Имбирь

***

      Зябко кутаясь в длинную тёмную мантию, Усаги сидела перед камином в гостиной Гриффиндора и пыталась согреть холодные ладони. В комнате никого почти не было — только полупрозрачная дама-привидение листала такую же бестелесную книгу, изредка бросая взоры на дрожащую Усаги.       Огромные часы с маятниками в виде маленьких сов показывали половину второго ночи. Усаги с огромным удовольствием бы сейчас лежала в своей постели в спальне девочек, но жуткая лихорадка выгнала её прочь из кровати; лоб и щёки горели, а вот руки и ноги закоченели так, словно она прогулялась босиком по снегу — хотя сейчас за окном была лишь тёплая, по-летнему ласковая осень.       «Угораздило же заболеть в начале года», — подумала Усаги, шмыгнув носом, и придвинулась ближе к камину.       Ужасно хотелось пить: горло раздирал сухой кашель. Вот только захваченное заботливой Макото — она училась на одном курсе и факультете с Усаги — молоко с ужина было уже давно выпито, а как раздобыть ещё хоть одну кружечку, Усаги не знала.       Бродить ночью по Хогвартсу было строго запрещено, а в её состоянии к тому же и небезопасно: в лихорадке она просто-напросто может не заметить, что очередная лестница «уедет» прямо из-под ног, и — прости-прощай руки-ноги. Конечно, мадам Помфри вылечит её, но это будет дико больно: однажды Нефрит — капитан гриффиндорской команды — неудачно упал с метлы во время матча в квиддич и целых двое суток залечивал многочисленные переломы в больничном блоке, а потом ещё неделю всем рассказывал, как это мучительно невыносимо.       К слову, о мадам Помфри…       Надо было бы сходить ещё с утра в больничный блок, как и советовала Макото, вот только Усаги, чувствовавшая себя тогда лишь капельку хуже, чем обычно, наотрез отказалась; и всё потому, что мимо проходил этот проклятый слизеринец-бака Чиба Мамору, который точно не упустил бы случая подразнить её даже тем, что Цукино умудрилась простудиться.       Мамору уже учился на седьмом курсе — как и Нефрит, но их с Усаги «общение» — вечные перебранки со взаимными оскорблениями — начались с той минуты, когда Усаги, ещё будучи сопливой одиннадцатилеткой, впервые попала на платформу девять и три четверти. Они встретились довольно нелепо. Усаги, засмотревшись на паровоз, потеряла из виду родителей и младшего брата, а когда опомнилась — их уже и след простыл. Испугавшись, девочка заметалась по платформе, толкая впереди огромную тележку с вещами, на вершине которой истошно мяукала чёрная кошка, вцепившись в чемодан и затравленно взирая на мелькавших мимо людей. Вот так, не разобравшись, куда её несёт, Усаги со всего маху столкнулась с тележкой какого-то парня, которым и оказался Чиба Мамору — ученик четвёртого курса факультета Слизерин. Они тогда неплохо так повздорили — разнять их смогли только подоспевшие родители Усаги и белобрысый друг Мамору — Кунсайт, который хоть и тоже был слизеринцем, но оказался на порядок воспитаннее.       С тех самых пор почти весь Хогвартс был в курсе знаменитых перебранок Оданго-атама и Бака-Мамору…       Усаги тяжело вздохнула и снова закашлялась в очередном приступе. Горло жутко саднило, что хоть волком вой, а голова кружилась, да к тому же в ушах неприятно шумело.       — Эй, ты как? — раздался негромкий шёпот со стороны лестницы, ведущей в спальни девочек.       Усаги обернулась и увидела Мако — кутаясь в махровый халат, она медленно приблизилась к подруге и присела рядом, осторожно пощупала лоб Усаги и тяжело вздохнула.       — И всё-таки тебе стоило сходить к мадам Помфри, — покачала Макото головой.       — Сейчас уже поздно, завтра пойду, — буркнула Усаги, поплотнее запахнув мантию и пряча покрасневший от постоянного чихания нос в гриффиндорский шарф.       — А вдруг у тебя высокая температура? — цокнула языком Мако. — Я всё-таки пойду разбужу Харуку, пусть отведёт тебя в больничный блок.       Усаги не успела и слова пикнуть, как Макото резко подорвалась с места и быстро поднялась в спальни девочек. Минут через пять она спустилась уже в компании сонно позевывавшей шестикурсницы Харуки — старосты девочек Гриффиндора.       — Ну, и кто у нас тут захворал? — она оглядела гостиную и заметила дрожащую у камина Усаги. — О, Конеко-чан! Разве тебе не говорили, что не стоит так сильно налегать на мороженое, можно и горло простудить.       — Мороженое тут ни при чем, — пробурчала Усаги, но всё же встала.       С сожалением бросив прощальный взгляд на огоньки тёплого пламени, забавляющегося в камине, Усаги подошла к Харуке, которая поправляла спешно накинутую на плечи мантию.       — Отведу нашу больную к мадам Помфри и скоро вернусь, — Харука повернулась к Мако. — А ты иди спать, уроки завтра никто не отменял.       Хару помогла Усаги пройти через дверь; Полная дама, сонно хлопая глазами, удивлённо уставилась на двоих учеников, вздумавших куда-то пойти посреди ночи, но Тено указала сначала на еле стоявшую на ногах Усаги, потом на свой значок:       — Веду больную в больничный блок.       Полная дама кивнула и закрыла за студентами дверной проём своим портретом.       Усаги плохо помнила, как они с Харукой преодолели лестницы и коридоры до больничного крыла, стараясь не попадасться на глаза мистеру Филчу или миссис Норрис. Не помнила она и того, как мадам Помфри ругалась — не на Усаги даже, а скорее на Харуку, что та не отвела заболевшую к ней ещё днём. Смутно в памяти проскользнуло то, что мадам Помфри отвела ее в одну из палат, натёрла какой-то жгучей мазью, дала выпить горький настой и уложила в постель. Как только голова коснулась прохладной подушки, Усаги тут же забылась беспокойным сном.       Проснулась она только тогда, когда часы показывали полдень. Заглянувшая в палату мадам Помфри обрадовалась и, напоив Усаги очередным противным зельем да велев ей никуда не вставать и побольше отдыхать, отправилась на осмотр дальше.       Жар несколько спал — то ли помог сон, то ли отвары мадам Помфри, но по крайней мере, Усаги больше не бил озноб, хотя слабость и вялость всё ещё ощущались во всем теле. Снова устроившись поудобнее на постели, Усаги прикрыла глаза и опять задремала, надеясь, что скоро её недомогание, наконец, закончится — на уроки хоть и не нужно было ходить, но болеть оказалось ещё противнее, чем ненавистное Зельеварение или Прорицание.       После уроков в больничный блок к Усаги нагрянули её друзья: Мако вытащила из библиотеки Ами — третьекурсницу с Ревенклоу, по пути к ним присоединилась Минако (она хоть и была старше на год Усаги, но тоже училась на четвертом курсе, только на факультете Хаффлпаф); Рей — со Слизерина — заглянула к ним на полчаса позже: профессор Слизнот задержал её после занятий, чтобы обсудить будущий приём в клубе Слизней.       — Ну, как ты? — Минако ободряюще похлопала подругу по руке.       — Единственный плюс: не нужно ходить на уроки, — пожала плечами Усаги, прокашлявшись в сторону. — А вот отвары эти — ужасно противные. Дома болеть было как-то чуточку приятнее.       — Зато здесь тебя быстрее на ноги поставят, — заявила Рей, присаживаясь на другую сторону кровати. — Наверняка твоя мама добавляла во все зелья всякие маггловские улучшители вкуса, которые ты так любишь.       Девочки захихикали, а вот Усаги поморщилась.       — Эй, — возмущенно закшлялась она.       Усаги никогда не любила, когда Рей с таким пренебрежением намекала на то, что Цукино больше обожала вкусности обычных людей — магглов — чем волшебные сладости. Хотя, если честно, и те, и другие вызывали у неё не меньший восторг.       Разговоры о прошедшем дне точно затянулись бы ещё на пару часов, если бы в палату не зашла мадам Помфри, напомнив, что время посещения уже закончилось.       — Мы заглянем завтра после уроков, — пообещала Ами. — А ты выздоравливай поскорее!       — Спасибо, — смущённо улыбнулась Усаги и, махнув подругам на прощание, проводила их взглядом до двери.       Последующие несколько дней Усаги, казалось, шла на поправку: у нее даже появился аппетит, и вечером третьего дня она с удовольствием съела весь обед. Однако после ужина у неё снова подскочила температура, и ни о какой выписке не могло быть и речи.       — Такое иногда бывает, не переживай сильно, — приговаривала мадам Помфри, меняя постельное бельё, пока Усаги, присев на соседнюю свободную койку, маленькими глотками пила очередной отвратительный на вкус отвар и рассматривала новую розочку, появившуюся на тумбочке около её постели.       К слову сказать, розочки эти появлялись тут каждое утро, вгоняя Усаги в краску смущения и заставляя её задуматься: кто бы мог их ей дарить. На все расспросы мадам Помфри и подруги только пожимали плечами, а Минако однажды заявила, хитро подмигнув:       — Вдруг это твой тайный поклонник? Как думаешь?       Усаги, конечно, допускала такой вариант, но — в самом-то деле — кто бы это мог быть? Конечно, у неё были пару вариантов, однако ни один из них не появлялся тут, пока она спала — иначе мадам Помфри точно бы об этом прознала.       — Ещё пару дней полежишь тут и поправишься окончательно, — голос школьной медсестры вывел Усаги из раздумий, и она поскорее допила жидкую гадость, пока на неё не наворчали.       Вскоре мадам Помфри удалилась, прихватив с собой грязное бельё и пустой бокал. Усаги, всё ещё чувствуя жуткую слабость, забралась под одеяло и, устроившись поудобнее, прикрыла глаза. После снадобий мадам Помфри всегда хотелось спать: видимо, было в них что-то усыпляющее — недаром считалось, что во сне все болезни быстрее проходят. Усаги решила не сопротивляться этим ощушениям и вскоре задремала, расслабившись.       Через какое-то время она вдруг явственно ощутила, как кто-то коснулся её руки: ласково и очень осторожно. Сон мгновенно покинул Усаги, но она усиленно старалась не подавать виду, что проснулась — затаив дыхание, она отчаянно прислушивалась к витавшим в палате звукам, однако слышала лишь еле заметное шуршание мантии. Правда, когда тонких пальцев коснулись чьи-то сухие, но такие мягкие губы, она не выдержала и открыла глаза.       Мамору выпрямился и ответил Усаги не менее удивлённым взглядом — он явно не думал, что она так скоро проснётся.       — Эмм, — замялся он, отведя взор, однако руки Усаги из своей так и не выпустил; прочистив горло, Мамору всё же неловко спросил: — Как ты тут, Оданго?       — Болею, как видишь, — выпалила Усаги, чувствуя, как щёки начал заливать предательский румянец. — А ты… Что ты тут делаешь?       Она ощутила, как пальцы Мамору чуть сильнее сжали её ладонь, а потом почти невесомо и очень аккуратно освободили из «захвата». Спрятав ладони в полы своей мантии, Мамору выпрямился и серьёзно поглядел на Усаги.       — Ну, тебя решил проведать, — наконец, отозвался он. — Это же из-за меня ты заболела. Прости за тот дурацкий прикол с дождевой тучей.       — Ну, я сама тебя и довела, — пожала плечами Усаги, старательно пряча взгляд.       Почему-то было ужасно неловко сидеть вот так вот рядом с Мамору и общаться не на повышенных тонах. По идее, ей стоило бы разозлиться на него: Усаги и в самом деле после того случая, когда они настолько разругались, что даже заклинания друг на дружку наложили, начала чувствовать себя хуже, чем обычно, а потом — вот, и вовсе в больничный блок загремела. Но в тот раз именно она наложила первой заклинание на Чиба — превратила несколько прядей волос в длинные извилистые рога; а в ответ ей и прилетела грозовая туча, которая развеялась только спустя несколько часов, перед этим успев промочить Усаги до нитки.       — Оба хороши, — вздохнул Мамору: он до сих пор вспоминал болезненные ощущения, когда рогами врезался в низкие дверные проёмы некоторых классов.       Усаги согласно покачала головой, и в палате вновь образовалась неуклюжая тишина, прерываемая лишь кашлем.       — Я, кстати, вот, что тебе принёс, — смущённо (!) произнёс Мамору и достал из кармана мантии небольшую скляночку с прозрачной жидкостью, протянул её Усаги. — Это отвар из корня имбиря, думаю, он будет повкуснее, чем то, что спаивает тебе мадам Помфри. Пару капель, хватит, чтобы подсластить её снадобья, да и сам по себе он очень хорош при простуде.       — Спасибо большое, — Усаги аккуратно приняла флакончик и, когда их пальцы на секунду соприкоснулись, почувствовала, как сердце в груди замерло, а щёки вновь обдало жаром.       — Что ж, я, наверное, пойду.       Мамору, видимо, тоже был смущён всем тем, что сейчас происходило между ними. Он поднялся на ноги и хотел было уже пойти к двери, как вдруг повернулся к опешившей Усаги, наклонился и поцеловал её в висок.       — Поправляйся, Оданго, без тебя ужасно скучно там, — шепнул он и стремительным шагом покинул палату.       — Мне без тебя тоже очень скучно, бака, — также негромко произнесла Усаги, глупо улыбаясь и крепко сжимая в руках маленький стеклянный флакончик.       Теперь-то она была точно уверена, кто именно оставлял ей каждый день ярко-алые розы на тумбочке.