Без пяти

Семпай поднял трубку так быстро, словно сидел и смотрел на нее весь вечер. Или, может быть, убийственная аура, вечно окружавшая Акутагаву, каким-то образом просочилась сквозь провода, и способность семпая среагировала на нее, предупреждая. Как бы то ни было, вместо раздражающих гудков Акутагава услышал знакомое “Да?” и облегчение — незнакомое, непонятное, до этого самого мига он даже не знал, что напряжен, — затопило его с головой. — Семпай, это я, — сказал он, будто семпай не знал и так, раз поднял звонок с неизвестного номера. — У тебя Новый Год наступает через пять минут, — спокойно заметил семпай, как будто они продолжали давно начатый разговор. — У вас есть все, что полагается? Елка, карри, мандарины? Акутагава нахмурился. Еловую ветку они закрепили в дверях: теперь под тенями из окна она извивалась, похожая на лапу непонятного чудовища. А карри, что они взяли на вынос в ресторанчике на первом этаже, — тигр пытался поспорить, что оно никогда не было обязательным элементом праздника, но проиграл спор с треском — семпай не назвал бы даже детским. Мандаринами была выложена граница между половинами комнаты: его и тигра. Технически, ко встрече нового года они подготовились идеально. — Есть, — отчитался Акутагава. И тут же добавил, не желая обманывать: — Но снега нет. На улице зеленел плющ, цвели какие-то кусты. По сравнению с зимней Йокогамой тут был райский сад — и сегодня они с тигром планировали найти его садовника. — Дети уже спят, но я передам им, что ты их поздравлял, — семпай хмыкнул что-то ободряющее и уточнил: — Если, конечно, ты их поздравишь. Поименно. Грудь наполнилась неясной гордостью: пусть прежде это задание и оказалось бы ему не по силам, теперь семпаю не следовало его недооценивать! — Акеми, Коуске, Ю, Сакура, Дейро, Широ, — перечислил Акутагава, — Каору, Судзуки, Юмико, Хироэ, Ёсико, Шинджи, Хидеки, Кацуми, Таки. — Нет, — семпай громыхнул чем-то. Возможно, кастрюлей, — Ты забыл Ами-чан и Судзуи-куна. Акутагава мысленно пересчитал названные имена, все понял и возмутился: — Это новенькие, семпай! Как я мог знать! — Одасаку-сан, — промурлыкал тигр, будто обращаясь к плюшевому кролику в своих руках, — имеет в виду, что кое-кто давно не появлялся дома. Слух тигра не оставлял даже иллюзию приватности, поэтому Акутагава в телефонных разговорах не говорил ничего по-настоящему важного. Напарнику — что за нелепое слово — он доверял свою спину. Доверять ему еще и сердце он считал излишним. За “Одасаку-сан” в первый раз он его едва не прибил. Но тигр стоял, смотрел на семпая упрямо и зло, будто знал что-то, что больше никто в мире не, и Акутагава замешкался на мгновение — как раз, чтобы на его плечо, останавливая, легла теплая ладонь. “Пусть”, сказал тогда семпай. “Это наследство”. Никто из них никогда не произносил вслух чье. — Я хотел бы рассказать вам, что мы охраняем, — признался Акутагава, переводя тему. — Но тогда мне придется убить тигра. — Это будет нехорошо, — согласился с ним семпай. Тигр фыркнул. Снова укололся иголкой, даже не ойкнул и подождал, пока след залечится, только чтобы не запачкать игрушку кровью. Шить его научил мужчина, который говорил интонациями человека в черном и улыбался его улыбкой, Акутагава при первой встрече с ним ощерился шипами из плаща. Но этому мужчине тигр доверил Кёку — самое важное, что у него оставалось. Впрочем, тигр всегда был глупцом. Семпай в телефонных звонках говорил о новых детях — на фальшивые имена тигра порой приходили посылки до востребования. В них находились медикаменты и противоядия, иногда деньги, иногда отмычки и коробки с кусковым сахаром. Последним тигр всегда делился. Законы улиц — выживать стаей проще, чем выживать одному, поэтому они до сих пор не вцепились друг другу в горло, а сидели в маленькой комнате на двоих, праздновали Новый Год и неуклюже отыгрывали друг для друга психотерапевтов. Не друзья и не приятели — Акутагава никогда не забывал: его сестру тигр называл сестрицей, и сухой, равнодушный голос его при этом становился теплее. Тигру тоже было что не забывать. Но выживать стаей проще, а выжить было необходимо. Ради сестры, ради детективного агентства, ради семпая, который всегда поднимал трубку, стоило Акутагаве набрать его номер. — Акутагава? — спросил семпай, прервав рассказ о почтенной тетушке Мин. Без особого беспокойства, словно верил в его способность самому справиться с неприятностями. Словно верил в Акутагаву. Однажды они смогли бы рассказать ему. Правило про трех человек звучало нелепо, невозможно, и скорее всего не работало. Но для этого нужно было признать, что человек, выковавший из них лучший дуэт этого десятилетия, мог ошибаться. Акутагава пока еще был не готов — только пока. Оставалось недолго, но — он бросил взгляд через комнату — может, он подождет, пока тигр не будет готов тоже. Семпай бы одобрил такой поступок. Акутагава обязательно поделится с ним этой мыслью после. И еще многими-многими мыслями, которые не мог произнести при тигре, но записывал в блокнот, чтобы ни в коем случае не забыть. — Да, — ответил он. И атаковал. Серая полоса прорезала дерево потолка, словно нож подтопленное масло. В комнате что-то звякнуло, наверху кто-то вскрикнул, упал со стуком, когда Акутагава втянул лезвие обратно в плащ. Тени наконец перестали ползать по комнате: плющ за окном прекратил шевелиться. Из оставленной дыры закапала кровь — ровно на мандарины. Где-то далеко часы на ратуше начали медленно отбивать полночь. — Год Свиньи закончился, — сказал тигр и грустно посмотрел на разбитую свинью-копилку. Среди осколков блестела лишь одна жалкая монетка. Не хватило бы даже на его любимый суп. — Начинается год Крысы, — согласился Акутагава. Cемпай в трубке молчал — хотелось сказать, что многозначительно, но Акутагава знал, что он отвлекся, наблюдая за черным котом на крыше соседнего дома, или в поисках самого жгучего перца из имеющихся в шкафу приправ, или просто задумался над подходящим сравнением, замерев обычной шариковой ручкой над пока еще белым листом бумаги. Еще он знал, что чужое дыхание через несколько секунд прервется противным хихиканьем хакерской программы — но этими секундами, словно сахаром в чае, позволил себе насладиться сполна.