Правосудие и кровь

Клеменс расстегивает кожаную куртку, обнажая фарфоровую кожу и делает первый надрез. Кровь стекает по ключице вниз к животу. Чертов, чертов клуб. Зачем они с Маттиасом вообще потащились на эту закрытую вечеринку? Почему он отпустил Маттиаса одного за выпивкой, почему позволил тому мерзавцу приблизиться к нему? Тошнотворный запах одеколона незнакомца проникает в легкие и Клеменс сглатывает комок в горле. "Такой сладкий мальчик". По бокам - два громилы, которые держат Клеменса, словно насекомое. Пальцы незнакомца скользят по светлым волосам Клеменса и сжимают его шею. "Разве ты не хочешь выпить, дорогой?" Второй надрез глубже первого, Клеменс чувствует, как по лезвию струится алая кровь. Он стоит возле полицейского участка, где держат Маттиаса, вокруг него собирается толпа зевак. Ему плевать на всех, кто на него смотрит. Он уйдет отсюда только с Маттиасом. "Нанесение тяжких телесных повреждений" - за это собираются судить Маттиаса. Черта с два, всего то пара переломов черепа. Не вмешайся те громилы, Маттиас оставил бы на мерзавце побольше ран. Клеменс глубоко выдыхает, прежде чем надрезать кожу в третий раз. В толпе он замечает пару камер, значит, пресса уже в курсе. Отлично. Незнакомец оказался сыном мэра Рейкьявика. Ждать оправдательного приговора бессмысленно. Он уйдет отсюда только с Маттиасом. Если только так он может докричаться до общества - он будет кричать. Стоит кому-то из полицейских сделать шаг к Клеменсу, он с удвоенной силой режет собственную плоть. Маттиас просто хотел защитить его. Теперь он сделает все, чтобы тот получил свободу. Маттиас сдвигает наручники и потирает окровавленные запястья. Когда пара надзирателей входят в камеру, он даже не поворачивает головы. Лишь слово "Ханниган" заставляет его выслушать своих мучителей. Клеменс стоит в луже собственной крови. Мамаши отгоняют своих детей, журналисты щелкают камерами, полицейские стоят по периметру. Все словно застыли во времени, не зная, что делать дальше. Клеменс делает порезы один за другим, растворяясь в боли, словно в пульсирующем океане. Почему они медлят? Почему не отпускают его? Резать становится труднее, руки слабеют, а сердце бешено колотится в груди. Кровь уже не сочится, а льется ручьями, заливая джинсы и окрашивая мостовую в рубиновый цвет. Напряжение ощущается почти физически, словно достаточно маленькой искры чтобы половина улицы взорвалась. В звенящей тишине Клеменс падает. Он чувствует запах лекарств и резиновых перчаток. Сквозь белую пелену проступают сначала руки, скованные наручниками, и только потом лицо. Матти...