Пугающая непорочность

Виктор уже давно перестал трястись от страха, когда берётся за шприц. Теперь руки сжимают его так же крепко и уверенно, как скальпель при вскрытии. Он не жалеет о том, что с ним произошло и происходит. Наверное... Всё в его жизни упорядочено и подчинено единому замыслу. И имя этому порядку — морфин. Проходят очередные двенадцать часов. Проклятая половина суток. Виктор чувствует, как остатки морфина в крови испаряются, забирая с собой твердость рук, ясность мысли и душевное спокойствие. Он ненавидит этот момент и эту тонкую черту, которая отделяет его от слабости. Эта слабость была тем, чему он никогда не позволил бы поселиться в нём, впиться когтями в его сердце, оплести ядовитыми побегами мозг. Если бы только у Виктора был выбор! Ах, если бы он у него был! Франкенштейн чутко ощущает потребность в новой дозе наркотика. Дикое желание сделать укол гонит его в укромное место, подальше от любопытных глаз. В этом есть что-то сродни стыду, но это не он. Виктор стремится скрыть столь интимное действие ото всех, кто может намеренно или нечаянно стать свидетелем... Его слабости? Его порочности? «Его внешняя невинность пугает меня больше, чем грехи всех нас», — однажды эти слова были произнесены Итаном и запали в сердце Виктора, подслушавшего разговор. Простая суть этого наблюдения обожгла душу, точно серная кислота. Неужели они заметили? Как они могли разглядеть в Викторе, хранившем себя от всяких плотских привязанностей и зависимостей, то, что так тщательно и надежно скрывалось? Чем он себя выдал? Излишней нервозностью во время ломки? Своими вечно бледными чертами и лихорадочно сверкающими красными глазами? Нет-нет, он не мог себя выдать! Это невозможно! Причуды провидения заставляют Виктора усмехаться своему отражению, делая вид, что у него всё под контролем. Так и есть... Большую часть времени, по крайней мере. Или это тоже иллюзия?! Этот тотальный самоконтроль? Франкенштейну известно всё. Он знает, куда именно надо вкалывать морфин, чтобы тот быстрее распространился по кровеносным сосудам. Сколько времени пройдёт до того, как человеческое тело впадёт в блаженную апатию? Ровно четыре минуты морфин всасывается в кровь, а через двадцать минут от гениального врача-хирурга остаётся лишь пустая оболочка. Это Виктор тоже знает. Он в курсе всех симптомов и последствий морфинизма и того, какое влияние наркотик оказывает на человека. Что разрушает морфий и его сладостные «обещания»? Всё. И прекратить это по своей воле нет никакой возможности. Виктор Франкенштейн контролирует свою жизнь. Он хладнокровен и смел, почти безумен в безрассудном желании превзойти Бога. Его рука тверда, а разум светел. Нет ни страха, ни сомнений, ни угрызений совести. Это жизнь, которую он так долго выстраивал. Один-одинешенек, своими силами. Брошенный на навозной куче цветок, взращенный Шекспиром и Шелли... Ровно двенадцать часов Виктор всё ещё может быть самим собой. Он может быть Богом. И Дьяволом во плоти...