***
– А если бы я решил остаться в твоей школе? — И что бы ты стал преподавать? — Иностранные языки. Воображение услужливо обрисовало Чарльзу масштаб неконтролируемых выбросов, когда мистер Леншерр заговорит на французском. — Возражения? — тот поднял бровь. — Нет. Удаляющейся спине Эрика он сказал: – До встречи, друг.***
— Питер, — зовет профессор, зайдя в комнату. Он отвлекается от журнала. Старается убедительно отвлечься. Скорость ещё не та, но осязание по-прежнему обострено. Вибрация шагов — минут за десять до того, как открылась дверь. — Мне кажется, нам пора поговорить. Когда мать орала, Питер не боялся. Когда начинала вот так же вкрадчиво — внутри все леденело. — Вы ведь не хотите... я ведь, — он бегает взглядом по лицу Ксавьера, словно сам пытаясь прочитать, и знает, что выглядит смешно, — могу остаться? — Я только что проводил твоего отца. Если тебе интересно. В теле расплывается слабость, и оно обваливается обратно на подушки. — Ты пришёл в Каир за ним. Ты пойдёшь за ним дальше? ........ Даже Питер Максимов иногда медлит. — Дда, — наконец выговорил он. Куда в такие моменты девать голову, она ведь так и дёргается, как клоунская башка из шарманки. Профессор двигается к двери в обычном ритме всех остальных, когда Питеру надо успеть. — Но не сейчас, — добавляет он спустя время, достаточное, чтобы поразмышлять. Дверная ручка так и не поворачивается. — Тогда тебе стоит подумать о своей роли в нашем небольшом сообществе. Гипс снимают на четвёртый день. Бывший синешёрстый парень ухмыляется, но не особо удивлённо. — Рад тебя видеть, — профессор отрывается от бумаг. — Итак, ты... — Согласен. Конечно. — Прекрасно. И какой же предмет? — Что? — Это школа. Ты по возрасту далеко не ученик. — Но разве я не в коман... — Питер. Внутренний метроном отсчитывает удары. Профессор это специально. «Выдержал эффектную паузу» в случае Питера превращается в попытку психологического давления. Для живущего в мире чужих пауз ни одна давно не производит должного эффекта. — Команда нужна в чрезвычайных ситуациях. Мирное время требует не меньше выдержки. Иногда даже больше. — Я и школу-то не закончил. — Наш дар управляется мозгом. Если бы твой мозг работал как у обычного человека, ты не смог бы реализовать его. — Чарльз вспарывает взглядом; интересно, что же чувствуют те, кого он может читать. — При желании ты мог бы поступить в любой колледж, может быть, даже университет. Если не честным путем, то точно... Но ты не стал этого делать. На еду и игры всегда хватит, верно? Профессор улыбался, Питер даже не думал. — Мотивация — база любого дела. Кстати, — профиль развернулся к окну, — если вдруг не заметил, ты теперь герой. Малышня только о том и толкует. *** Веко слегка дёргается. Даже мысли читать не надо. О чем мечтает мальчишка из бедной семьи, выросший с матерью-одиночкой? Дело, конечно, не в университетах и не в феноменальной скорости мышления. Любой мутант хорошо знает хотя бы ту область знания, что связана с его даром. Глобус вращался юлой на пальце Питера, и дети хлопали в ладоши. С последней парты Чарльз глядел на юношу, спасшего сердце его дома... и тёр болящие виски, улыбаясь, когда на него смотрели. Потому что магниты, обозначающие точки на карте, за спиной Питера перемещались ладно и будто сами собой. Кто лучше Чарльза Ксавьера знает, что гены — не только дар? ...Эрик был соткан из понятной, человеческой боли, и до него было сложно достучаться, но оттого необходимее было стучать. Его сын родился фактически со встроенным шлемом в голове. И ладно бы только это. Беглая вынужденная экскурсия по разуму Питера, когда тот открылся, пойманный Апокалипсисом, впечатлила Чарльза. Что должно твориться в голове человека, который улыбается взрыву?***
– Клёвый цвет. – Питер говорит это, чтоб хоть что-то сказать, потому что Джубили молча сидит с ним на траве уже почти минуту – непозволительный долгий срок для молчания. – Хотела поблагодарить. За особняк. – Вас как раз там не было, – щурится Питер. Она рывком вскакивает, бросая на ходу: – И все же. Питер разглядывает удаляющийся канареечный плащ. Аляписто, дерзко, броско, всё целиком. Девчонка уже наезжала на Магнето, причём зная — знают уже, кажется, все — и Питер, что бывает раз в столетье, сорвался. Наверное, пришла, застыдившись. Жалость? Тьфу. – Поосторожней бы. Фейерверк красивый и яркий, но по сути — тот же взрыв. — О, Мистик. — Почему ты не на тренировке? — Зачем? У неё отличается жестикуляция в режиме «маски» и вне его. «В маске» она дерганая, неловкая. — Всё ещё считаешь себя непобедимым? — Нет, — Питер, откинувшись на землю, закусывает травинку, и она брызжет кислятиной. — Теперь знаю, что если противник – мировое зло, не стоит подходить к нему слишком близко. — Мы работаем в команде, — отчеканила Рейвен. — Если ты хочешь остаться здесь, тебе следует подстроиться. Жду через десять минут в зале. Питер закинул голову в небо. Он всегда слышит подобное как «у тебя есть вечность». – А остальные, — спрашивает он голубое, солнечное небо, где щебечут птички, — смогут подстроиться под меня? Отец ушёл. И Питер думает, что их разлука, кажется, не затянется.