Frisson

— Ну же, иди сюда, не нервничай. — Глядите, такой светленький. — Он и вчера таким был, слепой. — Ха-ха, не заметил. Эй, сладкий, подойди, ну.       Цзянь глотает скопленную слюну, сжимая небольшой рюкзак крепче, облизывает пересохшие губы и, не поднимая глаз от асфальта, срывается на торопливый шаг. За спиной гремит больше лай, нежели человеческий смех, от которого по ушам режет, а ключи едва не выпадают из дрогнувшей руки. Когда И захлопывает и запирает на несколько оборотов дверь — напряжение тает, выпаривается из тела, оставляя облегчение. Омега прислоняется лбом к тёмной обивке и вдыхает запах кожи, такой знакомый, необходимый. — Наконец-то, И.       Из ванной выходит невысокий бета, промакивая влажное красноватое лицо бумажным полотенцем. Сию обнимает брата и на несколько секунд прижимает к себе, чувствуя, как отходит от сердца напряжённый ком, но одновременно неприятно цепляет внутри: в зрачках И проблёскивает страх, а бледное лицо сливается с цветом волос, оттеняясь лишь розоватыми губами. — Всё хорошо, — шепчет Цзянь И, гладя чужую спину через свитер, — хорошо.       Под ветровкой, под сердцем — всё хорошо, в этом есть уверенность. На поверхности же омеги, во взгляде и в подрагивающих пальцах — не очень, из-за чего брат И сжимает зубы, аккуратно стягивает со светловолосой головы шапку, освобождая мягкие, слегка наэлектризованные волосы. — Больно было? — Нет, — расслабляется Цзянь и снимает ветровку, задирает рукав тёплой кофты, обнажая залепленный пластырем участок кожи на сгибе локтя. — Прости, что не смог пойти с тобой, — тихо говорит старший Цзянь, смотря на проступающую вену. — В больнице достаточно вежливый персонал.       Цзянь И снимает кроссовки, улыбаясь Сию. Из кухни тянет мясным ароматом, от чего полуголодный желудок начинает сжиматься. В тёплой квартире холодные руки отогреваются быстро, как и замёрзшее лицо, которое на грани шелушения. Омега медленно стаскивает кофту, приглаживает пластырь и пробует согнуть локоть, чувствуя, как вгрызается неприятное стягивание. След от укола слегка чешется и печёт, когда у Цзяня проскальзывает мысль о нём, а И кажется, что это настолько глупое совпадение — просто жуть. Цзянь касается живота, слегка барабаня пальцами, не чувствуя пока ничего. В начале восьмой недели беременности он во второй раз оказался в больнице, среди выложенных плиткой стен, длинных коридоров и потока объёмных вопросов. Анализ на резус-фактор, который он сдал сегодня, является самым первым из многих, о которых И думает с замиранием сердца.       Цзянь переодевается и, немного сомневаясь и обдумывая, подходит к небольшому окну, аккуратно отодвигает штору. У подъезда никого, как и на игровой площадке, от которой Цзяня вынудили ускорить шаг. Несколько альф, живущих в соседнем доме и приставших к Цзяню, по-видимому, разошлись совсем недавно.       Цзянь И поправляет штору и валится на кровать, устраиваясь на левый бок и вытягиваясь, шумно выдыхая от разливающейся неги. — Завтра всё будет по-другому, — тихо говорит Сию, прислоняясь к дверному косяку. От неожиданности И вздрагивает, поднимает голову и кивает рассеяно, сжимая в руке край одеяла. — Тебе нужно отвлечься. Может, хочешь чего-нибудь испечь? — Для тебя — банановый торт, который в прошлый раз не получился, — не задумываясь, отвечает Цзянь, перекатываясь на спину. — Тогда нужно купить взбитые сливки. — В таком случае — не надо. — Сливки — важная составляющая, — со хмыком говорит старший Цзянь, отталкиваясь от дверного проёма. — Я схожу в магазин, а ты подготовь остальные ингредиенты. — Не надо, — резко поднимается с кровати И, хмуро косясь в сторону окна, — хочешь не выйти с больничного ещё неделю? — Всё хорошо.       Омега не только из-за прихоти не хочет отпускать Сию. Они с братом переехали в новую квартиру недавно, а Сию успела скрутить простуда, которая для ослабленного работой организма оказалась сильной. Цзянь на пару недель взвалил на себя ответственность за продукты, оплату услуг и обеспечение уюта. И сейчас, когда Сию порывается выйти на улицу, тело охватывает беспокойство, из-за чего Цзянь выдерживает только пять минут, а после срывается в коридор. — Не ходи.       Сию стоит одетый у двери, печатает в телефоне, а на голос И поднимает глаза, поправляя серый шарф. — Подготовь продукты и взбей яйца с сахаром пока.       Цзянь игнорирует улыбку, хмуро кусает губы и закрывает за братом дверь, защёлкивая замок. В голове столько всего разного, от чего избавиться бы не помешало сейчас. На кухне И расслабляется немного, когда отсчитывает ложки сахара, разбивает несколько яиц и миксером соединяет продукты в оранжевой глубокой чаше, чувствуя приятно-тянущее напряжение в руке.       Разливающийся звонок рассекает тишину квартиры неожиданно, громко, и у Цзяня ёкает внутри, вынуждая сжать пальцы на краю чаши. Он стоит неподвижно пару секунд, обдумывает, а после медленно идёт к входной двери. Поступь тихая, и Цзянь старается ближе к двери не нарушить это и не выдать себя.       Прислоняясь к глазку, Цзянь видит крупную фигуру в тёмном свитере, кепке, козырь которой опущен низко и не внушает доверие. Мужчина держит в руке конверт, совершенно обычный. Ему в домашней одежде не холодно? — содрогается внутри Цзянь, стараясь дышать как можно тише. — А зачем кепка? Когда рука незнакомца тянется к кнопке звонка, и над ухом снова раздаётся трель, И чувствует плотные нервозность и непонимание. — Да? — тихо спрашивает Цзянь, сжимая рукав кофты. — Ваше письмо оказалось в моём почтовом ящике.       Мужчина тянет белый конверт к глазку, даёт взглянуть, и омега рассматривает синие полосы по краям бумаги, знакомые. Такие на каждом конверте со счетами. Цзянь И не хочет открывать дверь, слепо идя на поводу, поэтому только вглядывается в незнакомца, а после говорит: — Оставьте его под дверью, пожалуйста.       Мужчина поднимает голову, словно ощущает взгляд Цзяня, пальцами бьёт по козырьку кепки, сбивая на макушку, и омега видит светлые волосы. Простые, короткие такие, и они подчёркивают холодный взгляд.       Цзянь нервно наблюдает, как, видимо, альфа, выдыхает коротко, а после чуть склоняется и опускает конверт на коврик. Парень надеется, что счёт не сильно запачкается у двери, и не спешит дёргаться с места, ухом вжимается в обивку, вслушиваясь в глухо раздающиеся на нижнем этаже шаги, а после хлопок железной двери. И выжидает несколько секунд, ещё раз глядит на пустующую лестничную площадку и щёлкает замками.       Тонкий белый конверт чистый, и от него тянет терпко, хвойно, будто обладатель этой смеси не выпускал бумагу из рук продолжительное время. Цзянь фыркает на себя и кладёт счёт на маленький столик в гостиной. На кухне недовзбитые яйца с растворенным сахаром вызывают прилив сил, прежнего запала, и омега становится у кухонного стола, вдавливая кнопку миксера. О взрослом и довольно приятном лице мысль скользит невольно, и Цзянь встряхивает головой. Парень взбивает плотную пену долго, часто останавливая работающий мотор, неосознанно вслушиваясь в тишину квартиры. Она неприятно сгущается, сдавливает в плену стен всё ещё непривычной квартиры сильнее.       Цзянь И никогда бы не оставил прежнее жильё, но желание брата вырваться из ставшей непосильной для оплаты и слишком удалённой от места работы квартиры поглотило мягкий характер И, усмирило недовольство и заставило пойти навстречу. Истинный Цзяня, с которым тот встречался уже полгода, помог им с документами, с деньгами, перевозкой вещей; а после бросил их, когда до переезда оставалось слишком мало. Цзянь И узнал о беременности через два дня после этого, когда подрагивающие в растерянности руки гладили тонкую полоску теста, а тихий до непривычности брат сидел на коленях, на полу, сжимая пальцы омеги. Цзянь, всегда робкий, взволнованный, сомневающийся, на следующее утро отправился в поликлинику.       Цзянь сейчас, честно, не помнит, как смог собрать остатки сил, разума, и утром следующего дня, в новой квартире, написал на знакомый номер, отправив фотографии результатов. Истинный отозвался быстро, поверил, и позвонил спустя несколько минут, сразу же шепча извинения. Цзянь И жмурил глаза, слушая о появившемся любимом омеге, об обещании помощи и о просьбах понимания. Цзянь понимал и помнил, как альфа ещё до этого оттаивал от него, отслаивался, и признал неожиданно, что такое могло случаться с истинными. Связь, которая скрепляла тела людей — могла оказаться неверным для внутреннего мира и чувств. Омега не хотел признавать, что в их паре имел чувства только он, что только природная тяга толкала альфу в объятия, ласкала чужими словами уши. И знал о разрыве связи немного, лишь то, что вымораживало после обоих.       Цзяня И не затопило шоком из-за резкой перемены в организме, которая вытеснила буквально всё, заполнила собой.       Тогда омега после нескольких дней отходящей апатии, узнавании о четвёртой недели беременности, размышлений, страхов, принял решение.       Правильное, думает Цзянь, когда теперь каждый вечер обнимает брата, слушает о их дальнейших планах, ворошит и находит внутри себя всё то, о чём даже не догадывался: смелость, настоящую уверенность, и радость. Иную и сладостно неразделённую со ставшим посторонним человеком.       Альфа Цзяня не страдает сейчас из-за того, что чувство, настоящее для него, перекрывает связь. В это верит Цзянь, и уже не ощущает спустя столько времени того, что раньше отдавалось колко: симпатию, трепет и желание.       Омега садится на стул, глубоко вдыхая и опираясь головой о холодильник, прикрывает глаза. Пропитка для коржей остывает на подоконнике, крепко взбитый белковый крем ютится на столе, а Сию возвращается с задержкой, румянцем, с хриплым кашлем. — С ума сошёл? — хмурится И, вырывая зелёный пакет из рук беты. — Ты ходил пешком в центр? — Меня не было полчаса, — замирает со снятой курткой Сию, а после усмехается и сжимает ладонь брата. — Прости, это было серьёзной встряской для тебя. Но если бы я не сделал этого — ты бы в конце моего больничного свалился от стресса. Ох, крем уже готов. Даже пропитка есть… Молодец! — хвалит Сию с кухни и идёт переодеваться, кивая омеге на пакет.       Цзянь достаёт фрукты, сливки, замороженное филе птицы, кру́пы, и закатывает глаза, хмыкая. Такое привычное греет изнутри, погружает в родное, обволакивает, и Цзянь расслабляется быстро. — Так он беременный? — Видимо, да. Выпирает ощутимо. — Эй, не бойся, мы ничего не сделаем.       У И по позвоночнику ползут мурашки, когда чужие руки задирают его куртку, трогают еле заметный живот через тёплую одежду, едва не вжимают в шершавую стену холодного подъезда. — Отпустите.       Голос сиплый, он отдаётся в ушах по-чужому, глухо, и Цзянь чувствует жжение в глазах. Альфы переглядываются между собой, удерживающий Цзяня хмыкает и расцепляет руки, напоследок склоняясь и вдыхая запах омеги глубже. — Чёрт, да почему же! — рычит недовольный темноволосый мучитель, разглядывая плотно сжатые губы Цзяня. — Единственный симпатичный омега в этой дыре — и он оказался брюхатым! — Но альфы его я не видел, — приваливается к стене низкий, но крепкий и сильный на вид парень. Юный совсем, но прущий от него яростный интерес не вяжется с внешним видом совсем. — Свободный, кажется. — А метка есть? — Неа. И пахнет от него так чисто, сука. — Дорогу освободите.       На верхних ступеньках стоит высокий, хмурый Би, и его не читаемый взгляд вынуждает Цзяня опустить глаза в каменный пол, а отдающий усталостью голос даёт каплю надежды на спасение. Последний раз И видел коротко стриженного альфу несколько недель назад, когда на пороге квартиры заметил его рядом с рассыпающимся в благодарностях братом. К щекам тогда прилил стыд от кинутого разглядывающего взгляда, от воспоминаний о неприятном для омеги инциденте; Цзянь в тот момент сжал зубы и, перехватив соскользнувший с плеч рюкзак, поднялся по последним ступенькам на лестничную площадку. Хуа Би, о котором захлёбывался Сию немного позже на кухне, видимо, принёс их счета, которые по ошибке оказались в его ящике. Цзяня тогда встряхнуло сильно, и мысль о простой случайности стёрлась, а в душе́ кольнула тревога.       Такая же, как и сейчас, когда омега видит медленно спускающегося Би. — Э-эй, Цю, мы не мешаем, — нервно дёргается в сторону один из ублюдков. — Просто погреться зашли.       Цзянь быстро поправляет куртку и чувствует растекающееся облегчение, когда сжимает пальцы и облизывает пересохшие губы. Парни едва не вываливаются из подъезда, и омеге ветер бьёт в лицо из-за медленно закрывающейся железной двери. Это отрезвляет. — Они не сделали ничего?       Цзянь не поднимает глаз, мотает головой и начинает подниматься по ступенькам, притираясь боком к стене. — Подожди, — негромко просят, когда Цзянь собирается подняться на второй этаж. — Не обращайте на меня внимания, пожалуйста. — Ты... беременный? Единственный симпатичный омега в этой дыре Симпатичный В этой дыре — Не ваше дело, — твёрдо отвечает Цзянь И, дрожащими пальцами сжимает перила и поднимается наверх.       Осознанный страх того, что могут догнать, схватить и… Цзянь не параноик, но в будний день его хриплый крик явно не услышат, а расширенные зрачки Хуа Би и рассеянный взгляд в скрытую светлой курткой область округлости лишь слегка толкают на другие возможные мысли.       А может, Цзянь всё же параноик.       Дрожащими руками омега запирает дверь, расстёгивает верхнюю одежду и садится на стул, выдыхая. Цзянь И надеется, что на ребёнке этот испуг не скажется: он знает, что организм омег-мужчин более выносливей, чем женский. Он успокаивается.

***

      Во втором триместре, неожиданно и порывисто, Цзянь выходит из квартиры и отправляется намного дальше, чем до ставшей привычной поликлиники или магазина. Он едет в полупустом автобусе в парк, ближайшее и относительно спокойное место. Цзянь отписывается брату, выходя из транспорта, и запихивает руки в тёмные перчатки. Бесснежный декабрь не слишком холодный, но ветряные порывы достаточно ощутимы; куртка тёплая, объёмная, и в ней так комфортно, что И, не задумываясь, разворачивается по направлению ко входу.       Он обходит, кажется, весь парк, когда воздух падает на несколько градусов, а небо темнеет. Цзянь находится в оживлённом парке около двух часов, а после расслабляется в тёплой кондитерской и, не выдерживая, пробует самый вкусный яблочный пирог, ароматный, мягкий. Парень выходит только когда телефон начинает мешать жужжащими сообщениями, и улыбается, набирая брата. — Успокойся, я уже возвращаюсь. — Боже, И, сколько ты уже торчишь там? Почему ушёл один? — Столько, сколько мне необходимо, — смеётся Цзянь, крепче вжимая трубку в ухо. — Сию, пока я ещё в состоянии переставлять ноги. Хм… у нас остались яблоки? — Чёрт, И… Да, специально для тебя прямо сейчас помою. У тебя есть деньги на такси? — Ага.       Говорить правду не хочется, да и Цзянь не видит смысла: Сию не переубедить, а автобус — неплохой вариант.       Омега передумывает и замирает на тротуаре, когда издалека видит на остановке растущую толпу. В этом районе такое обыденно или я действительно настолько не обращал внимания?       В прежней жизни, всегда расслабляясь в дорогом салоне автомобиля истинного, Цзянь совершенно точно не уделял этому время, не рассматривал через стёкла людей, только на светофорах от скуки бросал взгляд на соседние машины. Парень вспоминает это не вовремя, от чего к глазам норовят подступить неожиданные слёзы, и он проглатывает привкус отчаянья, на позволяя расползтись дальше.       Цзянь И отходит с дороги к бордюру, опускает руку в карман и нащупывает одну купюру, которой совершенно точно не хватит, чтобы расплатиться в такси. Смешно почему-то становится, будто это самая глупая ситуация в жизни, и Цзяню посмеяться бы, но не выходит. Он заворачивает направо, где высокие дома окружают дорогу, которая петляет, и по которой неплохо можно срезать до следующей остановки. На ней людей должно быть поменьше, думает Цзянь, зарываясь носом в шарф сильнее, горячо выдыхая в него и грея губы. На развилке он переходит дорогу с припаркованными автомобилями, ступает на битый тротуар и почти вздрагивает от шума мотора сзади. Рядом с ним поравнивается чёрная «Хонда», медленно плетясь, а когда Цзянь чуть ускоряет шаг и отходит вправо, то слышится звук опускаемого стекла. — Цзянь И? Что ты тут делаешь? Садись, я подвезу тебя.       У омеги сбивается дыхание, когда он слышит знакомый низкий голос. — Не нужно, неподалёку есть остановка, — разлепляет словно слипшиеся губы Цзянь.       И добавляет зачем-то: — Я поеду на автобусе. — Я здесь был по делам и собирался уезжать, как увидел тебя.       Цзянь глубоко дышит, не чувствует отголоска паники, только усталость и ноющие ноги. А ещё понимание, настоящее и, в последнее время, обыденное; оно пугает, сбивает мысли.       Омега шаркает по асфальту и мотает головой, сжимая кулаки в карманах, разворачивается и пытается идти ровно, неосознанно оглядываясь по сторонам и чуть прогибаясь в начинающей тянуть пояснице. Когда хлопает дверца — у Цзяня поджимаются пальцы, и он спотыкается о ямку в асфальте, едва не прикусывая язык от неожиданности. — Давай, садись в машину. Я отвезу тебя домой.       Парень не выдерживает шаги сзади и оборачивается, вздёргивая подбородок: — А перед этим зажмёшь на сиденье? Что ты говоришь? — Я никого никогда не удерживал так, а понравившегося мне омегу — тем более не посмею.       Не беременного.       Не вызывающего жалость.       Понравившегося.       Цзянь слышал «нравишься» от Цю несколько раз за время их знакомства.       Высокий, вылепленный мышцами Би в тёмном пальто на фоне чёрной, блестящей машины — будоражущее сочетание. — Мне нужно написать брату.       … будоражущее, но взгляд альфы, его подрагивающие ладони совсем не вписываются, выдают его состояние.       Цзянь знает Би чуть меньше двенадцати недель и сейчас прикидывает, насколько этого хватает для такого доверия. А после вспоминает всю помощь, которую им оказывал хмурый Цю за длительное время. Безвозмездно. — Пиши. Я прогрею машину получше.       Омега вбивает последнее слово и блокирует телефон, напоследок сжимая его в руке. В чёрном салоне пахнет цитрусами, а в мягкое сиденье тело проваливается сразу, и Цзянь ёрзает, пристёгиваясь, затылком упирается в обивку и скрещивает руки на груди. Цю выруливает плавно, включает печку. — Почему вы… ты живёшь в таком месте? — после нескольких минут молчания решается И. — С такой тачкой и тянущей силой ты совершенно не вписываешься. — Так удобней. С недавних пор. — Почему ты ходишь за мной? — Я пугаю? — Тем, что всё это окажется ложью, — отвечает Цзянь И, поворачивая голову. — Мой истинный был таким же властным.       Цю сжимает руль сильнее, входит в поворот, пристраиваясь в правую полосу трассы. Не лучшее время для разговора — Но ты совсем другой… Я не смогу удержать тебя связью. Не встретил истинного? — Я его потерял.       У Цзяня несколько догадок вертятся в голове, но озвучивать их он не видит смысла, поэтому прижимается виском к окошку, глядит в едущий перед ними грузовик, читает стёртые буквы на платформе. А после переводит взгляд на собственные колени. И так до конца дороги, когда машина заворачивает в последний раз, останавливается у бордюра. Би касается губами холодной щеки Цзяня, поправляет шарф, смотрит прямо в глаза, отстёгивая ремень. — Ты его любишь?       Цзянь И, правда, не понимает, кого имеет в виду мужчина, поэтому сжимает пальцами чужие сухие ладони, кладёт на живот поверх куртки и кивает, прикрывая глаза. — А ты… любишь?       Кого?       Нас?       Хотя бы меня. Боже, Цзянь И, почему ты это спрашиваешь? — Да. Ты ведь знаешь ответ       Парень входит в подъезд первым, стучит ногами о ступеньки, стряхивая налипшую грязь, и поднимается по лестнице. Немного влажными пальцами перебирает связку ключей, в поиске нужного. За спиной тянет силой, осторожностью, а ещё чем-то таким, знакомым Цзяню. — Спасибо, — говорит И, разворачиваясь и улыбаясь краешком губ. Внутри поскрябывает, обволакивает, а тепло и запах цитрусовых не спешит отслаиться от тела. — М-м, пока.       Хуа Би кивает. Цзянь чувствует волнение от того, что за ними могут наблюдать, прижиматься к дверям и вслушиваться. Волнение из-за того, что не все это могут увидеть. — Сколько ему? — спрашивает Цю, когда ключи за два оборота открывают дверь, а омега тянет светлую ручку вниз. — Девятнадцать недель. А в следующий четверг будет мой день рождения. Приходи, я угощу тебя самым вкусным тортом.