Я помню чудное мгновение...

Оставь меня! Я здесь молю: Да всеблагое провиденье Отпустит деве преступленье, Что я тебя еще люблю.

Я не понимал, почему он сожалеет. Не могло же все быть настолько плохо. Он снова склонился над бумагами, но теперь просто делал вид, что читает. На самом же деле просто перебирал их, даже не думая. Он будто ждал моих действий, вопросов. Но я молчал и лишь смотрел на него. -Хорошо, что именно ты хочешь знать? -Вы, должно быть, осведомлены о том, что на столе я нашел записку, в которой он говорил, что больше не вернется. В чем дело? -Да, осведомлен. Но вынужден держать это в строжайшей тайне до его последующих известий. -И вы наверняка знаете, что отбыл он в Петербург явно не за словами Трубецкого? Это так? Он молчал и поджал губы, смотря на меня с укоризной, но в то же время виновато. Возможно он и хотел бы рассказать мне все, успокоить, но не смел. -Так. -Говорите, немедля, по какой причине все это? К чему эти скрытности и реверансы? Вы прекрасно понимаете, насколько он важен для меня. -Послушай же наконец! Сергей сказал мне не говорить ничего и ждать его известий. Поэтому будь любезен покинуть мою комнату и оставить меня в покое. -Вам бы говорить о подчинении его распоряжениям! Не вы ли готовы, наперекор всем планам, уже сегодня вывести солдат? Не вы ли создали «русскую правду» ? Молчите! Как вы можете? -Михаил! Я тут же спешно покинул его комнату в не лучшем расположении духа. Ну почему он не может просто сказать мне все? Теперь в планах моих было самому поехать в Петербург. Глупо? Взбалмошно? Бредово? Я знал, но должен был. Я не мог отпустить его вот так- всего одна бутылка и изрезанные в мясо руки и ноги. Слишком малые жертвы ради него. Я забежал домой и начал выгребать все вещи из шкафов. Их оказалось, на удивление, довольно много. Чемодан явно не располагал для такого количества. Поэтому я всеми силами старался запихнуть как можно больше, плотно придавливая это все, периодически, руками. Я носился по комнате, как угорелый, когда Павел Иванович вошел. Я не слышал его стука, или же просто он не постучался, но приход его явно был неожиданным. Увидеть меня в таком положении и спешке он уж точно не ожидал: форменные штаны с болтающимися подтяжками едва ли не спадали, рубаха, все так же забрызганная вином и кровью небрежно висела на плечах, а волосы были в таком беспорядке, что казалось, будто я не расчесывался с рождения. -Ну и что ты делаешь, позволь спросить? -А не видно? Собираю вещи ехать в столицу. -И на кой? tu es si stupide, Michelle. Зачем тебе это? -Потому что я не могу вот так его потерять, и вообще это не ваше дело. К тому же вы сами не говорите мне ничего. -Извольте слушать. Уехал он действительно в Петербург, но не к Трубецкому. Его вызвали туда Бенкендорф с Дибичем. А все потому, что нас раскрыли. В письме последнем было сказано, что его арестуют, и если он добровольно не приедет, то сюда будут присланы другие офицеры, и тогда задержат не только его, но и тебя. Поэтому не будь так эгоистичен. Как? Как задержан? Как арестован? Но если они знают о наших планах, то скоро нас всех заберут. И в лучшем случае мы будем висеть на фонарях, как во Франции. В худшем-четвертованы. --Будь покоен и не езжай никуда. Но эти слова лишь разожгли во мне огонь желания быть с ним и попытаться спасти или же успеть перехватить его еще по дороге. Решено было выезжать сегодня же