Скучно, пыльно и не поэтично

- Какая скука, просто мука. Ни баб, ни публики, ни денег. Ни таверны нормальной. И заказ под стать, такой мелочевый - накеры, - бубнил Лютик, ворочаясь рядом на сене. Геральт возвел очи горе. Спать на сеновале под навесом было всяко лучше, чем в лесу, укутавшись в плащ, а Лютик ныл и выебывался, потому что неженка и трепло, но все же в последнюю неделю трепотня поэта постепенно скатилась из бодрого оптимизма в унылое брюзжание - и Геральт, хоть и не жаловался с ним в унисон, Лютика понимал. Их путь лежал по нищим селам, среди обозленных последним повышением податей крестьян, до ближайшего города ехать еще несколько дней, и давно уже хотелось, действительно, в нормальную корчму, в нормальную ванну и в нормальный бордель. Геральту, по крайней мере. Лютик умудрялся склеивать избитыми комплиментами хорошеньких девиц в любом заведении, и Геральта, хоть он и считал барда бесполезным балаболом, это не удивляло, - тот все же не был всеми презираемым мутантом. Но в последнюю неделю они видели только неприветливые лица и закрываемые перед носом двери. Село, в котором ведьмак нашел заказ, предстало убогим до зубовного скрежета. По улицам не носилась босоногая детвора, постоялый двор отсутствовал, самогон покупали у бабки-травницы, а староста отправил их ночевать на сеновал. - Как они живут, если нет нормального питейного заведения? - продолжал праведно негодовать Лютик. - Да они и не живут вовсе. И девиц красивых нет. Да что там красивых - даже просто молодых. Пока ты ходил разгонять накеров, я трепался со старухой-самогонщицей - вот настолько тут не с кем поговорить. То, что Лютик отлично поладил с самогонщицей, ощущалось по его слегка заплетающемуся языку. Он и Геральту притащил выпивки, наполнив до краев флягу, которую носил с собой. Что примечательно, денег с него бабка не взяла, потому что денег сейчас у Лютика не было - значит, тот и впрямь заболтал скучающую каргу. Словом, было тухло. Как в жизни, так и в селе. Самогон оказался ядреным. Не настолько, чтоб Геральта начало клонить в сон, но ровно настолько, чтоб впасть в черную меланхолию. И мысленно соглашаться с Лютиком, что скука-мука, и хочется нормальную комнату, и бадью, и баб, и денег. Да и просто хочется. Физиологической разрядки. Стоило бы сказать что-то про желание подышать свежим воздухом и уйти подрочить, но Геральту было слишком лень. - Спи уже, Лютик, от твоих жалоб постоялый двор не появится, - резонно заметил Геральт, стараясь расслабиться и провалиться в спасительную дрему. - А все равно выпивка без разудалой вечеринки и девчонки под боком - зло, только настроение портит, - не затыкался поэт. - Я предпочитаю, когда пью, либо вести глубокомысленные разговоры, либо плясать, либо с девушкой кувыркаться, а тут - вроде и пьяный, а заняться нечем. Примечательно, что вариант "вести глубокомысленные разговоры" с Геральтом он, кажется, не рассматривал. Ладно, Геральт тоже любил трахаться пьяным. В расслабленном алкоголем состоянии, в искусственно созданном чувстве эйфории этого хотелось больше, чем на трезвую голову. Он раздраженно посмотрел в спину Лютика. Тот все ворочался, неспособный почему-то нормально улечься на вполне сносном ложе, которое собою являл стог сена. Вдруг Лютик перевернулся и приподнялся на локтях - выглядел не сонным, а тоже донельзя раздраженным. - Схожу на другую сторону сеновала, или вообще за сарай, там вроде одни заросли сорняков, передерну. Надеюсь, отойду достаточно далеко, чтоб не оскорбить твой ведьмачий слух. Если, конечно, просветишь, насколько достаточно далеко - достаточно? Лютик начал выбираться из сена, то и дело в него проваливаясь. Барда не смущало говорить на самые щепетильные темы, поэтому Геральту не следовало бы удивляться, что тот озвучил, куда и зачем собрался идти. Прежде чем он хотя бы осознал, что делает, - Геральт машинально перехватил Лютика поперек талии, не позволив подняться на ноги. - А? Геральт, ты ч... Когда Геральт положил ладонь Лютику на промежность, тот заткнулся, подавившись воздухом. В конце концов, если им обоим было нужно одно и то же, Геральт не видел проблемы. И едва ли его волновало происходящее, заполошный взгляд внезапно побледневшего поэта, легкий шок, затрепетавшие ресницы - долгими зимами в Каэр Морхене, когда перевалы заметало снегом, по заброшенным коридорам гулял ветер, со скуки хотелось вешаться и невозможно было выйти, чтоб хотя бы отвести душу в охоте на чудовище - они, будучи учениками, бывало, подрачивали друг другу, не более того - всякое бывало в холодном постылом Каэр Морхене. Никак не отвечая на потрясенное молчание прервавшегося на полуслове Лютика - потому что: что тут непонятного, и что тут отвечать? - Геральт легко провел ладонью по ощутимой выпуклости его стояка в штанах. Лютик со свистом втянул воздух сквозь зубы. Взгляд поэта стал непередаваемым - впервые за все время рядом с Геральтом - испуганным, и чуть расфокусированным, как будто Лютика парализовало, и он от удивления погрузился в себя. В общем и целом, Геральт мимолетно подумал, что если ошибся, и Лютик сейчас смертельно оскорбится, начнет отбиваться - Геральт, по крайней мере, своей выходкой избавится от компании дотошного барда навсегда - что он теряет? Быстро расстегнув Лютиковы штаны - ладно, наверное, чтоб тот не успел толком одуматься и завизжать, - Геральт запустил под ткань руку, обхватил налитый член, двинул несколько раз кулаком по всей длине, выбирая подходящий ритм. Лютик простонал - трепетно, мучительно и все еще испуганно. Непроизвольно запрокидывая голову, прикрывая глаза - он весь как-то отключился, и даже если хотел противиться действиям ведьмака - как будто в момент растерял способность к сопротивлению. Стал податливым, мягким, подчинившимся - хоть веревки вей. У Геральта его стон отозвался - словно по всему телу прошли наждачкой под кожей. Стон был таким... искренним, глубоким, неожиданным - те, кому он дрочил в Каэр Морхене - не стонали. Шлюхи стонали слишком наигранно и проплачено. Сам себе удивляясь, не понимая, почему его это так взволновало, Геральт подхватил Лютика под плечи второй рукой, прижал к себе, заглядывая в лицо, не переставая двигать ладонью на члене. Лютик жмурился, отворачивался, кусал губы, а скулы его полыхали. Он дрожал в руках Геральта, одновременно пытаясь потираться задницей о его промежность и вскидывать бедра в поступательных движениях, толкаясь в кулак ведьмака. Геральт совершенно позабыл, почему вообще это все затеял. Важным вдруг стало только выражение неконтролируемого удовольствия на лице поэта, его совершенная неспособность взять себя в руки - под действием ласк Геральта. Лютик постанывал, вцепившись в рубашку Геральта, комкая ткань в кулаках, прижимаясь к нему все бесстыднее, чаще дыша куда-то в шею. Геральт, не слишком отдавая себе отчет, перевернул Лютика, легко, одной рукой стаскивая с него штаны, обнажая бледные округлые ягодицы. - Ге-геральт, - Лютик, оказавшись выпущенным из рук ведьмака, вернул способность управлять собственным телом, извернулся и принялся лихорадочно бороться с завязками на штанах Геральта. Освободив действительно огромный член, Лютик гулко сглотнул. Широко и щедро лизнул ладонь и сам взялся за член Геральта, начиная быстро, чуть подрагивающими нежными пальцами ему дрочить. Лютик, конечно, с начала вечера был пьян, но сейчас у него сделался совершенно поплывший и шалый взгляд. Куда более жаждущий, чем у всех девушек Геральта вместе взятых. Это было ново и неожиданно. Ведь, в общем и целом - приличные, милые - нормальные - девицы - люди - его боялись. Геральтом интересовались либо пресыщенные ведьмы, которые от скуки устраивают оргии, не зная, чем себя занять, и ожидая увидеть у ведьмака как минимум рога и клыки - привет Йеннифер, либо отчаянные сорвиголовы вроде Ренфри, чья нормальность тоже была под огромным вопросом, потому Геральт предпочитал ходить к шлюхам в бордели, ведь те давно продали свои отвращение и страх к кому бы то ни было. Поэтому, когда Геральту пришла в голову не совсем здравая пьяная мысль, что они с Лютиком могут передернуть друг другу - он даже близко не ожидал от поэта такой искренности, отзывчивости и желания. Лютик-то был нормальным. Совершенно нормальным, к тому же талантливым и обаятельным, способным без труда соблазнить приглянувшуюся девицу. Лютик плавился и дрожал в его руках не потому, что ему заплатили, и не потому, что испытывал извращенное любопытство: каково это - трахнуться с опасным мутантом. Лютик-то, наоборот, с первой их встречи вбил себе в голову, что Геральт не странен, не страшен, что Геральт полезен и заслуживает нормального отношения. Лютику, выходит, действительно нравилось то, что сейчас происходило. У Геральта что-то перемкнуло в голове. Он захотел вот этого вот Лютика - себе. Хотел услышать, какие еще стоны он издает в минуты удовольствия. Хотел взять его - до потемнения в глазах. С самоконтролем было плоховато. Он сгреб поэта со своих коленей, перевернул на живот, заставил встать на четвереньки, на пробу коснулся пальцами между ягодиц. Проваливаясь в сено, Лютик заполошно оглянулся на ведьмака через плечо, уходя от прикосновения. - Геральт... Я никогда не... - пролепетал, глядя жалобно. Геральт испытывал только темное, вязкое, всепоглощающее вожделение - достучаться до него сейчас было очень сложно. Знание, что никто никогда не касался Лютика там, распаляло еще больше. Огладив ягодицы, кожа которых была такой нежной под его грубой ладонью, Геральт потянулся к лежащими рядом сумкам, где хранилось масло для хозяйственных нужд. Лютик был, словно кролик, загипнотизированный удавом - дрожал, тяжело дышал, трепетал ресницами, но попыток сбежать или воспротивиться не предпринимал. Смочив пальцы, левой рукой поддержав вначале Лютика под живот, а затем переместив ее на член поэта, уверенно ему надрачивая, другой рукой Геральт провел несколько раз по ложбинке меж ягодиц и медленно принялся проталкивать пальцы в узкое отверстие. Лютик задохнулся, Геральт почувствовал, как тот непроизвольно сжимается на пальцах. Сосредоточившись на члене Лютика, он начал ласкать мягче, захватывая головку - не позволяя поэту зациклиться на непривычных ощущениях. Тонкая спина Лютика дрожала, в ямочку на пояснице скатилась капля пота, и Геральту неудержимо хотелось слизать ее языком. Однако вид собственных пальцев, медленно погружающихся в задницу Лютика, отнимал все внимание. С каждым движением сопротивление мышц ослабевало. Лютик сперва просто часто дышал, и Геральт не мог понять его реакции. А потом Лютик хныкнул протяжно, просяще, и сам подался назад, насаживаясь на пальцы. Геральт ускорил темп. Два пальца входили и выходили, являя зрелище раскрывшегося ануса, в который неудержимо хотелось присунуть. Геральт чувствовал, как тяжело шлепает по животу собственный налитый член. Представлял, что сейчас, через несколько минут, будет драть Лютика так, что у того искры из глаз посыпятся. Когда Лютик, беспорядочно подмахивая, то и дело проваливаясь руками в солому, выстонал удивленное: "По-по-чему это так хорошо-о?", позволив Геральту вогнать в себя пальцы на всю длину - Геральта сорвало. Он вынул руку, широко раздвинул ягодицы Лютика, предоставляя себе насладиться видом, приставил член и медленно, но с нажимом протолкнул. Лютик замер и задохнулся. Член Геральта был действительно огромным. Геральт вцепился в его ягодицы, не замечая, что останутся синяки, потянул на себя, преодолевая сопротивление стенок ануса. Было туго-туго, горячо и восхитительно. Было очень сложно медлить. Хотелось вбиваться-вбиваться-вбиваться. Чуть наращивая темп, с трудом сдерживая голодный рык, Геральт силился войти полностью. Лютик, кажется, пытался просто начать дышать с такой огромной распирающей штукой внутри себя. - Блять, - пролепетал Лютик надрывно, когда Геральт наконец погрузился в него до краев. - Сейчас сдохну. Впрочем, вопреки своим словам, он поерзал, привыкая к положению, задышал - наконец - часто-часто, начал раскачиваться. Не в силах больше проявлять осторожность, Геральт вцепился в его такие приятные взгляду нежные округлые ягодицы еще сильнее и принялся от души драть. Это было невероятно. Настолько, что Геральт едва не отключался от удовольствия. Лютик был тугим, Лютик обволакивал, Лютик на каждый толчок выдавал совершенно восхитительные стоны и всхлипы. В какой-то момент - Геральт очень плохо осознавал время и собственные действия, просто вбивался, дурея от возбуждения - Лютик пролепетал голосом, дурным от возбуждения тоже: "Не могу, руки не держат", - и упал щекой в солому, перестав опираться на локти, и прогнулся при этом так правильно и сладко - Геральт чуть не взорвался от более глубокого угла погружения. Никто еще ему так не давал. Лютик был чувствительным, как струны чертовой лютни. Он трепетал всем телом, сжимался на Геральте, стонал жарко, иногда вскрикивая от какого-то особенно удачного толчка, позволял брать себя грубо и глубоко, лепетал, как ему хорошо - да так удивленно, как будто настолько хорошо ему впрямь никогда не делали. Странно, но Геральт обычно бывал в постели достаточно сдержан. Он... Пожалуй, боялся показать себя монстром, которым его все считают, боялся отдаться всей силе охватывающей страсти - боялся потерять контроль. Сейчас он потерял контроль и был не в силах с этим бороться. Он хотел Лютика себе, еще, вот так, снова и снова, чтоб тот кричал, от того что это Геральт его так имеет, хотел присвоить, заклеймить, хоть раз дать себе волю, принять то, насколько ему сейчас хорошо, не заставляя себя опасаться собственной силы. Когда Геральт кончил, тяжело навалившись на Лютика всем телом, вжимая в солому, ему действительно показалось, что он отключился на пару секунд от потрясающей силы оргазма. Оклемавшись, Геральт притянул Лютика к себе, перевернул на бок, - какой же тот действительно был легкий, как кукла - и додрачивал ему, глядя в лицо, любуясь, как поэт мучительно приоткрывает рот, как кусает губы, какой у него пьяный, расфокусированный, подернутый дымкой удовольствия взгляд. Выгибаясь в руках Геральта во время оргазма, Лютик вскрикнул несдержанно, пронзительно, высоко, и Геральт мог бы сейчас тысячу раз сказать Лютику, что у него самый прекрасный на свете голос. Потом они лежали, изнеможенные, в блаженной полудреме. Голова Лютика покоилась на груди Геральта, тот непроизвольно поглаживал его по плечу, удивляясь мягкости кожи, так не похожей на его собственную, грубую и испещренную шрамами. В голове постепенно прояснялось, после оглушающего удовольствия, сорвавшего все предохранители и контроль, к Геральту резко, словно обухом по голове ударили, вернулась способность здраво соображать. Осознать произошедшее. По спине прокрался неприятный, удушающий холодок. - Лютик, - хрипло пробормотал Геральт, и собственный голос показался ему каркающе-неприятным. - Ты хотя бы этого хотел? Он заставил себя взять трубадура за подбородок, приподнять голову и заглянуть в глаза. Лютик неуловимым движением увернулся, подпер голову рукой, задумался на секунду. Посмотрел серьезно своими невозможно голубыми в утреннем полумраке глазами. - Знаешь, не то чтобы осознанно, - губы Лютика растянулись в мечтательной улыбке. - Но, пожалуй, когда видел, как ты орудуешь мечом, рубишь головы направо и налево, иногда ноги подкашивались от желания испытать на себе эту твою силищу. Хотя не думал, что... - Лютик все же отвел взгляд, смущенно потупившись, - что это настолько хорошо, что я сдурею от первого твоего прикосновения. Может это просто, знаешь... - он провел изящными пальцами по шраму на груди Геральта, только чтоб на него не смотреть, - может, я перепил. Не придавай значения. Ты же просто... хотел снять напряжение. Дорога, нищета вокруг, пыль, скверная погода, озлобленные люди, хреновый самогон... Одним словом - удушающая скука. Я понимаю. Геральт снова взял его за подбородок, снова заставил смотреть на себя, наклонился и поцеловал. Лютик целовался замечательно, долго, отзывчиво и сладко - а Геральт действительно не подозревал, что мужчины могут целоваться лучше дам. Отстранившись, он взглянул в чистые голубые глаза, заправил поэту за ухо взмокший локон. - Это нечто большее, Лютик. Нечто большее.