Дождь.

Небо затягивают свинцовые тучи, а воздух резко становится спёртым. Нет, это не может быть правдой. Это просто невозможно! Нервный смешок срывается с обветренных губ. Пыль от битвы ещё не улеглась. Она проникает в лёгкие, забивается в поры. Не даёт вздохнуть. Неровными шагами подхожу всё ближе и ближе, надеясь, молясь, что это сон, мираж, что прямо сейчас это ужасающее видение растворится, а на том месте будешь стоять ты, со своей дурацкой улыбкой. Будешь помятый, потрёпанный, весь в ссадинах, царапинах, но живой. Живой! Колени подгибаются, а трясущаяся рука тянется к твоей шее, пытаюсь нащупать пульс. Ты лежишь весь грязный и в крови. До последнего не желаю поверить в то, что она твоя. Пальцы никак не могут нащупать бьющейся жилки. Прислоняюсь к твоей груди, надеясь услышать гулкое биение сердца, но механизм за рёбрами похоже дал сбой. Твоё тело холодное словно лёд. Я не верю, что опоздал. Я отказываюсь это признавать. Безвольно закусываю губу. Смотрю на твоё безжизненное лицо. Скулю, прижимая бездыханное тело ещё ближе к себе. Целую твои лоб, скулы и губы, нервно раскачиваясь, как какой-то псих. Хотя, возможно я и вправду лишился рассудка. Ноги дрожат, а колени подгибаются, но я иду. Ты до неправильности лёгкий, а твоя рука, как у сломанной куклы свисает вниз. Иду: иду по обломкам здания; иду мимо Двумордого и Круглолицей, которые с нечитаемыми лицами застыли на месте; иду подальше от пятна крови, что осталось среди руин. Сажусь на землю, положив твоё тело перед собой. Всё выглядит так, будто ты спишь… Да, ты спишь… Спишь сном вечным, непробудным. Я слышу как внутри что-то с треском ломается, лопается, рушится. Перед глазами ты — маленький ребёнок, искрящийся радостью. Но секунда, и ты уже в угольно-чёрной форме средней школы, дрожишь, прижимая к груди потрёпанную тетрадь, а в твоих глазах блестят слёзы. Это видение сменяется более ярким — наш выпускной. Ты тогда был такой красивый, Изуку. До одури красивый. Чувствую, как кто-то трясёт меня за плечо, но я не обращаю внимания — впитываю в себя все детали, все мелкие морщинки, все веснушки; впитываю всего тебя. Не хочу забыть, не хочу терять, не хочу… Медики поднимают твоё тело на носилки и укрывают так, что даже не видно твоих кудряшек. Слышу вой сирены. Вот и всё. Не нахожу в себе силы встать. Слышу, как все начинают расходиться: Урараку бьёт истерика, а от Половинчатого разит холодом. Подходит Киришима, пытается достучаться до меня, но Каминари лишь отводит его в сторону, говоря что-то о том что мне сейчас не до него. Я остаюсь один. Поднимаюсь на ноги, задирая лицо к небу. Я и не заметил, что пошёл дождь. Переносицу печёт, а слёзы смешиваются с холодными каплями дождя. Я кричу, кричу до посаженного голоса, до хрипа. Хочу, чтобы ты вернулся, чтобы опять был рядом! Чтобы ты услышал, что я люблю тебя, Деку!

***

Маленький дракончик на моих коленях тихо чихнул и закрыл нос хвостом. Навес старого храма оказался отличным укрытием от дождя. Всё-таки не хотелось промокнуть и простудиться. Услышав тихие шаги позади себя, я обернулся. Там стоял какой-то малец и спрашивал, может ли он составить мне компанию на время дождя. Его изумрудные глаза сверкают, а кудряшки топорщатся в разные стороны. А меня будто кто-то схватил за горло. Резко стало до одури холодно, больно и грустно. Я почувствовал, как что-то сильно сжало моё сердце. На глаза выступили слёзы, а с губ сорвалось задушенное: — Деку…