Фантастические маги и где их обучают

Хогвартс, как известно, школа чародейства и волшебства, расположенная за пределами обычного мира. В Хогвартсе преподают зельеварение, защиту от тёмных искусств, трансфигурацию и прочие интересные дисциплины, о которых могут только мечтать обычные ученики, высиживая на какой-нибудь математике. В Хогвартсе четыре факультета, но занозой в заднице являются исключительно два, не трудно догадаться какие. Но все живут мирно. Первые пару дней. А потом всё по пизде пускается. Не то чтобы проблема в одних слизеринцах, нет. Если бы гриффиндорцы не распаляли жаром своего темперамента этих змеючек, то те, как порядочные пресмыкающиеся, сидели бы спокойно на своих драгоценных седалищах и не шипели. Но гриффиндорцы не милые и немного тормозные пуффендуйцы, не задротящие в учёбу и проводящие высокопарные обсуждения когтевранцы. Гриффиндорцы нового поколения – неврастеники с овсянкой во всех местах, перманентно нацеленные на проблемы. Слизеринцы им идеальная пара – быстро забот подкинут с барского плеча, просить не надо. Впрочем, те и не просят, те в грудь бьют и на дуэли таскаются чаще, чем на занятия. Они прекрасно ебут друг другу мозги и остальные удивляются, что сие ограничивается только мозгами. Смотреть на младший курс с высока – искусство. Устраивать променад по коридорам, будто здесь снимают «топ-модель» – безусловный талант. Быть сукой – обычное дело. Примерно так компания слизеринцев появляется на каждом завтраке, чем вызывает безразличие всех, кроме красно-жёлтых товарищей, которые не упускают возможности то глаза закатить, то что-нибудь крикнуть, получить в ответ неприличный жест и завязать перепалку. Успокаиваются после того, как преподаватели пригрозят снижением баллов. Несмотря на напряжённую атмосферу, до физических взаимодействий доходит редко – в конце концов, они волшебники и морду бить полагается заклинаниями, а не кулаками. Но сегодня что-то идёт не так и двое умудряются столкнуться в столовой по неизвестной причине, но очень неприятной для обоих – один второго обливает тыквенным соком, второй первому, не долго думая, делает то же самое. Все притихают в ожидании сцены, и эти двое, кажется, сами не до конца понимают, что случилось, потому гордо хмыкают и кидают друг в друга кусками пирога, после чего удаляются приводить себя в порядок. Так как первым уроком зельеварение, а преподаёт его декан Слизерина, то Алессандро настолько не спешит, что захватывает по пути себе булочку и довольно съедает её – война войной, учёба учёбой, а завтрак пропускать нельзя. Его на повороте обгоняет тот самый, за глаза окрещенный рукожопым, гриффиндорец. Ну и хрен с ним, пусть бежит, это ведь с него снимут баллы. Так и происходит. Мистер Мета, их незаменимый зельевар, который по слухам кое-что покрепче зелий намешать может, с улыбкой отнимает у Гриффиндора аж пятнадцать – пять за опоздание, пять за перевод продуктов и пять ненадлежащий внешний вид. Алессандро же разрешают некоторое время не носить форму. Отчасти справедливо – не он врезался в себя, но и достаточно несправедливо, чтобы позлорадствовать от души. Зато на защите от тёмных искусств прилетает по полной, потому что её ведёт декан Гриффиндора, и он за своих подопечных тоже вступиться готов, да так, что на следующих занятиях слизеринцы ни писать, ни думать не могут – от атак, на которые большинство среагировать не успело, болит каждая клеточка тела. А вот гриффиндорцы счастливые – поди опять весь урок слушали байки и получили вычтенные баллы обратно «за прилежное поведение». Справедливость восстановилась. У Алессандро, как у истинного слизеринца, очень выразительная мимика, харизма блещет и глаза красивые. Но так как сегодня его мантия в стирке и на замену деловой одежде он вынужден надеть спортивный более обтягивающий костюм, то все смотрят куда угодно, но не на лицо – таков результат не одного года в сборной по квиддичу. И по которому сейчас тренировка. Так как Але загонщик, то быть в хорошей физической форме он обязан также, как и обязан вызывать зависть у менее одарённых в этом плане гриффиндорцев. С обоими пунктами он справляется на «ура», когда с отвратительно довольным видом снимает ветровку и разгуливает по полю в майке, а следующий час отбивает мячи с песком – игровые снаряды упёрли вышеупомянутые по разрешению мистера Моро. Заёбывается он тоже знатно и в душ чуть ли не бежит, но там его помимо прохладненькой водички ждёт очередь из игроков обеих сборных. Пожалуй, краем становится, когда из-под носа мыло забирают, с которым всегда дефицит, если тренировки ставят по очерёдности после Когтеврана и Пуффендуя. – Как насчёт передать? – А волшебное слово? – А в следующем матче бладжером по голове? – Да ты и так попытаешься, будто я тебя не знаю. И то ли мыло очень скользкое, то ли действительно у кого-то руки не из плеч, но факт в том, что оно падает на плитку и куда-то отскакивает. – Поднимай. – Нет, ты поднимай. – Но это не я уронил. – Но это ты попросил его вернуть. Со стороны раздевалки кричат, чтобы заканчивали спорить и мыться, а то другим тоже хочется если не первое, то последнее точно. Мыло оба заимствуют у соседей по душевым. Вообще, Алессандро никогда ни в чью голову мячом не целится и старается отбивать так, чтобы тот летел в ногу или, на крайний случай, в метлу. Однако в этот раз всё идёт через задницу, потому что он связан с этим клятым гриффиндорцем, который источает подобную ауру. Тот, как ловец, должен носиться по полю, и в принципе, да, задача Алессандро мешать, но и у того задача снитчи ловить, а не бладжеры. Але эту круглую летающую хрень всегда в поле зрения держит, параллельно отслеживая перемещение игроков. Он видит мяч, он видит кого-то из соперников с квоффлом, он проводит сложный математический расчёт траектории, бьёт и попадает в из ниоткуда взявшегося ловца красно-жёлтых. Тот успевает только оглянуться и выставить руку вперёд, дабы смягчить удар, но в итоге удар размягчает его кости и хруст разносится по округе. Слизеринцы, воспользовавшись моментом всеобщего шока, перехватывают снитч и побеждают, пусть и в товарищеском матче. Игра оканчивается, команды встают друг напротив друга, загонщик гриффиндорцев с особой неприязнью сжимает ладонь Але, тот отвечает очаровательной улыбкой и благодарит за интересную игру. Покалеченный ловец руку не жмёт никому, уходит с площадки и наверняка ближайшие сутки проведёт в медчасти. Але смотрит ему вслед и думает, что не виноват в случившемся – игра такая и травмы здесь не редкость, пусть благодарен будет, что действительно не в голову, а то там почти-почти было. И так говорит команда, а мнение большинства склонно доминировать над мнением отдельного индивида. Но мнение индивида склонно меняться, особенно когда на него декан Гриффиндора смотрит так, будто сам сейчас ему что-нибудь сломает. Але неуютно ёжится – конечно, как посмел любимчика тронуть. Однако одноклассников со счетов сбрасывать тоже не стоит, и потому Алессандро под покровом ночи крадётся в сторону больничного крыла, усиленно делая вид, что оказался здесь случайно. Этот невезучка сидит на кровати, рука в простеньком фиксаторе, на прикроватном столике приметная бутылка «Костероста». Заслышав шаги по плитам, он оборачивается и морщится. Вряд ли от боли растущих костей. – Что припёрся? – Сказать, что не хотел, чтобы так получилось. – Сказал? – Сказал. – Всё? – Всё. – И что теперь? – Ну, пойду обратно. – Ну, пойди. Але полагал, что труднее будет. Возможно, так было бы, если бы он всё-таки попытался извиниться, а не просто свалил всё на обстоятельства. В конце концов, он ответственнен за случившееся ровно настолько же, насколько невнимательный ловец, метнувшийся наперерез атаке. По пути он пересекается с профессором Моро, который смеривает его взглядом и кивает, мол, я, конечно, догадываюсь, откуда ты, и надеюсь, что моя догадка подтвердится или я тебя на следующем занятии загоняю. На самом деле, профессор Моро не такой суровый, каким его считают. Он ратует если не за крепкую дружбу между факультетами, то хотя бы за взаимоуважение, потому следит, чтобы все недопонимания были вовремя улажены. А вот профессор Мета категорично против, так как убеждён, что только дух соперничества способен сделать из этих лентяев нечто похожее на волшебников и подготовить к дальнейшей жизни. Ну и отчасти он развлекается, наблюдая за перепалками. Его любимые те, в которых кто-нибудь кого-нибудь заколдует, а обратно расколдовывать или не может, или не хочет. Но, пожалуй, самая вишенка на торте, когда им ставят совмещённые занятия, а котлов в два раза меньше, чем учеников, и потому надо разбиваться на пары. Когда речь заходит об этом, то мистер Мета готов поступиться с принципами и объединить гриффиндорца со слизеринцем «для создания духа коллективизма и привития культуры работы в непривычных условиях». Все знают, что это пиздёж и ему просто не терпится поржать над их потугами в слаженность. Вчерашний инцидент находит отражение в сегодняшнем дне, потому как Мета тыкает пальцем в Алессандро и в того парня, которого, оказывается, зовут Никколо, говоря, что им позарез надо учиться сотрудничеству. У Никколо побаливает рука и нормально толочь, давить или мешать он не может, о чём предупреждает сразу. Але глаза закатывает, мол, сидел бы дальше в медпункте. Однако деваться некуда и обязанности распределяются следующим образом: один рецепт диктует и процесс контролирует, на втором ручной труд. Они склоняются над учебником, читают и заключают, что, в принципе, не сложно. Возможно, было бы не сложно, если бы они работали не друг с другом. – А если ебанёт? – Да не ебанёт, кидай. – Ты уверен? – Ну кинь и отвернись, вдруг действительно ебанёт. Отворачивается в итоге тот, кто был уверен, что ничего страшного не случится, и даже быстрее чем тот, кто сомневался. К счастью, взрыв не раздаётся, только профессор прокашливается и как можно серьёзнее говорит, что не идеально наварили, но не убились и отлично, потому что некоторым повезло меньше. После этого они расходятся, чтобы в следующий раз встретиться на обеде и сцепиться по причине неудачной работы. Их привычно разгоняют преподаватели, которым хочется поесть и поскорее лечь спать на остаток перерыва, оттого поле боевых действий смещается в незаметную форму и кто-то выпивает очень горький сок, а кто-то приклеивается к лавке. Алессандро эта участь минует, у него нет претензий к своему напарнику, да и сам бы прилёг ненадолго, чтобы потом не бороться с усталостью. Усталость, конечно, отступает, но уже когда полагается снова нырять в постели. Спать Але, разумеется, не хочет и слоняется из угла в угол, пока не решает проветриться. По правилам из замка нельзя выходить после комендантского часа, но если ты достаточно умный, то можно. Тем более, он собирается гулять исключительно по территории – в лес без старших только дураки прутся, а мы условились, что он не дурак. Зато кто-то поодаль или дурак, или самоубийца, или два в одном, потому что а) уверенно шагает к ёлкам, б) делает это, совершенно не думая, что его видно как на ладони. По форме не понятно, какой факультет завтра получит нагоняй, но на всякий случай Алессандро осторожно отправляется следом – с другой стороны, вдруг что важное. Парень зажигает огонёк на палочке, когда они удаляются на приличное расстояние, и затягивает капюшон. Але жалеет, что не накинул что-нибудь тёплое – чем дальше в лес, тем холоднее, зябче, и вообще стрёмно, да ещё этот путешественник исчез, стоило моргнуть. Перечертыхвашись последними словами, он развернутся хочет, но ему в шею сзади палочкой тыкают. – Ну и что ищешь? Голос знакомый. Боже, спасибо. – Бедоносец, ты, что ли? Если да, то тебя. – У меня имя есть. Зачем я тебе? – Заметил, как кто-то сбегает, подумал, мелкие опять на спор судьбу испытывают, а тут ситуация куда запущеннее. Что тебя сюда принесло? – Слушок есть, что здесь дементор поселился, я проверить захотел. Але оборачивается, чтобы в глаза этому дурню посмотреть и посмеяться в лицо. Ну какие дементоры тут могут быть? Нет, быть-то, может, и могли бы, но из кого им счастье высасывать? Подохнут ведь, бедные. – Сразу видно, что в Когтевран тебе дорога закрыта. Ты нормальный, нет? От нас лишь бы последняя русалка не сплыла, а ты про дементоров. Тут вот такие каждый раз будут ходить и донимать, так никого не останется. Але у виска пальцем крутит, Ник хмыкает обиженно. – Не веришь, не надо. Как на тебя нападут, спасать не стану. Сбоку что-то жутко шумит, будто ломится сквозь ветки прямо на них. Этот храбрец, протеже великого Годрика Гриффиндора, перетрухивает так, что за Алессандро быстренько прячется и как живой щит того использует. Сам Алессандро такой наглости удивляется больше, чем пугается. Ник из-за его спины спрашивает: «там дементор?». В ответ синхронно раздаётся два мужских голоса: «где дементор?». Тишина. Але, как единственный обладатель такой же единственной мозговой клетки, освещает округу «люмусом». Первым, запнувшись о корягу, к ним вываливается профессор Мета и отрясает паутину с волос: – Десять баллов Слизерину за догадливость. Вторым является профессор Моро и незаметно сбивает щелбаном паука с чужой мантии: – Минус десять баллов за то, что шарахаетесь в неположенное время неизвестно где. Ник выглядывает из-за плеча: – А вы тоже дементора ищете? – В смысле «тоже»? Мы его ловить пришли - он от своей стаи отбился, а сейчас оголодал и обессилел, чтобы нагнать их. Нас вызвали на помощь, чтобы его в естественные условия вернуть. Короче. Вы нас не видели, мы вас тоже, согласны? Если да, то короткими перебежками в сторону замка, тогда баллы не вычту. Но если вдруг что заметите - сигнал подадите. Поняли? Вперёд. Але одновременно с Ником кивает, хоть и не видит этого, потому что тот до сих пор сзади стоит. Идут они также – сначала самый высокий, сильный и с фонариком, а дальше, за кардиган держась, чтобы не навернуться, самый предприимчивый. В здание проникают по тайным ходам, открытым в незапамятные времена студентами-полуночниками из прошлого для таких же полуночников нынешних. После такой выматывающей вылазки, хочется, во-первых, послать в задницу одного гриффиндорца, во-вторых, наконец лечь и уснуть, но ещё никуда не посланный гриффиндорец на развилке тормозит, благодарит за компанию. Але от плана не отклоняется и мысленно того в путешествие отправляет, а потом и сам отправляется, но в сторону спален факультета. Обычно Алессандро игнорирует 99% утренних стычек, потому что себе дороже. В прямом смысле – тут и одежда в чём-нибудь испачкана, и желудок ноет до конца суток, и двигаться больно. Ну нахер, одним словом. Только вот утренние стычки не спрашивают, кто в них хочет участвовать, а кто нет. Але идёт себе спокойно из Большого Зала, как слышит в свой адрес отчётливое «эй ты, стоять» и «ты нам ловца покалечил, сука». Ничего нового о себе он не узнаёт, чтобы останавливаться, пока следующим звуком не становится звон посуды в опасной близости от уха. Тут уж волей-неволей оглянешься. Картина маслом: напротив стоит тот самый загонщик, яростно раздувая ноздри и вздёрнув уголки губ, слева выскочивший из-за стола Ник с палочкой, на полу осколки стакана. Поправка: осколки стакана и капли крови. Але на руку смотрит – ладонь зацепило, не смертельно, просто надо промыть. Он мог бы в отместку наложить какое-нибудь заклятие, но зачем уподобляться и ставить под удар факультет, если к ним уже спешат деканы, да и отомстить без последствий можно на матче. Профессор Мета спрашивает, кто насколько покалечился, профессор Моро начинает читать лекцию о межличностных отношениях и мирном регулировании конфликтов. Был бы у Але галстук, перевязал бы рану, чтобы полы и мантию не заливать, но тот лежит на кровати, потому что его было лень завязывать – всё равно за тетрадями возвращаться. В спину снова кричат «стой», на сей раз он сразу реагирует – во избежание. – Мне сказали тебя проводить до лазарета или ещё куда. Ну, мало ли ты в обморок упадёшь. Тем временем кулак наполнился кровью, и она, стекая по запястью, капает вниз. Зато у Ника есть и галстук, и какая-никакая сообразительность, чтобы им чужую руку замотать. Криво и косо, но достаточно, чтобы дойти до туалета. Вода окрашивается красным, раковина тоже, Ник шутит, что думал, будто у слизеринцев вместо крови желчь. Але воды в здоровую ладонь набирает и брызгает в того, чтобы заканчивал ерунду нести. Все, кто как-либо был связан с квиддичем, лучше собственного имени помнят исцеляющие заклинания, и заживить порез не составляет труда, однако на занятие они всё-таки опаздывают. Профессор Моро кивает и разрешает зайти в класс, видя, что всё в порядке. Так как сегодня практика и все разбились по парам, то не остаётся ничего кроме того, чтобы встать друг напротив друга. Задание: один с десяток раз нападает в пределах разумного, второй защищается, затем меняются. Але, как практически единственный из слизеринцев, у кого «отлично» по этому предмету, атаковать умеет на соответствующем уровне, только уровень своего оппонента он не знает. Однако в курсе, что некоторые гриффиндорцы на голову отбитые и засветить чем-нибудь так могут, что костей не соберёшь. Не то чтобы Ник похож на такого человека, но, опять же, вчера он к дементору попёрся в одиночку – достаточный повод, чтобы насторожиться. Алессандро атакует первым, Никколо отражает и, не дожидаясь очереди, атакует в ответ. Але, среагировав, уклоняется и вопросительно смотрит, Ник улыбается, мол, давай, покажи, на что способен. Спустя буквально пару секунд между ними завязывается нечто серьёзнее, чем оттачивание техники. Заклинания разлетаются в разные стороны, другие ученики стараются держаться на расстоянии и чем дальше оно будет, тем лучше. Профессор Моро увлечённо наблюдает, думая, что из этих двоих что-нибудь толковое может получиться, если сейчас не убьются, потому что с каждым новым ходом они используют всё более опасные приёмы, а усталость усложняет парирование. Под конец занятия выдыхаются оба, что аж пот выступает. Мистер Моро тормозит сражение, аплодирует и хвалит обоих, ставя в пример. Ник протягивает руку – «а ты неплох», Але пожимает её – «ты тоже». Одноклассники тоже хвалят, хоть и с оговорками: «мог бы не любезничать, он же из Гриффиндора». Пожалуй, впервые закрадывается мысль, что не все красно-жёлтые – мудаки. Ну, по крайней мере, один не мудак. Ну или чуть меньший мудак, чем остальные. Терпимо, в общем. Другие предметы тянутся долго ввиду отсутствия сил, хотя тренируются относительно бодро. На сей раз им достаются снаряды и всё поле в распоряжение – из-за инцидента утром гриффиндорцев лишили права тренировок до нового матча, что довольно жестоко. Но как же приятно, когда душевая свободна и мыло не надо ни с кем делить. Поразительно, но и следующие дни проходят гладко, и на выходных в Хогсмите почти никого из гриффиндорцев не встретить. Это несказанно радует – можно наконец-то насладиться сливочным пивом и поиграть в настолки с абсолютно трезвыми и вменяемыми пуффендуйцами, которые сами активно зовут присоединиться. Под вечер Алессандро вспоминает, что хотел так-то готовиться к контрольной точке, а не тратить время на развлечения. С другой стороны, нельзя же постоянно учиться, отдыхать тоже надо – полезно, все дела. Вот погулял, теперь пойдёт в библиотеку. Вообще, Хогвартс – один сплошной архаизм и пережиток прошлого. Если запрет на гаджеты ещё объясним, то почему для письма нельзя использовать нормальную канцелярию – непонятно абсолютно. Але до сих пор не очень к перьям привык и периодически то ломает их, то разливает чернила, потому что дома, как нормальный человек, он все бумаги заполняет нормальной ручкой. Однако стоит сказать спасибо, что пергаментные свитки отменили. Вооружившись парочкой запасных перьев и взяв с полки нужную книгу, он садится за стол подальше от всех и относительно себя подальше убирает чернильницу – если он снова её опрокинет, книга в долгу не останется и, не разбираясь в намеренности поступков, попытается что-нибудь отожрать. Добро пожаловать в Хогвартс, тут есть не только дурацкие правила, но и угрозы на каждом шагу, хотя все уверяют, что нет места безопаснее, чем это. В любом случае, отвертеться, что не подготовился по причине съеденной тетради, не получится, и Але начинает конспектировать кажущуюся важной информацию. На часах едва шесть, а спать уже хочется, но если уйти сейчас, то завтра в библиотеке придётся зависать с утра до ночи, и это не устраивает ни разу. Он потягивается, разминает пальцы, шею и спину, трёт глаза, оставляет всё и доходит до столовой, чтобы выпить чаю и передохнуть от рябящих букв. Когда он возвращается, то рядом уже лежит чья-то тетрадь и книга сдвинута на середину между столами. Через несколько минут объявляется и владелец. – Вечер добрый. Или не добрый, судя по тому, что мы к одному готовимся и одинаково затянули с этим. Я бы, может, куда-нибудь в другое место сел, но тут собрание дискуссионного клуба не мешает сосредотачиваться и нужные материалы имеются. Ты ж не против? У нас, как бы, нейтральная территория здесь. Алессандро ни про какие нейтральные территории не слышал, но зато споры от обсуждения очень даже, собственно, поэтому и забрался на самые галёрки. – Не против, но помогать не буду. – И не надо. Сначала они читают текст не отвлекаясь, потом после каждой пятой страницы прерываются, затем Ник сдаётся и говорит продолжать без него. Але его на слабо берёт и заставляет работать дальше, но этого хватает ненадолго. Морикони голову подпирает, чтобы лицом в стол не упасть, и всё клонится прилечь. Але забивает, не его проблемы. Его проблемами это становится, когда на руку резко наваливаются. Ладно хоть не на правую, иначе бы клякса на весь лист размазалась. Он поворачивается, смотрит, и раз территория нейтральная, то забивает и на это – ему бы также облокотиться на что-нибудь и спокойной ночи, а не разборки устраивать. К закрытию библиотеки Ник просыпается сам, что-то невнятно бормочет и уходит на ужин. Але есть не хочет, только спать, потому зевает и бредёт в комнату, думая, что без одного приёма пищи выживет. Выжить-то он выживает, но с утра желудок протяжно урчит, поторапливая с подъёмом и вынуждая съесть больше. В библиотеке, к счастью, тихо и мирно, книга лежит на прежнем месте с той же тетрадью, тот же гриффиндорец является с тем же помятым лицом. – О, утречка. Подожди чуть-чуть, я допишу. – Ты-то с какого здесь опять? – Я ж предупредил, что сегодня пораньше приду, ты даже покивал, типа, тоже придёшь. Але не помнит, что вообще под конец дня было и как до кровати добрался, про разговоры тем более, но не уходить же теперь. Да и территория по-прежнему нейтральная, так что он раскладывает конспекты и просматривает, что успел написать. В принципе, начало ещё читаемо, хотя к последней странице почерк превращается в невообразимое нечто. Впрочем, и его напарник себя не особо утруждает каллиграфией, сокращая слова чуть ли не до первых букв. Они снова кладут книгу на середину стола и приступают к изучению материала. Как и вчера, на первых порах всё окей, но с течением времени темпы работы постепенно снижаются и вот уже Ник широко зевает, сообщая, что устал и что оставит место, потом перепишет. Что ж, наплевать, не подготовится – сам виноват. Внимание, особенно периферийное, у Але развито на отлично и натренировано так, чтобы на любое движение поблизости реагировать, иначе как прилетит мячом, так и всё, потому он резко разворачивается, краем глаза заметив что-то, витающее около головы. То оказываются его про запас прихваченные перья, гоняющиеся друг за другом. Нет, ему не жалко, пусть летают, но у них на контрольной явно не будет «левиосы». – Ты играться будешь или учиться? – Я устал, у меня глаза болят. – Иди тогда отсюда. – Нет, они поболят и перестанут, вот уже почти. Ник совершает незамысловатый взмах и давится смехом, Але чувствует, что повыше висков к нему что-то прижимается, а ещё что весьма раздражён. Как можно невозмутимее, чтобы не получить нагоняй от заведующей, он отлепляет от себя перья и складывает их на место. – Я сейчас сам уйду, если продолжишь меня выводить. – Прости, но я не смог удержаться, это было так мило, знаешь, будто ушки. – Не знаю и знать не хочу. – Твоё право. Не перелистывай, я сейчас что-нибудь запишу. Благослови господь правила поведения в библиотеке и нейтральные территории, иначе бы Але точно стукнул кого-нибудь книгой по макушке. Хотя! Он бегло осматривает своего соседа: ворот на рубашке расстегнут, полы торчат из-под форменного джемпера, галстук, наверное, так и не отстирал, потому не носит. Ну или проебал где-нибудь, это же Гриффиндор. Незаметно опустив руку вдоль тела, Але также незаметно уводит со стола одно из перьев. То, осторожно соскользнув, ныряет за чужой воротник. Ник дёргается, напрягается, ведёт плечом, хватается за живот, хлопает по груди и бокам, непроизвольно содрогаясь от щекотки. – Ну и кто из нас развлекается? Але на него смотрит совершенно непонимающе – уж он непричастным выглядеть умеет, особенно когда причастен. Руками разводит – «не знаю, а чего ты подскакиваешь? Тебе плохо?». Впрочем, Ник до своей палочки дотягивается и проделывает то же самое. – Мир? – Мир. Даже если раздражителя нет, тело ещё вздрагивает от фантомных ощущений. Позанимались называется, теперь бы успокоиться. – Давай в столовку сходим? – Мы так не закончим, но давай. В замке тихо – кто в Хогсмиде, кто обиженно дуется в гостиных, кто не просыпается до обеда. В зале сидит маленькая компания из пуффендуйцев и, заметив слишком странное сочетание факультетов, даже затихает. Алессандро приветственно улыбается, Ник тоже, им улыбаются в ответ, возобновляя раунд «Монополии». – Ты с ними знаком? – Иногда зависаем вместе, а ты? – И я иногда. – Почему мы не пересекались? – Откуда я знаю? Несмотря на повсеместные пережитки прошлого, в Большом Зале стоит самонаполняющийся кулер и есть место, отведённое для чая, кофе и штук на перекус, а при желании можно заварить лапшу быстрого приготовления. Не то чтобы бедные волшебники голодают – порой хочется чего-то простого, человеческого. Пока Ник изучает ассортимент, Але разливает по кружкам кипяток и кидает туда заварку, затем они занимают ближайший стол. Пуффендуйцы в шоке косятся в их сторону, и Морикони шутит, что срочно надо начать ругаться. Это звучит забавно, но откуда взялась вражда, в чём её причины и почему с таким же успехом нельзя выяснять отношения с кем-то другим – непонятно и внятный ответ никто не может дать: «при нас так было, мы традиции соблюдаем». Алессандро на первом курсе что-то на эту тему найти пытался, а потом рукой махнул: «что шарага, что люди в ней - меняться вообще не хотят». – Кстати, как тренировки? – Отлично, как и всё, что проходит без вас. Вы сами как играть планируете? Матч скоро, а вы забыли, как на метле сидеть. – Ты за нас не волнуйся, сам, главное, не упади. – Это угроза? – Предупреждение. Наш загонщик на тебя виды имеет. – Да что ему надо? Я ведь не нарочно. – Ну он тебя в душе послушал, на поле оно так и получилось, вот два и два сложились. – А ты что думаешь по этому поводу? – Ты, вроде, не настолько агрессивный, чтобы намеренно калечить сокурсников. Нет, ты, конечно, давал мне поводы понервничать от атак, но так было со всеми, с кем вы играли. И сам я опасный манёвр совершил, и допускал, что меня зацепить может. Короче, всё ок, приятного аппетита, и обратно грызть гранит науки. Але в свой чай смотрит – интересно это получается: гриффиндорцы, оказывается, умеют наблюдать и анализировать. Один. Один умеет. С этим одним даже общаться можно, не держа палочку наготове. Вау. После крепкого чая работа начинает продвигаться бодрее и продуктивнее, что на вторую половину дня остаётся совсем немного, к концу дня – ничего. Ещё они успевают повторить всё, что есть в конспектах. И это неожиданно удобно – разбирать материал вместе. Может, с практикой не хуже будет, если Ник согласится пооттачивать заклинания, как на уроке. И тут у Але внутри щёлкает: с какой стати он в таком ключе размышляет и когда они вывесили метафоричные белые флаги? Свяжется с гриффиндорцем, так свои до выпуска бойкот объявят. Там, за пределами библиотеки, они же не друзья вовсе. А вот на территории нейтральной – да. Хотя вряд ли оба так часто библиотеку посещают, чтобы сталкиваться каждый раз, и библиотека не маленькая, есть где сесть, если кружок не собирается. Это всё очень сложно и пока лучше не думать ни о чём, кроме грядущего контроля. Они прощаются, переступают порог и, не медля ни секунды, двигаются в разные стороны. С тестом Алессандро справляется быстрее, чем те, кто смыслит в предмете больше, а объявленный на следующем уроке результат выше, чем у кого-либо в классе, и труды окупаются. Одноклассники языками цокают и просят позаниматься с ними, раз умный такой. Он улыбается и понимает, что собственной заслуги в этом процентов на пятьдесят, вторые «пятьдесят» скоро свою оценку узнают, а как её у них узнать – вопрос. Ответ приходит сам. Точнее, что-то в коридоре проскальзывает за воротник, трётся меж лопаток и падает за пояс, вынуждая сменить маршрут и завернуть в туалет. Чем-то оказывается маленькая записка: «встретимся перед ужином?». Без подписи, без координат, всего три слова, но и без этого догадаться можно, кто отправил и куда прийти. Ник уже ждёт там и вокруг него летает бумажный самолётик, который внезапно атакует Алессандро, стоит тому появиться в поле зрения. На крыле красуется практически максимум баллов. – Поздравляю. – Ага. У тебя как? – Так же, в одном или двух вопросах ошибся, и то по невнимательности. – У меня такое было даже не вспомню когда. На первых курсах? В общем, может, как что серьёзное, так опять соберёмся? Или практикой позанимаемся. Мне профессор Моро сказал, что если я тебя уговорю, то он нам место предоставит, а если мы чего-нибудь добьёмся, то в МинМаг дорога открыта. Он сказал тебе этого не говорить прямо, но зачем нам вокруг да около ходить? Але это не комментирует: видимо, для того, чтобы в Гриффиндор попасть, нужно не уметь язык за зубами держать и не обладать никакой гибкостью мысли, чтобы «в лоб» выпаливать предложения. Поди самому зачем-то кабинет надо, а предлога попросить не было. – Я подумаю. – Если он тебе рекомендацию даст, то в мракоборцы без проблем возьмут. Короче, передам, что ты согласен, об остальном позже. Ну, на этом всё. Встретимся на матче. Ник со стола спрыгивает и, довольный, удаляется, по-приятельски похлопав Але по плечу. Тот, наоборот, присел бы куда-нибудь, чтобы разобраться в том, что сейчас произошло. Он бы порадовался возможности попасть на хорошую должность, если бы знал, чем хочет заниматься по окончании Хогвартса. У них, волшебников, выбора особого нет – или в Министерство иди, или пытайся чем-нибудь торговать, или преподавай. Можно в магический спорт ещё, но для этого мазохистом надо быть, это не школьный квиддич. Да и за последние десятилетия всё больше волшебников переметнулось в мир людей. Это очень удобно в плане бизнеса – заколдовал какие-нибудь кастрюли и сковородки, они тебе за десятерых сотрудников наготовили, вырученные деньги в карман, следишь только за тем, чтобы не попасться. И даже если попадаешься, то используешь «забвение» и работаешь дальше. Мракоборчество было престижной должностью во времена Пожирателей. Хотя и сейчас отделу тоже есть, чем заняться, но мракоборцами всё чаще называют тех, кто лампочки меняет или проводку. Это всё шутки, конечно, однако небезосновательные. В общем, кризис трудоустройства постиг магический мир и удивительно, что власть имеющие не протестуют, а некоторые предлагают интегрироваться с маглами, чтобы научно-технический прогресс двигать. Алессандро, как и многим, такая политика по душе. В конце концов, его мать ателье держит, и они благоденствуют, получая высокие доходы, минимально тратясь. Минус в том, что нововведения влекут недовольство тех, кто костьми лечь готов за старые установки, где маглы отдельно, маги отдельно. Но пока открыто никто не выступает, можно спать спокойно. И Алессандро спит. И на другой день. И на день через день. И на занятия ходит спокойно, если утром кто-то, получив выпуск «Пророка», не кричит о том, что им что-то грозит. Ник записки больше не присылает, если в коридорах пересекаются, друг на друга не смотрят, на совмещённых занятиях не контактируют. Всё вернулось в ту норму, которая была между ними прежде – игнорирование и безразличие. Ко дню матча Алессандро чувствует себя подготовленным, как тогда на тесте. Они с командой собираются в круг, капитан говорит напутственную речь о том, что эта победа им достанется в лёгкую. Правда, матч опять товарищеский и победа будет условной, но это не значит, что нельзя поддерживать дух соревнования. Гриффиндорцы являются на поле без тени воодушевления – иногда от одной пропущенной тренировки лажаешь как не в себя, а они с месяц к мётлам не прикасались и радоваться абсолютно нечему. Или хотя бы тому, что вспомнили, как в воздух подниматься. Слизеринцы ловко перехватывают квоффл и в первые минуты матча забивают штук пять голов в чужие ворота, пока охотники предпринимают вялые попытки сопротивления. Але тоже не особо напрягается, специально бьёт так, чтобы бладжер припугивал соперников и заставлял взбодриться, пока зрители не заскучали. Ловец Гриффиндора проносится мимо – Ник быстрее своих соигроков включился в процесс, и, в общем-то, благодаря ему сохраняется хоть какой-то азарт. Все знают, насколько опасно отвлекаться и терять бдительность. Але засматривается на гонку меньше, чем на секунду, и когда поворачивает голову, то видит, как в него летит мяч. Рефлексы не подводят, позволяя уклониться, но кому-то снова не везёт и кто-то громко и нецензурно валится с метлы. До этого момента Але только представлял себе состояние, когда время будто замедляется, а сейчас ощутил его, сорвавшись в крутое пике, чтобы успеть падающее тело поймать. И очень хорошо, что он ещё додумывается не за руку взяться, иначе оба плечи вывихнули бы. По приземлении метла отбрасывается в сторону, Ник ставится на ноги и на этом с него достаточно, а вот Але уверенно идёт выяснять отношения всё с тем же загонщиком. Тот храбрится, но на него даже собственная команда теперь смотрит неодобрительно. – У тебя мозгов нет, что ли? Ветром вышибло? Если ко мне есть претензии - на дуэль вызывай. Ты понимаешь, что чуть не натворил? В итоге Алессандро в больничном крыле оказывается и залечивает перелом носа, пока один гриффиндорец получает нагоняй и отстранение. Под вечер настолько ожидаемо, насколько неожиданно, заглядывает Никколо. Он извиняется за товарища, помогает заменить вату и выпрашивает у медсестры таблетки от боли. – Полегчало? – Не особо, но утром буду в норме. – А хочешь кое-куда сходить? – Опять за дементорами? – Не, но в лес и тут уж наверняка кого-нибудь найдём. – Это опасно? – Ну я же жив. – Я про обычных людей, не гриффиндорцев. – Да ничего с тобой не случится. Значит, завтра ближе к полуночи встретимся у выхода из замка. И профессор Моро передавал, что со следующей недели отрабатываем защиту. В понедельник примерно в восьмом часу к его кабинету подойди. Пока-пока, не скучай. Але фыркнул бы, но оно не стоит того, чтобы кровотечение опять открылось. От «Костероста» всё ноет, нос чешется, почесать никак, ночь превращается в отдельное испытание, когда лежать надо исключительно на спине, а ни подушка, ни матрас не располагают. Да, комфорта в трижды продавленной общажной кровати мало, но там место уже примято. С утра одноклассники дружно интересуются, всё ли в порядке. К счастью, да. К ещё большему счастью – с Гриффиндором матчей у них не будет до конца года, у Гриффиндора матчей вообще может не быть. В Большом Зале атмосфера мрачная за счёт того, что самых вспыльчивых охладили. О судьбе их загонщика не говорят, но, скорее всего, вздрючили его по полной вместе с коллективом – профессор Моро и выглядит устрашающе, и истории о нём ходят разные. Слизеринцы – ребята умные и на рожон специально не лезут, не провоцируют, только улыбаются надменно. Совмещённые занятия тоже ставить перестали – буквально за сутки перекроили расписание и развели одних к пуффендуйцам, чтобы спокойствию поучились, других к когтевранцам, чтобы мозги, наконец, в нужном направлении использовались. У слизеринцев после такого «замещения» последние извилины чуть не выпали – попробуй угнаться за теми, кто все семестры до этого занимался. Зато гриффиндорцы повеселели – не найти общий язык с Пуффендуем невозможно по определению. Алессандро думает, что в библиотеке точно поселится, чтобы быть на одном уровне с этими синюшными, хотя и остальные в классе оживились, почуяв новых соперников. Плюс в том, что это соперничество принесёт всем только пользу, чего не сказать о предыдущем. Но близится полночь, пора бы отвлечься от книжек и пойти развеяться. Сразу за порогом замка «развеяться» превращается в «лишь бы не замёрзнуть», потому что кто ж знал, что ветер сменился, нагнав холодину. Але рукава до пальцев дотягивает и воротник кофты поднять пытается, чтобы не так сквозило, но тщетно. Когда приходит Ник, то первое, что делает – закатывает глаза. Второе – без предупреждений в свой шарф заматывает: «даже тупым гриффиндорцам понятно, что без тёплых вещей сейчас никуда». Идут они долго и далеко, спотыкаясь и собирая на себя всякую пыль. Чем глубже в лес, тем жутковатее – его же не просто так запретным назвали, не шутки ради. Тут нет прежнего разнообразия флоры и фауны, но что-то обитать должно, не могут же все повымирать или мигрировать. Ник резко останавливается, жестом показывает тоже стоять, копается в сумке, вытаскивает оттуда тушку кролика и просит не задавать вопросов, довериться. Довериться человеку, держащему в руках мёртвое животное. Человеку, который припёр мёртвое животное в место, где на запах крови что угодно выползет и тобой закусит в случае чего. Прекрасно. Никаких причин для паники и никто не сжимает палочку до хруста. Они идут дальше, впереди деревья редеют и видно небольшую опушку. Ник снова притормаживает, шёпотом говорит не шуметь, двигаться строго за ним, не кричать и чуть ли не дышать через раз. Что ж, Але ступает точно по следам, стараясь не коситься на трупик. На пустыре кто-то сопит, шуршит. Кто-то – гиппогриф побольше и поменьше. Один сидит в гнезде, второй носится вокруг, хлопая крыльями и цокая копытцами. И это умиляет, если не знать, что взрослое животное, заметив тебя рядом со своим детёнышем, с вероятностью в 100% разорвёт твоё тело на кусочки. Алессандро этого красно-жёлтого придурка назад оттащить хочет, но тот сам пятится, на ближайший сучок закинув кролика. – Ну как тебе? – Я с тобой больше никуда не пойду. А если бы он нас увидел? – Она. Но не суть. Давай до озера прогуляемся - мне руку вымыть бы. По пути расскажу, как всё было. А всё было так: среди преподавателей был разговор, что кто-то с грядок овощи прёт в огромных количествах. Ученикам оно вряд ли надо, вот и стали думать, что повадилась какая-то животина запасы провизии сжирать. Причём животина не глупая – как бы ни караулили, всё не ловили. Потом плюнули, типа, ладно, не обеднеем, сделаем дополнительную грядку, пусть кормится. А у Ника его любопытство – главная движущая сила, вот он и прикинул, что если никого не получается поймать на их территории, то стоит попытаться на территорию чужую сходить. И он пошёл. И не сразу, но, поплутав по округе, нашёл, кого искали, и, как порядочный ученик, своему декану сообщил. Тот ему сначала подзатыльник залепил, потом похвалил и предложил пока в тайне сохранить, подкармливать незаметно – вдруг привыкнет, магическое существо никогда лишним не бывает. Алессандро тяжело сходу определить, кто в данной ситуации более безрассудный: студент, который, толком не представляя, с чем столкнётся, попёрся невесть куда, или преподаватель, который поощряет вылазки и сам на них отправляет. В Гриффиндоре, кажется, со здравостью у всех есть проблемы, только у кого-то заметно, у кого-то нет. На озере они задерживаются, потому что красиво и потому что обратно топать и топать, дыхание бы перевести прежде, чем продолжить. Возвращаются поздно и разбредаются по своим спальням. Уже лёжа в постели, Але думает, что что-то забыл. Что-то не очень важное, но очень существенное. Что-то... Шарф. Он не вернул шарф. Если по утру заметят – вопросов будет достаточно, а вот ответов не будет совсем. В полусонном состоянии, запинаясь о разваленные по полу вещи соседей, он добирается до места, куда кинул одежду и заколдовывает злополучную тряпку, чтобы та цвет поменяла. Чары ночью держатся, а в обеденный перерыв он шлёт проверенным способом записку, назначая встречу в библиотеке. Ник сразу направляется туда, чуть ли не опережая отправителя, который не надеялся на такое стремительное исполнение просьбы. – Ого. Я думал, ты себе заберёшь. – Мне твои безвкусные шмотки даром не нужны. – Конечно-конечно, как я посмел такое предположить. Ужас. Морикони театрально кладёт руку на сердце и изображает трагедию, за что ему шарфом в лицо прилетает. Алессандро с этого представления уходит, не дожидаясь завершения. Второй акт разыгрывается в понедельник в кабинете ЗОТИ, когда профессор Моро сообщает, что практика пройдёт прямо так – среди стульев, парт и стеллажей, мол, «а вам чистое поле подавай? Бои зачастую и не в таких условиях ведутся, так что, считайте, повезло. Все предметы заклинанием защищены, не беспокойтесь». Потом признаётся, что варианта лучше не нашёл, а профессор Мета его из своих подземелий выдворил и обещал что-нибудь в чай подлить, если они попробуют на его этаже устраивать побоища. Ник смеётся и спустя полсекунды атакует, что Але едва успевает сориентироваться, следующие удары идут один за другим без возможности контратаковать. Профессор гордо улыбается, наблюдая за достижениями своего подопечного, который загоняет оппонента в самый угол и палочкой тыкает – «сдавайся». Но у Алессандро его мозговая клетка живёт и здравствует, потому он, воспользовавшись заминкой, бьёт «экспеллиармусом» в живот. Никколо отлетает на добрую половину класса, проехав по участку пола на спине, и тормозит, налетев на стол. Але к нему подбегает, быстро на ноги поднимает, осматривает, чтобы крови не было, иначе это их последняя тренировка и для кого-то, вероятно, последний день учёбы здесь. Крови нет, максимум – сотрясение, судя по ухмылке и предупреждению, что это поражение ещё компенсируют. Моро аплодирует, хвалит обоих и шлёт от греха подальше через медчасть – шутки шутками, а эти двое ведь действительно угробят друг друга, если им площадки нормальной не предоставить, чтобы маневрировать могли. Ник возражает, но его под ручки утаскивают до гостиной факультета, потому что ему хватит, в частности постояльцем больничного крыла быть. Следующей дислокацией становится Запретный Лес и их тренер иронизирует, что раз уж им так полюбилось это место, то почему бы и нет. Они встают спина к спине и отсчитывают по двадцать шагов, после чего разворачиваются и действуют. Кто первый нокаутирует соперника, тот молодец. Алессандро осматривается: вокруг стволы деревьев и густой туман. Если пойдёт прямо той же дорогой, то на него могут напасть сбоку – Ник во внезапности смыслит лучше, чем кажется. Просто стоять тоже опасно – считай, сам себя преподносишь как лёгкую мишень. Рассудив, Але прячется за один из стволов, прислушивается. Судя по впечатлению, которое производит его красно-жёлтый товарищ, сидеть в засаде тот не привык, значит, можно подождать, пока сам своё местонахождение звуком не выдаст. Но неожиданно Алессандро сам оступается и попадает в шумовую ловушку, которая громко взвизгивает, тут же откуда-то справа прилетает сноп искр. Он отражает заклинание, выбрасывает такой же заряд в ответ, чтобы осветить местность. Сирена протяжно воет, в ушах начинает звенеть, концентрация недопустимо снижается, но он высматривает противника, посылая ещё несколько вспышек, пользуясь тем, что сейчас дело только за нападением, и для этого к нему придётся подойти. В поле зрения мелькает фигура, Але бросается прочь, скрывая свой след за дымовой завесой, и проводит атаку вслепую – вдруг повезёт. Справа и слева его огибают две волны, взрываясь и заставляя отшарахнуться от каждой, сзади ощущается приближение, и это очень давит на нервы. Он оглядывается через плечо, видит руку, почти хватающуюся за ткань олимпийки, и запинается. Ник уцепиться успевает, а вот отцепиться – нет, и оба кубарем катятся со склона в обрыв. Алессандро, как первому падающему, достаётся по самое не хочу, в особенности телом так придавливает, что сопротивляться, даже при желании, не получится, подняться тем более. Ник очухивается быстрее и садится сверху, чужие бока своими бёдрами сжимая, палочку приставляет ко лбу. – Сдаёшься? – Сдаюсь. – Живой вообще? – Не уверен. Профессор Моро материализуется из неоткуда и объявляет реванш. Потом когда один из участников не поднимается, то чуть паникует и спешит всех в замок вернуть, пока ему декан Слизерина персональный реванш не устроил за своего ученика, который на урок явится слегка помятый, будто после избиения. На сей раз Никколо проводит своего оппонента до спален, а потом предлагает взять чистую одежду, завернуть в душевые и в прачечную. Але соглашается – они с макушки до пяток в песке, земле и прочей грязи. Спасибо существованию «акцио», благодаря которому можно предметы к себе притягивать и не растаскивать через всю гостиную глину с кроссовок. Встречаются в раздевалке, Ник с себя футболку снимает, у него по всем лопаткам ссадины, разворачивается – на животе от заклинания синяк. Улыбается: «ты завтра, наверное, вообще не встанешь и переливаться всеми цветами дольше моего будешь». Поддержал так поддержал. Вода из лейки течёт холодная, но как же сейчас на это наплевать. Мышцы уже начинают болеть и в голове неприятно гудит. Ник через перегородку смотрит, состояние оценивает. Он сравнительно легко отделался в классе и тут удар амортизировался. Не опаснее, чем в квиддиче травма. – Сильно проехался? – Прилично. – До медпункта, может? Вдруг что сломал. – Нет. Вряд ли переломы есть, просто ушибся. – Ну как знаешь. Взгляды на себе Але чувствует, но значения им не придаёт – быстрее вымоется, быстрее сдаст вещи в стирку, быстрее ляжет спать, пока внутри всё совсем не разнылось. Ник не то стебётся, не то серьёзно предлагает спинку потереть. От этого предложения на всякий случай отказываются – вдруг не издевается и сарказм не поймёт. В прачечной эльфы говорят немного посидеть и подождать, чтобы не мотаться взад-вперёд по десять раз. Им обоим бы на кровати присесть уже, но не получается. В соревновании по бодрости побеждает Алессандро, потому как Ник к его плечу приваливается и почти глаза закрывает. – Я тебя тут оставлю, имей в виду. – Я не сплю ещё, нечего стращать. Ты лучше ответь, как в ловушку угодил? – Дак не заметил. – Ну! Я её пока магичил, сам чуть не попался. Честно не заметил? – Да. Думаешь, я бы просто так решил встать туда? – Кто тебя знает. Ты умный, наверняка план был. – И плана особо не было. Решил, что ты на одном месте долго не удержишься и сам ко мне пойдёшь. – О, я примерно так и прикидывал относительно твоей стратегии. Не представляю, что случиться должно, чтобы ты в бой рванул. – Я настолько предсказуем? – В квиддич поиграй хотя бы год и ещё не так научишься просчитывать ходы соперника. Ты ведь тоже это делаешь машинально. Кстати, чего насчёт доп. занятий сомневался? У тебя хорошо получается. – Не собираюсь я в мракоборцы записываться. И в МинМаг. – С такими-то показателями? Не собираешься? – Не хочу этим заниматься. – А чем тогда хочешь? – Ну... Почему тебя это волнует? – Интересно. Да и что я тебе сделаю? Але на своё плечо смотрит, Ник к нему голову поднимает, сонно моргает, зевает. Может, такой действительно ничего не сделает, гриффиндорцы во многоходовках не очень, в основном силой берут. – У нас с матерью ателье, есть возможность расширить масштабы деятельности. Она два магазина не потянет, а если мне часть забот отдать - да. Мы оба волшебники, это будет несложно. – А отец не помогает? – Нет его. Ник напрягается, пытается из своего полулежащего положения сочувственно похлопать, в итоге как-то кривенько по спине рукой проводит. – Мне жаль. – А мне ни капли, пусть катится от нас и не возвращается. – Он не умер? – Нет, но и в этом случае я бы не грустил. – Не говори так. – Ты тоже, ты его не знаешь. – Давай закроем тему. – Прости, если задел. – Ничего. – А ты сам в Министерство планируешь, да? – Наверное. Если повезёт. Секунду. Тебе ведь необязательно со мной тусоваться, если только ты не любишь, когда тебя калечат. – Но экзамен-то сдавать всем надо. Я хочу быть готов, и лишним не будет отточить заклинания. Сейчас в мире ситуация стабильна, но кто знает, что будет через год или два. – Понятно. Друг на друга облокотившись, они задрёмывают, пока эльфы не расталкивают, принеся чистую и выглаженную одежду. Алессандро благодарит их за работу, забирает вещи и этого особо энергичного тоже. Ник виснет на нём, не желая просыпаться или хотя бы самостоятельно идти. В замке картины ругаются на яркий свет, некоторые шепчутся, разглядев у студентов, разгуливающих в столь поздний час, тёмные пятна на коже и полотенца. Студентам, впрочем, не до того абсолютно, чтобы что-то доказывать. Морикони устало мычит, что, может, его и до кроватки проводят, Але руку от него отряхивает и хмыкает – «что мелочиться - с тобой не лечь, нет?». К нему снова приклеиться пробуют: «ну, давай». Он его взашей заталкивает сквозь проход и от возмущения даже взбадривается немного. Ещё Слизерин непорядочным называют, когда у гриффиндорцев ни стыда, ни совести, раз додумываются сказануть такое на полном серьёзе. Засыпает Алессандро быстро, а вот просыпается... Будто через мясорубку за ночь пропустили и собрали «на отвали». Болит буквально всё, что способно болеть, соседи по комнате не скрывают шока. «Поди “зацвёл”», – думает он, направляясь к зеркалу. И действительно – на предплечьях, локтях и вдоль хребта расплылись фиолетовые синяки, на ладонях кое-где не хватает кожи. Под мантией не увидеть, да и если вдруг что, то объяснить это не составит труда, а сплетням картин в обычное время никто не придаёт значения. Только профессор Мета после урока ненавязчиво интересуется, откуда прихрамывание взялось и почему на шее ссадины. «Неудачно потренировался». Ему верят, но не полностью. Судя по выражению лица преподавателя – кого-то ожидает разбор полётов. Чуть позже выясняется, профессор Моро не первый год промышляет подготовкой студентов к мракоборчеству и прошлых его учеников наблюдали в госпитале чаще, чем в принципе, оттуда приползла часть слухов про его жёсткость. Откуда другая часть – до сих пор неизвестно, но, возможно, это проделки самого благонравного декана из Слизерина. Как бы то ни было, теперь на тренировках их четверо, правда – внимание к тому, чем подопечные занимаются, парадоксально уменьшилось. Чтобы не тратить ресурсы впустую, Ник предлагает обсуждать, какие приёмы и заклинания отрабатывать будут, и это звучит разумно. Але даже вслух признаёт это. В основном потому, что сам хотел поговорить о том же, но не знал, как подступиться – не с вероломного факультета как некоторые, в конце концов. Одну неделю им разрешают пропустить – оба двигаются еле-еле и, максимум, в состоянии дойти до леса. Со второй недели начинают с простых заклинаний и стараются экспериментальным путём найти оптимальные варианты применения в бою. Затем повышают планку и эльфы ругаются, что им на починку-постирку каждый раз приносят одни и те же два спортивных костюма. Скрывать сотрудничество теперь труднее – порой хочется спросить, сильно ли досталось, при этом не забрасываясь записками и не бегая в библиотеку, а то ругаются не только эльфы, но и заведующая, которой надоело видеть маячащую туда-сюда пару, которая давно не заниматься приходит. Постепенно холодает, выпадает первый снег. Гриффиндорцы заколдовывают снежки, как бы невзначай направляя в толпу тех, с кем им по-другому контактировать нельзя. Слизеринцы отряхиваются и тоже как бы невзначай устраивают снежную перестрелку. И то ли наказание так подействовало, то ли друг по другу соскучились, но сейчас в стычке нет былой агрессии, как и самой стычки. Тренировки было решено приостановить, когда профессору Моро перестало помогать «отогревающее зелье», а оппоненты толком на ногах устоять не могли, чтобы не поскользнуться на замёрзшей грязи. В Большом Зале студ.актив мало-помалу развешивает праздничные украшения, наводя уют и атмосферу Рождества. Скоро картина завершается установкой большой ели и наполнением буфета традиционной выпечкой с напитками. Над входами красуются венки из омел и создают ещё более интересное зрелище – все стараются перемещаться по одному, буквально выстраиваясь в очередь, где одни на вход, вторые на выход. Часто в ловушку «целовательных» чар попадают по неосторожности, когда идут в компании друзей и забываются. Алессандро сам пару раз чуть не угодил, а потом привык пропускать всех, кто идёт навстречу или рядом, случайно обломав нескольких девушек. С Никколо ему везёт больше – тот вылетает из Зала, и ладно Але успевает переместиться за зону действия, чтобы не притянуло. Ник предлагает сходить на нейтральную территорию и поговорить о планах на каникулы. Ему предлагают просто поговорить, без лишних путешествий, и это звучит прекрасно, потому они занимают подоконник поодаль от снующих детей и шума. – Ты здесь остаёшься? – На предрождественскую вечеринку - да, потом к матери, она ждёт. А ты? – А я, вот, здесь. М-да, понадеялся, что ты хоть мою скуку развеешь. – А что, совсем не к кому отправиться? – Да нет, есть. Кто бы ждал ещё, как тебя. Раз так, то окей, поищу кого-нибудь в компанию. Увидимся на праздновании. С этого момента и до вечеринки они не пересекаются, на самой вечеринке тоже. По крайней мере, Але никого похожего не видит и его никто не окликивает. Он думает, что, всё-таки, тот нашёл, куда уехать, и потому со спокойной душой соглашается на танец, или на два, или на три – в честь праздника можно расслабиться. Кто-то добывает и протаскивает огневиски, подливает в пунш, веселье набирает обороты. Алессандро садится отдышаться и пропустить ещё по стаканчику – разбавленным этот алкоголь пьётся значительно легче и не уносит сразу. Его под бок пихают, мол, обернись, и он оборачивается. Ник, пошатнувшись, налетает на него, наклоняется к уху и пьяно выдыхает: «потанцуем?», обдавая тяжёлым запахом спиртного. Ну. Уж. Нет. Алессандро его за руку и к выходу, пока преподаватели не заметили. Омелу над дверью минуют нормально – их расколдовали на вечер, а потом проблема – Никколо упирается, руку перехватывает, недовольное лицо состраивает. Але бы его на плечо и так понёс бы дальше, но мало ли вывернет. – Не упрямься, пожалуйста. Ты пьян, и если тебя спалят, то попадём все. – Я трезв. – Не заметно. – Тебе ли не всё равно? От тебя тоже алкоголем пахнет. Ото всех, если честно. Так потанцуем? – Нет. Ты представляешь, что будет, если нас увидят? Ник закатывает глаза, тянет обратно, в проём дверной толкает и пальцем тыкает на одну из пар, покачивающуюся в такт музыке. Але в них одноклассника признаёт и гриффиндорку. Удивляется – он бы никогда не догадался, что те встречаются, да и в условиях, которые были между их факультетами... И ведь удавалось же отношения не выдать как-то. – И что? Будь ты девушкой, я бы согласился. – Какие-то предрассудки? – Нет, но... Собственно, этого оказывается достаточно, чтобы предложение засчиталось как принятое. В Зал не возвращаются, остаются в коридоре, Ник руки на чужой талии разместить пытается и, очевидно, в его голове что-то не стыкуется. Алессандро взаимно сбоит – парень с парнем в танце, где предполагается разделение ролей, звучит непривычно и реализуется тоже. Но огневиски ещё отдаёт в мозг и, вроде, нормально, разберутся. – Давно хотел сказать, что у тебя ахуенная задница. Вот прямо... – Я рад, что тебе нравится, но прекрати меня лапать. Никколо фыркает, ладони на копчик, всё же, поднимая. Бока сквозь рубашку немного жжёт. Они наступают друг другу на ноги, двигаются, не попадая в мелодию, и получается отвратительно. Однако если никто не видит, то и осудить их некому. – Ну что, доволен? – Доволен. – Продолжишь тусить? – Не. Давай походим. Але его под локоть берёт, чтобы этот пьяный красавец не навернулся за поворотом. Идут без особой цели или направления, покачиваясь и стукаясь плечами, на улице не задерживаются. Рекреации абсолютно пустые, шум остаётся на первом этаже. Увлёкшись, они добредают до башни Гриффиндора, и один слизеринец звучно вздыхает: «а мы, вот, в подвале живём, холодина такая». Непосредственный обитатель замечает: «у вас ветра зато нет, а нас продувает до костей, что вокруг камина спать готовы». На том решают – хвалить Хогвартс хвалят, а по сути шарага шарагой, даже ремонт нормальный за столько лет не сделали. Затем они останавливаются у двери, где надо бы назвать пароль, но вместо этого их друг с другом склеивает – кто-то прохалявил и не все омелы расколдовал. – У тебя палочка с собой? – Нет. А у тебя? – Тоже нет. – И что теперь? – Ну... Але оглядывается – никого, шагов не слышно. Ждать – не вариант, долго и сомнительно. Колдовать попросту нечем. Он опускает взгляд вниз, Ник смотрит на него, щурится, глаза почти закрывает, скоро вырубится – в нём половину веса алкоголь составляет, сразу понятно, что гриффиндорец и не знает меры, наверное, ещё на спор пил, а то и вовсе к всеобщей попойке причастен. – Что-нибудь придумал? – Ну... Была не была, утром не вспомнят. Тянуться к этому мелкому неудобно, «мелкому» неудобно тоже – он если на носочки поднимется, то потеряет равновесие, хотя, вроде, держат его крепко. Может, оттого и не замечают, что чары развеялись, и не надо больше целоваться. Для повышения устойчивости Ника не очень аккуратно прижимают спиной к двери, он, ударившись, ойкает и в отместку прикусывает чужую губу, его потом кусают за шею. Громче всех ойкает вернувшаяся обитательница полотна. Алессандро делает шаг назад, Ник полы рубашки пониже одёргивает, дышит тяжело, заикаясь пароль произносит и быстро заходит за открывшуюся дверь. Дама на картине не сильно удивлена, но поднимает бровь, вопросительно глядя на молодого человека, проход закрывать не спешит. Але от неё отворачивается и к себе в подземелья спускается – хватит с него вечеринок, пьянок и других развлечений. По пути только заходит в Большой Зал, чтобы стакан воды выпить, а то икается – и вот надо ведь кому-то думать о нём в столь поздний час. В гостиной уже чувствуется перегар и слышится храп из спальни. Прикинув, что на диване вполне можно расположиться разок, Алессандро притягивает к себе одеяло с подушкой, ложится, закутывается, чтобы не околеть, и засыпает. После пробуждения состояние внезапно приемлемое. Возможно, на фоне одноклассников это так кажется – те совсем с кроватей не встают и просят не трогать до обеда, или ужина, или завтрака следующего дня. Порадоваться отсутствию похмелья не даёт разве что память, которая услужливо прокручивает все события с вечера до ночи. В столовой погром прибирают эльфы, «выжившие» ученики сидят за одним столом с пустыми заспанными лицами – вероятно, не очухались от тусовки, а сегодня ехать домой и потому они здесь. Неожиданнее только среди всех увидеть знакомую гриффиндорскую рожу, которая на серьёзных щщах что-то втирает близсидящему, который так замученно выглядит, что даже жалко. Алессандро не то чтобы собирается на себя удар перевести, просто напротив есть свободное место, а если он сядет очень далеко ото всех, это будет странно. Ник, когда на него внимание обращает, тоже удивляется встрече. – Ого, какие люди. Раньше полудня, думал, не объявишься. – Я-то? Кто из нас вчера передвигаться сам не мог? – Так это вчера было, сегодня - другой день. У того действительно ни следа отходняков, в Гриффиндоре все, видать, не от мира сего. – Хочешь сказать, что в норме? – Организм ещё молодой, чтобы в норме не быть после одной бутылки. – После... ты ненормальный. – Это вы в Слизерине пить не умеете, не завидуй. О завершении их вечера спрашивать не наедине неловко, хотя Никколо и ведёт себя так, будто ничего не было, или притворяется хорошо. Да и Але не особо важно знать объяснение тому, чем они занимались – кто не целовался в хмельном угаре? Тем более, там омела висела, так что и оправдание, если понадобится, есть. – Ты, кстати, чего в шарфе? – Замёрз что-то. Морикони ткань чуть-чуть вниз сдвигает, красное пятно показывая, улыбается. По взгляду понятно, что всё помнит, теперь лишь бы не вытворил ничего, там же в голове две извилины и неизвестно как функционируют. – Прости. Можно какую-нибудь косметику у девочек одолжить, ну, закрасить. – Ерунда, я же тут буду - раз, два - вероятно, помимо меня останется человек пять или десять, а я ни им, ни учителям не нужен. До начала учёбы заживёт. – Да, но... – Завтрак стынет, ешь. Просто потом будешь осмотрительнее и выше ворота не полезешь. Ладно, я пойду, а то очень жарко. Але кивает. Им, в общем-то, не о чем говорить, если бы у кого были претензии, то другое дело. Он спокойно кусает бутерброд и думает, что, действительно, стоило прикинуть, где рубашка шею закрывает, но Ник не злится и даже второй шанс, вроде бы, даёт. И вот где-то здесь случается заминка. Он хочет уточнить, о каком «потом» речь, но слишком поздно и никого рядом, кроме облегчённо вздохнувшего пуффендуйца, нет. Значит, этот невероятно интересный вопрос откладывается, пока надо бы покушать и вещи собирать, чтобы на поезд не опоздать. В комнате одноклассники недовольно шипят на свет и любые звуки, просят свалить побыстрее. Але сваливает и особенно громко желает всем хороших каникул, за что ему тоже много чего желают. Никколо нет ни в коридоре, ни на площадке перед замком, ни по пути – что ж, самое основное они не прямо-таки решили, но на реакцию друг друга посмотрели и остались ею довольны. Поезд прибывает точно по расписанию и почти сутки Але трясётся в вагоне, периодически приваливаясь к стеклу и задрёмывая. На станцию в Лондоне он приезжает ближе к полуночи, оттуда по присланному билету в Милан. Дорожка выдаётся та ещё, но трансгрессия под запретом для несовершеннолетних, а порталы контролируются Министерством. Из аэропорта на такси до дома. В сравнении со всем преодолённым расстоянием – совсем чуть-чуть, и вот уже конец поездки: отопри тихонько дверь и прокрадись в квартиру, чтобы переполох среди ночи не устраивать. Зато утром мать несказанно радуется, обнаруживая в прихожей чемоданы и любимого сына на диване, который спит, толком не переодевшись. Обмен новостями они прекращают, только когда едят или когда звонит телефон по очередным поздравлениям, во второй половине дня достают ёлку и украшают её. В ателье всё отлично – клиенты поражаются такому быстрому и качественному пошиву, рекомендуют, и теперь даже с помощью магии тяжело управляться. Алессандро обещает присоединиться, как сдаст экзамены и будет свободен. Рождество справляют на каком-то околосветском рауте, куда их приглашают знакомые матери, которым та оперативно подготовила одежду к показу. Всё выглядит очень дорого и люди наверняка именитые, влиятельные. Если эта женщина уже освоилась в среде маглов-богачей, то Але совсем неуютно здесь, и он держится в стороне. Вскоре на него обращает внимание то ли фотограф, то ли ещё кто, говорит ему об интересной внешности, спрашивает про сотрудничество в перспективе и воодушевлённо жмёт руку, услышав «ну... можно попробовать». После этого начинают подходить и другие, задавать вопросы, всовывать визитки и обещать встречи, как только Але закончит свою «элитную школу за рубежом». Мать дома одобряет: «тебе не повредит, необязательно связывать свою жизнь с магией, ты можешь стать кем угодно и жить в любом из миров». Это утешает и успокаивает – многих одноклассников отругивают, если те заявляют, что им не хочется в будущем быть волшебниками Время каникул пролетает быстро от того, что несколько дней тратятся на сон и ленивые прогулки до магазина, а остальные на подготовку ателье к новому рабочему году и на подготовку Алессандро к учебному году – старый спортивный костюм заменяется двумя новыми, как и старые мантии, плюс пара кофт. Обратно в Хогвартс он возвращается замученный долгими дорогами, но отдохнувший от всего и всех. Может быть, чуть сильнее, чем стоило – от мыслей о прохладе в подземельях и учёбе воротит. Одноклассники довольством на лицах не блещут, и ученики с других факультетов тоже, и учителя. Последние вообще не рады и не скрывают этого. В учебный процесс абсолютно все включаются медленно, даже когтевранцы, которые всегда старались быть впереди. Преподаватели, судя по тяжёлым вздохам от поглядывания на часы, едва сдерживаются от того, чтобы перенести лекцию или невзначай спросить, как прошли выходные, и заговориться до конца пары. Профессор Мета, славящийся своими железобетонными принципами, загружает всех сразу, чтобы не расслаблялись, и грозит экзаменами, которые у него никто не сдаст. Профессор Моро, наоборот, выводит на дуэли, чтобы оттачивать техники боя – он бумажки не любит и предпочитает «на практике» показать, что к чему. После одного занятия он просит Алессандро задержаться и спрашивает, намерен ли тот продолжать «курсы», если не планирует карьеру в МинМаге. Алессандро отвечает утвердительно, что лишними знания не будут, и ему говорят приходить в то же место, по тем же дням и в то же время. Никколо тоже не отказывается, и спустя столько недель они наконец встречаются. Побеседовать на поле им не удаётся, только обменяться рукопожатиями, но в душевой они обсуждают то, что накопилось. В основном Ник спрашивает, почему будущий модельер дальше учится тому, что ему не пригодится, и немного про каникулы. Сам он, как и ожидалось, проторчал в замке, иногда устраивая вылазки в Хогсмид. Ну и, разумеется, врал, что постоянно мёрзнет. Пятно на его шее исчезло полностью, но неловкий осадочек остался. Постепенно привыкается вставать рано, сидеть на парах, учить уроки. Алессандро обзаводится первыми в этом году синяками – неудачно отразил бладжер и пропустил заклинание. На Никколо уже синяков достаточно, и где он их получил – одному ему известно. Или не известно – он же гриффиндорец, что с него взять. Помимо всего приближается великий и грандиозный Турнир по квиддичу, под который в соответствии с новыми правилами выделена целая неделя или две. На этот раз участие принимают три команды, четвёртую отстранили в результате разбирательств. Матчи предрекают напряжённые – игроки практически забросили учёбу ради тренировок. На самом деле, им просто нужен был красивый повод прогуливать, но это отдельная история. Первое место занимает Когтевран, второе у Слизерина и на третьем Пуффендуй, Гриффиндор дружно поздравляет всех и предлагает отпраздновать. Конечно, кто ещё кроме них готов отмечать победу, любую, лишь бы был повод. Желающие собираются вечером в красно-жёлтой гостиной, где стоит ящик огневиски и ящик сливочного пива. Прежде, чем начать, все клятвенно обещают не сдавать ближнего, не попадаться никому, и если что – ночевать здесь. Сначала, как и полагается, тусовка протекает вяло – все трезвые и не спешат «повышать градус», кто отнекивается по глупой причине, кто просто чувствует себя не в своей тарелке. Чем дальше, тем веселее – захмелев, одни приступают к спаиванию других, тем самым сравнивая степени опьянения. Когда просто пить становится скучно, то поступает предложение во что-нибудь сыграть. «Во что-нибудь сыграть» в переводе с языка гриффиндорцев: «молись кому угодно, чтобы никто не умер после этих “игрищ”». Но если в голове туман и инстинкт самосохранения притупился, то фраза звучит интригующе. Коллективно согласившись, теперь определяют игру: бутылочка – никакого азарта, карты – долго, правда или действие – было бы что новое узнавать. И тут слизеринцы вспоминают, что у них есть резерв с зельями от обычного бодроперцового до волчьего противоядия. Начинается самое интересное. Относительно трезвые убегают в подземелья, чтобы налить в стаканчики жидкости из склянок, которые там найдут. В итоге получается часть напитков абсолютно безвредных – газировка, намешанная с тем, что было под рукой, а вторая часть, непосредственно, сами зелья, тоже немного разбавленные, для сложности. Задача – из двух стопок взять ту, что не повлечёт за собой никаких последствий. Алессандро, когда до него доходит очередь, надеется, что проблемы у него с обонянием из-за перелома носа, но не с интуицией. Хотя если бы он мог более-менее различать запахи, было бы проще. Выпитое приятно греет изнутри и это, судя по реакции тех, кто в курсе, не алкоголь. На вопрос, что там было, жмут плечами – сюрприз-сюрприз. Кроме тепла и эйфории, ничего не случается, однако кому-то везёт меньше – через пять минут у них имеется несколько «близнецов» и парочка животных, которым их новый вид нисколько не мешает развлекаться. Только Але покоя не даёт эффект, который никак не проявляется или, наоборот, проявится в самый неожиданный момент. А потом все посторонние мысли вылетают из головы, сменяются заботой о том, чтобы их с какой-то сокурсницей никто не увидел. Ночное чувство блаженства сменяется утренней негой, язык немного побаливает, как обычно бывает, если много целоваться. Память, не скрывая, прокручивает события и утверждает, что вчера всё зашло далеко за поцелуи. Алессандро удовлетворённо вздыхает – не то чтобы настолько хотелось, но разрядка именно такого рода не повредит точно, да и мотаться по туалетам осточертело. Ещё бы знать, с кем он в желаниях сошёлся, так вообще отлично было бы. На завтраке он логично пробует отыскать девушку, примерно похожую на ту, которую представляет. И даже находит. Она говорит, что хоть и была на вечеринке, но ушла оттуда не с ним. На парах Але думает, не спрашивал ли имя или не запомнил ли её факультет, но эта информация, к сожалению, не осела в сознании, как ни напрягайся, и расследование откладывается на потом, вдруг озарит. На тренировке с профессором Моро победа достаётся поразительно быстро – Ник не уклоняется и манёвренность на нуле. В раздевалке Але шутит: «что, до сих пор похмелье держит?», тот смеётся и снимает футболку. Лучше бы, конечно, не снимал. Да и зачем вообще ему в душ, если толком ничего не делал? Алессандро отрывисто выдыхает «оу», разглядывая краснеющие пятна на чужом теле – в основании шеи, на ключицах, груди, с обратной стороны плеч. И сам, кажется, тоже немного краснеет. Слишком уж откровенно. Но Никколо это волнует слабо, и он отгибает пояс брюк и белья под ними, демонстрируя темноватые синяки – «спасибо, что принял во внимание наш прошлый опыт». Видя, что контакты не замкнулись, он продолжает: – Я в числе первых зелье выпил, прогадал, обернулся девушкой. Хз кто она, но ты на меня так смотрел, а я так пьян был, и нам обоим было так похуй. – Мне любовное попалось, то и смотрел. А вообще, тебе нормально было со мной... Ну...? – «Нормально» в смысле «понравилось»? – Нет, в смысле «ты больной или извращенец»? Ник глаза распахивает от возмущения и очень решительно подходит вплотную, чтобы зрительный контакт был, чтобы все переливы праведного гнева виднелись. – Между прочим, ты был в курсе. – Поясни. – Я после оборотного треть времени его действия в толчке блевал, извините за подробности, вторую треть в порядок себя приводил, затем мы с тобой целовались, пока оно не закончилось. Ты посмотрел на меня и, как бы, всё. – Что «всё»? – То, что ничего. Спросил, хочу ли я прекратить, причём вежливо так, что мне аж стыдно стало. Ненадолго. А насчёт «понравилось» - было... необычно. Да, необычно. Это не значит, что плохо, это... Экзотично, что ли - уступать кому-то и не контролировать ситуацию. Его взгляд после тирады немного смягчается, щёки розовеют не от негодования, но на лице всё то же насмешливое выражение. Ага. Смешно ему, когда у человека кризис и всё переворачивается в голове. Но, наверное, Алессандро больше драматизирует. Ник его аккуратно приобнимает, утешающе поглаживает по спине, хотя кто кого ещё утешать должен, потом предлагает повторить, «если так волнует обдуманность и добровольность». У Але там вся картина мира под откос – с какой стати ему соглашаться на второй раз? Его и первый настолько впечатлил, что хватит, пожалуй. Мыться в соседних кабинках и посещать душевую теперь некомфортно, прямо как на начальных курсах. Вообще, он на этом концентрироваться не собирается абсолютно, игнорирует факт существования Гриффиндора целиком и демонстративно отворачивается при встрече. От себя с той же лёгкостью не отвернуться – память, восстановив пробелы, подкидывает кадры один красочнее другого, что к концу месяца жить не хочется. А вот согласиться порой хочется. Просто чтобы угомонить всё взбунтовавшееся внутри. Не пятнадцать лет, а толку, если гормонам дай повод взыграть и они возможность не упустят. Приползать и просить этого красно-жёлтого о милости – выше слизеринского достоинства. Однако лёжа лицом в тетради на нейтральной территории, пока эта гриффиндорская морда пером вытыкивает остатки его здравого смысла, можно разочек и сдаться. Ник назначает встречу на выходные – все с его факультета будут в Хогсмиде, так как наказание о непосещении закончилось, и сообщает, что удивлён тому, как долго пришлось ждать: «тормозные вы в своём Слизерине, хотите ведь, но упрямо взвешиваете "за" и "против". Надо было два Когтеврана набирать, те тоже подумать любят, разве что, соображают пошустрее». Алессандро тетрадь захлопывает и, кинув едкое ругательство, уходит, зарекаясь никогда больше не связываться ни с кем из «львятника». Никогда сразу после выходных, разумеется. Зря, что ли, через себя переступал. Это, действительно, оказывается очень необычно, хотя бы по причине, что первые минуты они просто сидят на постели и переглядываются. Потом решают поцеловаться, и это тоже ощущается странно – никто уступать не хочет и они часто стукаются зубами или носами. Но с каждым особенно глубоким поцелуем, с каждым прикосновением, с каждым судорожным вдохом в миллиметрах от чужих губ появляются нотки страсти, кровь постепенно оттекает от мозгов ниже. Стоило выпить. Для храбрости. Никколо, вот, трезвый только согласие давал. Сейчас его взгляд мутноватый, но даже так в нём мелькает паника от понимания, что прелюдии надо бы прекращать, пока никто не застукал. Пожалуй, это тот редкий случай, когда гордость им мешает, не давая отступить, хотя обоим неловко. Тело у Ника гибкое, подтянутое, несмотря на существенное сокращение физических нагрузок. Сам по себе он сильный, впору прикинуть, как появятся синяки не от магии. Губы он постоянно закусывает, а если и стонет, то низко, на выдохе, обрывая себя – говорит, усмехаясь, что «силенцио» на помещение не накладывал, вообще никаких заклинаний не использовал. У Алессандро и так концентрация адреналина сверх всяких норм, и это заявление лишь повышает уровень, превосходно давя на страх, что к ним могут войти в любую секунду. Стук сердца отдаётся в ушах – не услышать ни шагов, ни открывание дверей. Никколо от внезапной напористости вскрикивает, закрывает шею рукой, чтобы если кто-то забудется, не отдуваться за это. Вероятно, он блефует насчёт заклинаний, потому что контролировать громкость своего голоса в какой-то момент он то ли не может, то ли не хочет, но проверить его слова на истинность нет ни малейшего шанса. Да и всё равно уже – у обоих отказывают и тормоза, и ограничители, заставляя действовать исключительно на влечении. Ник зажмуривается, поджимает пальцы ног, сдавливает бёдрами чужие бока, откидывается на подушки, шипит сквозь сжатые зубы. Але его дрожь будто через собственное тело пропускает и потом чувствует, как самого от нервного напряжения трясёт. Чтобы прийти в себя, требуется время, много времени. Они не спешат ни отстраняться, ни расходиться – Морикони просто расцепляет ноги и разводит их в стороны, согнув в коленях, Алессандро на него всей массой наваливается, утыкается во влажные от пота ключицы. – В этот раз приятнее было, но не то чтобы очень. Раньше, чем через две недели, не подходи, у меня всё болеть будет. Але улыбается, целует его, куда дотянуться может, оставляя на коже красное пятнышко от кровящей губы. В голове плывёт, подступает слабость, вставать совершенно не хочется, но Ник говорит, что ему тяжело дышать и скоро кто-нибудь явится, так что вариантов нет. Всё возвращается на круги своя, между ними ничего существенно не меняется. Может, взгляды теплее становятся, прикосновения многозначительнее и неловкость пропадает вместе со скованностью. В целом, оба держатся в своей компании и не рискуют попусту, решив иногда использовать время после тренировок не только на душ. Недели теперь проходят расслабленнее. Не продуктивнее, просто морально чуть полегче благодаря в кои-то веки полезным гормонам. Алессандро по-прежнему не претендует ни на один миллиметр чужой свободы, Никколо поступает также, но у обоих не получается не отыскивать друг друга в толпе. Моро без подозрения замечает, что они сблизились, что дружба между факультетами не такая уж и выдумка, что это превосходный пример. Оба закусывают щёки и кивают. Так незаметно пролетает остаток учебного года и экзамены. Наступает выпускной. Всеобщим разумом решают устроить бал-не-бал в эту честь – элегантно и просто, всё равно большинство в Министерстве встретится. На само празднование кто-то опять проносит алкоголь, и у Алессандро возникает смутное дежа-вю. На сей раз он не пьёт, потому что хочет запомнить эту обстановку, своих сокурсников, это ощущение неизбежного расставания. Особо отрадно видеть слизеринцев в компании Гриффиндора. В последнее время они даже ругаться перестали – возможно, итоговые контроли всех объединяют, особенно если речь о взаимопомощи в списывании. С одним из гриффиндорцев они встречаются взглядами и, не сговариваясь, идут друг к другу. – Потанцуем? Ник смеётся, что наконец ему предлагают это в нужный момент, Але улыбается и сжимает его талию именно в том месте, где синяк с прошлой ночи. На них смотрят все. Внимательнее, чем на кого-либо. Никколо шепчет: «поцелуй меня», и они целуются на глазах у преподавателей и учеников, вызывая удивлённые возгласы и присвистывание. Когда поцелуй заканчивается, то к ним подходит девушка и демонстративно выливает на Ника свой напиток, тот ухмыляется и, пока все в ступоре, утягивает Алессандро в гриффиндорские спальни. – Ну и что вы с ней не поделили? – Тебя, очевидно. Она хотела признаться. – А ты тут при чём? – Я не хотел, чтобы она признавалась. – И чего же ты хотел? – Чтобы ты мне все свои адреса и контактные телефоны написал. Он достаёт ныне бесполезную тетрадь, карандаш, кидает их на постель, а сам снимает рубашку, накладывает на неё очищающие чары. Але послушно пишет страну, город, район, улицу, номер дома и квартиры, этаж, свой номер телефона и на всякий случай добавляет рабочий номер ателье. Он о своём товарище знает куда меньше: живёт в Лондоне, хотя родители, вроде, из Италии, по-итальянски говорит постольку поскольку, как и все использует английский. – Зачем тебе это? – Как получу должность в Министерстве, отметим. У вас камин есть? – Нет. – Грустно, но ладно, с этого года запрет на трансгрессию спадает. Да и с порталами меньше проблем должно быть. В общем! Жди письма через месяц примерно и освобождай день-два. Алессандро его вновь поцеловать пробует, но ему рукой губы закрывают – «теперь только после того, как оба работу найдём». Отличная мотивация и обычно таким слизериновцы занимаются. Видимо, чем больше с кем-то времени проводишь, тем больше перенимаешь. Никколо в долгу не остаётся, вырывает другой лист и пишет свой номер сотового, объясняя, что собирается переезжать, и оттого в адресе толка нет. Одевшись, он зовёт погулять в последний раз по всё-таки ставшему родным Хогвартсу. По пути они встречаются со своими бывшими деканами – те единственные из всего преподавательского состава, кто курит. Моро спрашивает, как давно там не дружба вовсе, а потом отмахивается – лучше не знать. Мета его наверняка весь вечер подъёбывает – «не делай добра и будешь счастлив. У меня, вон, все студенты учёбой заняты были, а не делами амурными, так и результаты за себя говорят, а твои лоботрясы...». Ник на полушаге замирает. – Вообще-то, у меня за экзамен балл очень даже высокий, а с ним мы не в отношениях, просто иногда... Конец фразы обрывается за хохотом одного из профессоров, второй трёт переносицу и просит уже идти, желательно побыстрее. И они идут, потому что Алессандро этого спорщика уводит, чтобы тот не наговорил лишнего. Следующим утром они видятся на станции, сопровождаемые взглядами в спину и перешёптываниями. Этот выпускной, определённо, запомнится надолго, но, может, у нового набора что-нибудь в головах щёлкнет и межфакультетские склоки прекратятся. Размещаются в одном купе и вскоре засыпают, навалившись друг на друга – последствия скитаний по этажам и разговоров на всю ночь. Сидящие напротив смущённо расталкивают их, когда поезд тормозит. Прощаться не хочется обоим – привязались, хоть и отрицают это, но что-то тёплое закралось под рёбра. Однако жизнь есть жизнь, и не всегда получается так, как нам надо. Они долго стоят, смотрят друг другу в глаза, думая, что бы сказать напоследок, в итоге, не вытерпев, всё же целуются, жмут руки и ловят такси – одному до дома, второму в аэропорт. Алессандро всю дорогу чувствует этот поцелуй, и уши от таких мыслей вспыхивают – ещё не хватало вести себя как влюблённая девица. Договорились же – секс и только секс, никаких чувств, что вот начинается-то. С горем напополам он себя переламывает, переключается на вид за окном, считает огоньки города. Надо было трансгрессии учиться, так бы переместился без проблем, без расщеплений. Мать практически с порога вручает стопку писем, пришедших на адрес ателье, и подкалывает, что задница её дорогого сына будет приносить им прибыли больше, чем её бизнес. Але ничего не понимает, пока не смотрит на отправителей – те, именитые мира сего, хотят в срочном порядке наблюдать его у себя. Из всей кучи он выбирает того, с кем договаривался первым, и звонит. Трубку берёт секретарь, перенаправляет вызов, и через полчаса Алессандро уже забирают на дорогом автомобиле. Сначала его везут в обычную больницу, где проверяют состояние здоровья, берут анализы, слушают, щупают, стукают, тыкают и делают всё прочее, чем занимаются врачи. Ничего из ряда вон, но после этого хочется вымыться. Потом они направляются в косметологическую клинику, где происходит ровно то же самое, только ещё выписывают длиннющий перечень продуктов, которые есть нельзя. Половина из списка – то, чем Але питается, вторая половина – то, о существовании чего он даже не подозревал. Затем ему оформляют абонемент в спортзал с необходимой программой тренировок, чтобы поддерживать тело в форме. За это Алессандро готов их отдельно поблагодарить – он и не думал чем-то таким заниматься, а в квиддич играть точно не придётся. Поездка завершается посещением огромного офиса, где они заключают контракт и ему дают срок в две недели, чтобы привести свой внешний вид в соответствие. Конечно, он обещает, что сядет на диету, затарится средствами для кожи-рожи, но по факту дома просто спрашивает у матери несколько заклинаний на этот случай. Утром следующего дня он пишет Нику письмо о том, что было. Нормальное письмо, электронное. И, боже, он бы не подумал, что можно так радоваться канцелярии и средствам связи, удобным, хоть и магловским. Пока нет ответа, Але осваивает чары, связанные с пошивом одежды, а также мелочи, с которыми не справляется магия. Мать принимает клиентов и заказы, выдаёт готовое, улыбается, он наблюдает за её работой и следит за тем, чтобы ножниц или спиц из рабочего зала видно не было. Иногда он быстро садится за машинку или хватается за предметы, чтобы никто ничего не заподозрил, случайно забредя в мастерскую. Ник пишет вечером: «всё в порядке, завтра пойду оформлять документы. Удачи». Весьма лаконично. Але ему тоже удачи желает, получается не красноречивее. О чём ещё говорить, он понятия не имеет, раньше учёба объединяла, а теперь нет точек соприкосновения. С этого момента его жизнь начинает разворачиваться по другому вектору. Непривычному для волшебника, но нормальному для здешних. Магловский спорт оказывается гораздо легче: твои телодвижения контролируют компетентные люди, дают тебе инструкции и страхуют – риск травм примерно равен нулю. Алессандро выполняет задания, даже не выкладываясь особо. В ателье он продолжает «стажироваться» и параллельно просматривает объявления о продаже квартир и помещений, чтобы собрать вещи и переезжать. Как ему гарантировал работодатель – одно другому не помешает, только соблюдай предписания докторов, обследуйся и не делай ничего опасного для себя и имиджа. Вообще, желательно думать об имидже прежде, чем сделать шаг или вздохнуть. У него и так биографию вдоль и поперёк прочитали, чтобы исключить всё, что могло бы негативно отразиться на компании. К счастью, заколдованный диплом сочли приемлемым и вопросов не задавали, похвалили за достижения, отпустили с миром. Что они там увидели, он не в курсе, но, похоже, администрация постаралась нашаманить внушительный результат. Ник сообщает, что заявление подал и ждёт даты собеседования, где проверят его способности, чтобы в дальнейшем распределить в отдел. Говорит, что волнуется, боится, все заклинания забудет и придётся экспериментировать в таком случае. В целом, у него всё хорошо. Тему «скучаю/не скучаю» не трогают, как и всё, что относилось бы к тому, чем они занимались в Хогвартсе помимо уроков. Возможно, поэтому общаются меньше, чем могли бы. Алессандро ему присылает новый адрес и фотографии квартиры изнутри, потому что его об этом просят, чтобы в стенку или тумбу не трансгрессировать случайно. За короткими разговорами кажется, что они скоро встретятся, выпьют по бутылочке сливочного пива, расслабятся. Только вот он не знает, как теперь реагировать. Сначала его поведение определяли негласные правила, установившиеся между их факультетами, потом обстоятельства поменялись, и они с Морикони стали терпимее друг к другу, затем всё совсем запуталось. Или, может, это только у него в голове. Можно ли спать с кем-то и ничего не испытывать? Он не знает, потому что, вроде, что-то испытывает, а вроде... Не знает, в общем. От рефлексий его отвлекает работа, для которой было бы неплохо в кратчайшие сроки изучить всё необходимое – как мерки снимать, как что-нибудь подшить вручную, и особенно – что говорить, чтобы выглядеть мастером. Ещё и с риэлтором встречаться надо, планировками заниматься, высчитывать, сколько чего закупать и куда расставлять. Получается, как и предсказывал Ник – масштабные новости от него приходит через месяц, обычные письма по типу «привет, как дела?» и «у меня тоже всё нормально» они шлют друг другу чуточку чаще. Он пишет, что его приняли в мракоборцы, и Алессандро, разумеется, рад, но не тому, что на съёмки с похмельным лицом поедет. За такое его кожу пустят на красивую сумку, если не на сапоги. Это не условие контракта, но понять дали ясно, чтобы алкоголем не баловался особенно перед мероприятиями. Как говорится: не угроза, а предупреждение. Морикони нарисовывается не вечером, как было бы логичнее, а с утра. Он с хлопком появляется на кухне, запинается о табуретку, ругается. К нему никто не выходит, потому он идёт на встречу сам, разглядывая ремонт, точнее, его отсутствие. Хозяин квартиры спит себе спокойно, шторы задёрнуты, в комнате полумрак, на будильники ни намёка, хотя время не раннее – наверное, не торопится никуда. Да и Ник тоже не спешит, потому устраивает ревизию холодильника, находит там излишки продуктов, помогает от них избавиться и, сытый-довольный, заваливается рядом. Алессандро просыпается как раз оттого, что перегревается и от жара никак отодвинуться не может. Спросонья обстановка странная, через несколько минут доходит, что гость дорогой прибыл. – Buongiorno. – Нихрена не понимаю, давай то же, но нормально. – Доброе утро, говорю. Он и забыл, что в магическом мире, особенно в Министерстве, все английским пользуются. Сам Але только в письмах не по-итальянски общается, а теперь чувствует, что зря иностранный язык практиковать перестал. Его спрашивают про планы, медленно, разборчиво, каждое слово внятно произнося, спасибо за это огромное. Дел немного: в студию, потом показать матери готовый заказ, и если она его одобрит, то отдать клиенту. Не хлопотно, но помотаться по городу надо. Ник резко садится: «и чего разлёживаешься до двенадцати часов почти?». Але бы и дальше спал, если быть честным: «я за внешним видом следить должен, чтобы никаких синяков под глазами не было и всё такое». Поредевшие полки холодильника желают лучшего и точно ничего доброго. Ник руки поднимает – «ничего не знаю, ничего не видел, своди меня в кафешку». Деваться некуда. Вообще, он радуется, будто впервые солнце увидел, по сторонам смотрит так, что шею себе чудом не сворачивает, хотя улица совершенно обычная. Але его от себя дальше, чем на шаг, не отпускает. Еду берут на вынос – два стаканчика с кофе и выпечку, отправляются в пешее путешествие. Алессандро на своём лингвистическом уровне пытается рассказать о том, где они, об устройстве мира маглов, о том, как приживаться трудно, как без магии сложно. Чтобы атмосферу разбавить, спрашивает, как там в МинМаге. Никколо отмахивается: «терпимо. Пока новичок, все, кому не лень, шпыняют из отдела в отдел с бумажками, но это ерунда, справляюсь. Обещают повышение, если свои бумагопереносительные способности зарекомендую». На подробности он не распыляется, ему куда интереснее послушать про работу не то моделью, не то ещё кем-то, Але предлагает поступить проще и поехать с ним, прикинуться кем-нибудь из этой же сферы и непосредственно поучаствовать в кипише. Правда – кипиша как такового нет, скорее, тягомотина с «оденьте его в это, нет, вот в то, поставьте сюда, господи, нет, переоденьте». Морикони с умным видом оценивает образы, кивает, даже что-то стилисту рекомендует, а тот соглашается и подбирает новую рубашку. Позировать в принципе как-то неудобно и не от того, что опыта в этом у Алессандро всего месяц. Просто взгляд, которым его одна персона с ног до головы обвела, что-то предвещает. Лишь бы не задуматься прямо сейчас, иначе выговора от ретушёра за красные пятна не избежать. А потом можно. Даже не дома, ещё в такси, когда чужая рука «случайно» выше середины бедра ложится. Дома разрешено всё. Например, прижать Ника к стене в прихожей и наконец поцеловать. До этого казалось, что ничего между ними не вспыхнет, да и с чего бы. Теперь не оторваться. Всё начинается с взаимной мастурбации в ванной, заканчивается стонами наперебой шуму воды и извинениями за несдержанность. После Ник добредает до спальни, открывает настежь окна, впуская в комнату шум улицы и горячий воздух, падает на постель, занимая одним собой практически всю площадь. Алессандро из холодильника вино достаёт, заказывает доставку еды на дом. – Ты, вроде, работать собирался. Никколо забавно дёргается, когда холодное дно бутылки касается его живота. В противоположность своим же словам он бутылку забирает, садится, принимается возиться со штопором и пробкой. – Это Италия, здесь сиеста настолько, что я не уверен, когда нам еду привезут и привезут ли. Простительно, в общем. Кружки или бокалы – это, конечно, дельное изобретение, но из горла пить куда веселее, особенно если при этом целоваться и распаляться больше и больше. Однако в дверь стучат и надо отвлечься, одеться, устроить перерыв на обед. Немного отдохнув и переждав пик жары, они снова выбираются погулять. Местные парки или супермаркеты с разношёрстной кучей народу – всё кажется таким новым даже для Алессандро, который округу наизусть выучил. Ник говорит, что остался бы здесь – это не Лондон с его вечными ливнями, и люди в Министерстве такие же хмурые, серьёзные, скучные. То ли дело итальянцы: вино вместо чая гоняют. Магловский мир будоражит его до глубины души, и Але мысленно отмечает галочкой пункт «произвести впечатление на свидании». Потом так же мысленно он слово «свидание» зачёркивает и заменяет на «дружескую встречу», потому что их отношения по-прежнему никак не обозначены, но, наверное, дружбой назвать уже можно. Ник уверен, что не уснёт сегодня, однако вырубается, стоит только его голове соприкоснуться с подушкой. Он хотел трансгрессировать, ибо выходные у него – день в неделю, но ему запретили, потому что с такой концентрацией расщепиться запросто. Утро встряхивает обоих заклинанием подъёма. Але привык к тихому пиликанью будильника под подушкой, но никак не к вою на всю квартиру. Он смотрит на часы и громко стонет, укрываясь плотнее, чтобы этого кошмара не видеть – 5:00. Он на учёбу так рано не просыпался, а сейчас до десяти не думает вставать. Морикони подскакивает, убегает в ванную, потом брякает тарелками на кухне, заваривает кофе, наспех целует в щёку и исчезает. В следующий раз они встречаются почти через год. И встреча эта, скорее, сюрприз: Але спокойно эскиз рисует, как в ателье дверь хлопает и на всё помещение объявляется: «всё, сиеста, давайте отсюда, addio». Конечно, он просто так выдворить клиентов не может, но старается закончить с ними побыстрее. Ник на стойку уменьшенные бутылки огневиски ставит, расколдовывает их и представляет как компанию на ближайшие сутки. Что ж, раз так, то ателье закрывается до послезавтра, телефон отключается на столько же. Дома он алкоголь по кружкам сразу разливает и залпом осушает свою порцию, слегка поморщившись. У Алессандро от такого зрелища всё внутри съёживается – им двадцати ещё нет, чтобы так пить. К слову, выглядит Ник дерьмово, будто не год минул, а десяток лет: кожа бледная, скулы выделились отчётливее, запястья тоньше стали, весь напряжён. Але его толком не спрашивает, тот сам говорить начинает. «Вот, знаешь, меня предупреждали, что в Министерстве выживают сильнейшие, но я и представить не мог какие. Контуженные, блять. Если раньше только ты мог меня трахать, то теперь это делают все. Не буквально, но ощущения те же - хочется тупо лечь и лежать. Если в первом случае мне приятно, то во втором сдохнуть можно. Чем я таким занимаюсь там? А хрен знает. Даже я не в курсе. Похоже, что всем и сразу. Санузлы, разве что, не драю. Казалось бы, что сложного - взмахни палочкой и проблема решится, как по волшебству, ага? Сейчас. Всё, с чем магия не справляется, всё на мне. Это, кстати, ещё нормально. Пик безумия - ты понимаешь, что можно применить заклинание, а тебе говорят ручками работать, ручками. Нахрена, скажи мне, нах-ре-на? Я за прошлый месяц не то, что спал пару часов за ночь, я слова культурного из себя выдавить не мог. Думал, уволят, а им хоть как выражайся, лишь бы вместо них обязанности выполнял. Чтобы тут два дня отдохнуть, я впахивал без перерыва. Почему не брошу? А вот из принципа. Будет и на моей улице праздник, и однажды я их, а не они меня. Аминь». Они за вечер бутылку приканчивают. То есть, один в этом номинально участвует и выпивает, что ему налили, и то еле как, с остальным расправляется второй. Ещё Ник рассказывает, сколько раз нервы сдавали и почему, а в конце закрывает лицо руками и шумно дышит. Але по плечу поглаживает утешающе, решая за двоих, что на сегодня достаточно, пора успокаиваться и отдыхать, пока есть возможность. В свою очередь, Морикони его в коридоре горько целует, всем видом показывая: «ну давай, все меня используют, и ты не отставай, за этим ведь я здесь». Не за этим. Але его к себе прижимает, обхватывая как может, пока не чувствует, что тело в его руках обмякает, сдаётся. Так и стоят, пока все эмоции не выльются. Потом Ник извиняется, идёт в ванную и затем, не поднимая глаз, в постель. Алессандро следит в темноте за силуэтом и не знает, надо ли что-то говорить или делать. Сон не идёт и, кажется, стоило активнее употреблять алкоголь, чтобы вырубило к этому моменту, хотя Ник тоже ворочается с боку на бок. – Ты спишь? – Нет. Что-то случилось? – Ничего. Просто... Можно я поближе лягу? – Да, конечно. Не очень аккуратно он подползает, но не вплотную, Але тоже немного придвигается, более остро чувствуя спиртовой запах, жар и дыхание. – Что будет завтра? А что будет завтра? Кто-то проснётся в скверном состоянии, будет не в силах ни подняться, ни поесть, вероятно, какую-то часть дня проведет, склоняясь над унитазом. Перспективы печальные и это в принципе не тот ответ, который ждут. – Для начала выспимся. Потом приведём себя в порядок и выберемся на улицу, будем гулять, пока не надоест. Где-нибудь перекусим, и ты снова скажешь, что здесь макароны вкуснее, а я тебе скажу, что это не просто макароны, это паста, и вообще-то, национальное достояние. Ты попросишь меня не занудствовать. Потом мы вернёмся домой, я наберу тебе ванну со всякими арома-штуками, которые присылают мне из агентства. И в конце мы сядем смотреть какой-нибудь магловский фильм, согретые и удовлетворённые. Как тебе? – Согласен. Ник широко зевает и через пару минут отключается. Алессандро ещё некоторое время борется с подступившей усталостью и, убедившись, что больше вопросов не предвидится, отходит ко сну. Начало нового дня развивается по первому сценарию, как бы ни хотелось другого. Ник, едва открыв глаза, убегает в туалет, где его выворачивает долго и болезненно. У Але нет ничего для опохмельного зелья, но зато есть всякие местные таблетки и их только растворить требуется. От второго плана они не отказываются, просто осуществляют его наоборот – забираются в кровать и включают кино. Ника, как и многих волшебников, не удивить ни спецэффектами, ни фантастикой – они вещи и поинтереснее видели, и сами могут похлеще наколдовать, потому что-нибудь историческое или детективное будет в самый раз. Маг, изучающий магловскую культуру – как минимум забавно. Не то чтобы Алессандро привык не использовать «акцио», когда не может найти что-то, но значительно меньше недоумевает от того, почему никто не использует волшебные палочки. Итог киносеанса: «у обычных людей прогресс шагнул дальше, но это ужас, как много им надо делать, чтобы добиться того, с чем одно заклинание справится, не хотел бы я так жить». На секунду: это говорит человек, который вчера описывал, как вручную всю работу выполняет. Затем выбираются на улицу, доходят до ателье, чуть-чуть возятся там, упаковывая заказы, бродят по аллеям, поедая фастфуд, который для кое-кого под запретом. Алессандро сдерживает обещание про ванную, а Никколо пытается вспомнить, когда в последний раз был в душе дольше десяти-пятнадцати минут. Скорее всего, это было как раз тогда, год назад. Але предупреждает, что будет проверять периодически, чтобы никто не утонул, Ник в ответ фыркает, а потом отфыркивается от воды, когда незаметно задрёмывает от всех этих ароматов и ныряет. Когда он ещё настолько расслаблялся, даже и не вспомнит, наверное. Пока один устраивает заплывы, второй сидит на кухне, сводит дебет с кредитом и подсчитывает суммы, которые отдавать за содержание ателье и коммуналку. Получается прилично, однако уровень доходов позволяет не беспокоиться и выплачивать всё сразу в полном объёме. Дверь за спиной хлопает, пол мягко поскрипывает, когда Ник подходит и заглядывает через плечо. От него приятно пахнет аромамаслом и лицо стало свежее, морщинка между бровей разгладилась. – Чем занимаешься? А сам губами к шее прикасается и край футболки подцепляет, чтобы руками под неё скользнуть, недвусмысленно по низу живота провести. – Затраты за месяц разбираю. – Очень интересно, продолжай, я тебя внимательно слушаю. Конечно же, он не слушает, а мышцы груди довольно облапывает и не краснеет. – Подожди. – М? – Ты только что из ванной. – Потому и пристаю. Я хочу получить максимум от этого дня. Мысли постепенно плавятся и растекаются, будоражат, как пальцы, настойчиво отгибающие пояс штанов. – Подожди. – Ну что такое? – Я хочу уточнить кое-что. – Нужен ли мне от тебя только секс? Кто мы друг другу? Если первое, то нет, не только, мне нравится проводить с тобой время, но это «дополнение», согласись, хуже не делает. Если второе, то лично я не хочу вешать никаких ярлыков, это усложняет жизнь и взаимоотношения. Если тебе надоело - скажи прямо. – Нет, не надоело, просто... Але не успевает закончить фразу, давится воздухом, когда чьи-то очень неугомонные руки расправляются ещё и с резинкой белья. – Вот и отлично. Все вопросы решены, пойдём. Ник по-прежнему красив, даже при том, что потерял несколько килограммов и кости проступают. Он с чувством отдаётся процессу, наслаждается каждой мимолётной лаской и совершенно не стесняется показать, что ему очень нравится, пусть окна открыты и соседи всё слышат. Хотя, наверняка он так поступает, как раз зная, что вся округа будет в курсе, вспомнить только выпускной. Потом Алессандро ему предлагает снова вымыться, но предложение отклоняется неразборчивым мычанием и чуть более ясной просьбой выключить свет и лечь. Тело липкое от пота, кажется, будто грязное, да и внутри впервые неспокойно. Тонкий аромат от масел пропал, заменился грубым мускусом – тяжёлый запах страсти с нотками разочарования, потому что хотелось границы определить, а в итоге всё опять свелось не к тому. Утром звучит будящее заклятие, от которого, по меньшей мере, весь квартал подскочить должен, и Але вновь ловит поцелуй сквозь сон, а затем хлопает трансгрессия. Вот и обсудили, называется. Однако этим же вечером приходит письмо с извинениями и обещанием, что грядущий выходной они проведут гораздо лучше, без попоек и всего такого. И действительно, в следующий раз они болтают о насущном, лениво целуются в перерывах. Так и привыкают чередовать пыл и нежность, физическое удовольствие с моральным. На других фронтах тоже налаживается: Морикони ещё какое-то время пашет по две смены за одну и выматывается как собака, но вскоре обязанности у него сокращаются, и он чаще зависает в мире обычных людей, втягиваясь в их образ жизни. Он с особым вниманием пролистывает развороты портфолио, которое агентство заставляет Алессандро вести, тот не возражает. У него этой макулатуры хоть выбрасывай, но Нику интересно, вроде бы. По крайней мере, комментировать, насколько специфична здешняя мода. Ему она не нравится до похода в магазин, где он обновляет минимум половину гардероба на «дурацкие магловские шмотки». Аргументирует он своё решение соображениями удобства и практичности. Ну и за чужой счёт грех не закупиться. Итальянский ему сдаётся с переменными успехом, как и Але английский, который тот всё успешнее забывает, потому что чаще говорит на «варварской тарабарщине с парой знакомых слов». Но, в целом, друг друга понимают. На их удачу, то, чем они по ночам занимаются, не имеет лингвистических барьеров. В мире магов Алессандро не был уже лет пять и новости узнаёт через своего «друга с привилегиями», вертящегося в государственных структурах. Тенденция миграции волшебников сохраняется и в последние годы набирает обороты. Политика продолжает потворствовать и чем дальше, тем больше возникает недовольных. У Ника потому заботы и сократили, что отправляют его на подавление несанкционированных митингов и выступлений. Да, отряды магической полиции существуют, но и их численность уменьшилась, да и подготовка в разы ниже мракоборческой. Это пугает, какие бы положительные прогнозы ни давали. У Але вся семья здесь и сам он тоже – казалось бы, волноваться не о чем, никто не найдёт, однако есть один человек, который на передовой во всех действиях участвует и отступать не собирается. Гриффиндорец – диагноз хуже неизлечимой болезни, приговор практически. Он ему столько раз предлагал отказаться от долга, чести и прочего бреда, прижать задницу где-нибудь с ним, обучиться бытовой магии, спать по полдня, трудиться по полсмены и пить вино. Но нет. Угомониться – что это? Для кого это? Не для Никколо точно. И ладно бы этот защитник не лез, куда не надо, или, пусть уж, на стороне погуливал, но синяки на нём явно не другим человеком оставлены. Такое исключительно от заклинаний бывает, особенно по масштабам. А если по расположению ссадин смотреть, то, похоже, ещё по земле проволакивало неоднократно. Але готов поверить в любую ложь, лишь бы ему перестали рассказывать, сколько жителей, давно покинувших мир магии, призвали на защиту и восстановление стабильности. Мать тоже беспокоится и звонит ежедневно по пустякам, просто чтобы убедиться, что её сын на месте, что собирается на работу или на съёмку, или что спит и будет спать дальше. Только тот постепенно забывает, что такое полноценный сон, игнорирует ругань ретушёра, нервничает. Тут иначе и не получается – Ник сообщает, что идёт повсеместная мобилизация, в каких-то районах вводят комендантские часы, следят за теми, кто перемещается между мирами. То, что зрело в массах все эти годы, начало приносить плоды, и это отвратительно. У волшебников нет оружия, зато есть магия, которая способна разрушать и убивать на том же уровне, так что любые общественные колебания чреваты и их стараются не допускать. Но ситуация вышла из-под контроля, и чтобы её урегулировать, необходимы огромные ресурсы. Или жертвы. Революции не бывают без жертв. Если в пределах школы одна группа притесняет другую и устраивает потасовки, то что говорить о взрослых, которые гораздо лучше смыслят в колдовстве и жестокости? Одним утром в окно стучится белая министерская сова. Это плохой знак. Ужасный. Скверный в крайней степени – Ник такую никогда не послал бы. Значит, выследили. Не то чтобы Але скрывался, но на всякий случай просил не выдавать местонахождение. Проклятая птица бьётся о раму, кричит, не оставляя выбора, кроме как пустить её. И стоит только коснуться письма, привязанного к лапе, как срабатывает портал. Продуманные сукины дети. Вместе с ним в ангаре и другие люди, также в полном недоумении озирающиеся по сторонам. Кто-то в домашнем, кто-то в официальных костюмах, кому-то едва двадцать, кому-то уже за сорок. Все шумят, возмущаются, пробуют трансгрессировать, но здесь даже «люмус» не активируется – противомагические чары, очевидно. Когда стихают последние хлопки, перед ними появляется высокий широкоплечий мужчина. Ничего нового он не объявляет: силы не равны, нужно подкрепление. Дерьмо. Это не уроки, не занятия в лесу, не мелкие дуэли. Всё максимально серьёзно. Им выдают комплекты одежды и шлемы, напоминающие магловские мотоциклетные – чтобы лица скрыть и защитить голову, затем присваивают индивидуальные номерные знаки для опознания в случае чего, регистрируют в реестре новоприбывших и объясняют, что делать. Это хуже, чем дерьмо. И ни единой мысли, кроме этой, у Алессандро нет. Он оглядывает себя в форме из тёмно-серой плотной ткани, чтобы убедиться – да, всё реально. Реально страшно. Им обещают, что отправят всего лишь на патрули, но цена этим словам – грош, иначе бы не экипировали как в последний путь. После инструктажа сразу отводят к новым порталам и предупреждают, что дезертирство пресекается, будто они подписывались быть пушечным мясом. Але сжимает палочку в руке и прикидывает из двух зол – мнимое наказание или настоящие проблемы. Решить он не успевает – очередь заканчивается быстрее, надо переноситься. Внутренности скручивает и как через трубочку пропускает, а потом резко разворачивает обратно. Хорошо, что не позавтракал, стошнило бы точно. Похоже, портал был не туда – место абсолютно безлюдное, по обе стороны магазинчики с выбитыми стёклами витрин, стены некоторых обрушены, под ботинками хрустит кирпич. Всё так задумано? Или техническая ошибка? Что с остальными? В каких они условиях?... Справа за углом что-то взрывается, тёмная фигура в столпе пыли пролетает очень близко, скользит по асфальту, Алессандро признаёт их форму и контратакует кого бы то ни было. «Остолбеней» бьёт точно в цель и подкрепляется оглушающим заклятием. Что-что, а навыки, видимо, не пропьёшь и не растратишь. Гораздо сложнее заставить себя сдвинуться, отмереть, подбежать к тому, кто травмирован однозначно. Дышит. Он дышит. Это самое главное. Ещё встать безуспешно пытается, Але бегло осматривает округу и, завидев помещение без двери, подхватывает пострадавшего под руки и относит туда. Пахнет кровью и след за ними окрашен грязно-красным, лучше отвернуться. Он дотаскивает человека до какого-то диванчика, аккуратно усаживает, возится с замками и стаскивает куртку. Чего Алессандро боялся больше всего – наткнуться на единственное знакомое тело. Тут ошибки невозможны – он каждую родинку, каждый изгиб помнит. А теперь оно истекает кровью. – Потерпи немного, сейчас. Из-под маски слышится глухой вскрик, когда глубокие раны начинают затягиваться. Всё-таки была надежда на ошибку, хоть дохлые полпроцента. Однако нет. Закончив, он трясущимися пальцами шлем расстёгивает. Тот весь о камни разодран с обратной стороны, и кто вот смеет выступать против интеграции? Если бы не маглы, то они бы сейчас в мантиях бегали. – Ты очень вовремя. На Ника смотреть без слëз нельзя – настолько разбит. Сколько он не отдыхал? Неделю? Месяц? Сколько в него прилетело ударов? Судя по гематомам – сотни, и не все он смог отразить. – А если бы я не успел? – Но ты успел. – Ты мог умереть. – Теоретически, да. Но мы все могли. Ты что тут забыл, кстати? – Меня сюда распределили. А что? – Ну, у нас штурм так-то. Никаких штурмов – это Але решает твёрдо, твёрже только его намерение этого калеку в госпитале прописать. Ему хотят перечить, но он безапелляционным тоном обрывает: «я тебе жизнь спас». Аргумент весомый, возражения откланяются. Раз уж так получилось, то Морикони просит себя поддерживать – сам идти не может от бессилия, стонет, когда его вновь поднимают. Але буквально на секундочку отвлекается, чтобы шлем забрать, как по ушам режет рычащим «круцио». Ему везëт потерять сознание от болевого шока. Очухивается уже в совершенно другом месте, что-то вроде подвала, воняет канализацией, сыро и темно. Пол холодный, от него мгновенно всю спину пробирает, мышцы ноют. Пробует пошевелиться – двигаться может, но руки, согнутые в локтях, не разгибаются, плотно зафиксированы к пояснице. Стоит в голове проясниться, как охватывает тревога – Ник. С ним могли что-то сделать. Предмет, лежащий на ногах, напоминает большой мешок, пока не хрипит. Тревога сменяется облегчением. Оба стянуты заклинанием, но, объединившись, получается сесть спина к спине, опереться друг на друга. Але ладонь нащупывает, чтобы взяться за неё, чувствовать, что они живы, что вместе. Хотя он бы предпочёл быть порознь, потому что здравый смысл рисует не самые весёлые перспективы, такой участи он бы не хотел ни для себя, ни тем более для Ника. У того рука ледяная совершенно, сам будто в лихорадке бьётся, дышит рвано, тяжело. Спрашивать про самочувствие глупо, но пусть так, чем считать вздохи. – Мне больно. У Але сердце на части разваливается, предварительно сжавшись в миллиметровую точку. Он представить себе не может, насколько должно болеть, чтобы Морикони в этом открыто признался. – Мы выберемся отсюда и тебе помогут. – Расскажи мне о кроликах. – Что? О чём ты? – А... Ты не читал. Ладно, просто расскажи, что будет с нами потом. Ничего хотя бы примерно положительного на задворках не мелькает, все прогнозы показывают ужасные результаты. Но окончательное падение духом лучше явно не сделает. – Когда всё закончится, ты отправишься в больницу и пролечишься там по всем максимумам. Затем я тебя встречу и ты скажешь, что сил трансгрессировать на квартиру у тебя нет, поэтому мне придётся перенести нас к тебе домой. Там, несомненно, будет адский ад - я предполагаю, в каких условиях ты живёшь. Ты будешь защищаться, мол, главное, чтобы место поспать было, холодильник, плита и душ. Может быть, даже без плиты. Меня это не впечатлит абсолютно, и я назову это место помойкой, ты обидишься, мол, если я такой чистоплотный то могу проваливать. Слово за слово поругаемся и в итоге договоримся, что ты это убожество продаёшь или расторгаешь контракт на аренду. И раз я зачинщик твоего внепланового переезда, то беру на себя ответственность и помогаю паковать вещи и переносить их между мирами. То, что мы часть в пути потеряем, это само собой. После всего выяснится, что у меня не так уж и много места, поэтому мы поедем в строительный магазин, купим ещё полки и вешалки, комод какой-нибудь. При желании устроим перестановку. Я снова заведу разговор о том, чтобы ты из Министерства увольнялся, ты будешь спорить. Возможно, я тебя уговорю даже, но не сразу, потому что ты упёртый. Но и я упёртый, просто так не отступлю. Это мне от тебя воздушно-капельным передалось. Согласен с раскладом? – Согласен. Боже, ощущение, что на предложение руки и сердца отвечаю. Ник кашляюще смеётся, стонет от рези во всём теле, выступившие слёзы смаргивает, хотя в темноте всё равно не видно. Зато очень ощутимо, как он чужую руку в своей сжимает, что пальцы почти хрустят. Пока они живы. Пока они могут представлять, какой будет их жизнь, строить планы, быть вместе до ироничного «пока смерть не разлучит их». Часов нигде нет – не узнать, сколько прошло до момента, как над головами раздались шаги. Каждый как удар, разбивающий, отмеряющий последние секунды. И вдруг все шумы пропадают разом, только в ушах отзвуки крика, возможно, собственного. Теперь они в новом помещении, грязноватом, но светлом – комната, и Але у одной из стен. Перед глазами плывёт, голова раскалывается, но он, морщась, оглядывается по сторонам, ища Никколо. Рядом. Он рядом. Сидит, привалившись к плечу. Через пару минут и он возвращается в сознание, также озирается и выдыхает. Заметив, что оба очнулись, к ним подходят люди в масках, смотрят сверху вниз, шёпотом переговариваются, кивают. Один достаёт палочку и тыкает, будто спрашивая – тот или этот. Ему жестом показывают, и цель наводится на Алессандро. – Что вы делаете?! Ник вскрикивает слишком резко, и все палочки нацеливают на него, ладно никто не успел заклинание произнести. – Одного из вас мы убьём, второго отправим с условиями и телом, как подтверждением наших намерений и демонстрации непоколебимости. Мы старались избегать жертв, но сами становимся жертвами и нас это не устраивает. Или вы прекращаете, или мы действуем иначе. По спине прокатывается холодный пот. Это не красивое «умереть в один день», это ведь кому-то из них придётся жить дальше со всеми воспоминаниями, неосуществленными идеями, тонуть в этом день ото дня, не в силах забыть или отпустить, держаться, сдаваться, ломаться, прокручивать в памяти годы-месяцы-дни-часы-минуты-секунды вместе. Алессандро сглатывает, понимая, что выбрали его. Что ж. Наверное, так будет правильнее. Ник свою позицию объяснил – никаких ярлыков, никаких отношений, ему легче смириться будет. Потому что не он напридумывал себе мирное существование в Милане с прогулками по вечерам и обедами на свежем воздухе, не он представлял, как будет с кем-то засыпать и просыпаться, обниматься, смотреть фильмы. Але прикрывает глаза, пусть всё случится быстро, чтобы не успеть пожалеть или испугаться. Чтобы не успеть сказать ничего лишнего. Чтобы не увидеть ничего лишнего. К чёрту. И с богом. – Тогда логичнее избавиться от меня. Смотрите, у меня нашивка отдела мракоборчества, это я против вас выступаю, а не он. Он хоть и больше, и выше, но на самом деле портной и предел его возможностей - заколдовать ножницы и иголки, вы рискуете. Блять. Этот самоубийца без тени сомнения предлагает себя взамен. Что творят его извилины? Это уже не гриффиндорчество в крови играет, а чистейший идиотизм. Алессандро его толкает в плечо, но поздно – мужчины снова переглядываются, кивают. – Авада... – Стоп! У меня просьба! – Издеваешься? – Жалко вам, что ли? Дайте умереть счастливым. – И что тебе надо? – Можно он меня поцелует? – Что? Что? Але едва не посмеивается, истеричненько, с нервным тиком. Серьёзно? В такой бы ситуации об этом думать. Полнейшее сумасбродство – диктовать условия тем, кто тебя убить намеревается, причём прерывать их нагло и требовать своё. Это уже неисправимо. – Да-да, не шокируйтесь, будто я что-то нереальное прошу. Ну, можно? Все в ступоре. Повисает абсолютная тишина. Даже мрачные мысли куда-то уходят. Люди в смятении переминаются, не зная, как поступать, неловко плечами жмут. – Ладно. Это ужасно, но Але жалеет, что его «авадой» задеть не успели. Он не сможет. Положа руку на сердце, отвечает себе, что не сможет. Шутки шутками, а действительность вот она, прямо здесь, и прямо сейчас случится что-то непоправимое, что магия не восстановит. Он оборачивается, уже не заботясь, насколько испуганным выглядит, что все эмоции на лице чуть ли не крупными буквами. Нет. Нет. Нетнетнет. Но Ник ему улыбается, и это финиш. Стыд обжигает щёки. Или так слёзы текут. Неважно. Какие могут быть терзания, когда кто-то отдаёт свою жизнь и просит всего об одном поцелуе. Горько то ли от пыли, в которой перепачканы их губы, то ли от того, что ком к горлу подступает. Всё как на выпускном: на них удивлённо смотрят, пока они не думают ни о чём, кроме друг друга, цепляются за оставшиеся мгновения перед долгой-долгой разлукой. Только теперь без шанса связаться. Хотя Алессандро думает, что они встретятся в ближайшее время, потому что он не выдерживает сейчас, а потом, после зелёной вспышки, точно отправится следом. Подождёт немного и шагнёт за ту же черту. Морикони теряет равновесие и заваливается вперёд, утыкаясь в грудь, смеётся, что им не хватает девушки, которая бы вылила на него сок или что там было у неё. А голос сдавленный, будто заставляет себя разряжать обстановку, отгонять отчаяние. Але улыбается, хоть и не смешно, хоть и внутри всё инеем обрастает. Настоящее чудо, что им позволяют посидеть вот так, прижавшись, дольше, чем полагается. Без слов общаться друг с другом, взглядами, вздохами, тактильно. Побыть рядом ещё немного, ещё чуть-чуть, почувствовать себя чем-то целым прежде, чем навсегда разбиться. – Достаточно. Конечно же, им никогда не было достаточно, ни разу за все дни и ночи. Ника хватают за волосы и отстраняют, он не обращает внимания ни на кого из них, шею выворачивает, чтобы последним из увиденного были не чьи-то рожи, а Алессандро. Его Алессандро, с которым они преодолели путь от неприязни до чувства совершенно иного, тёплого, греющего. С которым украдками перекидывались записками и бегали в библиотеку. С которым шарахались по Запретному Лесу и отрабатывали там Защиту, а потом в душевых прикидывали, что завтра будет. С которым связано самое лучшее, что было у Морикони за все годы. И у Але то же, и всё так же, и, может, его это даже сильнее поглотило. Ник одними губами произносит что-то, что распознать можно как «ti amo». Три. К его виску приставляют палочку. Два. – Авада... Один. ... Грохот. Оглушительный грохот сотрясает стены и пол, с потолка сыплется штукатурка. Никколо ситуацией пользуется, перекатывается в сторону из-под заклинания, то бьёт мимо. За хлопком раздаются следующие, ещё громче, мебель взлетает на воздух. Але тоже не тормозит и закрывает того собой – ещё не хватало помереть от табуретки какой-нибудь. Они зажмуриваются и ждут, когда шум стихнет, но пока слышно ругань, щелчки, удары, топот. Але как мантру повторяет «всё хорошо, всё будет в порядке», потому что, очевидно, происходящее им на руку. Постепенно обстановка успокаивается, кто-то кричит, что нашёл заложников. Спаслись. Они спаслись. Они живы. Хочется кричать в ответ, но из горла еле-еле хрип доносится. Зато колотить и трясти начинает, от адреналина темнеет в глазах. К ним подбегает пара человек в форме МинМага, снимает связывающие чары, и первое, что делает Алессандро – крепко стискивает в объятиях Никколо. Тот его рвение разделяет, сминая в кулаках чужую куртку. – И почему я не удивлён? Голос весьма знакомый, только никак не вспомнить, чей. Ник нахмуривается, отстраняется и в секунду расплывается в радостной улыбке. – Профессор Моро! Какими судьбами? Ой. Весьма... неожиданная встреча. Он, разумеется, не профессор теперь, но всё равно какая-то паника присутствует. Наверное, от того вечера, когда раскрылась их небольшая правда на весь Большой Зал. – Да вот вас, оболтусов, контролирую. Учитель везде учитель, тем более в различной магии шарящий - ценный кадр во всех аспектах. А вы каким местом здесь? Ник, путаясь в словах, кратко или не очень пересказывает всё с выпуска из Хогвартса и до теперь. Ныне просто Фабрицио выслушивает с нечитаемым выражением лица, и не понять то ли мысленно чертыхается от того, каких безумцев воспитал, то ли гордится этим безумством. Он прерывает пламенную речь, когда та съезжает с рабочих тем, и рекомендует отпорталироваться в госпиталь, что будет кстати. Але предложение разделяет – он-то не пострадал, а вот кое-кому досталось. Однако медсестра сообщает, что раны залечатся в течение суток, никаких воспалительных процессов нет, и, вообще, всё неплохо, соблюдай постельный режим, а завтра можно опять в передряги лезть. Как только она уходит, они быстренько на одну кушетку забираются, за ширмой прячась. – Ну что, всё хорошо, что хорошо кончается? – Подожди, у меня вопрос. – Давай. – Ты знал, что к нам подмога прийти должна была и потому тянул время? Ник отводит взгляд, губу прикусывает, без слов выдавая, что ни о чём таком у них речь не заводилась, когда его посылали, и что действительно был готов рискнуть своей шкурой, не задумываясь. Вот как раз к этому у Алессандро претензии имеются. Он чистосердечно признаётся, что с удовольствием придушил бы его, да свидетели мешают, и очень некультурно высказывается на счёт геройства. Но чтобы поцеловаться, свидетели не мешают. И выполнить планы им ничего не помешает. И прожить долгую счастливую жизнь тоже. Да будет так. Нокс.