит по комнате, бежит к бару и достаёт бутылку вина — единственную, которую ему проспорил как-то Каземиро. Они с Серхио в полном согласии нарезают сыр, разливают вино и включают ромком из тех, что рекомендовал Марсело: о парне, который подстроил, чтобы его выбрали из списка для понравившейся ему девушке, а попадает к её отцу, старому сержанту, совершенно загонявшему беднягу непосильными заданиями вроде вытаскивания из грязи застрявшего джипа и ежедневных отжиманий. Лука искренне смеётся над злоключениями влюблённых, Серхио улыбается, глядя на него. Они сидят очень близко, и, когда фильм заканчивается закономерным хэппи-эндом, Серхио наклоняется... чтобы мазнуть губами по виску Луки и мягким шёпотом напомнить, что пора спать. Лука чувствует непонятное разочарование, но послушно идёт умываться. А на следующий день Лука всё портит. Утро отнюдь не доброе, и на это есть целых три причины. Во-первых, у Луки зверски болит голова. Во-вторых, ему всю ночь снились какие-то невнятные сны с участием Серхио, судя по совершенно подростковому утреннему стояку, совсем не целомудренные, а, в-третьих, Лука понимает, что срок его подарка подходит к концу: осталось всего три дня. Душ не помогает ни от эрекции, ни от мыслей. Лука спускается на кухню. Возмутительно довольный жизнью Серхио готовит неизменную тортилью и, коротко глянув на Луку, — кофе. Он опять только в домашних штанах и татуировках, и это раздражает. Лука сварливо спрашивает: — Откуда у нас кофеварка? — Я купил, — спокойно отвечает Серхио. — Да ты всю прошлую неделю кофе пил и ни разу не поинтересовался. — Такое ощущение, что ты решил тут остаться. Всё вокруг в вещах, принадлежащих тебе, ты ведёшь себя, будто живёшь здесь. — Лука несправедлив, накручивает сам себя и прекрасно это понимает, но остановиться не может. — Я действительно тут живу, — примирительно говорит Серхио, смотрит на пах Луки и уголки губ его дёргаются вверх, — пока что, но третьего приказа, судьбоносного, ещё не было, так что... — Ну, я даже не зна-а-аю... — злобно тянет Лука. — Через три дня ты выметешься вместе со столиком, кофеваркой, гантелями и —что ты ещё приволок? — и думать забудешь обо мне и этом доме. Чего пялишься? Помочь хочешь? Вот тебе тогда судьбоносный приказ — отсоси мне, а то, видишь, мучаюсь. Серхио показательно зевает, чешет голый живот и неспешно опускается на колени, сдергивая с Луки шорты и трусы. Столь же показательно облизывается: — А неплохо, неплохо. О-очень внушительно. Лука в панике смотрит на него, подхватывает шорты, кое-как натягивая, болезненно задевая член, и позорно сбегает. Душ приходится принять более основательно, хотя разрядка не приносит особого удовольствия. Лука готов себе пощёчин надавать, но он и так опаздывает, так что решает отложить это полезное мероприятие. Надежда выбраться из дома незаметно умирает, не родившись: Серхио ждёт его у двери. Он уже в футболке и, как ни странно, улыбается: — Мы не будем считать этот, к тому же невыполненный, приказ судьбоносным, верно? Он одёргивает Луке куртку и лёгким толчком в плечо отправляет к выходу. *** — Ты приказал ему... что? — переспрашивает непривычно серьёзный Лукас таким страшным шёпотом, что сердце Луки обрывается. — Сделать мне минет. Но я же несерьёзно... Я ж не знал, что он... — мямлит Лука под тяжёлым взглядом: Лука и не представлял, что Лукас может так смотреть. Лукас ерошит короткий ёжик волос и бормочет, кажется, сам себе: — Как же ты тогда... Комиссия так быстро не... Или? — снова смотрит на Луку в упор и задаёт вопрос резко, как на допросе: — А он? Только точно. — Ну он... — Лука краснеет. — Он вроде бы собрался сделать, но я... я ушёл... убежал, если честно. А что? Я сильно накосячил? — Да не то слово. Если бы ты всё же соизволил прочесть то, что тебе дали, то знал бы. — Лукас не улыбается, но выглядит более расслабленным и уже не смотрит на Луку зверем. — Понимаешь, с нами же проводят инструктаж. Традиции традициями, но люди разные и желания у них — тоже. Поэтому первое правило: если тебе отдают приказ сексуального характера или даже такой намёк проскальзывает, ты должен немедля позвонить на горячую линию и покинуть дом. Или покинуть, а потом позвонить, или убежать и обратиться к первому же полицейскому. — А потом? — спрашивает Лука севшим голосом. — А потом твоего «хозяина»... — Лукас делает пальцами воздушные кавычки. — ...вызывают на комиссию. Для тщательного разбирательства. Дело обычно заканчивается крупным штрафом и запретом обращаться к списку компаньонов. В твоём случае даже могли бы ограничиться запретом, потому что ты без злого умысла, на нервах. А бывает иностранцев и интернировали. Короче, читай инструкцию, прежде чем влезать куда-то. Но тут странно, почему этот твой... — Серхио... — подсказывает Лука. — Серхио, — повторяет Лукас, — ничего не предпринял и даже был готов... Либо он на тебя очень сильно запал... Либо вообще не тот, за кого себя выдаёт. Посмотреть бы на него. Я, конечно, всех из списка не знаю, но мало ли... Мадрид, в сущности, город не такой и большой... Лука размышляет и понимает, что это вполне возможно: — Давай быстро смотаемся ко мне домой. Я как раз шмотки для зала забыл. А ты зайдёшь за мной незаметно и посмотришь. *** Лукас и Лука запрыгивают в машину, и Лука сразу рвёт с места, ощущая себя, по крайней мере, грабителем банка. Серхио, ничего не заподозрив, улыбается Луке и снова утыкается в книгу, не слушая объяснений про забытую сумку. Лукас рядом заполошно дышит, часто моргая, вслепую шаря в бардачке. Лука, понимая, что что-то не так, паркуется у какого-то магазина и подаёт Лукасу бутылку воды, которую тот ополовинивает залпом, после чего хрипит: — У меня для тебя две новости. Хорошая и непонятная. Хорошая состоит в том, что с ним всё более, чем в порядке. А сейчас напрягись и вспомни документы, которые ты подписывал, когда поступал к нам на работу. Чья там подпись в самом низу? Лука прикрывает глаза и сосредотачивается. Вот он расписывается под чужой подписью — размашистой, состоящей из крупных S и R и закорючки, похожей на четвёрку. А ниже печатными мелкими буквами: director de clínica «Medicina Real» Sergio Garcia Ramos. — Блядь, — говорит Лука и отбирает у Лукаса воду. — Вот именно. Считай, со своим непосредственным работодателем и заодно капитаном нашей футбольной команды ты уже знаком. Поздравляю. Непонятно только, как вы теперь будете взаимодействовать. — Ну ты же как-то работаешь с Тони. — Так он меня и не просил ему отсосать. И тем более не приказывал. И я тогда ещё тут не работал. Да и вообще весь срок он давал задания дурацкие: собаку выгулять, цветочки полить, шторы повесить, футбол с ним посмотреть, полку помочь повесить. И проверял ещё дотошно так. Ну, кроме футбола. А всё остальное было уже потом. Хотя говорит, что кольцо купил на второй день знакомства. — Лукас впервые рассказывает хоть что-то об их с Тони отношениях, но Луке не до того. — Ты думаешь, что он злится, и мне лучше искать новое место работы? — Лука только-только привык к этим людям, и ему совершенно не хочется покидать клинику. Лукас ухмыляется, стучит ему костяшками пальцев по лбу и раздельно выговаривает: — Он. Не. Позвонил. На. Горячую. Линию. — И что? — Ну ты тормоз. Значит, ты ему нравишься. Причём серьёзно. Проблема скорее в тебе. Он, конечно, не будет за тобой таскаться или серенады под балконом петь. Но работать с тем, кто на тебя так запал, не разделяя его чувств, довольно дискомфортно. — А кто тебе сказал, — начинает Лука и сводит воедино все свои мысли насчёт Серхио, — что я не разделяю его чувства... Лукас сияет так, что вокруг становится заметно светлее: — Отлично. Наконец у нашего «сеньора "Безупречность"» появится фаворит. — Он мечтательно улыбается. — И Марсело должен мне сотню. Он говорил, что в одной клинике дважды такого чуда случиться не может. Поехали уже, перерыв заканчивается. Эпилог. Вечер Лука с Серхио коротают за просмотром балета. В основном молча, но очень уютно. Утром завтракают йогуртом и тостами, и Серхио впервые выходит из дому вместе с Лукой: — Работа. Вернусь чуть раньше тебя. Лука кивает. Тони в обед провожает Луку в директорский кабинет, торжественно сообщая, что пришло время познакомиться с начальством. Скороговоркой выдаёт кучу сведений: директор по специальности детский психолог, однако сейчас берёт только самые сложные случаи, оставляя остальные сотрудникам, демократичен, но строг, добился всего сам, без протекции, поэтому ценит таких же, времени на аудиенцию немного, потому что после длительного отпуска накопилась целая куча дел... Лука замирает на пороге. Серхио совершенно не похож на себя. Белый халат, очки, абсолютно серьёзный вид, внушительная стопка бумаг на столе рядом с ноутбуком. Серхио встаёт навстречу, протягивает ладонь: — Серхио Рамос, будем знакомы. Лука давит нервный смешок и тоже представляется. Похоже, что они играют в какую-то игру. Серхио говорит о том, что изучил отчёты и впечатлён Лукой, особенно — и тут Лука ловит полуулыбку и ямочки на щеках — самоотверженной работой в последние пару недель, а также наслышан об интересе к футболу и надеется, что Лука присоединится к команде, но рекомендует не перенапрягаться, потому что им предстоит длительное сотрудничество и хотелось бы, чтобы оно было плодотворным... — Серхио... — перебивает Лука. Серхио напрягается и начинает машинально перекладывать бумаги на столе. — Я, кажется, придумал приказ... А то у нас остался один день. — Ну не здесь же... — Серхио выглядит растерянным, но сквозь растерянность пробивается привычная ирония. — Да не такой приказ, идиот. А то побежишь звонить по этой своей горячей линии. Я... — Лука тщательно подбирает слова. — Я хочу, чтобы ты, если ты тоже хочешь, сводил меня на свидание. Сегодня после работы или когда тебе будет удобно. Серхио плюхается обратно в кресло, переводя дух, будто не дышал во время речи Луки: — Сегодня вряд ли. Дел действительно хренова куча. Но, мы можем обсудить дату и место позже, дома. — Да, — кивает Лука. — Дома. Я могу идти, сеньор директор?